В ПОВЕРЖЕННОЙ ГЕРМАНИИ

№ 2015 / 20, 04.06.2015

Перед угрозой ареста,

или Последние порученияв Германии

 

Пока Дымшиц дожидался в Берлине своей участи, из Советского Союза стали поступать очень тревожные новости. Вдруг в самом конце 1948 года политбюро ЦК ВКП(б) распустило еврейский антифашистский комитет.

Потом власть срочно поменяла руководство в журнале «Знамя», перед этим осудив повести двух еврейских авторов – Николая Мельникова (Мельмана) «Редакция» и Эммануила Казакевича «Двое в степи». Всеволод Вишневский, который считался чуть ли не другом Дымшица, был заменён на Вадима Кожевникова, которого тот же Дымшиц знал в основном по пафосным публикациям в «Правде». Далее 28 января 1949 года в «Правде» появилась страшная редакционная статья «Об одной антипатриотической группе театральных критиков». А в лексиконе державших нос по ветру партаппаратчиков появилось новое ругательство, получившее название космополитизм. В общем, всё говорило о том, что власть и спецслужбы решили по новой взяться за низкопоклонников, угодничавших перед Западом, сосредоточив огонь преимущественно на лицах еврейской национальности.

Изучив первые публикации в центральной советской печати о космополитах, Дымшиц понял, что вряд ли дело закончится обличением лишь семерых критиков: Юзовского, Гурвича, Борщаговского, Малюгина, Холодова, Варшавского и Бояджиева, чьи фамилии назвала газета «Правда». Он видел, что кампания только набирала обороты, а значит, будут объявлены и новые враги. Чутьё его не подвело. Так, «Литгазета» вскоре к вредителям добавила Альтмана и Сахновского. А президент Академии художеств СССР набросился в «Известиях» на А.Эфроса, А.Ромма, О.Бескина, Н.Пунина, В.Костина и целый ряд других искусствоведов.

Дымшиц сначала попытался затаиться. Он надеялся отмолчаться. Но потом ему объяснили, что ставка на выжидание только погубит его. Долгое молчание начальника отдела культуры СВАГ в верхах могли воспринять как проявление слабости, а то и как признание вины. Не случайно знающие люди посоветовали Дымшицу взять пример с некоторых других деятелей культуры, которым тоже по формальным признакам грозило обвинение в космополитизме. Кто-то рассказал начальнику отдела культуры СВАГ о Давиде Заславском, вызвавшемся набросать «рыбу» в «Правду» для редакционной статьи. Другие поведали о Таирове, согласившемся публично осудить антипатриотичную группу критиков на заседании президиума Всероссийского театрального общества.

После недолгих раздумий Дымшиц решил последовать примеру Таирова. Оставалось дождаться удобного случая. Повод отмежеваться от космополитических тенденций дали коллеги Дымшица из отдела народного образования СВАГ. Они, не обратив внимания на новые веяния, одобрили программы по древнерусской и советской литературе, в которых упоминалось множество имён, ставших для политиков в одночасье сомнительными.

22 февраля 1949 года Дымшиц отправил докладную записку новому заместителю Главноначальствующего СВАГ по политическим вопросам генерал-лейтенанту А.Г. Русских. Он сообщил:

«Представленные ОНО [отделом народного образования. – В.О.] СВАГ на утверждение генералу т. Русских программы по древнерусской и советской литературе не были ранее даны мне на согласование. Ознакомление с этими программами приводит меня к следующим выводам.

I. По программе курса древнерусской литературы.

Не будучи специалистом в данной области, я не могу оценить эту программу в деталях, но полагаю, что она составлена без учёта того, что её предлагают не советскому, а немецкому студенту. Для немецкого студента в программе надо сделать упор на изучение памятников, текстов и максимум двух-трёх пособий, освободив программу от большого числа рекомендуемых пособий, из которых часть устарела и содержит серьёзные методические ошибки (вроде формалистического курса академика М.Н. Сперанского).

Считаю, что во введении к курсу даётся беспартийная, объективистская оценка этапов развития изучения истории древней русской литературы, ограничивающаяся перечнем исследователей (Буслаев, Тихонравов, Пыпин, Александр Веселовский) без оценки представляемых ими направлений и не показывающая достижений советской науки в этой области. В программе имеются следы влияния (вплоть до рекомендации на стр. 3) реакционных теорий А.Н. Веселовского и его школы, которые должны быть вытравлены полностью из программы курса.

