Воспоминание о Хогвартсе

№ 2013 / 51, 23.02.2015

Литинститут – это наш Хогвартс (скажем так, чтобы было понятно юношам, вышедшим не из гоголевской шинели, – или не только из шинели, – а также из мантии Гарри Поттера

Литинститут – это наш Хогвартс (скажем так, чтобы было понятно юношам, вышедшим не из гоголевской шинели, – или не только из шинели, – а также из мантии Гарри Поттера; и поскольку автор слывёт кое-где, как «русская Джоан Роулинг», то придётся ему, – то есть ей, – и дальше употреблять некоторые гаррипоттеровские термины).

Вначале ты мечтаешь об этом потаённом месте, где учат волшебству сакрального писательского дела, долго мечтаешь – и не факт, что тебя пустят с первого раза, пооббиваешь порожек-то (не у всякого ведь папы-мамы учились в Литинституте, не у всякого имеются покровители – великаны). Наконец – вот оно, свершилось!

Семинар Александра Рекемчука. Фото 1980-х годов

Старинное здание на Тверском бульваре, стоящее в самом центре Москвы, – дом Герцена, а сам Герцен разбуженным памятником стоит в институтском сквере и хмуро сверху на тебя поглядывает, как ты, мол, негодник этакий, осмелился потревожить этот храм литературы; но теперь этот дом – твой почти родной дом, и никакой Александр Иванович-памятник – тебе не указ! Тут и Платонов дворником трудился (по легенде), это-то место описал Булгаков, как дом Грибоедова с известным рестораном; сюда Рубцов ходил на лекции (вот они над Герценом «плывут, как мысли, облака»), а также чуть не вся когорта шестидесятников-западников, во главе с троицей: Евтушенко, Рождественский, Ахмадулина. И тут теперь учишься ты!

Правда, московский Хогвартс рассечён надвое: учишься – в одном месте, живёшь в другом: в сталинской семиэтажной башне (из окошек которой видна тёмная Останкинская башня) с номером 9/11 (sic!). И вся-то башня-общага снизу доверху набита будущими литераторами – так и в аттестате сказано: литературный, мол, работник, извольте любить и жаловать! Разумеется, научить писать даже и в Хогвартсе почти невозможно, но дать – и получить филологическое образование – пожалуйста! И потом – вот это почти… Людей в Литинститут берут с определёнными задатками, и они один от другого зачастую зажигаются: тут и дух соревнования, и в грязь лицом ударить не хочется, и… какие-то флюиды, токи пронизывают, что ни говори, и Дом Герцена и общагу, намоленные уже места. Главное – не пить (хотя бы – много не пить), не пить – это главное.

Горгульи-вахтёрши не выпускали из Хогвартса после 23-х часов, но на площадке между этажами была заветная форточка – куда общими усилиями проталкивали гонца – и он бежал в соседний Таксопарк, где за чудовищную плату в 15 рублей (стипендия была 40) покупал у эльфа-таксиста бутылку водки.

Основные дни в плотном времени учёбы: это Вторники. Потому что вторник: семинарский день, когда обсуждают рассказы, стихи, повести студентов. Набирает курс тот или иной мастер, и вот – попасть к своему, это очень важно. Потому что он для тебя станет или профессором Снеггом или Амбридж, или, прости Господи, Дамблдором, ну, и дальше по мелочи – кто там ещё преподавал в Хогвартсе…

Моё время учёбы – это 80-е, год выпуска – 89-й. Нынче юноши в Литинститут прямиком шагают со школьной скамьи, а прежде приходилось отрабатывать пару лет (а то и больше) где ни то, ну, и после армии ребята поступали. После армии в то время – означало после службы в Афганистане… Набирал курс Александр Евсеевич Рекемчук. Кто не читал мастера прежде, узнав, что поступил, срочно бежал в библиотеку своего затерянного на просторах 1/6 земли городка, чтобы взять книжку руководителя семинара и, так сказать, ознакомиться, и библиотекарь, вручая потрёпанный том, восторженно восклицала: «Мальчики», ах, «Мальчики»! Да, «Мальчики», а ещё – «Молодо-зелено», «Товарищ Ганс», «Тридцать шесть и шесть»…

