Солнечный мальчик

№ 2014 / 17, 23.02.2015

Были в нашей недавней прозе свои «звёздные мальчики»: Юрий Трифонов, ставший в 26 лет сталинским лауреатом за повесть «Студенты»; Василий Аксёнов со своими «Коллегами»

Были в нашей недавней прозе свои «звёздные мальчики»: Юрий Трифонов, ставший в 26 лет сталинским лауреатом за повесть «Студенты»; Василий Аксёнов со своими «Коллегами» и «Звёздным билетом»; Анатолий Гладилин, в 21 год печатающийся в популярных журналах; другие адепты «исповедальной прозы»… Да и наши «новые реалисты» стали известны в 2000-е годы отнюдь не в пору их старости: молоды были и З.Прилепин, и Р.Сенчин, и И.Кочергин, и С.Шаргунов, и Г.Садулаев, и А.Рубанов, и В.Авченко, и Д.Гуцко…Замечу в скобках: не старики они и сейчас.

В общем, «звёздные» были. А вот были ли в нашей словесности «солнечные мальчики»? Всё-таки, к творчеству чаще всего подвигает не сладость и нега жизни, а тяжесть испытаний и сложность переживаний.

Пожалуй, только одно имя из последних приходит сейчас на ум в связи с «солнечным» позитивом творчества. Это Александр Снегирёв, тоже, кстати, реалист.

Недавно умерший французский кинорежиссёр Рене Клер писал: «Если вы легкомысленный человек, снимайте легкомысленные фильмы», т.е. не спорьте со своей природой. И, слава богу, А.Снегирёв с самого начала со своей природой, похоже, и не спорил. Ощущение такое, что он, словно акын, что видел, о том и пел. Без всякой заданности, особенно заметно это в его рассказах. Просто идёт жизнь, автор шагает по ней, и его взгляд выхватывает из этого потока то одно, то другое, то третье…И так это всё легко, естественно. Не знаю, скольких трудов стоит Снегирёву эта лёгкость в его рассказах… А, может, бог поцеловал его в макушку, и наш автор пишет, как в своё время О.Генри – коротко и сразу набело.

Да, конечно, Снегирёв начинал с малой прозы, это неизбежный этап становления. Недаром на его счету сборники рассказов «Русский размер» и «Моя малышка». Но уже ранние его рассказы можно было легко представить цветными стёклышками такой почти забытой на фоне компьютерных игр игрушки, как калейдоскоп. Стёклышки могут сложиться в одну яркую картину, а могут в другую, в общем, как повернёшь игрушку. Так и рассказы нашего автора могли остаться россыпью ярких зарисовок, интересными самими по себе, а могли сложиться в главы романа. Что, в итоге, по щучьему велению, по авторскому хотению, и случилось. А случился роман «Как мы бомбили Америку» (2007 г.), т.е., согласно марксистско-ленинской диалектике, количество рассказов и зарисовок перешло в новое, романное, качество.

Как писал Уильям Фолкнер: «Роман сам выбирает свою форму». Вот, видимо, роман «Как мы бомбили Америку» и выбрал себе форму путевого очерка, или путевого дневника (или романа путешествий) о похождениях двух молодых охламонов в богоспасаемой Америке. «Я зову друга то Юкка, то Юк. Нам обоим стукнуло по двадцать одному, и мы впервые оказались в Соединённых Штатах. Мы были студентами, и каждый имел свои виды на Америку. Хозяйственный Юкка планировал заработать на новые зубы для своей матери-эстонки. Я же приехал без конкретной финансовой цели. Деньги мне, конечно, не помешали бы, но на что их тратить, тогда не знал…»

Маленькие главки романа похожи на блоговые записи, не зря в тексте рассказчик несколько раз поминает бесплатный интернет местных библиотек. Похоже, что Снегирёв, рискну предположить, так и собирал материал – отсылал на свою электронную почту краткие дневниковые записи, или вёл блог в какой-нибудь соцсети – хотя были ли блоги и соцсети в интернете более 10 лет назад?

Что отличает автора? Острый глаз, отличная работа с деталями. Они не перегружают повествование, всё на своём месте. Из похожих вещей – и по материалу, и по тематике – приходит на ум «Это я, Эдичка» Эдуарда Лимонова. Но там был силён идеологический момент, абсолютное неприятие буржуазной жизни, тогда как у героя Снегирёва нет зацикленности на этом – абсолютно по фигу! Оно и понятно: много ли успел увидеть в остаточной советской жизни родившийся в 1980 г. мальчик Саша (или как его тогда звали сверстники и родители?) Снегирёв в конце 1980-х – начале 1990-х, в отличие от Лимонова, чтобы иметь возможность сравнивать и как-то отметить это в своей душе и мировосприятии? И хотя, как известно, «все мы родом из детства», но у принца Гаутамы тоже было детство, не похожее на окружающую жизнь.

