Отец не учил меня быть писателем

№ 2013 / 49, 23.02.2015

Виктору Драгунскому, автору знаменитых «Денискиных рассказов» исполнилось сто лет. Корреспондент «ЛР» отправился в гости к сыну писателя, Денису.

Виктору Драгунскому, автору знаменитых «Денискиных рассказов» исполнилось сто лет. Корреспондент «ЛР» отправился в гости к сыну писателя, Денису. Знаменитый Дениска из рассказов прямо на пороге поразил нас своими усами.

Виктор Драгунский

– Денис, а ваш отец почему усов не носил?

– Вы знаете, я его очень просил, чтобы он отпустил усы. Он однажды приехал из Москвы на дачу с усами, и мне очень понравилось. Я сказал: папа, отпусти усы, а он говорит: нет, сынок, я сбрею. Они жутко колются. Он был кудрявый и у него волосы кололись.

– А каким вы помните отца? Высоким, весёлым…

– Весёлым да, но невысоким. Он был ниже меня на пару сантиметров. А мой рост – метр семьдесят два. Отец был физически крепкий, широкоплечий, накачанный, но от природы. Очень любил он веселье, застолья… Меня постоянно брал с собой на посиделки…

– Сколько же вам лет тогда было?

– Лет двенадцать. И с тех пор я понял: что каждую минуту в Москве есть пять-шесть компаний, где тебя очень ждут. В годы студенчества у меня всегда был полный карман двушек и замусоленная записная книжка. Так можно было названивать из телефона-автомата и предупреждать о своём приходе. Весь набор заменял мобильник.

– Смотрите, а на этой фотографии у вашего отца вполне современная рубашка. Гавайская.

– О да! Отец любил красиво одеться. У него были и пиджаки от хороших портных, и рубашки гавайские. Их ему мама привозила из-за границы.

– Она по заграницам ездила?

– Частенько. Она же тоже была из артистической среды. Училась во ВГИКЕ, вместе с Лиозновой. А потом работала конферансье в ансамбле «Берёзка». Она выходила, объявляла номера, причём на разных языках, в зависимости от страны, где выступал ансамбль. Она была очень красивая, такая классическая русская красавица. Блондинка с глазами…

– Цвета крыжовника…

– Да, это правда.

– Расскажите про брынзу. В «Денискиных рассказах» это, по-моему, самая частая еда.

– У нас в семье любили брынзу. Это был очень доступный сыр, который стоил вдвое дешевле всех других сыров. Брынзу покупали большим кирпичом, а дома разрезали, клали на тарелку и заливали кипятком. Нужно было подержать минут пять, но не слишком долго, чтобы соль ушла, но при этом брынза не превратилась в творог. От кипятка она становилась чуть-чуть оплавленной. А потом мы брали бублик, делили на части и клали на него брынзу. И это был чай с бубликами и брынзой.

– О, так отец ваш был гурманом!

– Это было простое гурманство. Отец был непривередлив в еде. И, кстати, часто я готовил еду сам. У меня получались отличные котлеты, и меня всегда просили их пожарить, когда приходили гости.

– У вас не возникало досады, что вы – литературный герой? Кристофера Робина с его Винни-Пухом страшно дразнили в школе, и он ненавидел свою литературную славу…

– У меня такого не было. Отец приходил в школу, читал рассказы, но мои сверстники относились ко всему нормально и никто не дразнил. Останавливаться и тыкать в меня пальцами стало уже второе поколение, выросшее на папиных рассказах. Мне тогда было лет двадцать пять, хотелось состояться в жизни самому, а эти крики: Дениса, вы тот самый Дениса из рассказов, – ужасно угнетали меня.

– А сейчас?

– Сейчас мне кажется, я состоялся в жизни. И поэтому мне даже забавно, когда молодые женщины говорят своим детям: смотри, вот это Дениска из рассказов.

– Вы пишете в своих рассказах о простых людях. Но откуда вы их знаете? Наверняка родители ограждали вас от сомнительных знакомств…

– Меня не ограждали. Долгое время мы жили в коммуналке впятером в одной комнате. Мама, папа, бабушка, я и няня. Это была огромная коммуналка, там жила куча интересных людей. Например, зубная врачиха, которая принимала там же, где обитала. У неё в комнатушке за выгородкой стоял бор. В другой комнате жил дирижёр с сыном-пианистом и женой сопрано. Потом – какой-то инвалид, какой-то стукач, жила богомольная старуха, которая приходила из церкви и говорила: «Совсем совесьть потеряли. Пришла, чувствую, пердять. Принюхалась – как бог свят пердять. Я бы за такое сажала». Представляете, как интересно было!

Ну и большую школу жизни я прошёл в школе. Это была знаменитая 175-я школа, в ней учились дети Сталина.

– По блату попали?

– Да бог с вами, нет, конечно. И мама, и папа были люди простые по происхождению, отец был еврей из Гомеля. Отец у отца был бандит, а мама, то есть моя бабушка, – секретарша. Деда расстреляли в восемнадцатом году, а расстрелявший женился на бабушке. Шекспир просто. Так что никакого блата. В нашей школе учились дети генералов и водопроводчиков.

