СВИДЕТЕЛЬ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ – ПОЭТ НИКОЛАЙ ГЛАЗКОВ

№ 2015 / 17, 29.04.2015

В самом начале лета 1970 года к нам в Оренбург приехал поэт-путешественник Николай Иванович Глазков. Член Союза писателей СССР и член Географического общества СССР.

В те времена приезд члена двух почтительнейших организаций в пыльный, знойный, малоэтажный Оренбург был чрезвычайным событием.

Для тогдашних наших власть имущих Глазков стал кем-то вроде гоголевского ревизора, прибывшего из столицы «инкогнито». Ведь Оренбург был тогда почти закрытым городом, и хотя построенная, словно бы к приезду Николая Ивановича, современная гостиница и называлась «хотель Оренбург» – иностранцев у нас не было совершенно. Они появились чуточку позже, в связи со строительством газзаводов.

Переполох, конечно, был. Сверху, то есть из обкома партии, местной писательской ячейке было поручено принять Глазкова тепло, поселить в отдельном номере нашего «хотеля», не препятствовать общению с местной интеллигенцией, организовать в каком-нибудь райцентре встречу с читателями, а местным СМИ опубликовать его стихотворения, если они окажутся на идеологически верном уровне.

 

19

Николай Глазков. Кадр из фильма «Андрей Рублёв»

 

У Николая Ивановича сложился следующий распорядок дня. Вставал он, как и в Москве, в шесть утра, принимал душ, как-то там завтракал, садился за свою печатную машинку марки «Москва» и работал до одиннадцати часов. Как у дисциплинированного пианиста, у него получалось четыре часа чистого рабочего времени. После одиннадцати он общался с творческой интеллигенцией. То есть в основном с нами, с пишущей молодёжью. Некоторые из нас уже напечатались хотя бы по разу в каком-либо журнале или альманахе, но членами СП не были. Глазков в наши лета тоже никаким не был членом, а не печатали его вплоть до шестидесятых годов. К нам он относился очень тепло, интерес его к нам был совершенно искренним. С ним тогда общались: приехавший в гости поэт Борис Примеров, наши поэты – Геннадий Хомутов, Валерий Кузнецов, Дим Даминов, прозаики Иван Уханов и Николай Болтышев, журналисты Лев Бураков и Сергей Карханин и, как говорится, др…

Наши, послевоенного образца, члены СП от неофициального общения с Глазковым уклонились. Очевидно, хранили свой устоявшийся писательский ритм жизни и вообще осторожничали. Мало ли чего? Думаю, что дело в том, что Николай Иванович обладал великолепным чувством юмора и самоиронии, и к тому же носил шляпу задом наперёд. Последнее особенно настораживало. Многие принимали это за тайный, может быть, масонский знак принадлежности к диссидентам.

Диссидентом Глазков не был никогда. У него есть стихотворение: в нём «чёрт» соблазняет его благами, которые принесёт ему изменничество, бегство за рубеж. Поэт отвечает: «Отойди от меня, сатана!».

Уверен, что подобный диалог имел место в начале шестидесятых, когда Николая Ивановича всё ещё не печатали, хотя любили и ценили его «самсебяиздатовское» творчество.

По причине неправильного ношения шляпы и вообще оригинального поведения (говорил он всегда то, что думал) его не допустили к микрофонам телевиденья и радио. Партийный орган «Южный Урал» тоже ему отказал. Но вот наша молодёжка «Комсомольское племя» напечатала с ним большое интервью и опубликовала три или четыре стихотворения, за что редактора на всякий случай «пропесочили» за излишнюю радушность к не очень понятому ими поэту.

В ту пору издавался в Оренбурге ещё один печатный орган. Кажется, «Радио и телевидение» – так назывался этот листок-программа теле-радиопередач. Редактировала его смелая женщина Серафима Эвентова. Она как-то попала в круг неформального общения с Глазковым и, может быть, влюбилась в него, как в стихотворца. И она сказала:

– Несмотря на то, что Вас не пустили в эфир, я Вас напечатаю! У Вас найдётся стихотворение, как-то связанное с нашим краем?

– Да, – без раздумий ответил Николай Иванович и прочёл стихотворение, которое даже я со своей неразворотливой памятью запомнил, что называется, с лёту:

Мы, современники, конечно, помним

Дни тяжких поражений и утрат,

И не забыто нами Подмосковье,

И не забыт горящий Сталинград,

 

Но в заревах решающих сражений

Нельзя позабывать и про Урал,

Который с величайшим напряженьем

Победное оружие ковал.

И зарева мартенов были ярки,

Как те бои, которые велись.

Не хуже полководческой смекалки

Работала техническая мысль.

 

Склонясь над сводкою военных действий,

Грыз ногти бесноватый самодур.

Урал – непобедимый и чудесный –

Ломал и мял столетиями Рур.

 

И с цифрами проверенными сверясь,

Учёный западный писал потом:

– Вступил в экономическую зрелость

СССР – в году сорок втором.

Это стихотворение доблестная Серафима таки напечатала. Возразить против него никто ничего не смог. Но странное дело – оно, такое чёткое, правдивое, конкретное – раздражало наших идеологов. Чего им не хватало? Ведь поэт так ясно опровергает в нём тезис о том, что мы без англо-американской помощи не смогли бы одержать Победу. Да, англо-американские конвои нам помогли. Но мы платили за них золотом. Без них, пусть с большими потерями, но мы победили бы. А для них (для Запада) – это ведь был только бизнес. Пусть опасный, героический даже, но – бизнес!

В одном из «самсебяиздатовских» стихотворений поэт говорит на эту тему:

Вечная слава героям

И фронтовое «прости».

