Вялый статист мужской прозы

№ 2014 / 45, 23.02.2015

«Вялый статист мужской прозы» – это не моё определение. Зачем изобретать что-то новое, если представление о женских образах в нынешней литературе уже точно выражено Валерией Пустовой?

«Вялый статист мужской прозы» – это не моё определение. Зачем изобретать что-то новое, если представление о женских образах в нынешней литературе уже точно выражено Валерией Пустовой?

В последнее время принято сетовать на нехватку героя в современной прозе. Персонажи, дескать, есть, а героев не хватает. Но в современной прозе, похоже, есть дефицит и самих персонажей. Нагляднее всего это просматривается на примере женских образов.

Весь XIX век на нас толпою валили тургеневские девушки, сложные, порывистые женщины Достоевского, толстовские здоровые и запутавшиеся в самих себе самки, чеховские душечки и дамы с собачкой, в начале XX века вспоминали жизнь свою как сон зайцевские аграфены.

Ослабление женских характеров началось в советской литературе. Отгремели Аксиньи и её производные, поразглядывал противоречивый мир советской девушки попутчик Вересаев, и всё – остались ко времени краха СССР от женских образов одни «распутинские старухи».

После них наступила смерть женщины в литературе.

Женщину рисовали всегда таинственной и мистической. Обычное дело. Когда речь идёт о другом, о неизведанном, оно всегда кажется глубже и таинственнее, чем есть на самом деле. В нынешней литературе таинственное и мистическое не идёт дальше женской физиологии. Для чего нужна женщина? Для «здоровья». Обычная функция женщины в современном романе и рассказе быть утехой (удачной или нет) главного героя. Отправил естественную потребность – и достаточно.

Примеров тому достаточно. Откройте, печатающийся в последних номерах журнала «Дружбы народов» роман Владимира Шпакова «Песни китов». Женщина на страницах этого мужского повествования появляется эпизодах в пяти-шести, при этом всякое её появление в конечном итоге сводится к одному и тому же: «Она не спешила раздеваться, хотя явно хотела».

То же восприятие женщины наблюдаем и в книгах устоявшейся, признанной современной классики. Что всплывает в воспоминаниях прилепинского героя в «Патологиях»? Задок и всё остальное. Что завораживает героя «Саньки» в полковой партийной жене? Простота отношения и постоянная готовность к физиологическому акту. Ей это дело сделать, как мужику покурить. Прекрасная Дама манит нынешних литераторов своей доходчивой распутностью, в большинстве книг последнего времени звучит вековечная подростковая мечта о кукле для снятия напряжения.

В итоге приходишь к выводу, что в сознании современных писателей-мужчин женщина окончательно растворилась в попке и грудях, и последние раздавили уже литературу без остатка.

Конечно, некоторые авторы, ощущая некую неправильность такого изображения, пытаются и вовсе обойтись без изображения женщин в качестве сколько-нибудь значимых действующих лиц. В итоге получаем мужскую прозу не только по тематике, но и даже по действующему в ней контингенту персонажей.

Остальные же женщину ставят в книгу, потому что так надо, по традиции. С одной стороны – извечная пошлость, звучащая, наверное, во всех университетских аудиториях: «герой русской литературы всегда проверяется в любви». С другой, секс – это хороший товар, всегда хорошо продаётся. Фантазия у всех есть. Читает читатель и воображает себе, что-нибудь этакое, будоражащее.

Женщина в последнее время в книге почти всегда сексуальная игрушка, загадочная и простоватая, но игрушка, всегда что-то пассивное и несерьёзное. Других функций нет. Женщина вне секса автору неинтересна совершенно. Вне секса она превращается в ломовую лошадь, в маму, в сварливую стареющую кошёлку, в ползающую по углам старуху – в общем, в что-то такое тривиальное, пошлое, избитое, никчёмное.

