Давайте друг другу всю душу

№ 2014 / 4, 23.02.2015

Шли годы. Но краски этого автопортрета Риммы Казаковой начала 1970-х были, как прежде, ярки и свежи.
Темпераментная, жаждущая справедливости

Я в мире громовых речей – смущённая заика,

c тавром неизбранности лоб среди спесивых лбов.

Я – ветер неба и земли, ликующая Ника

там, где в защите и любви нуждается любовь!

Шли годы. Но краски этого автопортрета Риммы Казаковой начала 1970-х были, как прежде, ярки и свежи.

Темпераментная, жаждущая справедливости, социально активная, лёгкая на подъём, верная своему призванию. Касалось ли это, например, организации в бытность её секретарём Союза писателей СССР Пушкинских праздников поэзии, Дней литературы разных народов, возрождения поэтических вечеров в Политехническом музее, проведения Совещаний молодых писателей. Или – рутинной работы с начинающими авторами.

Римма Казакова. 1960-е

Так, в 1990-х, решив создать для молодых поэтов среду общения, она открыла при Центральном доме литераторов Клуб одного стихотворения. Вела авторскую рубрику в «Книжном обозрении», где, по её словам, «от одарённых ребят, желающих напечатать свои стихи, нет отбоя. Нередко после первых газетных публикаций у кого-то из них выходили книжки». Чем объяснить это стремление и готовность помочь молодым талантам? Внутренней потребностью. Ответственностью перед своими наставниками. «В своё время у меня, – вспоминала Римма Казакова, – были очень хорошие учителя: Александр Твардовский, Константин Симонов, Михаил Светлов. Они внушили мне родительское чувство по отношению к тем, кто идёт за мной».

Не случайно в июле 2008 года, спустя несколько месяцев после смерти Риммы Казаковой, Союз писателей Москвы, который начиная с 1999 года она возглавляла, принял решение учредить ежегодную литературную премию имени Риммы Казаковой «Начало» для поощрения молодых наиболее ярких и талантливых поэтов, не достигших возраста тридцати пяти лет. Объявление имён лауреатов происходит в день памяти Риммы Казаковой – 19 мая. В 2009 году первым лауреатом премии «Начало» стала Наталья Полякова, в 2013-м, уже пятым, – Роман Рубанов.

Вот ещё один автопортрет Риммы Казаковой, датированный 1990-м годом:

Вот опять счастливая, слепая, в неосуществимое влипаю, смелым сердцем стену прошибаю и всё так же не щажу его!

Правда, в последние годы жизни Римма Казакова, по её словам, училась соизмерять свои силы, убеждая себя: «У тебя больное сердце. Всех дел не переделаешь. Подумай, какие из них сегодня можно отложить. Полежи, отдохни». Но сама же признавала: «Отдыхать не умею и вообще, не знаю, что это такое. Некогда. Очень много времени занимает работа в Союзе писателей Москвы. Если выпадает свободный вечер, иду слушать музыку. Реже хожу в театры. Терпеть не могу ночные клубы, но, когда меня зовут туда мои поющие друзья-музыканты, приходится идти».

О друзьях-музыкантах Римма Казакова упомянула не случайно. Стихи этого поэта часто перекладывали на музыку. И появлялись песни, любимые и популярные. Среди частых соавторов Риммы Казаковой композитор Игорь Крутой («Безответная любовь», «Молитва», «День рождения любви», «Мадонна», «Музыка венчальная», «Ты меня любишь»). Сотрудничала также с Александрой Пахмутовой («Ненаглядный мой»), которая, собственно, вместе с Майей Кристалинской и «открыла» её стихам дорогу на эстраду в 1970 году.

***

С Риммой Казаковой мы встречались для беседы трижды – в 1995-м, 1997-м и 2000-м. Сначала в писательском доме в Протопоповском переулке. Потом в профессорском – на улице Чаянова, куда она переехала, чтобы жить отдельно от взрослого сына – прозаика Егора Радова. Потому как взрослые дети, считала она, должны жить отдельно, иначе незаметно превратишься в домработницу.