Что, несомненно, красит роман, так это чувство юмора автора, или, согласно литературоведческих установок, рассказчика. Комментарии автора-рассказчика по любому поводу уморительны и смешны, почти всегда ироничны. Он не особо обращает внимание на такие декларативные вещи, как, например, толерантность: «Перед нами размахивал руками негритянский подросток, движениями напоминающий павиана, который стащил где-то человеческие шмотки на несколько размеров больше, и теперь пытается выдать себя за человека…». Да и с «героями вчерашних дней» обращается без должного пиетета: «…Юкке приснилось, что изобретатель водородной бомбы Андрей Дмитриевич Сахаров, более известный своими диссидентскими поступками, торгует мёдом в Бирюлёво.

– А мёд оказался палёный, – рассказал Юкка утром. – Не мёд, а варёный сахар…»

Это можно перевести и так: за что боролся бомбист-диссидент, оказалось не раем, а чем-то явно иным.

Бывают у писателя озарения и другого рода. Откуда выплыло в 2007 году Бирюлёво, известное ныне недавними нацразборками? Почему не Ясенево, например?

Хотелось бы отметить, что автор в этом романе – портретист в духе Чехова, одна-две детали. Даже напарник рассказчика по похождениям Юкка внешне смутно представим. «Юкка – мускулистый блондин… Юкка обладал манерой сосредоточенно курить, как человек, имеющий чёткий жизненный план…

Я – коротко стриженный шатен, выше среднего роста, с походкой и видом бездельника, несмотря на то, что отец полковник в отставке…

Одевались мы так: я в оранжевый комбинезон на голое тело, Юкка в чёрные ботинки и шорты…» В общем, чем не клоунская пара на цирковой арене жизни? Рыжий и белый, параметры заданы…

С другой стороны, может быть, автором и не ставилась такая задача – всех персонажей одарить запоминающимися портретами. Возможно, тогда это была бы литературная портретная галерея в духе романа XIX века, а не описание кратковременных скитаний по американским городам и городкам начала XXI века молодого русского пофигиста… Тем более что в этом спринтерском забеге по США перед глазами рассказчика персонажи так и мелькают.

Но Александру Снегирёву, не смотря на молодость – а здесь уже значение имеет врождённый талант – удаются психологические портреты, поэтому мы легко миримся с нехваткой внешних особенностей. «Формально радушный мистер Тод состоял из стаканчика виски вечером в пятницу, секса с женой по выходным, разумной доли детского порно в часы полуденного отдыха и готовности голосовать только за высокоморальных кандидатов. Типичный белый американец, имеющий в жизни разумно-амбициозную, семейно-кредитно-телевизионную цель с рюшечками. Мистеру Тоду было лет сорок. Он делал карьеру…»

Роман «Как мы бомбили Америку» – это как очередное путешествие по «одноэтажной Америке» для российского поколения миллениум. Читатель более подробно, чем в телерепортажах, и художественно достовернее, чем из статей в туристических журналах, узнаёт о непростой жизни Америки и простых американцев. Простых ещё и потому, что два героя Александра Снегирёва, болтаясь по Штатам, зарабатывают на жизнь официантами, уборщиками, чернорабочими и прочими замечательными и перспективными профессиями, которые могут предложить США молодым мигрантам, тем более, временным. А о жизни же хай-класса мы можно узнать, посмотрев любой голливудский фильм типа «Уолл-стрит» Оливера Стоуна, да даже ту же «Красотку» Дж. Маршалла.

Прощание персонажей романа с Соединёнными Штатами происходит на трагическом фоне – в финале путешествия герой сообщает о гибели «Близнецов» – всемирного торгового центра в Нью-Йорке. А рассказчик поступает совсем не по-американски: отдаёт часть своих скромных долларов другу на зубные протезы матери, другу нужнее. Причём делает это просто, без всякого дидактического пафоса. И мы радуемся, что бацилла «американской мечты» не привилась российскому парню.

Ну, Америка – Америкой, но, как бы там ни было, «зачем нам, поручик, чужая земля?..» В 2008 году Снегирёв публикует второй свой роман «Нефтяная Венера», о самой что ни на есть нашей, россиянской действительности.

