Леопард с вершины Мон-Рояль

№ 2014 / 13, 23.02.2015

Мсье Жак Картье, покорив гору, названную им Мон-Руаяль, водрузил на вершине флаг Франции, опередив меня на 475 лет. Как быстро бежит время!

Мсье Жак Картье, покорив гору, названную им Мон-Руаяль, водрузил на вершине флаг Франции, опередив меня на 475 лет. Как быстро бежит время! Впрочем, не стоит завидовать первопроходцам, у них была трудная жизнь. Вспомните искусство тогдашних зубодёров, отсутствие водопровода, канализации, туалетной бумаги и даже Интернета, не говоря уже о мобильных телефонах. Вспомните – и вам самим расхочется влезать в шкуру доблестных предков.

Не было у них и велосипедов. Тогда как я на вершину высочайшей горы Монреаля катил хоть и без флага, но на байке, получив большое удовольствие, особенно от спуска. Но и подъём не утомил чрезмерно, не пришлось, как тому старому леопарду, стремившемуся к вершине Килиманджаро, пасть в снегах на подступах к ней.

Серпантин, проложенный гениальным Ольмстедом, вьётся плавно, обустроен частыми смотровыми площадками, позаботился великий ландшафтный архитектор и о длинных горизонтальных участках, где можно перевести дух, благосклонно поглядывая на юных спортсменок, коих предостаточно и встречаются прехорошенькие, катящие, бегущие и скачущие как серны по бессчётным ступенькам бесконечной лестницы в небо. Монреаль город весёлый и спортивный и как раз на этой живописной трассе проходили велогонки Олимпиады 1976 года.

Спасибо заботливым отцам северного Эдема, этой культурной столицы Канады, которую сравнивают с Петербургом, противопоставляя бездуховным Торонто и Москве, также за скамейки на горе и в городе. Этим Монреаль выгодно отличается от бестолкового Нью-Йорка, где люди потому и мчатся, черт его знает куда, что присесть и подумать над смыслом жизни им попросту негде! Но и в Нью-Йорке есть место, где можно отдохнуть от суеты. Это Центральный парк и не случайно он также создан Ольмстедом.

В общем, затяжной подъём на вершину местного мира (свой Эверест полезно иметь всем) утомляет, но не выматывает. Тем более что можно передохнуть на подступах к ней. Вот, хотя бы знаменитый иллюминированный 24-метровый горний крест, парящий над городом, осмотреть надо? Конечно, надо. Особенно красиво там ночью, когда под ногами плещется от горизонта до горизонта золотое электрическое озеро Монреаля, утекая огненной рекой пригородов на юг, к американской границе. Даль обшаривает луч вращающегося прожектора с одного из небоскрёбов, по светящимся ущельям улиц ползут огнеглазые букашки, а над головой мигают – нет, не звёзды, в мегаполисах они видны плохо, а огни радиорелейной мачты.

Красиво ночью, но опасной красотой. Высота, темнота, в душу льётся холодок отстранённости, затапливает её и ждёшь, не материализуется ли горе силуэт летающей тарелки, синхронно помигивая бортовыми огнями, не откроется ли приглашающе люк… Нет, не рискуйте оставаться на вершине за полночь! Ещё улетите невесть куда, в миры иные, времена. Уносил же в них темпоральный велосипед Стругацких? Правда, в отличие от моего байка, имел он нестирающиеся силиконовые шины из полиструктурного волокна с вырожденными аминными связями и неполными кислородными группами…

Кстати, о леопардах. Помните печальную повесть Ольги Ларионовой? Увы, время фантастики уходит и обилие российских фантастов (их более четырёхсот штыков в соответствующем союзе!) не должно вводить в заблуждение. Причины сего преизбытка не столько полёт мечты, сколько своеобразная попытка к бегству от реальности. Увы, звёзды слишком далеки, а мы малы и слабосильны. Да, хочется верить, что «Солярис», «Луна жёстко стелет» или «Трудно быть богом» бессмертны, ибо базисные, философские, но в целом предвидение уступило место сказкам, а те хороши лишь в детстве. Поэтому из фантастики я написал один цуреновский сонет:

Как лист увядший падает на душу

Разлуки с родиной мертвящая печаль.

Пусть арканарский ветер слёзы сушит,

Пусть унесёт корабль в чужую даль.