Впрочем, проявляла характер Римма Казакова не однажды. Родители назвали дочь Рэмо – Революция, Электрификация, Мировой Октябрь. В двадцать лет Рэмо взяла себе другое имя – Римма, что в переводе с испанского языка (немало стихов с которого, как и со словацкого, немецкого, чешского, не говоря уже о языках народов бывшего СССР, будет потом переводить) означает «рифма». После окончания в 1954 году исторического факультета Ленинградского государственного университета уехала в Хабаровск – чтобы «разобраться в самой себе». «И до того доразбиралась в себе, что в 1959 году 1 апреля – была ли то шутка? – меня приняли в Союз писателей СССР, а немногим раньше, в 1958 году, там же, в Хабаровске, вышла моя первая книжка стихов «Встретимся на Востоке». С этой книжки, собственно, и началась её литературная судьба. Но стихи Казакова печатала ещё с 1955-го в журнале «Дальний Восток».

Семь лет проработав на Дальнем Востоке лектором, преподавателем, редактором в газете, ассистентом режиссёра на студии документальных фильмов, приехала в Москву. В 1960-м – вторая по счёту и первая изданная здесь книжка стихов «Там, где ты». В 1964-м окончила Высшие литературные курсы при Союзе писателей СССР. В 1976–1981 годах Казакова была секретарём правления Союза писателей СССР (единственная женщина, занимавшая этот пост). «Просто в ЦК сказали, что надо одну женщину, и выбор пал на меня. Наверное, это была их ошибка, потому что я проработала всего один срок и меня, что называется, не по доброй воле заставили уйти».

…Её родина Крым, Севастополь. Мать Софья Александровна Шульман работала секретарём-машинисткой, отец Фёдор Лазаревич Казаков был военным. И семья часто переезжала из гарнизона в гарнизон. К слову, пути-дороги станут потом неотъемлемой составляющей жизни и творчества поэта – исколесит-объездит не только всю страну, бывший СССР, но и почти весь мир («Лечу домой, где долго не была, / в клубке туманов, туч, надземных ветров»; «Со скольких мест, со скольких мест / срывалась, чтоб опять сорватьcя, / покинув пограничный Брест, / куда-нибудь под Южный Крест, / куда не так легко собраться! / Какой отпущен мне метраж / на киноленту о дороге? / Что – истина, а что – мираж: / мой дом – или Париж, Мадрас, / Хангая чёрные отроги?»).

В Белоруссии прошло детство. Ленинград, учёба в школе. Ей было девять лет, когда началась Великая Отечественная война. Поезд, увозивший девочку с братом в эвакуцию в Удмуртию, разбомбили по дороге на Малую Вишеру. И, как много позже она напишет в мемуарном очерке, «мама долго не знала, живы ли мы, где мы и что с нами».

После войны – Германия, земля Саксония, где отец занимал должность военного коменданта в одном из городов. Снова Ленинград…

«Стихи писала с детства, не подозревая, что они станут моей профессией, чем-то основополагающим в жизни. Считала, как один хорошо танцует, второй – шьёт-вяжет, так третий – пишет стихи. Тем более что на историческим факультете Ленинградского университета вместе со мной учились очень много талантливых ребят, и я была не лучшая из них».

Моя религия, поэзия, Моление – до искр из глаз! Все пальцы у меня порезаны О рифы рифм и фрезы фраз.

В своих стихах почти всегда Римма Казакова говорит от первого лица. На вопрос, выражает ли она таким образом саму себя или некую лирическую героиню, ответила так: «Никогда об этом не задумывалась. Наверное, всё-таки саму себя». Об этом же свидетельствует порой обескураживающая читателя своей открытостью и откровенностью биографичность её стихов. Вот, например:

…Мне всегда не хватало баскетбольного роста. Не хватало косы. Не хватало красы. Не хватало на кофточки и на часы. Не хватало товарища, чтоб провожал, чтоб в подъезде за варежку подержал. Долго замуж не брали – не хватало загадочности. Брать не брали, а врали о морали, порядочности. Мне о радости радио звонко болтало, лопотало… А мне всё равно не хватало. Не хватало мне марта, потеплевшего тало, доброты и доверия Мне не хватало. Не хватало, как влаги земле обожжённой, не хватало мне истины обнажённой.

