Не радость бросает человека на подвиг, а тоска

№ 2013 / 49, 23.02.2015

Первый успех к Борису Примерову пришёл в 1962 году. На форуме писателей Юга России он всех очаровал своим стихотворением «Ладони».

Первый успех к Борису Примерову пришёл в 1962 году. На форуме писателей Юга России он всех очаровал своим стихотворением «Ладони». Три разных поэта – Анатолий Софронов, Сергей (который Васильевич) Смирнов и Роберт Рождественский выдали ему кучу авансов. Спустя два года Анатолий Калинин пробил молодому автору в Ростове дебютный сборник «Синевой разбуженное слово». Одновременно у него вышла целая полоса стихов в еженедельнике «Литературная Россия», которую украсили две иллюстрации молодого художника Ильи Глазунова (рисованный портрет и оригинальный сельский пейзаж).

Многие понимали, что Примеров быстро перерос Ростов-на-Дону. Он устал вариться в собственном соку. Ему явно недоставало общения с большими мыслителями. Чтобы расти, безусловно, надо было перебираться в Москву.

В 1964 году Примеров первый раз подал документы о приёме в Литинститут. Но он срезался на вступительном сочинении. Во-первых, старой профессуре не понравилось то, какую тему выбрал абитуриент. Примеров посмел высоко оценить «Мастеров» Андрея Вознесенского, которого после грубых окриков Никиты Хрущёва тогда кто только не топтал. Увлечение ранним Вознесенским начальство не приветствовало. Во-вторых, Примеров умудрился наделать кучу ошибок. Поэтому приняли его лишь со второй попытки в 1965 году.

Примерова зачислили в семинар Сергея Смирнова. Но он не знал, то ли радоваться этому, то ли огорчаться. Ведь стихи самого Смирнова были просто никакие (песня «Назначай поскорее свидание» – исключение).

В литературе этот преподаватель разбирался плохо. Но зато он хорошо ориентировался в коридорах власти. Когда была одна ситуация, Смирнов подвизался возле Константина Симонова, Павла Антокольского и Михаила Светлова. Но когда начались гонения на космополитов, его лучшим другом стал Николай Грибачёв. Это Грибачёв назначил Смирнова в 1950 году штатным секретарём секции поэзии Союза советских писателей. Позже Смирнов вошёл в ближний круг Всеволода Кочетова, а затем его приветил Леонид Соболев.

На своих занятиях Смирнов всегда особое внимание уделял вопросам идейности. Он закрывал глаза на корявые строчки и небрежные рифмы, но всегда страшно ругал семинаристов, если кто-то позволял себе идейную невнятность.

Я внимательно изучил дневники семинарских занятий Смирнова за 1965–1969 годы. Так вот: всё, что касалось разбора отдельных строк, записывал, как правило, староста семинара. А вот политические вопросы Смирнов фиксировал собственноручно. Он лично исписал две страницы о семинаре, который состоялся 2 ноября 1965 года. Ещё бы: ведь речь шла об итогах сентябрьского пленума ЦК КПСС. Смирнов в кратком отчёте акцент сделал на «необходимость всегда и во всём противостоять влиянию буржуазной идеологии и пропаганды». Никому не доверил Смирнов описать в дневнике и семинар, который он провёл 15 февраля 1966 года. Оно и понятно. Весь семинар Смирнов рассказывал о суде над Синявским и Даниэлем. Естественно, в Синявском и Даниэле он видел одних только врагов. А сколько семинаров Смирнов посвятил партийности советской литературы! Будто других тем не существовало. Если другие руководители приглашали на свои семинары крупных художников, то Смирнов звал на встречи со студентами только литературных чиновников типа Бориса Соловьёва, умевших спекулировать на Блоке и других классиках.

У меня сложилось впечатление, что Смирнов пытался учить студентов прежде всего послушанию. Он, видимо, очень боялся свободы и раскованности. Независимые поэты, судя по всему, его сильно пугали.