Фронт не поможет второй им,

А мог бы им жизнь спасти…

 

Вы поступаете здраво,

Пряча фронты по тылам;

Но в мире есть вечная слава,

Она достаётся не вам!

Вторая строфа – прямое обращение поэта к Западным «союзникам», и вот она, верно взвешенная роль «второго фронта». Хотелось бы, чтобы это стихотворение было прочитано и объяснено нашим детям на уроках Памяти о великой нашей войне.

Как поэт Глазков очень глубоко переживал Отечественную войну. Более пятисот стихотворений, так или иначе её отражающих, написаны в эти «фантастичные годы лихие». Но ни во время войны, ни в последующие годы их не печатали. Почему? Почему тогдашний агитпроп так боялся честного видения войны? Правдивого её отображения? Той скорби о немыслимых жертвах, принесённых на её алтарь нашими отцами, дедами, матерями и бабушками. Правда, конечно, прорывалась в ясной речи Василия Тёркина, в честных стихах и кровью написанной прозе прекрасного полка русских литераторов. Но почему так трудно пробивались они к читателю? Но почему так трудно пробивались они к читателю?

К слову: а теперь мы боимся того, что где-то там (опять же, конечно, на Западе) переписывают историю, принижая роль России в одержанной над фашизмом Победе. Нечего нам этого бояться. Нужно только донести до юных голов настоящие свидетельства, предъявить им настоящих свидетелей. Глазков один из них:

Народ моего поколенья

Охвачен великой войной.

И море ему по колено,

Болото ему с головой.

 

Невзгоды над ним понависли

Не улыбалась заря.

А лучшие чувства и мысли

Сегодня теряются зря…

Войнa преждевременно стaрит сердцa

И губит хороших людей.

А встанет убить одного подлеца

В один миллиард рублей!

Осенью 2014 года, на литературном форуме «Золотой витязь» в Пятигорске, я прочитал эти строки одной писательнице с Украины. Она коротко отозвалась: «Это о том, что творится сегодня у нас».

Горько, что стихи о минувшей 70 лет назад войне отражают нынешний день Донбасса. Но это доказательство их истинности.

В июне 1941 года Николай Иванович написал:

Гитлер убьёт самого себя,

Немцы не так сильны.

Станет девятое сентября

Последней датой войны.

Пророческие строки. Но в те годы пророчества не позволялись даже более почитаемым, нежели Глазков, поэтам. Только член политбюро мог, наверное, пророчествовать. Да и он вряд ли. Ведь пророчество – это что-то связанное с религией, верой, с Богом…

А солдаты? Они молились? Во всяком случае истинные окопники утверждали, что под бомбёжками и артобстрелами атеистов нет. А поэт Глазков полагал, что и солдатам, и поэтам нужно молиться примерно так:

Господи! Вступися за Советы,

Сохрани страну от высших рас,

Потому что все твои заветы

Нарушает Гитлер чаще нас.

 

Оглуши фашистов нашей глушью,

И мелькнула чтобы новизна.

Порази врагов таким оружьем,

Враг которого ещё не знал!

 

Дай, Господь, такую нам победу,

Не давал какую никому!

Заступись за своего поэта,

Ниспошли веселие ему!

И вот ещё нечто глазковско-религиозное. «Разговор солдата с Богородицей»:

– Непорочная дева,

Ты меня награди,

Чтоб за правое дело

Орден был на груди!

 

– Орденами не в силе

Грудь украсить твою,

Но спасенье России

Я тебе подарю!

Мы должны запомнить: отцы наши и деды не за награды шли на смерть. Они спасали Россию – для нас.

Уточню: сам поэт Глазков на фронте не был. Он был освобождён от армии по медицинской статье 3 Б. Один очень одарённый писатель послевоенного поколения упрекал его за это. Мол, увильнул Николай Иванович от войны. Не знаю, не думаю, что мы, послевоенные, имеем право на такой упрёк. Его друзья – в большинстве своём были фронтовики. Поэты Наровчатов, Слуцкий, Межиров, Недогонов, Луконин, не поэты, жившие с ним на Арбате – просто пехотинцы, автомеханики, разведчики, артиллеристы – все они искренне любили его, и никто не упрекнул его в том, что он пережил войну в тылу.

Глазков копал противотанковые рвы под городом Горьким, учительствовал в глухом селе, заготовлял дрова для холодной и полуголодной Москвы, мёрз и голодал вместе с ней и писал стихи обо всём этом, о том, что виделось и грезилось… И получилась лирика, достойная перечтения, осмысления и запоминания через 70 лет!

В них истинная горечь войны, в них имена погибших товарищей – Кульчицкого, Майорова, Отрады, Когана… Глазков не просто помнил о них, ушедших на фронт и из жизни не будучи членами Союза писателей. Он добился, чтобы их имена тоже были выбиты на мраморе.

9 мая 1945 года он имел право вместе со всеми ликовать и праздновать Победу:

Ракеты чудной красоты

Пронизывали высь.

И в небе были их следы

Такие же, как мысль.

 

Мне как поэту изменя,

Из рук бежит перо,

А в небе пишет за меня

Стихи Информбюро.

Вспоминая о поэте – свидетеле Великой Отечественной войны, обращаюсь прежде всего к учителям, библиотекарям, писателям и поэтам, умеющим говорить с детьми, к родителям, не разучившимся читать книги. Сегодня Н.И. Глазков издаётся в толстых сборниках, массовыми тиражами. А надо бы донести его поэзию до наших отроков и отроковиц, до юношей и девушек (как, впрочем, и творчество каждого солдата писательского полка времён Великой Отечественной войны). И тогда никакие «западенцы-переиначиватели» нам не страшны, ибо они – нежить.

Владимир ОДНОРАЛОВ

г. ОРЕНБУРГ

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.