Как известно, «край света за ближним углом…» Несомненным достоинством творчества Снегирёва является его умение видеть простую жизнь рядового человека как приключение, которое не надо искать, оно всегда рядом. В XX веке из классиков так умел писать, например, Э.-М. Ремарк, и не умел Э. Хемигуэй, который ради этого «приключения» вынужден был то идти добровольцем-санитаром на Итальянский фронт в Первую мировую войну, то стрелять львов в Африке и лезть на гору Килиманджаро, то ехать на гражданскую войну в Испанию, то болтаться по Европе корреспондентом. И, кстати, чьи рассказы про обычную жизнь, не смотря на «мачизм», выглядят теперь часто как занудные бытовые очерки. А Ремарк просто пил, таскался по бабам, эмигрировал от нацистов – подальше от войны. Видимо, ему, как писателю, на всю жизнь хватило «приключенческих» впечатлений от окопов Первой мировой…

Александр Снегирёв в «Нефтяной Венере» взялся за опасную для воплощения тему: молодой человек из интеллигентной семьи остаётся один на один со своим сыном Иваном, подростком-дауном. Жена давно бросила героя и своего неполноценного ребёнка, родители, нянькавшиеся с внуком, скоропостижно скончались, и вчера ещё свободный преуспевающий архитектор-москвич оказался скован по рукам и ногам невольной обузой.

С таким сюжетом легко впасть в слезливый мелодраматизм. Или, наоборот, в жёсткое неприятие окружающей действительности и людей: все кругом в дерьме, один я в белом костюме. Или замахнуться на бога: за что мне это?!

Получился же по сути дела психологический роман о воспитании чувств. Герой шаг за шагом преодолевает в себе гордыню и отчаяние, озлобленность на сложившиеся обстоятельства. Учится жить в ладу со своим сыном и ситуацией, с собой, в конце концов. Причём, делает это «с весельем и отвагой». С сыном он не сюсюкает, даже дерётся, отношения складываются с ним и попадающимися на жизненном пути людьми по-разному. Кажется даже, что герой иногда подличает, ведёт себя не так, как надо. Всё как в жизни.

Автор умело выстраивает занимательный сюжет вокруг похищенной Иваном с места ДТП картины известного художника, который погиб в аварии. Но эта умелость не заметна, что говорит о мастерстве молодого прозаика. В романе же показаны и отношения героя с родителями и с сыном («отцы и дети»!), и уже упомянутое воровство, и любовные взаимоотношения, и проблемы с деньгами – и всё это на фоне реалий сегодняшнего дня. Вернее, всё это и есть реалии сегодняшнего дня.

На протяжении всего повествования у читателя сохраняется интерес, чем же закончится книга, как автор (и герой) выйдут из затруднительного положения? Ведь неполноценный ребёнок – это пожизненно. Жизнь течёт со всеми её радостями и горестями, в ней всего намешано. И, следя за этой историей, мы смеёмся – всё тот же неизбывный юмор писателя, ставший его фирменным стилем, а в конце романа глотаем слёзы, когда герой теряет сына. И эта потеря, это «освобождение» не кажутся нам натяжкой прозаика, который не справился с материалом. Справился, и ещё как. «Я вдруг ощущаю, что во мне что-то исчезло, некий балласт оторвался от меня… Страхи. Я ничего теперь не боюсь. Раньше боялся, что у меня никогда не будет здорового ребёнка. Я боялся школьных учителей, тюрьмы, ментов. Боялся нищеты, безработицы, импотенции. Боялся рака, СПИДа, пыток с выкалыванием глаз и иголками под ногтями. Боялся темноты, тараканов, киномонстра Чужого. Боялся, что останусь навсегда Ваниной прислугой…

Теперь мне не страшно. Вообще.

Я больше не боюсь лишиться друзей, не сделать карьеру или прожить жизнь недостаточно ярко…

Вот она – настоящая свобода. Не свобода от сына-инвалида, которую я так долго старался сохранить, а свобода от ВСЕГО. Я больше не люблю, не ненавижу. Не завидую, не суечусь. Мне никто теперь не нужен. Ваня пришёл в мою жизнь и провёл меня за руку по этому пути. А теперь отпустил. Теперь я СВОБОДЕН…»

Катарсис в чистом виде – и для героя, и для нас.