II. По программе курса советской литературы.

Эта программа сделана совершенно без учёта того, что она даётся немецким студентам, вследствие чего в ней не раскрыты общепонятные для нас (но для немца не всегда ясные) понятия патриотизма, народности, партийности нашей литературы, а также недостаточно оттенён её интернационализм.

В программе упоминаются явления и книги, которые немецкий профессор и студент достать не могут, т.к. об этих явлениях нет в Германии соответствующей литературы, а книги эти отсутствуют как в оригинале, так и в переводах. На основании того, что в программе говорится о реакционной группе «Перевал» и о мелкобуржуазных группах ЛЦК (литцентр конструктивистов) и «ЛЕФ», немецкий профессор не может читать лекцию, а студент отчитываться на экзаменах. В программе имеются отдельные нечёткие формулировки (например, «идеологизация (?!) литературы», – стр. 8) и неверные оценки (вроде безоговорочно положительных оценок романов И.Эренбурга «День второй», Ю.Тынянова – «Смерть Вазир-Мухтара», И.Ильфа и Е.Петрова – «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок»). В рекомендуемой студенту литературе (пособиях) имеются вредные и ошибочные книги вроде книги Юзовского о Горьком, книг Бялика о Горьком (в которых неверно представлена эстетика социалистического реализма) или устаревшей книги покойного А.Гурштейна о социалистическом реализме, написанной десять лет тому назад.

В программе выдвинуты требования, которые нельзя реализовать в условиях Германии. Ни на русском языке, ни на немецком (переводов нет, и в ряде случаев их и не надо делать) языке здесь нельзя достать поэмы Хлебникова, «Преображение» Есенина, партизанские повести Вс. Иванова, «Улялаевщину» Сельвинского, поэмы Пастернака, «Падение Дайра» Малышкина и многие другие. Изучение «Скифов» Блока в условиях Германии только вредно, т.к. может поддержать в сознании немцев расистские «идеи». Абсолютно ни к чему требовать знание антинемецкого, способного вызвать у немецких читателей обострение шовинистических чувств, очерка Шолохова «Наука ненависти». Нет ещё в переводах и в оригинале недостижимы для немецкого читателя «Мятеж» Фурманова, «Севастополь» и «Люди из захолустья» Малышкина, «Семён Проскаков» Асеева и ряд других произведений.

Программа для немецкого вуза должна в ряде случаев содержать методический материал. Мало сказать: «Молодая гвардия» – «недостатки романа» (стр. 16), надо пояснить в чём эти недостатки состоят, т.к. немецкий студент не читает ежедневно «Правду», а без этого он не найдёт необходимого материала по теме.

В программе не учтены лучшие произведения советской литературы последних двух-трёх лет (отмеченные сталинскими премиями; многие из них имеются в немецких переводах) и важные события культурно-политической жизни советского народа (постановление ЦК ВКП(б) по вопросам музыки, дискуссия минувшего года по вопросам социалистического реализма, решения последних пленумов ССП СССР).

Полагаю, что для немецких вузов эту программу надо перестроить, составив её из вступительного обзора (политика партии в области литературы и искусства, основные этапы развития советской литературы и её достижения, метод советской литературы и её новаторские черты) и ряда монографических тем, добавив к предложенным монографиям лекции о Серафимовиче и лекции на темы: «Советская поэзия», «Советская драматургия», «Советская проза в борьбе за образ положительного героя нашей эпохи», «Советский фольклор», «Советский исторический роман» и «Мировое значение советской литературы». Соответственно надо пересмотреть и изменить рекомендуемую библиографию.

III. Общие замечания

Полагаю, что программы (после того, как они будут окончательно выработаны ОНО СВАГ) не следует «сверху» предлагать немецким Университетам для отделений славистики, а нужно поставить на обсуждение совещания профессорско-преподавательского состава этих отделений, созванного Немецким управлением народного образования, после чего последнее сумеет внести их в вузовскую практику.

Программы, представленные ОНО СВАГ, плохо вычитаны после машинки и содержат грубейшие опечатки, которые надо устранить при дальнейшей работе над ними» (Политика СВАГ в области культуры, науки и образования. М., 2006. С. 633–635).

