Пеньковая трубка Сергея Дурылина

№ 2014 / 30, 23.02.2015

Художественные произведения С.Н. Дурылина (1886–1954) издаются очень часто, имя это стало широко известным и почитаемым: с 2007 года целенаправленно

ИЛИ ДУРНЫЕ ПРИНЦИПЫ ТЕКСТОЛОГИИ

Художественные произведения С.Н. Дурылина (1886–1954) издаются очень часто, имя это стало широко известным и почитаемым: с 2007 года целенаправленно, из номера в номер печатает его прозу журнал «Москва», часто Дурылин присутствует на страницах изданий Союза писателей России («Российский писатель», «Роман-журнал, 21 век», «Новая книга России» и др.), не счесть изданий, где писатель «выходит в свет» периодически («Наш современник», «Московский журнал», «Мир Севера» и др.). Появилось в начале 2014 года трёхтомное собрание сочинений, подготовленное А.Б. Галкиным, выпущено несколько однотомников.

Дело идёт… Даже не ожидал сенсаций на этом поприще… И вот под грифом Мемориального дома-музея С.Н. Дурылина появился большой (860 с.) и очень дорогой в цене (880 р.) том – «С.Н. Дурылин. Рассказы, повести и хроники» (СПб., 2014), подготовленный сотрудницами музея Анной Резниченко и Татьяной Резвых, как стоит на титуле.

Итак, собраны здесь все хорошо знакомые мне произведения, но отчего не перечитать на досуге? Для начала открываю страницы наугад – и не верю глазам своим, что за орфография (далее везде подразумеваем «sic!»): С ПЬЯНУ (раздельно!), ИТТИ, ПРИДТИ, НОЖЁМ, ПО-ПРОСТУ, ПЛОВУЧАЯ, БЕЗКОНЕЧНО, ИЗ ЗАГРАНИЦЫ, в ВЕРСАЛИ, как бы он НЕ назывался, ЦИПОЧКИ, ШОПОТ, ПО РАНУ (в смысле «рано»), ПОДУТРО (слитно!), БЕЗСИЛЬНЫЙ, РАЗСУЖДЕНИЕ, КАШОЛКА и проч. Частицы почти всегда в этой книжке даны почему-то через дефис: «МАЛО-ЛИ, МНОГО-ЛИ» (с. 184), -бы, -же… А вот частица «де» идёт через запятую…

Старый учитель словесности, я был вне себя от стыда за современное книгоиздание! Крайне низкая грамотность стала привычной в России XXI века, но чтоб так дико… Выпустило книгу издательство с названием «Владимир Даль» – так надо иметь уважение к языку.

Многие ошибки носят и смысловой характер: так, важный и развратный генерал из рассказа «Дединька» курит «пенЬковую» трубку (с. 126), т.е. сделанную из пня или из мочалки-пеньки, из пенькового каната?? Нет, конечно, и надо писать без мягкого знака – трубка из пенки, пористого, вспененного минерала, известная изысканность для курильщика…

Да, на нынешних изданиях положено ставить возрастной ограничитель, вроде 18+, здесь бы надо дать так: ЕГЭ+, т.е. не дай Бог книгу возьмёт в руки юный читатель накануне сдачи экзамена по русскому языку – всё перепутает, совсем пропадёт…

Впрочем, и 18+ понадобится тоже, но по другой причине: издатели опубликовали весьма нескромные тексты, не исключили где и полновесным матом, так что не попадёт ли издание и вообще под запрет в свете принятых в 2014 году законов? Это дело прокурора.

Конечно, моё педагогическое негодование привело меня к предисловию двух дам, составивших книгу, и тогда только я перестал винить издательство и редактора М.В. Орлову и даже понял, почему нет имени корректора…

Оказывается составительницы такой облик текста дали сознательно, заявив о «текстологическом принципе» издания. Они дали в печать текст в соответствии с орфографией архивного первоисточника – рукописи или машинописи! Эта нелепость не может иметь никакого оправдания, разве что экономия на сверке текста, но дамы объяснение придумали иное: оказывается, в таком безобразии скрыт протест Сергея Дурылина против советской реформы правописания! Дошли даже до того, что это «культурный код», тайный язык, понятный антисоветчикам, и вообще проявление протеста против современности 1930-40-х гг. (СС. 45–46).

