Я всю жизнь мечтала написать пьесу…

№ 2014 / 2, 23.02.2015

Надежда Васильевна Кондакова – поэтесса, переводчик, эссеист, драматург – в 60-е годы, ещё школьницей, была одним из самых активных членов оренбургского литературного объединения

Надежда Васильевна Кондакова – поэтесса, переводчик, эссеист, драматург – в 60-е годы, ещё школьницей, была одним из самых активных членов оренбургского литературного объединения имени Мусы Джалиля (теперь имени В.И. Даля). Она – автор стихотворных сборников «День чудесный», «Дом в чистом поле», «Кочевье», «Люблю – и потому права», «Инкогнито», «Московские письма» и других книг. В этом году писательница завершила работу над пьесой «Любовь и смерть Марины (Мнишек)», которая звучит особенно актуально в дни празднования 400-летней годовщины окончания русской Смуты.

Надежда КОНДАКОВА

– Надежда Васильевна, мы знаем вас как прекрасного поэта-лирика, эссеистку и переводчика. Пьеса о Марине Мнишек стала вашим первым драматургическим опытом? Сложно ли было перестраивать творческое сознание под драму? Встаёт ли при этом жизнь «в другом разрезе»?

– Для меня самый любимый «файл» русской литературы – «Пушкин», а у Пушкина (кроме стихов и писем) – «Маленькие трагедии» и «Борис Годунов». Читая их, я никогда не задумывалась над тем, что моё сознание как-то перестраивается. Вместе с тем, Пушкин, рассуждая о Грибоедове, заметил: «Драматического писателя должно судить по законам, им самим над собою признанным». Стало быть, какие-то особые драматургические «законы» всё же есть, и они складываются в голове писателя, когда он только приближается к этому жанру. Вообще признаюсь: театр – моя тайная любовь, причём, с ранней юности. Школьницей смотрела все подряд спектакли оренбургского драмтеатра, например, «Отелло» – раз десять, не меньше! Театральная Москва моего студенчества (конец 60-х – начало 70-х годов) – это вообще отдельная песня! Я видела все великие спектакли тех лет и, наверно, все более-менее заметные. Большое влияние на меня оказали общение и дружба с Александром Вампиловым. Вот уж кто точно просто родился с «драматургическими законами» в голове! Таких «чистых драматургов» в России было не много – великий Островский, да ещё Найдёнов, может быть, с его гениальной пьесой «Дети Ванюшина». Но как раз общение с Вампиловым и увело меня в юности даже от робкой попытки найти себя в сложном драматургическом жанре. Однако подспудно я всю жизнь мечтала написать пьесу.

– Освобождение от польской интервенции является днём боевой славы для нашей страны. И недавно мы отметили 400-летний юбилей этого события. Но что помимо такого юбилея побудило вас обратиться к смутному времени? Тяжело ли было вживаться в эпоху?

– Вы, вероятно, удивитесь, но ни о каком 400-летнем юбилее я даже не думала, когда зажглась мыслью о пьесе. Помню не только день, но и час, когда возник замысел. В тот день Ельцин по телевизору пообещал «лечь на рельсы», если жизнь народа после реформ ухудшится хоть на йоту… История любого самозванства – вообще чисто драматургический материал. И первоначально пьеса была об этом, об исторических аллюзиях и реалиях современности. Первое, что сделала я – углубилась в источники, перечитала своего любимого историка Сергея Платонова, потом Ключевского, Костомарова и остальных; собрала всё, что было издано до октябрьского переворота и после него по этой теме, работала в архиве МИДа (именно там хранятся документы по смутному времени). И чем глубже я уходила в историю, тем необъятнее оказывался материал. В какой-то момент поняла, что погибла под ним вместе с моим замыслом. Отложила начатое в долгий ящик. Но исторический материал всё равно ворочался во мне и не давал освобождения. Отдельно в голове складывался сюжет о восприятии русских иностранцами, приезжавшими в Москву в средние века и позже – по разным надобностям (посольским, купеческим, воинским или, как сегодня сказали бы – туристическим). Многие из этих иноземцев оставили очень любопытные записки и мемуары. И это тоже вполне «драматургический контекст» – мы и они, Россия и Запад. Но однажды я проснулась с ясной мыслью: Марина Мнишек – вот самая острая, болевая точка пьесы. По её жизни смута проехалась таким страшным катком, так измолотила её душу, таким эхом в народе отозвалась её жизнь, что даже непонятно, почему до сих пор эта необычная судьба не заинтересовала никого из великих драматургов, кроме того же А.С. Пушкина, который просто не успел «вернуться» к этой «странной красавице»…

И вот года полтора назад довольно быстро я написала эту пьесу. Дала ей полгода отлежаться, вернулась к тексту, кое-что исправила, каких-то героев вывела с поля боя, каких-то добавила. Теперь уже исторический материал не мешал мне думать, а помогал расставлять художественные акценты.

– В авторском предисловии к пьесе вы пишите, что «ничего нет печальнее исторических штампов и веками сложившихся несправедливых репутаций». Какие исторические и бытийные стереотипы вам удалось развенчать в пьесе?

