СВИДЕТЕЛЬ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ – ПОЭТ НИКОЛАЙ ГЛАЗКОВ
№ 2015 / 17, 29.04.2015
В самом начале лета 1970 года к нам в Оренбург приехал поэт-путешественник Николай Иванович Глазков. Член Союза писателей СССР и член Географического общества СССР.
В те времена приезд члена двух почтительнейших организаций в пыльный, знойный, малоэтажный Оренбург был чрезвычайным событием.
Для тогдашних наших власть имущих Глазков стал кем-то вроде гоголевского ревизора, прибывшего из столицы «инкогнито». Ведь Оренбург был тогда почти закрытым городом, и хотя построенная, словно бы к приезду Николая Ивановича, современная гостиница и называлась «хотель Оренбург» – иностранцев у нас не было совершенно. Они появились чуточку позже, в связи со строительством газзаводов.
Переполох, конечно, был. Сверху, то есть из обкома партии, местной писательской ячейке было поручено принять Глазкова тепло, поселить в отдельном номере нашего «хотеля», не препятствовать общению с местной интеллигенцией, организовать в каком-нибудь райцентре встречу с читателями, а местным СМИ опубликовать его стихотворения, если они окажутся на идеологически верном уровне.
Николай Глазков. Кадр из фильма «Андрей Рублёв»
У Николая Ивановича сложился следующий распорядок дня. Вставал он, как и в Москве, в шесть утра, принимал душ, как-то там завтракал, садился за свою печатную машинку марки «Москва» и работал до одиннадцати часов. Как у дисциплинированного пианиста, у него получалось четыре часа чистого рабочего времени. После одиннадцати он общался с творческой интеллигенцией. То есть в основном с нами, с пишущей молодёжью. Некоторые из нас уже напечатались хотя бы по разу в каком-либо журнале или альманахе, но членами СП не были. Глазков в наши лета тоже никаким не был членом, а не печатали его вплоть до шестидесятых годов. К нам он относился очень тепло, интерес его к нам был совершенно искренним. С ним тогда общались: приехавший в гости поэт Борис Примеров, наши поэты – Геннадий Хомутов, Валерий Кузнецов, Дим Даминов, прозаики Иван Уханов и Николай Болтышев, журналисты Лев Бураков и Сергей Карханин и, как говорится, др…
Наши, послевоенного образца, члены СП от неофициального общения с Глазковым уклонились. Очевидно, хранили свой устоявшийся писательский ритм жизни и вообще осторожничали. Мало ли чего? Думаю, что дело в том, что Николай Иванович обладал великолепным чувством юмора и самоиронии, и к тому же носил шляпу задом наперёд. Последнее особенно настораживало. Многие принимали это за тайный, может быть, масонский знак принадлежности к диссидентам.
Диссидентом Глазков не был никогда. У него есть стихотворение: в нём «чёрт» соблазняет его благами, которые принесёт ему изменничество, бегство за рубеж. Поэт отвечает: «Отойди от меня, сатана!».
Уверен, что подобный диалог имел место в начале шестидесятых, когда Николая Ивановича всё ещё не печатали, хотя любили и ценили его «самсебяиздатовское» творчество.
По причине неправильного ношения шляпы и вообще оригинального поведения (говорил он всегда то, что думал) его не допустили к микрофонам телевиденья и радио. Партийный орган «Южный Урал» тоже ему отказал. Но вот наша молодёжка «Комсомольское племя» напечатала с ним большое интервью и опубликовала три или четыре стихотворения, за что редактора на всякий случай «пропесочили» за излишнюю радушность к не очень понятому ими поэту.
В ту пору издавался в Оренбурге ещё один печатный орган. Кажется, «Радио и телевидение» – так назывался этот листок-программа теле-радиопередач. Редактировала его смелая женщина Серафима Эвентова. Она как-то попала в круг неформального общения с Глазковым и, может быть, влюбилась в него, как в стихотворца. И она сказала:
– Несмотря на то, что Вас не пустили в эфир, я Вас напечатаю! У Вас найдётся стихотворение, как-то связанное с нашим краем?
– Да, – без раздумий ответил Николай Иванович и прочёл стихотворение, которое даже я со своей неразворотливой памятью запомнил, что называется, с лёту:
Мы, современники, конечно, помним
Дни тяжких поражений и утрат,
И не забыто нами Подмосковье,
И не забыт горящий Сталинград,
Но в заревах решающих сражений
Нельзя позабывать и про Урал,
Который с величайшим напряженьем
Победное оружие ковал.
И зарева мартенов были ярки,
Как те бои, которые велись.
Не хуже полководческой смекалки
Работала техническая мысль.
Склонясь над сводкою военных действий,
Грыз ногти бесноватый самодур.
Урал – непобедимый и чудесный –
Ломал и мял столетиями Рур.
И с цифрами проверенными сверясь,
Учёный западный писал потом:
– Вступил в экономическую зрелость
СССР – в году сорок втором.
Это стихотворение доблестная Серафима таки напечатала. Возразить против него никто ничего не смог. Но странное дело – оно, такое чёткое, правдивое, конкретное – раздражало наших идеологов. Чего им не хватало? Ведь поэт так ясно опровергает в нём тезис о том, что мы без англо-американской помощи не смогли бы одержать Победу. Да, англо-американские конвои нам помогли. Но мы платили за них золотом. Без них, пусть с большими потерями, но мы победили бы. А для них (для Запада) – это ведь был только бизнес. Пусть опасный, героический даже, но – бизнес!
В одном из «самсебяиздатовских» стихотворений поэт говорит на эту тему:
Вечная слава героям
И фронтовое «прости».
