Colourитное кино

№ 2014 / 10, 23.02.2015

Последняя картина Алексея Германа-старшего действительно представляет собой экранизацию. Но только не знаменитого одноимённого романа братьев Стругацких

Последняя картина Алексея Германа-старшего действительно представляет собой экранизацию. Но только не знаменитого одноимённого романа братьев Стругацких, а тех текстов детского фольклора, которые, разумеется, знакомы почти каждому и которые эксплуатируют поэтику физиологического отвращения («Шёл петух по льду, насрал говна с кровью. Кто первый скажет, тот слижет; кто второй, тот остаточки залижет»; «Ах, какая благодать, кожу с черепа сдирать и жевать, жевать, жевать, тёплым гноем запивать…»; «Как приятно у трупа смердящего перегрызть сухожилия ног и вонючего мяса скользящего откусить на пол-фунта кусок…»).

Герои картины с вожделением нюхают внутреннее пространство пропитанных потом сапог, давят и пробуют на вкус различных кровососущих насекомых, шастают между висящими трупами удавленных собак, долго и с большим удовольствием мочатся, пускают ветры, хлопают себя по заду, норовят ухватиться за чужие яйца, выдавливают перстами глаза собеседнику, пальпируют истлевшие лицевые ткани крошащихся черепов, падают в грязь, лежат в лужах, дразнят покойников, принципиально не моют посуду, малоэстетично жрут, ещё менее эстетично пьют, рыгают, воют, заикаются, мокнут под дождём, вспарывают животы, выпускают кишки, рубят головы, срезают с мертвецов наиболее сочные куски мяса, страдают припадками, воняют, безуспешно пытаются совокупиться, дерутся, блюют, натыкаются взглядом на возбуждённый ослиный фаллос и т. д. и т. п.

Ну, а доминантой этого художественного мира, его смыслоообразующим центром и главной несущей конструкцией является, безусловно, дерьмо. Почти каждый персонаж фильма считает своим высоким нравственным долгом прилюдно справить большую нужду, причём с видом очень серьёзным и крайне ответственным. Но с появлением на свет божий приключения человеческих экскрементов не заканчиваются, поскольку их стремятся максимально утилизировать. Кто-то дерьмом случайно пачкается, кто-то дерьмом сознательно мажется, кого-то в дерьме топят (не фигуральным, а самым что ни на есть прямым образом), кого-то в дерьме валяют, из анального отверстия одного трупа дерьмо переносится на палочке в ротовое отверстие другого, словом, дерьмоворот говна в природе не прекращается ни на минуту, заставляя видеть в «Норме» Сорокина и «120 днях Содома» Пазолини трусливое и малодушное воплощение бескрылого копроминимализма.

Если мы вспомним, что Блок называл кинематограф «электрическим сном наяву», то «Трудно быть богом» Германа-старшего следует воспринимать как непомерно растянутый сон, субъекту которого постоянно грезится только одно — стихийное или, как сказал бы Лев Николаевич Толстой, «роевое» движение народных каловых масс.

С другой стороны, всё, что человек видит во сне, служит, как известно, предвестием чего-либо или кого-либо. Выпадающие зубы снятся к смерти, дождь — к слезам, соль — к ссоре, ружьё — к визиту мужчины, а столь милое сердцу Германа-старшего дерьмо снится, как правило, к деньгам. И деньги эти, надо отдать должное онейрокритическим способностям режиссёра, после завершения киноповествования буквально проливаются на зрителя золотым дождём, «перекодированным», правда, в обманчиво скромную надпись в одном из финальных титров: «Спасибо Алексею Кудрину и Михаилу Прохорову».

Единственная стратегия восприятия, которую можно предложить зрителю фильма «Трудно быть богом», заключается в том, чтобы отождествить время, которое он проведёт в зале кинотеатра, с обрядом инициации. Любая инициация подразумевает переход из одной социальной группы в другую, более престижную. В культурах архаического типа обряды инициации сопровождаются довольно-таки болезненными вещами: выбиванием передних зубов, отсечением фаланг пальцев, прокалыванием носовой перегородки, кровопусканием, лишением сна, пищи, отдыха и т.п. Однако тот, кто не пройдёт через эти садистические процедуры, никогда не сможет стать не только, например, вождём или шаманом, но даже простым членом своего племени. Точно так же обстоит дело и с просмотром последней картины Алексея Германа-старшего. На неё, конечно, можно и не тратить сто семьдесят семь минут своей единственной и неповторимой жизни, тем более что на всём их протяжении получить удовольствие практически невозможно (хотя человеческая природа, понятное дело, таинственна и непредсказуема). Но люди, которые их всё-таки сумеют выдержать, из разряда наивных синефилов автоматически перейдут в категорию матёрых синефагов, способных в дальнейшем проглотить абсолютно любое зрелище. А это иерархическое перемещение, закаляющее к тому же характер и волю, безусловно, дорогого стоит.

Алексей КОРОВАШКО