Кстати, не хочется славословить, но всем без исключения произведениям Александра Снегирёва присущ гуманистический пафос. Вот так, не больше, но и не меньше. Не все писатели, к сожалению, любят людей такими, какие они есть.

Мне кажется, что на сегодняшний день «Нефтяная Венера» – лучший роман молодого автора.

В 2010 году А.Снегирёв издал ещё один – «Тщеславие». На этот раз, после романа путешествий и авантюрного романа о воспитании чувств, Снегирёв явил миру сатирическое произведение. Тема, близкая любому молодому автору: литературные конкурсы и как пробиться в «настоящие» писатели, прославиться.

«Тщеславие» – сатирическое повествование, в основе которого литературный анекдот. Два приятеля, рассказчик и менеджер по прозвищу Поросёнок, собрали вместе юношеские пробы пера третьего, кое-что дописали от его имени и послали всё это на литературный конкурс, чтобы хоть как-то взбодрить друга, от которого ушла девушка и которого уволили с работы. Неожиданно «перспективный автор» попадает в шорт-лист, вызывается на литературный семинар, по итогам которого и будет вручён приз, в том числе, в долларовом эквиваленте. Приятели и отправляют шорт-листёра Димку Козырева в поход за славой. Просмотрев фотографии членов жюри, «Поросёнок дальновидно рассудил, что к таким людям лучше подкатывать с правильным псевдонимом…

…– Нужно что-то запоминающееся, типа Пушкин, Путин…– Поросёнок посмотрел на бутылку пива. – Паулайнер…

– Слышь, мне честно говоря, по хер.

– Похер! Есть у тебя всё-таки талант! – воскликнул Поросёнок. – Похер, Похен, Гретхен, Пушкин, Пушкер…Пушкер! Гениально! «Пу», как у Путина, «пушк», как у Пушкина, и звучит вполне по-еврейски! Имя мы уже придумали! – Поросёнок обнял меня за плечи, подчёркивая таким образом, что сочиняли мы вместе.

– Имя тоже менять надо? – без энтузиазма вздохнул Димка.

– Миша! Теперь ты не Димка, а Миша Пушкер, молодой еврейский гений, поднимающийся с колен русской литературы!

…Мы его даже подрессировали немножко: «Пушкер, ко мне!» или «Мишенька, пора играть на скрипочке»…

Послали-то они Димку- «Мишу» на литературный семинар, а, оказалось, что попал он в литературный серпентарий, в котором каждый пытается пробиться в победители любым ему доступным способом (чувствуется знание Снегирёвым материала)… Самое забавное, что жажда славы обуяла и подставного «литератора»: если могут другие, то почему не я?

В итоге «Мишу Пушкера» отметили, причём за два рассказа, написанные как раз приятелями. И приз он получил. Хэппи-энд? Как бы не так. Автор пропускает своего персонажа через огонь, воду и медные трубы периода первоначального накопления литературной известности. И всё-таки, герой, пройдя искус литтусовки, остаётся человеком. И это, похоже, главное для автора.

Любопытно, что Снегирёв использует в своей книге элемент сюрреализма (чуть ли не первый и последний раз, похоже): вводит в повествование тень Арсения Тарковского. Почти Шекспир наоборот: там тень отца-короля, здесь – поэта-инвалида. Которая, тем не менее, напоминает, если и не Козыреву-Пушкеру, то, по крайней мере, нам, что существует и настоящая литература. А то, что мы видим в санатории «Полянка», основном месте действия, не более, чем пародия. Но, правда, жизненная.

Кто-то из рецензентов романа отмечал, что члены жюри, маститые литераторы, сатирически изображённые Снегирёвым, хорошо узнаваемы. Может быть. Я живу в глухой провинции, и для меня эти персонажи – терра инкогнита. Не знаю, стоит ли завидовать тем, кто их признал? И тем, кого признали, кстати, тоже?