В семинаре Смирнова Примеров был самым строгим критиком. Он изначально ориентировался только на вершины советской поэзии – на Блока, Есенина и отчасти на Павла Васильева. Приняв 14 декабря 1965 года участие в обсуждении альманаха «День поэзии.1965», Примеров заявил: «Нужно писать, как Есенин, чтобы человек стоял в поэзии». Другой путь был для него неприемлемым. Именно поэтому он не принял стихи Леонида Мартынова и Евгения Винокурова, которым поклонялись многие его сокурсники. «Мартынов, на мой взгляд, не такой. Я, – признался Примеров, – равнодушен к его стихам. Винокуров – философ, но стихи тоже оставляют спокойным». Примеров считал, что «поэзию человека определяет эпитет; русское слово, поставленное на место, имеет свой запах. У многих поэтов этого нет».

Исходя из этих критериев, Примеров судил и своих товарищей по семинару. Снисходительность он проявил, если не ошибаюсь, всего два раза, и оба раза на первом курсе по отношению к челябинскому стихотворцу Александру Петрову, который до поступления в Литинститут работал на металлургическом заводе. Почему Примеров поначалу так верил в творческий потенциал и будущее Петрова, непонятно. Я лично ничего интересного в текстах этого челябинского автора не нашёл. Может, Примерова тронула судьба однокурсника (ведь он тоже до Литинститута несколько лет провёл в литейном цеху «Ростсельмаша»)? Не знаю… Правда в том, что уже на втором курсе он в Петрове сильно разочаровался и никаких авансов ему с тех пор не выдавал. Больше того, осенью 1968 года Примеров Петрова просто размазал на одном из семинаров. «Мне неловко и страшно говорить, – признался поэт. – Всё представленное, кроме одной строчки, кажется дилетантством, ни одного собственного слова, ни одной собственной мысли. Всё меньше и меньше попадается в наши дни живое, человеческое. Мы стремимся к традициям Тютчева, Фета. А здесь – не то. Мне кажется, что он не владеет словом… «Мокнут дома под ненастным дождём»… – Нет нового решения, нового подхода. Начато одним, а кончено совсем другим. В этом стихотворении три стихотворения». Время показало, что поэт из Петрова не получился.

Из своих сокурсников Примеров поначалу с интересом следил за творческими опытами Сергея Чухина, Диомида Костюрина и Бориса Шишаева. Он умел зёрна отделить от плевел. Когда 16 ноября 1965 года на семинаре Смирнова обсуждали стихи Чухина, Примеров с удовольствием процитировал из Чухина вот эти строки: «Что я сделал, что я выдал, вышло что из крепких рук». «Настоящие строки, честные, – подчеркнул поэт. – И всё стихотворение понравилось. «Зависть» – тоже неплохо. В каждом стихотворении есть что-нибудь хорошее, но ни одно не доведено до конца». А дальше Примеров переключился на критику сокурсника. Он заявил: «Перепела» – пародийно… «Дождь» – тема не своя, получается фальшивость». Но в целом поэт считал, что у Чухина неплохие перспективы.

Забегу немного вперёд. Ровно через три года при обсуждении новых стихов Чухина Примеров отметил: «Да, он [Чухин. – В.О.] вырос, но не знаю – насколько. Подводит его язык. Он хочет дать хороший язык, но не получается». Примерову тогда возразил практически весь семинар. Особенно горячился Костюрин. «У Чухина, – утверждал он, – есть Родина. У него напряжённая строка. Есть в ней энергия». Костюрина поддержал руководитель семинара. «Для меня Чухин, – признался Смирнов, – русский поэт, который идёт из глубины людской». Но Примеров стоял на своём: высокий пафос – это ещё не высокая поэзия.

Большие надежды поначалу Примеров возлагал и на Костюрина. «Я всех ругал, – признался поэт 5 апреля 1966 года во время обсуждения стихов Костюрина, – а теперь и надо похвалить. Мне Дима читал, и они [его стихи. – В.О.] меня поразили <…> Почти все стихи исключительные. Говорил Чухин, что техника слабовата. Но дело не в технике. У Димы за каждой строчкой стоит правда. Мне трудно говорить о хороших стихах. Есть поэты, которых ведёт рифма, а его ведут чувства».