Римма Казакова. 2000-е

Кстати, о «кофточке», «варежке», «доверии» и «некрасивости». «Когда мне было шестнадцать, – пишет она в том же мемуарном очерке, – я всё время хотела есть, война кончилась, но время было всё ещё голодное, при виде какого-нибудь задрипанного пирожка с ливером или халы, обсыпанной маком, в утробе закипала горячая радость. Когда мне было шестнадцать, я и не помышляла влюбиться, потому что существовало раздельное обучение <…> Наш класс заочно дружил с подготами – курсантами подготовительного морского училища. Мы с ними весело переписывались, а когда они приходили раз в год к нам в школу на вечерушку с танцами, и они, и мы жались по стенкам: боялись друг друга и бдящих учителей. <…> Когда мне было шестнадцать, я не думала, как я выгляжу, но однажды, прослушав что-то о себе у подруг, спросила маму: «Я некрасивая?» Мама припечатала убедительно и наотмашь: «Зато умная!» И на долгие годы отодвинула мою надежду. И ещё в свои шестнадцать я хотела уехать из дома родного – куда глаза глядят. Во время войны у папы появилась другая жена и ребёнок, но после войны он всё равно вернулся к нам. Однако мира не было, мама не простила, папа не разлюбил до конца ту, военного времени, в доме пахло слезами, разломом, фальшью».

И ещё: «Будущий муж, приехавший меня из столицы сватать аж на любимый Дальний Восток, спросил: «А почему у тебя одно платье?» Я заплакала. Он обещал купить много платьев. Но все годы нашей совместной жизни у него, довольно известного писателя, был один хороший костюм, пара штапельных рубашек и одни штиблеты, правда, французские. И сын наш родился, можно сказать, «на улицу», квартира – если, конечно, её квартирой назвать можно, – появилась года три спустя».

Что же до личной жизни… «У меня был очень негативный и несерьёзный опыт личной жизни. Нормальная семья немыслима без любви».

Уже по названиям первых сборников стихов Риммы Казаковой – «Избранная лирика», «В тайге не плачут», «Пятницы», «Поверить снегу», «Ёлки зелёные», «Снежная баба», «Помню», «Набело», «Русло», «Страна Любовь» – нетрудно догадаться об основной теме этого поэта. Себя и своих коллег причисляла к певцам «любви, добра и веры».

Нам, художникам, просто. Где сломает мозги кто угодно, нам неймётся, поётся и в пространстве, и в клетке свободно. На спасительный дождик откликается сущее наше. И шагает художник, воротник, как подросток, поднявши. Не дрожит и не тужит, никому не грозит, не карает, запускает по лужам свой бессмертный кораблик.

Однако представление Риммы Казаковой о поэзии довольно жёсткое для женщины – «<…> мужичье дело, / воловий труд, солёный пот». «То был мой испуг перед жребием, который мне выпал, – объясняет она. – Наверное, не совсем точное слово «мужичье». Но работа поэта действительно страшно трудная. Отсюда в том стихотворении следующие строки: «Зачем же / Орлеанской девой / в поэты девочка идёт?» Николай Павлович Задорнов, писатель-романист, с которым я познакомилась на Дальнем Востоке, однажды сказал мне: «Девочка моя, если бы вы знали, какую профессию избрали! Быть рыбаком, моряком, лётчиком – это в тысячу раз женское дело, нежели то, чем вы решили заниматься!»

И она же: «Писать стихи приятно, сладостно и замечательно. Но они связаны с таким количеством других аспектов, о которых иногда и не подозреваешь, в такие переплёты порой попадаешь! Поэзия всё равно борьба. И борьба – общественная.

Во время войны в Афганистане я написала стихи, точнее, песню «Не посылайте детей на войну!». Показала композитору Оскару Фельцману. Он: «Спрячь. Посадят. А то – и того хуже…» А стихи были простые:

Не посылайте детей на войну! В мире о стольких – лишь вечная память… Чью-то ошибку и чью-то вину Не заставляйте исправить».

А ещё раньше, в 1960-е, Римма Казакова написала и во всеуслышание прочитала стихотворение «Дед похоронен на еврейском кладбище…», что, по сути, означало вызов «общественному мнению». Три десятилетия спустя, в очередную волну антисемитизма в стране, проявлением гражданской позиции поэта стала публикация стихотворений «Переделкино. Август, 1990», больше известного по первой строке «Уезжают русские евреи…», и «Частное письмо» (1991) – на ту же тему. Впоследствии она печатала их под объединяющим заголовком «Исход».