Как видно из этой записки, Дымшиц весьма оперативно учёл новые веяния, связанные с развернувшейся в Советском Союзе кампанией по искоренению космополитизма, и тут же отмежевался от всех опасных сочинений. Похоже, критик своим докладом хотел подчеркнуть, что он, как и вся советская общественность, одобрял новую культурную политику партии, осуждал любое преклонение перед Западом и был готов бичевать антипатриотов.

Но помогла ли эта записка самому Дымшицу? Обезопасила ли она его самого от обвинений в поддержке космополитизма? Нисколечко. Соответствующие службы уже столько раздобыли на начальника отдела культуры СВАГ компромата, что им ничего не стоило задержать его в любой час. Формальным поводом для ареста могли бы стать, к примеру, приятельские отношения Дымшица с Подкаминером. Подкаминер когда-то служил в седьмом отделе в политуправлении какого-то фронта и отвечал за работу с немецким населением. Это именно он первым порекомендовал командованию оставить Дымшица в послевоенной Германии. Но потом выяснилось, что Подкаминер увлёкся эсперанто, а этот искусственный язык был признан вредным. Часть поклонников эсперанто даже подверглась арестам.

Кстати, 9 марта 1949 года советские чиновники предупредили Дымшица о необходимости отмежеваться от эсперантистов. Заместитель заведующего Центрально-Европейским отделом ВОКС Н.Людомирский сообщил Дымшицу:

«Профессор Кучинский обратился в ВОКС с просьбой связать эсперантистов – членов немецкого Общества по изучению культуры СССР с эсперантистами Советского Союза.

Сообщаем для Вашего сведения, что Общество эсперантистов в СССР распущено.

Просим сообщить Кучинскому, что Общества эсперантистов в СССР не существует» (Политика СВАГ в области культуры, науки и образования. М., 2006. С. 826–827).

В тот же день – 9 марта 1949 года Людомирский другим письмом попросил Дымшица проследить за отправкой в Советский Союз различных немецких изданий. Он писал:

«Заведующему Отделом культуры Управления информации СВАГ

Тов. Дымшицу А.Л.

1. Просим Вас договориться с Отделом цензуры при СВАГ о регулярном предоставлении ВОКСу новейших художественно-критических и научных немецких изданий, которые, по имеющимся у нас сведениям, поступают в этот Отдел в количестве нескольких обязательных экземпляров.

ВОКС крайне нуждается в этих материалах для информации отраслевых секций ВОКС и соответствующих советских учреждений.

2. В отношении Вашей просьбы об установочных материалах для проведения юбилея Пушкина в Германии сообщаем, что такие материалы будут Вам высланы по получении ответа на наш запрос от Пушкинского юбилейного комитета. Для вашей информации сообщаем, что ВОКСом к юбилею готовится большая выставка, посвящённая жизни и творчеству А.С. Пушкина.

3. Просим прислать нам подробную информацию об ежемесячных печатных изданиях земельных организаций Общества по изучению культуры СССР.

4. Пьеса «Зелёная улица» А.Сурова и фото к постановке «Московского характера» А.Софронова будут Вам присланы в ближайшее время» (Политика СВАГ в области культуры, науки и образования. М., 2006. С. 827).

Похоже, это была последняя просьба, полученная Дымшицем в Берлине от ВОКСа.

К середине марта 1949 года кольцо вокруг начальника отдела культуры СВАГ практически замкнулось. Спецслужбы готовы были арестовать его в любую секунду. Они ждали только приказа. А приказ почему-то задерживался.

Впоследствии появилась версия о том, что воспротивился арестам Суслов. Но не потому, что он считал Управление информации СВАГ и подчинённый этому Управлению отдел культуры безгрешным. Его сильно беспокоил обострившийся конфликт между аппаратом заместителя Главноначальствующего СВАГ по политическим вопросам генерал-лейтенанта Русских и аппаратом политсоветника Главноначальствующего СВАГ – Семёнова. Если Русских считался человеком Суслова, то Семёнов являлся креатурой и фаворитом Вышинского, который в свою очередь видел в Суслове своего конкурента и поэтому не раз пытался лишить его функций главного куратора международной политики партии. Понятно, что Суслов был заинтересован в усилении позиций Русских и ослаблении влияния Семёнова. Именно поэтому он не позволил летом 1948 года заменить пользовавшегося у немцев огромным авторитетом Тюльпанова ни на чекиста Цинёва, ни на бывшего оргсекретаря Союза писателей Поликарпова. Суслов осознавал, что без Тюльпанова Русских долго на своём посту не удержится, как осознавал он и то, что Тюльпанов вряд ли сможет эффективно работать в германии без Дымшица. Не случайно Суслов вскоре пробил указ о присвоении Тюльпанову звания генерал-майора.