Однако Костюрин потом, по мнению Примерова, словно заснул. «Раньше стихи Диомида лились и волновали, – признался Примеров в декабре 1967 года. Но потом что-то изменилось. «Слова не скреплены между собой силой молекулярного сцепления». В этом Примеров увидел неудачу Костюрина. Спустя год 19 ноября 1968 года Примеров объяснил, почему стихи Костюрина перестали его трогать. «В них нет движения, нет ощущения, что они сделаны страстным, волнующим человеком».

Третьей надеждой Примерова был самый юный семинарист Смирнова – Шишаев, приехавший в Москву из рязанского села. Выступая на обсуждении его стихов 1 ноября 1966 года, он особо выделил стихотворение «Ночной странник». «Мне, – говорил Примеров, – стало холодно. Ощущение такое, как было от «Тангейзера» Вагнера. Борису двадцать лет, но он, по-моему, много уже понимает. Вот первое стихотворение: не подумайте, что оно написано просто так. Если б это я написал, то было бы отлично – я был бы рад. Я думаю, что человек идёт вперёд <…> Стихотворение «Лес» как будто написали не мы в двадцатом веке, а написал Блок или Есенин. Мне кажется, что в этих стихах Боря – большой поэт». Но Шишаев вскоре от поэзии отошёл. Своё призвание он нашёл в прозе.

Ещё Примеров неплохо относился к подстрочникам Курмана Дугужева и даргинца Амира Гази.

Но у Смирнова обсуждались не только его семинаристы. Иногда к нему заглядывали и ученики других поэтов. Не знаю, как Смирнов, а Примеров из «чужаков» более других ценил Нину Груздеву из Вологды. «Стихи Нины Груздевой, – заявил он на семинаре 15 октября 1968 года, – высокое явление в поэзии. У неё собственный голос. Эти стихи – дитя природы, исповедь. Истинное чувство, искренний подход к делу – вот это какие стихи».

Других сокурсников Примеров в основном ругал. Я приведу несколько его отзывов. Первой жертвой поэта стала Лидия Урушева, которая гордилась не только тем, что имела самый большой стаж работы на заводе – девять лет, но и постоянно печаталась в популярном журнале «Юность». Она на обсуждение семинара Смирнова вынесла стихотворение «Дорога». Примеров в ответ заметил: «Я тоже писал о дороге. Когда-то один рецензент сказал, что он работал шофёром и ему показалось [моё стихотворение] неплохим. А я шофёром не работал. И для меня это была лучшая похвала. А у неё дороги не видится. Даже «Фундамент» – не верю! <…> Поэзия – прежде всего чувства. Она [Урушева] делает стихи, а не пишет <…> Среди мёртвых стихов чувствуешь себя мёртвым».

А вот что говорил Примеров 11 октября 1966 года о стихах Анатолия Кухтинова: «Но нет в них того, от чего можно загореться <…> Кухтинову, если бы существовали оценки по поэзии, то поставил бы единицу».

15 сентября 1966 года Примеров очень резко высказался по А.Третьякову. «Мне кажется, – отметил поэт, – что есть у А.Третьякова какой-то переход к роботу. Стихи написаны не человеком и не машиной, но они мне не нравятся». 20 декабря 1966 года пришёл черёд украинского стихотворца Григория Одарченко. «Прочитал подстрочники два раза и не увидел поэта, – признался Примеров. – Для меня поэзия даётся ощущением. Нет образов, нет ощущений».

Не раз сильно доставалось от Примерова также белорусскому стихотворцу Евгению Крупенько и В.Нечунаеву. «У Крупенько было благородное намерение, – говорил он на семинаре 12 сентября 1967 года, – но пословицы В.Даля лучше, чем разбавленные обработкой в стихах нашего автора». 21 ноября 1967 года поэт заявил: «Мне не понравились стихи Нечунаева за то, что у него нет темпераментности, мало философии и духа поэзии».

А как в Литинституте восприняли самого Примерова?