Дамы вообще склонны изображать Дурылина «внутренним эмигрантом» – успешного советского литератора и лектора, профессора, орденоносца, лауреата, печатавшегося в «Правде» и «Октябре», разумеется, он и член Союза советских писателей, отмеченный персонально его главой – Александром Фадеевым… С орденом Трудового Красного Знамени и – фигой в кармане… Что ж, это личное восприятие двух дам, приятных или неприятных во всех отношениях…

Но ведь составительницы не просто преподносят фантастический «культурный код», а объявляют его сохранением старой, дореформенной орфографии. Будто бы до 1918 года так и надо было писать…

Сергей Дурылин не завершил обучение в гимназии, ушёл в знак протеста против привилегированного образования из 6-го класса, но в гимназии за такое безобразие ему бы горько пришлось. Никогда частицы «бы», «же», «ли» не писали через дефис! Или жалкие «цИпочки»… Это просто грубые ошибки.

Нелепый «текстологический принцип» приводит ко многим смысловым нарушениям, не только к трубке из пенька… Вот читаем о церкви «ПРИбеднейшей» (с. 687), а не следующей странице – «вкус ПРЕприятный», что верно… Как понимать «прИбеднейшую»? Рядом такой перл: «В скорости (раздельно, sic!) приказала она провертеть оконце», а ведь до революции основным принципом орфографии было различение смысла, и писать наречие надо слитно, чтоб отличить от существительного, – «вскорости».

В тупик поставит написание «казачЕк» (с. 126): баб-казачек надо отличать от мужского рода «казачОк», что и имеется в виду, и ведь верно же напечатано через О слово «девчонки» (с. 116).

Полная бессмыслица в таком начертании: «Ах, травы сколько! НИКАК в Москве» (с. 188) – должно быть «не как»…

В романе-хронике «Колокола» между двумя героями происходит диалог об убытках (проторях). Семён Егорыч спрашивает брата Аникиту Егорыча:

– Эти протори чем покрою?< …>Думаешь, можно покрыть?

В издании «Владимира Даля» вместо «покрою» стоит слово «покорю». Как можно покорить убытки? Тем более что строчкой ниже глагол «покрыть» повторяется в вопросе Семёна Егорыча, переспрашивающего молчащего брата.

Не помешало бы и поправить в таком фрагменте: «А ежели НЕ будет присутствовать в церкви? – А мы сочтём его отсутствующим» (с. 236). Кого тут считать, если никто НЕ присутствует? Вместо НЕ должно стоять ОН…

Странности и в иностранных языках, когда франц. фразу «La vieille aux bois dormant» перевели как «Спящая красавица»… Непорядок и с английским «That are your nonsense»…

И последний пример – это уже не собственно орфография: редактор должен не слепо копировать текст, а вносить ясность при явных смысловых ошибках. Так, при публикации здесь повести «Сударь кот» дамы не только по непонятным причинам печатают дефис перед котом, но и не замечают, как вдруг меняется ключевая деталь повести: серебряный портсигар вдруг на с. 365 превратился в «золотой» (что и полная глупость, если это художественно-историческая деталь)… Нет, тут не алхимия, а просто дурной текстологический принцип… Насколько помню по чтениям фонда Дурылина № 2980 РГАЛИ, в рукописи «сударь кот» идёт без дефиса, что вполне привычно по ряду фольклорных и басенных оборотов типа «сударь лис», «сударь ворон»… В музее, кажется, осталась машинопись – может, там дефис? В РГАЛИ и портсигар остался серебряным, что и художественно правдиво.

Мы не станем касаться пунктуации: странностей не счесть, но посчитаем это пустяками…

Не пустяком видится такой своеобразный текстологический подход в издании двух дам: делают вид, что до их инициативы проза Дурылина будто вовсе не печаталась, – всё-таки принято указывать первую публикацию, здесь же этого нет. Действительно, такого орфографического безобразия прежде не было, но всё же как-то смешно, когда общеизвестный, прекрасный текст «Четвёртый волхв» аттестуется как «малоизвестный» (с. 44): мне встретилось около пяти недавних изданий этой притчи, она вошла даже в задание школьной олимпиады по литературе, проходили публичные чтения… Нет, – малоизвестная…