На наших глазах совершается невероятное опущение женщины, сведение её индивидуальности к первичным и вторичным половым признакам. Бабы постарше, теряющие промысловое значение, как по функции своей, так и по степени значимости переходят в разряд «кушать подано». Сорокалетние, они устало накрывают столы мужьям, изнывают от скуки и невостребованности, достают читателей и остальных персонажей своей болтовнёй и общей потерянностью. Это одинокие. Обзаведшиеся же детьми переходят в разряд мам. А жёны и мамы – это уже нечто потухшее и протухшее, как считается большинством авторов. Памперсы и деградация от здоровой половой функции к подтиранию носов и детских попок. Мамы и жёны – это уже придатки к плите, кухне, гостиной и ребёнку. Тут уже точно не люди. Толстой не мог ошибаться.

То есть проблема нынешней российской литературы в отношении женских образов состоит в том, что женщина почти всегда в ней дана только в виде функции, как придаток, а не как человек.

Да, то, что женщина человек, многим авторам придётся ещё осознать. Сегодня она девица, бессознательно сочащаяся сексом, завтра замотанная Анна Каренина, которая с течением времени превращается во что-то аморфное, разложившееся, бездумное и бесполое. Многочисленные бабульки – это даже не бывшие женщины, это словно вид другой.

В какой-то степени женщина сама виновата. Сама позволила свести себя только к мясу и к быту в реальной жизни, чего ещё ждать от столь же опустившегося мужика, вдруг начавшего писать книжки. Стерва с закидонами – это максимальный уровень духовного развития женщины в современной литературе. Конечно, есть исключения из правила, и недавний роман Вадима Левенталя «Маша Регина» – нетипичная для нынешней литературной ситуации попытка приподняться над общей жизненной и литературной тенденцией, лишившей женщину творческого, личностного начала.

Нераскрытость женщины в жизни во многом и её собственная вина, результат принятого курса на упрощение. Мужское потребительское отношение к женщине уродует её, но ей, как ни странно, самой так жить лучше и проще, она приемлет эти правила игры.

Впрочем эффект для думающего читателя получается обратный. Потому что, читая книги, с обесцвеченными и безликими женскими образами, раз за разом начинаешь задаваться вопросами в духе: «мечтают ли андроиды об электроовцах?», «люди ли они»?

Впрочем отсутствие сильных женских характеров, развёрнутых полнокровных образов характерно по всей видимости не только для мужской, но и для женской прозы. Так, к примеру, женские образы в романе Анастасии Ермаковой «Пластилин» («Дружба народов», № 1–2, 2014) не блистают глубиной и чёткостью, и проходят всё по тому же разряду статистов. Сама героиня, повествующая о своей жизни, лишена чего-то индивидуального запоминающегося. Стандартное скакание по постелям за плечами и коллекционирование мужей до трёх штук, растрёпанная как дамская сумочка жизнь, определённости и глубины которой не придаёт даже вписывающееся в теорию малых дел кручение вокруг интерната и тема приёмных детей. Всё блёкло, глупо и неряшливо до неприличия. Во всём этом ощущается отсутствие глубины чувств, откровенности и открытости. При этом в избытке мелочности и унылого бытового сведения с другими женскими персонажами. Классическое женское неприятие себе подобных, которое окончательно подтверждает общий вывод современной российской литературы о том, что женщина кончилась.

Мужской инфантилизм подростка мечтающего о секс-кукле таким образом гармонирует с общим инфантилизмом женщины – престарелой девочки, в которой романтические стереотипы массовой культуры соседствуют с генитальной темой.

Конечно, это не только проблема искусства, но проблема всего нашего общества, в котором сильная женщина оказывается в ещё худшем положении, чем сильный мужчина. Где бы могла понадобиться такая сложная, думающая, тонко чувствующая женщина, не сводимая к физиологической функции и отличающаяся внутренним богатством души, способностью глубоко чувствовать и воспринимать?

И всё же пустота женщины, её отсутствие, которое обнаруживает себя во многих современных произведениях, ошарашивает. Тиражирование стереотипного, низведённого до примитивного состояния женского образа настораживает. Может, эта пустота и соответствует общей тенденции, но даже в этом качестве она может и должна стать предметом тщательного изображения, а не простой констатации. В нашем обществе торжествующего примитивизма литература не должна идти на поводу у упрощенчества, если она хочет остаться литературой. Деградация даже не реальности, а общественного восприятия современной женщины не должна влечь за собой деградацию литературы.

Сергей МОРОЗОВ,
г. НОВОКУЗНЕЦК

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.