Первое обсуждение его стихов в семинаре Смирнова состоялось 19 апреля 1966 года. Перед началом обсуждения поэт сказал: «До десятого класса стихов не писал. Стихам научил меня один человек: Дмитрий Волков… Не буду говорить, где печатался: это дело невеликое». После этого он прочитал стихотворения «Свете», «В оглохших затонах гуляет…», «Сирень», «Как из правого рукава», «Гроза» и «Кулаки».

Оппонентом Примерова руководитель семинара Смирнов назначил Курмана Дугужева. Дугужев прямо сказал: «Мне повезло: я разбираю очень неплохие стихи, стихи поражающие, стихи, взятые из солнца, из природы. Стихи очень простые. Каждая строчка имеет аромат и нагрузку. Стихи удивляют. Пусть дальше судит коллектив».

Дальше слово взял староста А.Петров. Он отметил, что у Примерова «сила и глубина блоковского стиха». Вот только бывший челябинский рабочий не разобрался в том, есть ли в стихах Примерова социальное звучание или нет.

Костюрин не согласился с тем, что Примеров лишь повторил классиков. «Мне кажется, – сказал он, – Примеров не собирается перепрыгивать Есенина. У Бори есть своё собственное лицо». Разговор о предшественниках продолжил Чухин. «По духу, по-моему, ему ближе всего Павел Васильев», – заявил Чухин. Но Шишаев добавил: «Учителя его: Блок, Васильев Павел, Пастернак».

Любопытно, что в дневнике семинарских занятий я не нашёл заключительного слова Смирнова. По поводу других своих учеников Смирнов всегда вписывал в дневник короткие характеристики, в которых акцент делался лишь на гражданственность. А тут Смирнов почему-то никакого вывода не сделал.

Во второй раз Примерова на семинаре Смирнова обсуждали 29 ноября 1966 года. Поэт вынес на суд товарищей девять стихотворений: «Созвездий белые распятья…», «Андрей Рублёв», «Сны детства преломляю призмой…», «Памяти отца», «Поёживаясь и сутулясь…», «Степь спокойная как лебедь…», «Из-под сердца, из-под ладони…», «Пленённый баянами сверху…» и «Думаю облокотясь о небыль…». Но, похоже, ученики Смирнова его не поняли.

Первым Примерову перчатку бросил Одарченко. Он заявил: «Многие поэты стараются воспеть свою Русь, но многим это не удаётся, получается свистопляска. Мне кажется, что подобное случилось и с Примеровым. Образы перемешаны, нет их единения. Чувства и мысли разделены образами. Вот стих. «Степь…». В нём говорится о Руси, но я её не вижу. Примеров не затронул ни «Русь советскую», как у Есенина, не открыл перед нами Руси. В «Андрее Рублёве» мне неясна сама мысль: говорит о смерти, мне это само слово не нравится. Стихотворение «Памяти отца» тоже неполноценное, чего-то не хватает. В отличие от прошлых стихов стихи не от сердца, меньше нравится».

Чухин согласился с тем, что Примеров «перегибает с образностью, действует сумбурно». Кухтинов, тот прямо сказал, что ему новые стихи Примерова не понравились. «Надо осторожнее употреблять образы, – предостерёг Крупенько. – Когда их много, они, сгрудившись в кучи, затемняют мысль». Но самые серьёзные обвинения выдвинул Костюрин. По его мнению, Примеров перенагрузил стихи «иконами и смертью».

Примеров большинство замечаний пропустил мимо ушей. Его сильно задели лишь обвинения Костюрина. Он ринулся в спор. «Вся слабость нашей поэзии в том, – бросил Примеров в лицо другим семинаристам, – что человек расшифровывает мысль поэта и расшифровывает по-разному». А под конец поэт признался, что Андрей Рублёв ему дорог тем, «что в его картинах увидел немного себя».

Похоже, последние слова очень сильно напугали руководителя семинара Смирнова. Ведь что получалось? В присутствии коммуниста студент не просто восхвалял иконопись, а открыто призвал искать вдохновение в религиозных образах. И Смирнов вновь уклонился от своего заключения.