Рекемчук – сокращённо Рем, а для нас – папа Рем. Потому папа, что пришлось ему, помимо того, что ежевторнично разбирать наши вторичные рассказики, спасать чуть не каждого своего студента, которого хотя бы раз да собирались из Литинститута отчислить. Потому что студенты-то в нашем Хогвартсе учились великовозрастные да повоевавшие, и иные запойные. Ох, Москва-то – не Лондон, Тверской бульвар с Большой Бронной – не Косые переулки (хотя и косые, конечно), Литинститут, что ни говори, не… не вполне Хогвартс: и пили в Литинституте не по-детски (не знаю, как сейчас).

Преподаватели и студенты на крыльце Литинститута. Фото 1980-х годов

Моим чёрным человеком, профессором Снеггом был в Литинституте Владимир Васильевич Мальков, преподаватель Истории КПСС и автор одноимённого учебника. Ставил мне на экзаменах неуд за неудом, поскольку я не заучивала абзацы из его учебника, – оставляла в них белые пятна, которые старалась передать своими словами, – и грозило мне исключение из заветного Хогвартса. В конце концов, папа Рем за меня вступился – и мой чёрный человек перестал меня преследовать, отступился, даже «отлично» ни за что ни про что поставил, а потом поняла я (правда, поздно), что учить надо было историю-то КПСС денно и нощно, поскольку моей дочери придётся учить (ежели мне удастся накопить денег на высшее образование для неё) историю капитализма в России (а 70 лет социализма – светлая дыра во времени, заповедник русских сказок!).

Ветер перемен раскачивал башню 9/11, – но она стояла твёрдо. Наступила перестройка и «благословенная гласность», про которую ещё Достоевский упоминал в своих сочинениях; неспокойно было на окраинах Империи, в Карабахе, например; по телевизору показывали I съезд народных депутатов СССР (на экраны вылезли Собчак, Гавриил Попов и др.); а в Хогвартс поступили поляки, которые превратили свою комнату на 7-м этаже – в маркет по торговле водкой, заставили ящиками до потолка, нагло наживаясь на товарищах, лайдаков-торгашей дружно презирали, но те и в ус не дули, складывая денежки в карманы джинсов.

Тогда в Хогвартсе процветал не напускной интернационализм: лакский поэт из Дагестана и волгоградский прозаик плечом к плечу ходили на разборки против то ли дементоров, то ли Пожирателей смерти; Карабах Карабахом, – но как раз в те дни азербайджанский поэт и армянский литератор, встречаясь, крепко пожимали друг другу руки. Литинститутская дружба она такая – на всю жизнь. И пусть кто-то теперь западник, либерал и эмигрант, а кто-то – славянофил и православный консерватор, никогда не бывавший за границей, но, встретившись, друзья обнимутся и забудут (пусть на минуту) все распри.

Ну а кто стал у вас магом-то, спросите вы, научили ли вас зельеварению вашему литературному, в ретортах слова смешивать умеете, да заклинания свои поэтические на бумагу накладывать? Защита от тёмных искусств пригодилась в жизни? Как там судьбы-то ваши сложились? Вингардиум Левиоса!

Ну… ну… по-всякому сложились. Потом ведь 90-е наступили – и многим пришлось засунуть свои волшебные перья куда подальше, потому что ими на хлеб семье не заработаешь. Кто как выживал, и всё-таки маги, – а хоть бы и маглы! – из нашего выпуска (кто жив остался после 90-х) нынче так или иначе связаны с литературой.

А как там у нынешних сложится – никто ведь не знает, никто ничего обещать не может: как время и судьба распорядятся. Главное, чтобы Литинститут не был разрушен Волан-де-Мортами от образованья.

Вероника КУНГУРЦЕВА,
г. СОЧИ