Другое дело, что и Тюльпанов, и его непосредственный начальник генерал-лейтенант Русских понимали, что соответствующие службы не успокоятся. Раз им не позволили ударить по Тюльпанову, они наверняка усилили бы накаты на Дымшица и не сегодня, так завтра всё-таки добились бы ареста начальника отдела культуры СВАГ. И вряд ли бы тут помог Суслов. Всё-таки должность начальника отдела культуры СВАГ не была столь значимой, чтобы ею занимался лично секретарь ЦК ВКП(б).

Оставалось одно – побыстрей отправить Дымшица в Советский Союз. Там у него было больше шансов уцелеть. Новым начальником отдела культуры СВАГ 19 марта 1949 года стал майор Всеволод Розанов.

Напомню, что пролоббировал назначение Розанова всё тот же Дымшиц. Почему? Чтобы ответить на этот вопрос, неплохо бы для начала узнать жизненный путь этого человека. Но его биография до сих пор никем не изучена. По одной из версий, он сын умершего в 1938 году писателя Михаила Розанова, печатавшегося под псевдонимом Н.Огнёв. В справочнике руководящих кадров СВАГ указано, будто сам Всеволод Розанов в 1941 году закончил Литературный институт. Но в словаре выпускников этого института – «Они учились в Литинституте», изданном в 2006 году, – его имя не фигурирует. Точно пока удалось установить, что до своего назначения начальником отдела культуры СВАГ Розанов занимал должность лектора в отделе пропаганды СВАГ. Похоже, Дымшиц ценил его за знание в совершенстве немецкого языка и блестящее понимание немецкой культуры. Кстати, впоследствии Розанов перевёл на русский язык роман Германа Гессе «Игра в бисер». Но почему в дальнейшем творческие пути Дымшица и Розанова не пересекались, это пока не ясно.

 

Возобновление партийного

следствия по делу Дымшица

 

Дымшиц покинул Берлин очень вовремя. Пока он паковал вещи, часть компромата на него передали в партийную комиссию политического управления Советской военной администрации в Германии. Был даже назначен партийный следователь. Им стал гвардии подполковник Аркадий Буров.

Почему парткомиссия СВАГ реанимировала старые обвинения в адрес Дымшица и кто за всем этим стоял? Думается, инициативу скорей всего проявили в аппарате главного политсоветника СВАГ Семёнова. Логика была простая. Как же – Центр разоблачил и осудил целую группу космополитов, в кампанию по выявлению антипатриотов в критике включились регионы и только военные администрации оккупационных войск чего-то выжидали. Окружение Семёнова увидело в этом непорядок.

21

Инициировав проверку по старым грешкам Дымшица, кто-то очень надеялся использовать собранную в ходе нового расследования информацию против бывших непосредственных начальников проштрафившегося офицера – прежде всего против Тюльпанова и Русских.

Уже в начале апреля 1949 года партийный следователь Буров представил начальнику политуправления СВАГ генерал-майору Александру Руссову (не путать с заместителем Главноначальствующего СВАГ генерал-лейтенантом Александром Русских) обстоятельную докладную записку. Я приведу её полностью в ней сообщалось:

«Начальник Отдела культуры Управления информации СВАГ подполковник, член ВКП(б) Дымшиц, проводя работу по демократическому воспитанию немецкого населения и знакомя его с жизнью, культурой и искусством Советского Союза, допустил ряд ошибок идеологического порядка.

Наиболее грубыми ошибками являются: выпуск альбом «Гравюры на линолеуме» Анатолия Шнитке, сборника «Советская поэзия за период 1917–1947 гг.» и постановка в немецком театре оперы Римского-Корсакова «Царская невеста».