– И деления не было на богатых и бедных?

– Не было. По крайней мере, такого социального расслоения, как сейчас, не было. Все дружили и в гости друг к другу ходили. У нас учился мальчик Ваня Лактионов, сын знаменитого художника, автора картины «Письмо с фронта». Мы ходили к Ване домой и видели, как его папа работает. Дома у Лактионовых висела куча пиджаков. Я спрашивал: Александр Иваныч, зачем это? А он говорил: для меня каждый сантиметр холста равно ценен. Он был первым советским реалистом, и пиджак писал дольше, чем лицо. Кстати, наш одноклассник из коммуналки вообще Брежнева позировал.

– Как это?

– Был у Лактионовых и настоящий пиджак Брежнева с золотыми звёздами. Этот пиджак надевал наш одноклассник Серёжа Зазуля, и Лактионов писал с него стоячий портрет генсека. Брежнев-то сам уже не мог стоять и позировать. А Серёжа был крупный мальчик, подходящей комплекции.

– Это отец воспитывал в вас писателя?

– Отец никогда не учил меня, «быть писателем», но воспитывал меня он. Например, я помню, как он читал «Евгения Онегина» и объяснял все сложные места. Или, к примеру, подсовывал своего любимого Стендаля. Никогда он меня не наказывал, но мы постоянно были вместе.

– А сестру Ксению не брали в компанию?

– Отец умер в пятьдесят восемь лет, когда Ксении не исполнилось и семи…

– Отчего он умер?

– От инфаркта. У отца была тяжелейшая гипертония. Последний год он так мучился головными болями, что практически не работал. Да и вообще писал очень мало, в общей сложности лет девять-десять всего.

– А как же малопишущий человек смог получить такой невероятный успех?

– Папа был эстрадным автором. Его переход к писанию рассказов был для нашей семьи совершенно логичным.

– Он ночью писал?

– Нет, днём. Когда в 60-м году мы переехали из коммуналки в отдельную квартиру, он получил возможность нормально писать, хотя отдельного кабинета у него никогда не было. Он сочинял рассказы в комнате, которая называлась кабинет-гостиная. Там стояли письменный и обеденный столы. Но первые свои рассказы он написал на даче. Это был писательский посёлок в Ватутинках.

– У меня слово «Ватутинки» ассоциируется с поэтессой Ватутиной.

– А у меня – с генералом Ватутиным. Видите, как все по-разному понимают происходящее. В посёлке жили Твардовский, Симонов, Михаил Ромм, Юрий Нагибин. С Нагибиным отец очень дружил. Там было очень хорошо. Вечерами люди гуляли, и можно было слышать голоса: «Товарищи, мы завтра в три часа едем в Москву. У нас будет два свободных места. Кому надо – записывайтесь». То есть люди подвозили друг друга до города. Я себе сейчас такого не представляю.

– Отец читал вам свои свеженаписанные рассказы?

– Нет, он делал это очень редко. Но я помню, как в дачном посёлке был объявлен вечер, на котором читал отец. Собралось много народу. Вообще, люди любили читать друг другу рассказы. И ходили друг к другу на чтения.

– Ну да, Интернета не было. Чем ещё разбавить медленную жизнь?

– Нет, нет, не верю я в эти идеи про медленную жизнь. Говорят, что современный человек за день у телевизора получает больше информации, чем средневековый крестьянин за всю свою жизнь. Это абсолютный бред, я считаю. Средневековый крестьянин получал и обрабатывал огромное количество знаний. Он их черпал не из Интернета, а из погоды, птичек, деревьев…

– Природа тёмный храм, где строй столпов живых…

– Вот-вот. Именно храм. Кроме того человек знал церковный календарь, огромное количество легенд и отлично разбирался в степенях родства. Была такая исследовательница индийских племён Людмила Шапошникова. Однажды во время экспедиции она заметила, что индийцы стали относиться к ней очень странно. С подчёркнутой бережностью, как к слабоумной. Они прониклись таким отношением, когда поняли, что женщина не знает, как зовут сестру прапрабабушки и путается в степенях родства. И тогда решили, что перед ними пожилая дебилка, которую надо пасти, чтобы она не обожглась и не упала в речку. Это я говорю к тому, что информационный шум и скорость жизни примерно одинаковы. В любое время.

– Прочитала ваш последний рассказ про внука Сашу. Так и не поняла, умер он или не умер.

– Знаете, я сам не знаю правильный ответ. Я строю свои рассказы, как психотесты. Ещё до тестов Роршарха были такие тесты ТАТ в виде картиночек. Например, лежит женщина нагая на кровати, а за столом – мужчина сидит, обхватив голову руками. Нужно написать историю. Что произошло. И всё о человеке, описавшем историю, становится ясно. Так и читатели моих рассказов. По их интерпретации всё будет понятно о самих читателях.

– Денис Викторович, вы же по специальности византинист, исследователь древних рукописей. А вам не мешает такой бэкграунд?

– Нет, не мешает. Я, как бы это сказать, в жизни выпил и закусил. И теперь я хочу писать простые рассказы для народа. Как делал мой отец.

Беседовала Екатерина КРАСОВА