Движение к сердцу России

№ 2014 / 38, 23.02.2015

Летом не раз ездил по маршруту Армавир – Москва – Армавир. Вырос старший сын, и ему надо было поступать в вуз… В одном из путешествий из Москвы меня сопровождал

НЕСКОЛЬКО СЛОВ О РОМАНЕ ЗАХАРА ПРИЛЕПИНА «ОБИТЕЛЬ»

Летом не раз ездил по маршруту Армавир – Москва – Армавир. Вырос старший сын, и ему надо было поступать в вуз… В одном из путешествий из Москвы меня сопровождал роман Захара Прилепина о Соловках «Обитель», купленный в известном магазине недалеко от станции метро «Лубянка». В поезде начал вникать в текст. Во время чтения вновь представил Соловецкие острова, крепостные стены и помещения и обитателей лагеря-монастыря: произведения Волкова и Ширяева надолго оставляют след в памяти. Дома, сразу по приезду, не без удовольствия до конца «проглотил» увесистый том. Написано живо, сюжет увлекает. Но стало грустно. А может, горько…

Не оставляет Захар Прилепин для русского человека надежды. Нет НАДЕЖДЫ. Всё смердит и разлагается: и представители «белой» идеи, и представители «красной» мечты, и священство, и босота, и интеллигенция, и крестьяне.

Начинается роман с нарочитого упоминания бесов. Как-то очень по-горьковски написана первая страница. Вспоминаются «черти драповые» и «черти колокольного звона». Почти по-горьковски, с примесью мысли Вадима Кожинова о самокритике как практически главной черте русских, звучат итоговые авторские размышления в «Послесловии»: «Русская история даёт примеры удивительных степеней подлости и низости (именно в этих словах нотка горьковского детства наиболее сильна; далее она сходит «на нет» и сильнее звучит «голос» Кожинова. – Н.К.): впрочем, не аномальных на фоне остальных народов, хотя у нас есть привычка в своей аномальности остальные народы убеждать – они верят нам; может быть, это единственное, в чём они нам верят». И ещё: «Русскому человеку себя не жалко: это его главная черта» (это вновь горьковское). А далее некий оксюморон: «В России всё – Господне попущение, Ему здесь нечем заняться». Возникает вопрос: если Господь допускает «попущение» (простите за каламбур), то, по логике, это и есть проявление пристального внимания Всевышнего к России. Так Господь попустил страдания Иова, например. Почему же «нечем заняться»? Остаётся свалить всё нелогичное на авторское указание: это размышления «в кафе, подшофе».

* * *

Стихия повествования и человеческого бытия подчинена животным страстям главных героев – Артёма и Галины. Заканчивается несколькими интересными финальными вставками, из которых самая динамичная – и психологически, и сюжетно – репортаж с элементами эссе (именно так по-журналистски можно определить жанр послесловия), в котором писатель встречается с постаревшей дочерью Эйхманиса. Почему-то любое животное начало легко находит яркое воплощение в речевой стихии и художественной ткани произведения. Оно прочно и напористо. Оно хочет дышать и жить. Оно само требует себе жизни. А вот всё духовное, к чему бы ни прикоснулось перо писателя, оказывается слабым и на художественном полотне смазывается. Духоносный владычка умирает от удушья в придуманной им для спасения жизней арестантов поленнице из человеческих тел, священник-побирушка яростно обличает советскую власть, белогвардейцы вроде бы истово верят, но оказываются извергами-живодёрами в прошлом.

Захар, а где же то, что держало Русь на протяжении веков? Где человеческие и государственные скрепы (слово патетичное и слишком расхожее, но точное), святость, вера, бескорыстие? Ведь что-то, кроме перемещавшегося по фронтам Троцкого, сохранило стремительно расползавшуюся и охваченную пожаром гражданской войны Россию? Что-то сберегло её в разорительные годы после нэпа? Соединило в трудные предвоенные времена? Неужели Эйхманисы с их экспериментами вывели Русь-Россию-СССР к победе в Великой Отечественной войне? Или Галины? Или Бурцевы? Или Артёмы Горяиновы с любовью к «серебряному веку» и непонятным прошлым. Кстати, мне одному кажется, что Артём, бросившийся на отчима с ножом, чем-то похож на Алёшу Пешкова из горьковского «Детства»?

При попытке соотнести всё написанное в романе с эпохой почему-то вспоминается тривиальное «Не верю!» Станиславского. Правда, хочется сказать: «В действительность, нарисованную именно такими красками – НЕ ВЕРЮ». Нет, сцены романа натуралистичны. У Захара хорошо получается обрисовывать всё, что касается плоти. Но почему надо за грань? Зачем онанизм? Неужели хочется угнаться за сорокиными и ерофеевыми?

* * *

Думаю, что писатель Захар Прилепин правильно уловил, чем живёт бОльшая часть современной России. Он уловил, где находится центр жизни современного среднестатистического россиянина, его главная точка. Конечно, она во чреве. Прилепин и показывает нам человека с именно таким внутренним центром. А ведь хочется, чтобы точка была повыше. И что самое главное – писателю тоже этого хочется. Читая «Обитель», ощущаешь: нечто новое делается, творится в писательском сознании. Ведь если спросить у автора «Патологий», «Саньки», «Греха» и «Ботинок», о существовании священства в России, он ответит: «Кто такие? Нет, не слышал». А в «Обители» несколько типов не просто священников, а монахов.

Я думаю, что роман «Обитель» – серьёзный успех писателя Захара Прилепина. Он взялся после трудной биографической книги о Леонове за большую тему. Немного жаль, что в центре её жизнь народа вне осмысления его крестного пути. Немного жаль, что центральный герой Прилепина не имеет духовного начала. Немного жаль, что некоторые эпизоды похожи на описанные ранее Борисом Ширяевым. Немного жаль… Н е м н о г о… Немного, потому что роман «Обитель» – большой шаг. Показатель мощной работы, которая идёт внутри писателя. Показатель его движения. Движения к сердцу России.

Николай КРИЖАНОВСКИЙ,
г. АРМАВИР