– Удалось или нет, я не знаю, скажу лишь о том, что мне хотелось «развенчать». Конечно, XVII-й век находится от нас на страшном удалении (как скажем, мы – от века XXV-го!) Но в последние годы вышло несколько интересных работ о времени Смуты и её основных персонажах, и меня радует, что уже не так резки суждения, скажем, о том человеке, которого мы знаем под именем Лжедмитрия I. Я сознательно не говорю о его исторической роли, о том, кто или что двигало эту фигуру на шахматной доске той эпохи. Но мне ясно, что в реальности, по сути своей, этот человек был реформатором, и за сто лет до Петра Великого говорил о том, что Россию нужно повернуть лицом к Европе, он думал осуществить многое из того, что позже сумел сделать Пётр. Этому есть довольно исторических свидетельств и фактологических подтверждений. Но в нашем сознании находится яркий образ Лжедмитрия, созданный Александром Сергеевичем Пушкиным (на которого в свою очередь повлиял Карамзин и его «История Государства Российского») . Так вот я принципиально сдвинула этого героя в сторону исторической адекватности, постарались в его обрисовке учитывать и Костомарова, и Ключевского, и Валишевского, и позднейшие находки польских и папских архивов.

Ну и конечно же и прежде всего – я хотела «убить» самый распространённый исторический штамп: «Марина Мнишек – авантюристка, согласившаяся из корыстных целей выйти замуж за самозванца, чтобы сесть на русский престол и обратить русских в католичество». Судите сами – девушка, почти девочка, дочь богатого и очень высоко стоящего в польском обществе человека, воеводы, весьма приближённого к королю. Она воспитана в строгих католических правилах и в момент знакомства с будущим мужем ей – всего 16 (!) лет от роду… У кого в этом возрасте не туманится голова при одной мысли о замужестве, и у кого не закружится она при возможности при этом стать ещё и царицей?! И вот она становится царицей! И пребывает в этом сане и в этом счастливом сне (в совершенно чужой ей стране) – ровно одну неделю. Через неделю убивают её мужа, и начинается такая страшная 10-летняя история отдельной человеческой жизни на фоне всеобщей охватившей страну смуты, такая история мытарств, что волосы встают дыбом. И это ещё чудовищная история предательств: предают все – отец, вовлёкший её в эту авантюру, окружение короля, способствовавшее этому, римская курия, тайно мечтавшая использовать этот брак в своих целях. В 18 лет юная прелестная дева, глубоко верующее существо, приезжает в Москву, а в 28 лет недалеко от Москвы, в Коломне, погибает – прошедшая все муки ада, истерзанная жизнью женщина. Между ними – бездна. И над бездной – один и тот же женский характер, мучительно эту бездну преодолевающий. Тут опять невольно вспоминается Пушкин: «Она волнует меня как страсть». Вот и меня она взволновала – «как страсть». Авантюризм – только часть страстной женской натуры, причём, любой. В любой стране, в любое время и в любом историческом пространстве.

– Если женскую натуру можно типизировать в принципе, то к какому типу вы бы отнесли Марину Мнишек: роковая женщина, амазонка, Ярославна?

– Мне кажется, что я уже отчасти ответила на этот вопрос. Женский характер, как таковой, наложенный на чудовищные обстоятельства конкретной судьбы – вот что интересовало меня в этой истории. Обстоятельства эти являются Роком? Или они скрыты в самой страсти женского сердца?.. Уверяю вас, моя несчастная героиня, Марина Мнишек, достойна исторической памяти ничуть не меньше, чем, скажем, несчастная Мария Стюарт. «Россия – это круто» – любит говорить мой французский приятель-славист. Так вот полька Марина Мнишек в России – это ещё круче! А если серьёзно, то я думаю, что все типизации – условны, особенно, если речь идёт о женщине… Просто о несчастной женщине. А женщина, в конце концов, всегда несчастна, если при выборе спутника жизни руководствовалась любыми соображениями, кроме любви… эта мысль подспудно тоже присутствует в пьесе.

– Думаю, вы согласитесь с тем, что в плане эстетики «храм Мельпомены» сегодня заметно девальвировался. Зачастую режиссёры для того, чтобы привлечь в театр тех, кто смотрит дома на диване штампованные сериалы, обращаются к бесхитростным водевильчикам и вымученным комедиям положений. За глубокую историческую драму теперь возьмётся далеко не каждый. Какой из современных театров, на ваш взгляд, сегодня способен поставить «Марину Мнишек»? У каких актёров получится сыграть главные роли?

– Этот вопрос, пожалуй, самый трудный для меня. Сегодняшний театр переживает далеко не лучшие времена. Хотя зритель (что удивительнее всего!) по-прежнему не отвернулся от него, и даже такие большие залы, как во МХАТе или в Театре Российской Армии – бывают переполнены, особенно в дни премьер. И на лучшие московские спектакли билет достаёшь всегда с трудом. Так вот пока есть зритель – есть и театр. Конечно, историческая драма сегодня не по зубам многим режиссёрам, и дело не только в том, что постановка такой пьесы не может ограничиться колченогим стулом и парой подержанных ширм, из-за которых по очереди выпрыгивают на сцену герои. Но и глубокий, страстный, противоречивый характер в его десятилетнем развитии сыграть может далеко не каждая актриса. К тому же, она должна быть молодой, может быть, только что вышедшей из стен училища… В одном известном и уважаемом московском театре моя пьеса понравилась, даже очень… но причина, по которой они не ставят, – как раз отсутствие в труппе актрисы, способной вытянуть эту роль. Но ничего, ещё не вечер.

Мне почему-то кажется, что судьба пьесы будет куда счастливее судьбы её героини.

Беседу вёл Михаил КИЛЬДЯШОВ