В третий раз Примеров вышел на обсуждение 14 ноября 1967 года. Он рискнул прочитать стихи о самом главном: о жизни и смерти. Впервые тема смерти мелькнула в его стихах ещё в 1965 году. Он тогда восклицал:

Я в рубашке родился, Без рубашки умру На стареющем, душном, Безымянном ветру…

Потом Примеров эти мотивы смерти лишь усилил. Сокурсников это испугало и оттолкнуло.

Обсуждение новых стихов поэта вылилось в семинаре Смирнова, по сути, в осуждение, хотя все постоянно делали оговорки: да, Примеров – талант, но не верно использует свой дар. «Мне кажется, – вилял на семинаре Третьяков, – что поэт Борис Примеров – большой поэт. Но мне не нравятся повторения. Он не ушёл никуда, ничего не нашёл. Мне кажется, что он не потряс ничем. Смерть и жизнь… «Даже смерть у меня впереди» – великолепные стихи. Это можно один раз сказать, но когда всё творчество сведено к этому, то это не поэзия. Он добрался до вершины и скользит по ней… Может, это период роста?»

Одарченко, тот вообще всё свёл к повторам. Он считал, что Примеров отчасти исписался. «Автор так же мыслил три года назад, ощущение мира не изменилось, не выросло».

Поддержали Примерова лишь Амир Гази и заглянувший в семинар Смирнова студент журфака Владимир Казанцев. Гази заявил: «Чтобы понять Бориса, нужно войти в его внутренний мир. Грусть его стихов оправдана складом характера автора. У Бориса есть крылья, пора набирать высоту. Стихи мне понравились, его грусть близка по-человечески». Казанцев выступил в защиту Примерова ещё решительней. Он недоумевал: как можно было назвать Примерова поэтом позы. «Мне кажется, что он их вынашивает, они окрашены кровью». Единственное, что смущало Казанцева, – почему Примеров продолжал тяготеть к деревне. Он-то ждал от него яркие стихи о городе.

Примеров, как всегда, не смолчал. После обсуждения он заявил: «Никто не понял жизнь и смерть, как Лев Толстой. Для меня ближе Толстой, потому что он бежал всё время от смерти. Умрёт человек, это страшно, он теряет весь мир. Мне кажется, что не радость бросает человека на подвиги, а тоска… Всегда в человеке больше прошлого, чем будущего. Мы не знаем, когда мы умрём. Деревня для меня – мать городов. И вот я, для меня никакого нет интереса к городу. Мы понимаем, что деревня выше города, и все удираем в город. Но я очень люблю Родину. И я хочу, чтобы люди любили Родину больше, чем я».

К слову, позже Примеров в своих стихах заметил: «Мы сами потеряли крестьянские права, а потом оплакивали их».

Перейдя на третий курс, Примеров выпустил в издательстве «Молодая гвардия» новую книгу «Некошеный дождь». Её редактором значился Владимир Соколов. Но он ничего не правил. В реальности Соколов просто своим именем прикрыл от бдительного начальства и цензуры стихи Примерова о вере и смерти. Смирнов предложил устроить обсуждение сборника. Семинар состоялся 7 мая 1968 года.

Студенты Смирнова в своём большинстве Примерова дежурно похвалили, но дали понять, что лидера в нём они так и не признали. Многие давно поняли, что Примеров – не ровня им. Но и признать большой талант никто не хотел. Все хотели видеть в нём лишь высокомерного выскочку.

Смирнов в общем-то был доволен кисловатой реакцией своих студентов. Он, похоже, уже сам тяготился своим талантливым учеником, только вот не знал, как его обуздать. Выслушав семинаристов, Смирнов впервые не стал отмалчиваться и наконец дал Примерову короткую характеристику. Он отметил: «Борис – поэт стихийного таланта. Он влюбляется в поэтов посезонно и в идеи, мысли тоже… Сердцем продиктованный поиск ещё не обуздан собственным характером, есть ещё какая-то вневременность, скорее бы отстаивалось. Поэт божьей милостью. Бойтесь хвалящих! Поэт своеобразный, формирующийся. Вулканность души не остановилась, ощущение времени должно придти».