Не уезжай, мой милый, не покинь Какое-никакое, но – отечество. Твоя душа давно по праву мечется, но заклинаю, жертва и ответчица: в чужой вселенной для меня не сгинь!

***

Отличавшаяся мощным общественным темпераментом, Казакова была убеждена: «Поэт всегда личность, живущая и по законам, и против законов общества. Часто он бывает с ним в конфронтации. Однако только такими усилиями, а нередко даже жертвами общество движется дальше… Если бы политики, государственные деятели, да и просто рядовые граждане чаще бы прислушивались к слову поэта, многих ошибок наше общество могло бы избежать. Потому что как бы ни относился чиновный и нечиновный люд к тому, что диктует сердце, нередко это единственное нормальное человеческое мерило.

Наше дело – донорство, сколько ни отдашь, выплеснуть до донышка душу – страсть и блажь.

Кого из поэтов-современниц выделяла? Новеллу Матвееву, Беллу Ахмадулину, Тамару Жирмунскую, Татьяну Кузовлеву. На вопрос о своей дружбе с ними ответила так: «Применительно к нашим отношениям слово «дружба» не подходит. Скорее, это любовь. У Маргариты Агашиной есть такие давние строки про журавлей: «Они всю жизнь летают рядом, / а это – / больше, чем любовь». Так и мы – летаем рядом».

Тамара Жирмунская, вспоминая Римму Казакову в своей новой книге «Нива жизни», напишет: «Поэтессы-шестидесятницы… Все мы жаждали справедливости, социальной, человеческой, семейной. Максималистки в гражданском смысле, мы частенько попадали впросак, когда речь шла о любви, о близости, о сложных человеческих отношениях. В лирике выплёскивали свои недоумения, чисто женские разочарования. Римма была одной из самых бескомпромиссных».

Трудно с чувством конца примириться. Боль уже чуть слышна, но остра. Я за жизнь буду биться, молиться! И особенно – рано с утра…

…Ещё, казалось бы, недавно неизменная участница поэтических встреч, проходивших в огромных залах, или в сельских клубах, или вообще под открытым небом с собранной по случаю аудиторией, Римма Казакова остро переживала пропасть, образовавшуюся между писателями и читателями, отсутствие средств, в том числе материальных, с тем чтобы восстановить единение, необходимое тем, у кого не остыл интерес к поэзии. С горечью признавала: «<…> cтихи уже – не утоленье жажды»; «Стихи не нужны – / и поля опустели, / как будто бы птицы на юг улетели…»

Римму Казакову часто узнавали на улице. Нередко просили прочесть стихи. К подобным просьбам она относилась с пониманием, считая это выражением внимания и признания тех людей, для которых всю жизнь работала. И, по её словам, была им очень благодарна.

…Среди стихов последних десяти лет у Риммы Казаковой есть большое, что, в общем, ей, как поэту, не свойственно, стихотворение «Полнолуние». Вот отрывок из него:

…возможно ли прожить, расставшись с прошлым? Перечеркнуть прекрасное нельзя. Да и всегда, какой удел ни выпал, моя судьба смотрела мне в глаза, но я сама определяла выбор. И, как его теперь ни назови, пусть зачеркну всё, что со мною было, я ошибалась в жизни и в любви лишь потому, что я жила, любила! И знаю: хороша или плоха, я, как Христос, – проверено веками – могу сказать: пусть тот, кто без греха, в меня не побоится бросить камень! Скажу, что стала сильной, – и солгу. Что нет любви… Молю судьбу о ней! Не всё умею и не всё могу – вот это человечней и честнее. И всё же дальше хочется уйти, держа свои несчастья на прицеле, отыскивая новые пути к себе самой и к не фальшивой цели.

Это стихотворение, как сказано в подзаголовке, «попытка исповеди»…

…Римма Казакова cскоропостижно скончалась 19 мая 2008 года в санатории «Перхушково» Одинцовского района Московской области. Похоронена на Ваганьковском кладбище в Москве.

Елена КОНСТАНТИНОВА