Фронт не поможет второй им,
А мог бы им жизнь спасти…
Вы поступаете здраво,
Пряча фронты по тылам;
Но в мире есть вечная слава,
Она достаётся не вам!
Вторая строфа – прямое обращение поэта к Западным «союзникам», и вот она, верно взвешенная роль «второго фронта». Хотелось бы, чтобы это стихотворение было прочитано и объяснено нашим детям на уроках Памяти о великой нашей войне.
Как поэт Глазков очень глубоко переживал Отечественную войну. Более пятисот стихотворений, так или иначе её отражающих, написаны в эти «фантастичные годы лихие». Но ни во время войны, ни в последующие годы их не печатали. Почему? Почему тогдашний агитпроп так боялся честного видения войны? Правдивого её отображения? Той скорби о немыслимых жертвах, принесённых на её алтарь нашими отцами, дедами, матерями и бабушками. Правда, конечно, прорывалась в ясной речи Василия Тёркина, в честных стихах и кровью написанной прозе прекрасного полка русских литераторов. Но почему так трудно пробивались они к читателю? Но почему так трудно пробивались они к читателю?
К слову: а теперь мы боимся того, что где-то там (опять же, конечно, на Западе) переписывают историю, принижая роль России в одержанной над фашизмом Победе. Нечего нам этого бояться. Нужно только донести до юных голов настоящие свидетельства, предъявить им настоящих свидетелей. Глазков один из них:
Народ моего поколенья
Охвачен великой войной.
И море ему по колено,
Болото ему с головой.
Невзгоды над ним понависли
Не улыбалась заря.
А лучшие чувства и мысли
Сегодня теряются зря…
…
Войнa преждевременно стaрит сердцa
И губит хороших людей.
А встанет убить одного подлеца
В один миллиард рублей!
Осенью 2014 года, на литературном форуме «Золотой витязь» в Пятигорске, я прочитал эти строки одной писательнице с Украины. Она коротко отозвалась: «Это о том, что творится сегодня у нас».
Горько, что стихи о минувшей 70 лет назад войне отражают нынешний день Донбасса. Но это доказательство их истинности.
В июне 1941 года Николай Иванович написал:
Гитлер убьёт самого себя,
Немцы не так сильны.
Станет девятое сентября
Последней датой войны.
Пророческие строки. Но в те годы пророчества не позволялись даже более почитаемым, нежели Глазков, поэтам. Только член политбюро мог, наверное, пророчествовать. Да и он вряд ли. Ведь пророчество – это что-то связанное с религией, верой, с Богом…
А солдаты? Они молились? Во всяком случае истинные окопники утверждали, что под бомбёжками и артобстрелами атеистов нет. А поэт Глазков полагал, что и солдатам, и поэтам нужно молиться примерно так:
Господи! Вступися за Советы,
Сохрани страну от высших рас,
Потому что все твои заветы
Нарушает Гитлер чаще нас.
Оглуши фашистов нашей глушью,
И мелькнула чтобы новизна.
Порази врагов таким оружьем,
Враг которого ещё не знал!
Дай, Господь, такую нам победу,
Не давал какую никому!
Заступись за своего поэта,
Ниспошли веселие ему!
И вот ещё нечто глазковско-религиозное. «Разговор солдата с Богородицей»:
– Непорочная дева,
Ты меня награди,
Чтоб за правое дело
Орден был на груди!
– Орденами не в силе
Грудь украсить твою,
Но спасенье России
Я тебе подарю!
Мы должны запомнить: отцы наши и деды не за награды шли на смерть. Они спасали Россию – для нас.
Уточню: сам поэт Глазков на фронте не был. Он был освобождён от армии по медицинской статье 3 Б. Один очень одарённый писатель послевоенного поколения упрекал его за это. Мол, увильнул Николай Иванович от войны. Не знаю, не думаю, что мы, послевоенные, имеем право на такой упрёк. Его друзья – в большинстве своём были фронтовики. Поэты Наровчатов, Слуцкий, Межиров, Недогонов, Луконин, не поэты, жившие с ним на Арбате – просто пехотинцы, автомеханики, разведчики, артиллеристы – все они искренне любили его, и никто не упрекнул его в том, что он пережил войну в тылу.
Глазков копал противотанковые рвы под городом Горьким, учительствовал в глухом селе, заготовлял дрова для холодной и полуголодной Москвы, мёрз и голодал вместе с ней и писал стихи обо всём этом, о том, что виделось и грезилось… И получилась лирика, достойная перечтения, осмысления и запоминания через 70 лет!
В них истинная горечь войны, в них имена погибших товарищей – Кульчицкого, Майорова, Отрады, Когана… Глазков не просто помнил о них, ушедших на фронт и из жизни не будучи членами Союза писателей. Он добился, чтобы их имена тоже были выбиты на мраморе.
9 мая 1945 года он имел право вместе со всеми ликовать и праздновать Победу:
Ракеты чудной красоты
Пронизывали высь.
И в небе были их следы
Такие же, как мысль.
Мне как поэту изменя,
Из рук бежит перо,
А в небе пишет за меня
Стихи Информбюро.
Вспоминая о поэте – свидетеле Великой Отечественной войны, обращаюсь прежде всего к учителям, библиотекарям, писателям и поэтам, умеющим говорить с детьми, к родителям, не разучившимся читать книги. Сегодня Н.И. Глазков издаётся в толстых сборниках, массовыми тиражами. А надо бы донести его поэзию до наших отроков и отроковиц, до юношей и девушек (как, впрочем, и творчество каждого солдата писательского полка времён Великой Отечественной войны). И тогда никакие «западенцы-переиначиватели» нам не страшны, ибо они – нежить.
Владимир ОДНОРАЛОВ
г. ОРЕНБУРГ
Добавить комментарий