Со дня публикации последнего романа Александра Снегирёва прошло четыре года. За это время он отметился только рассказами, собранными в 2013 году в сборник «Чувство вины». И по прочтении этих рассказов (сужу по журнальным публикациям) возникло ощущение, что автор стал блуждать в трёх соснах: сталинском прошлом своего семейства («Внутренний враг»), премиальной столичной тусовкой («Зимние праздники») и своими еврейскими корнями («Крещенский лёд»). Возможно, закончился запас жизненных наблюдений и впечатлений. Недаром, в не столь давнем интервью примерно годичной давности Александр Снегирёв с внутренним облегчением сообщил, что устроился в одно из информационных интернет-агентств. Подтекст такой, что буду теперь, дескать, состоять при потоке жизни, потоке новостей… Вот он, жизненный материал! Так в руки и пойдёт…

Тоже мне, Достоевский нашёлся! – скажет иной читатель. Это классику с его жизненным багажом в виде ранней славы, подпольного кружка петрашевцев, расстрельного приговора, сибирской каторги, женитьбе на чахоточной и нервной особе с довеском в виде пасынка-подростка, эпилепсии, каторжного литературного труда достаточно было заметки в криминальной хронике, чтобы сочинить какой-нибудь гениальный роман – будь то «Преступление и наказание», или «Братья Карамазовы»… Наши же интернет-новости помогут родить разве что изжогу.

Люди старшего поколения помнят, что требовалось от прозаика кроме таланта – знание жизни. Недаром в аннотациях к книгам и справкам к творческим биографиям всегда отмечалось, что имярек сменил много профессий, работал токарем, пекарем, слесарем, аптекарем, бурильщиком, лесорубом, геологом, антропологом… Только тогда возникало чувство доверия к автору, читатели видели, что и в самом деле писатель знает, о чём пишет, знает жизнь во многих её проявлениях.

Постмодернизм приучил к тому, что можно творить, не отрывая пятую точку от стула. За четыре тысячелетия писаной литературы столько текстов сочинено! На наш, постмодернистский век, мол, хватить. А после нас – хоть потоп!

Не хотелось бы, чтобы реалист Снегирёв уподобился своим литературным антиподам. Вячеслав Огрызко в очерке об Анатолии Гладилине «Кто породил и кто погубил исповедальную прозу» («Литературная Россия», № 11 от 14 марта 2014 г.) рассказывает, например, как тот выехал в творческую командировку на Север и работал на золотом прииске год чернорабочим и молотобойцем. А потом написал повесть «Песня золотого прииска». И всё это было в порядке вещей для молодых писателей мирного времени. Да, это творение Гладилина не стало шедевром или новым словом в советской литературе, но за впечатлениями автор всё-таки куда-то отправился и кем-то работал…

Правда, слава богу, рассказы, опубликованные в 2013 году, показали, что А. Снегирёв не потерял совсем связь с реальной жизнью и, если о прошлом может писать с нежностью и ностальгией («Как же её звали?»), то и в современной жизни относится с вниманием к её мелочам («Двухсотграммовый»).

Тем не менее, возникает ощущение, что закончился определённый этап литературной биографии нашего автора. И что нас должно ждать что-то новое в его творчестве. А иначе – творческая стагнация и неизбежное угасание…

Все романы нашего автора были финалистами или номинантами крупных отечественных конкурсов – и «Русского букера», и «Национального бестселлера», и «Большой книги»… Были, но победителями так и не стали. Победа в «Дебюте» с рассказами не в счёт, многие побеждают, а потом исчезают после этой премии. Так сказать, много званных, да мало избранных… Рискну предположить, что виной конкурсных неудач нашего автора является то, что в нашей литературе по-прежнему правит бал пресловутый постмодернизм, по крайней мере, на площадке литературных конкурсов. И реалистов там как-то не торопятся зачислять в ряды успешных призоносцев. Да, это вотчина, пока, либеральной части нашей литературы. Хотя мне могут возразить: а Захар Прилепин с его «Грехом»? Видимо, так звёзды сошлись над головой Прилепина, а подоплёку знают посвящённые…

Александр Снегирёв – типичный либерал, и по своему облику, и по духу его вещей. Недаром основная его литературная площадка – это оплот подобных авторов журнал «Знамя». Но либерал он какой-то странный: «кровавый» путинский режим не критикует; к сталинскому прошлому относится с каким-то внутренним пиететом, не плюёт в историю; на жизнь смотрит светло, на золотого тельца не молится, мерзости в человеке не ищет…

Как ни забавно, но даже после трёх романов и трёх сборников рассказов нет ощущения, что автор нашёл свою дорогу в литературе. Что является главной темой его творчества? Жизнь? Это всё равно что на вопрос: что является смыслом жизни? – ответить: дышать… В каком-то плане Александр Снегирёв похож на бытописателя времени. Он приучил читателя, что каждая его крупная вещь не похожа на предыдущую, поэтому писанием рассказов ему от читателя уже не отвертеться. От него, как от Антона Павловича Чехова, будут ждать романов.

Юрий ИВАНОВ,
д. БАРДОВО,
Псковская обл.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.