Надо отметить, что рукописи Дурылина неоднородны, едва ли всё было рассчитано автором для публикации, и восстановить «лакуны» – это совсем не то, что «заголить» автора, как пророчески описал Достоевский в рассказе «Бобок». Дамы из музея опубликовали в своё время фрагменты из записей «В своём углу», целомудренно пропущенные в известном томе 2006 года, подготовленном Г.Е. Померанцевой, В.Н. Тороповой, В.Ф. Тейдер: там было о гениталиях, было матерком и что-то ещё не вполне благое, вроде морали, что человек человеку не волк, а старая половая тряпка – словом, уж очень далеко от Св. Руси и «бесспорного православия»… И ничего в этом умного, значимого – мало ли чем занят человек «в своём углу»: колоссальная разница между записью и публикацией, даже не всегда решишь, всерьёз ли сделана запись или это какая-то игра, скажем, в Розанова или иное примеривание какого-то образа рассказчика на себя… Одномерное толкование Дурылина, в том числе и в массиве его прозы, – большая ошибка, а тут получается так, что публикуют одно, а толкуют другое, тогда бы уж и писали о проблеме пола у Дурылина.

Вот и в издании 2014 года появилась матерная запись на с. 801 – о критике Н.К. Михайловском (1842–1904)… Дурылин в записях грубо расправлялся с литераторами, далёкими от его собственных взглядов, как бы подражая своему тогда кумиру В.В. Розанову… Всё это выглядит несерьёзно, как какой-то злобный каприз, особенно с дистанции XXI века… Вот и о Михайловском: «И лет 40 этот кобелёк <грёб> курсисток и писал статьи, накладывающие смоляную верёвку на горло подлинного искусства» (с. 801). На месте слова «грёб» в издании стоит иное, короче на две начальные буквы матерное слово. Всё это глупо, а уж насчёт курсисток – и вовсе могут потомки потребовать к ответу на предмет чести и достоинства: факты или горячий вымысел… Зачем это печатать? Дурылину это надо?

И о последнем текстологическом принципе издания.

Предисловие двух дам так пронизано идеологией, что не оставляет никакой свободы в восприятии Дурылина и даже не располагает к чтению: зачем, если всё припечатали несложным решением, вроде Святой Руси или бесспорного православия. Эти «решения» или не специфически дурылинские, слишком общие, ведь едва ли не про каждого художника можно сказать: «видит в истории энтелехию человеческого рода, воплощающую Божий замысел о нём» (с. 31)… Или «решения» прямо вопиют против следующего за предисловием содержания: ну какая там идеализация «золотого века» со страшными сценами насилия и дикости, когда герои этого века насмерть порют ребёнка-праведника или насмерть же морозят за разбитую чашку («Записки Ельчанинова»), ведут гаремы и насилуют девок (это не о Н.К. Михайловском, это из «Дединьки», из «Трёх бесов») – а наши дамы всё внушают о гармонии между Пушкиным и митрополитом Филаретом… Персонально Пушкин Александр Сергеевич выведен в «Трёх бесах» в кругу бесов карточной игры, а не в диалоге с Филаретом…

Не до такой же степени предисловие к тексту может расходиться с самим текстом, да и зачем этот идеологический нажим, напоминающий славные времена соцреализма, когда, помнится, на лекциях светлой памяти парторг Агеносов раздавал такие однозначные характеристики, что творчество писателя казалось уже чем-то излишним, раз всё припечатано идеологической оценкой.

Сменилась идеология, пришло «бесспорное православие» (конечно, в меру понимания наших дам), но подход остался парткомовским: писатель рассматривается как проводник идеологии, сводимой к какому-нибудь тезису, ради которого будто и создаётся произведение (вот и о Дурылине сказано, что он в прозе «воплотил свою онтологическую модель», с. 27). Даром, что в своё время такие простоватые взгляды на искусство были оценены как «механистическое литературоведение» – переверзевщина.

Художество свободнее «моделей», этим и оправдывается существование искусства. Иными словами, в книге глубокое расхождение между идеологией предисловия и феноменом дурылинской прозы, а мы уверены, что это именно художественное слово, а не пропаганда идей, чему у Дурылина тоже отведено своё место, – произведения религиозно-философского, публицистического характера. Не следует с одним аршином подходить к исходно разнородным эстетическим формам, смешивать жанровые каноны публикуемых текстов.

Антон АНИКИН,
член недействующего Общественного совета при
Мемориальном доме-музее С.Н. Дурылина в Болшево,
г. КОРОЛЁВ,
Московская обл.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.