Почему Смирнов не решился высказаться более определённо? Скорей всего только потому, чтобы не испортить отношений с председателем Союза писателей России Леонидом Соболевым, который с подачи Анатолия Калинина причислил книгу Примерова «Некошеный дождь» к явлениям современной поэзии. Напомню: Смирнов был ещё тем интриганом. Он хорошо знал расстановку сил в писательском мире и, когда надо, умел подыгрывать литературному генералитету. Смирнов догадывался о том, что Соболев хотел бы сделать из Примерова яростного бойца с либералами.

Сразу после обсуждения своей книги «Некошеный дождь» в Литинституте Примеров подал заявление о приёме в Союз писателей. Рекомендации ему дали Анатолий Калинин и А.Гарнакерьян. «Точное чувство слова и жизни, – писал Калинин, – яркая образность, глубина и предметность мысли, непосредственность и взыскательность сочетаются в творческом облике этого самобытного поэта». «У него [у Примерова. – В.О.] культ природы, – вторил Калинину Гарнакерьян, – которую он умеет и чувствовать, и воссоздавать в стихах». Но в Ростовской писательской организации против него резко выступил Вениамин Жак. Этот ростовский сочинитель считал, что «в стихах Примерова, как правило, незрело и неясно выражается мысль, а образность сама по себе ещё не представляет собой поэзии». Защитили Примерова Виталий Закруткин и Пётр Лебеденко.

В Москве поэта сильно поддержал Владимир Цыбин. В своём отзыве для приёмной комиссии он отметил: «<…>Борис Примеров идёт от земли, от детских испытаний и впечатлений, от трудной своей жизни. Вот почему его стих плотен и конкретен, потому-то звучат проникновенно слова: «У птиц есть тоже биография», или совсем неожиданно: «И как лохматые созвучья шмели гудели на полу». Б.Примеров – поэт с очень тонким музыкальным слухом, стихи его певучи, ритмически разнообразны, он тонко умеет пользоваться моноритмией. А главное – он тонко и точно чувствует слово, стих его образен, и система поэтического мышления своя, хотя «родители» ещё угадываются – С.Есенин и П.Васильев».

На последнем, пятом курсе семинаристы Смирнова уже почти не обсуждались. Все были заняты подготовкой дипломных работ. Последнее, что решили студенты Смирнова вместе осмыслить, был очередной альманах «День поэзии». Смирнов был уверен в том, что его питомцы будут хвалить почвенников и ругать Евтушенко. А Примеров и тут пошёл не в ногу. Он разругал последние стихи Вл.Соколова и Солоухина («Солоухина стихи не понравились. Им не хватает эмоции, страсти, воздуха»), но очень похвалил Ахмадулину («стихи Ахмадулиной – это ощущение слова»). Ни Смирнов, ни Калинин, ни тем более Соболев такого от Примерова не ожидали. А кто же продолжит борьбу за русское дело?

В 1970 году Примеров защитил диплом. Потом были и взлёты, и падения, и ещё неизвестно чего оказалось больше.

Для меня до сих пор остаётся загадкой: почему лучшие ученики Смирнова закончили свой путь трагически. Первым погиб Сергей Чухин. По официальной версии, его насмерть сбила машина. Но что случилось в реальности, до сих пор неизвестно. Спустя три года покончил с собой Костюрин. А пятого мая 1995 года неожиданно повесился Примеров. Он оставил после себя страшную записку: «Три дороги на Руси: я выбираю смерть. Меня позвала Юлия Владимировна Друнина… Неохота жить с подонками: Лужковым и Ельциным… Опомнись, народ, и свергни клику… такого не было и не будет на белом свете».

Примеров, когда учился в Литинституте, самые сильные строки написал именно о смерти. И, добровольно уходя в мир иной, он вновь обратился к теме смерти.

Вячеслав ОГРЫЗКО