Пусть горький дым отечества вздымает

Прощальных строф тугие паруса –

Коптят костры из книг, их раздувает

Святая чернь, пятная небеса.

Мне не понять умом, мне не забыть

Мою страну, её дожди косые

Её лесов берёзовый пожар,

И мой народ, любитель врать и пить.

Прости-прощай, свирепая Россия!

Прощай навек, немытый Арканар…

К сожалению, он стал эпитафией – через две недели умер Борис Стругацкий, так что оставим фантастику в покое и вернёмся на Мон-Рояль.

Ярким осенним днём постоять на вершине – разве душе не требуется? Весь мир на ладони, ты счастлив и нем! А полюбоваться с крохотной северной смотровой площадки морем крыш, прорезанных кое-где зелёными стрелками церковных шпилей? За этим серым морем в голубой дымке на горизонте угадываются синие цепи далёких Лаурентид. Тут даже очередь выстраивается из байкеров-созерцателей! Но они не спешат, они дают вам полюбоваться красотой в одиночку и ожидают того же от вас. Запад, знаете ли, уважение к личности и её пространству. Да и то, групповое восхищённое созерцание – оно лишь в корейском мавзолее уместно или на пресс-конференции Путина…

А на бельведере Кондиаронк задержаться и распахнуть глаза на дивную панораму города разве не надо? Ах, как симпатичны разноцветные монреальские небоскрёбы! Как вольно и плавно реет и вьётся голубая лента великой Сан Лоран! Похоже на вид с днепровских круч или высот нижегородского кремля и напоминает о том, что в каждой душе живёт птица. Увы, не каждая расправляет крылья.

Впрочем, это и будет последняя остановка. Мы спускаемся с покорённых вершин, впадая в опасный декаданс и ударяясь в экшн. Начинанья, взнёсшиеся мощно, ведут к апофеозу скорости! Затяжной подъём, на одоление коего ушёл час сопения, пыхтения и преодоления, становится стремительным спуском, общением с судьбой накоротке. Мы лихо мчимся вниз, входя в крутой вираж едва ли не плашмя. Заднее колесо, выбрасывая веер камешков, проносится в опасной близости от обрыва и камешки летят вниз. А на прямых участках сам чёрт подмывает азартно жать на педали, поддавая жару.

Abiit, excessit, evasit, erupit! Марчелловское адажио подъёма сменилось бешеным, вивальдиевским темпом спуска, цицероновским крещендо побега – ушёл, скрылся, спасся, бежал!

Куда же мчимся мы, любители быстрой езды? Вниз. Вам никогда не приходило в голову, что все наши стремления вверх есть всего лишь приуготовления к сногсшибательному падению? А Врубель об этом думал постоянно, вспомните его демона. Да и Ницше пристальное вглядывание в бездну не пошло на пользу.

Но мысли о птицах-тройках и воспоминания о велоподвигах на донецких тропах юности вылетают из головы, когда мимо на сумасшедшей скорости проносится пожилая леди на крутом титановом мустанге, в шлеме а ля Дарт Вейдер и явно без царя в голове. То есть, suns peur et sans reproche, без страха и упрёка. И ты понимаешь, что юношеский велик был производства ХТЗ, оттого-то и весил два пуда. Что жизнь прожил не в зелёном Квебеке, а в индустриальном Донбассе, любуясь дымами их труб и ядовитыми облаками коксохимов. Нет, не тебе, гордый покоритель Мон-Роялей, тягаться с местными пожилыми леди, они и в свои семьдесят дадут фору шестидесятилетнему дончанину…

И всё же к помпезному монументу мсье Картье (другому, не первопроходцу), что у восточного подножья, к его львам и валькириям я вылетел, сидя буквально на хвосте у Дарта Вейдера! Рисковал. Но не догнал. И Боливар мой был не слишком резв, и всадник последний раз вдевал ногу в стремя лет этак сорок назад. Видимо, пора крутых виражей уходит в прошлое.

Спуск занял минут десять. Но мир изменился. Улёгся гравий, выброшенный колёсами моего мустанга, XXI век, покой, полдень. Трасса авеню дю Парк, светофор, за ним размеренная городская жизнь, стихает гул адреналина в крови, проходит дрожь в коленях, пора домой. Конечно, изменился не мир, а ты – так влияют на нас вершины. Даже невысокие, как Мон-Рояль.

Юрий КИРПИЧЁВ,
г. НЬЮ-ЙОРК

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.