Характеристика этих ошибок состоит в следующем:

1. Во второй половине 1947 года сотрудник газеты «Тэглихэ Рундшау», капитан Советской Армии, сын русского политэмигранта, еврей по национальности, уроженец города Франкфурт-на-Майне, с 1944 г. член ВКП(б), Шнитке Анатолий, решил издать альбом своих гравюр за период 1943–1947 гг. Роль идейного вдохновителя альбома взял на себя Дымшиц. Он же написал для альбома своё предисловие, в котором указывал:

«Книга гравюр Анатолия Шнитке – молодого художника, офицера Советской Армии – произведение серьёзного таланта… В ней ярко и своеобразно воплотилось трудовое мастерство, достигнувшее точной и строгой формы… Очень хороша в книге и лирическая линия… Листы этой книги должны заинтересовать людей нашего времени. И многим они окажутся очень близкими по опыту переживаний и чувств. Александр Дымшиц».

На обложке альбома значилось: «редакция и предисловие А.Л. Дымшица».

В октябре м-це 1947 года альбом полностью был подготовлен к печати. 26-го октября 1947 года на сигнальном экземпляре Дымшиц пишет: «с содержанием согласен». Через несколько дней альбом был сдан в набор для печатания его в количестве 25000 экз. на русском, немецком и французском языках. Вскоре было отпечатано и выпущено 25 экз. Выпуск остальных экземпляров на некоторое время был отложен, т.к. в Издательстве в это время не оказалось в наличии хорошей бумаги для печатания альбома. Первые экземпляры в порядке «сюрприза» были подарены ответственным работникам СВАГ, несколько экземпляров было послано в Москву. Оттуда последовало указание о том, чтобы выпуск альбома, как вредного, прекратить, инициаторов выпуска привлечь к ответственности. На основании этого указания дальнейшее печатание гравюр было прекращено. За выпущенные 25 экз. альбома Издательство выплатило гонорар автору 9450 марок, редактору (Дымшицу) – 1000 мар.

Всего в альбоме 51 страница, на них расположено 60 гравюр, в т.ч. 15 на немецкие темы. Все гравюры формалистического порядка, безыдейные, до неузнаваемости искажают советскую действительность, в них не отображена перспектива жизни, будущего. Особенно искажены советские люди.

На стр. 4 в гравюре «Старая украинка» изображена женщина, похожая на первобытного человека, удручённого горем. Советского воина-освободителя автор показывает на стр. 12 «Старый солдат». Освободитель народов от фашистского порабощения изображён в роли старца, с грустным лицом, без единого знака отличия за боевые подвиги. На стр. 33 «Первый снег в Москве» автор в уродливой форме показывает столицу социалистической державы. Он не нашёл нужным показать ни Кремль, ни Мавзолей Ильича, ни другие прекрасные сооружения Москвы, ни её прекрасные площади, а изобразил Москву в виде убогой, захудалой деревни.

В альбоме помещено всё то, что показывает нашу былую отсталость. В нём есть «Ветрак на Украине», «Курский крестьянин», «Старая украинка», «Старуха Изергиль» и т.д. Но не показано наше новое советское. По недомыслию или сознательно автор и редактор в надписях избегают употребление таких благородных названий, которыми наша страна отличается от капиталистического мира, как «колхозник», «стахановец», «патриот», «воин-победитель», «советский гражданин» и т.д. В более положительном виде изображены гравюры на немецкие темы.

Содержание альбома формалистическое, чуждо нашей действительности, оно оскорбляет советского человека и унижает его достоинство. Правда, альбому не суждено было выйти в свет, но тем не менее отдельные гравюры были помещены в немецких газетах «Тэглихе Иллюстриерте» и «Ное Вельт», выходящих под советской лицензией. Следовательно, известная часть немецкого наследия осведомлена о гравюрах Шнитке.

2. В середине 1947 года газета «Тэглихе Рундшау» и Дом Советской Культуры в Берлине, с ведома Дымшица, начали готовить сборник «Советская поэзия 1917–1947 гг.» с целью распространения лучших стихов советских поэтов среди немецкого населения. С самого начала подготовка сборника велась не организованно: не было запрошено согласие из Москвы на право выпуска этого сборника, не была образована редакционная комиссия для подбора материала для сборника, подобранный для сборника материал никем по-настоящему не проверен и не утверждён.

Основная работа по составлению сборника была возложена на начальника Отдела культуры газеты «Тэглихе Рундшау» тов. Пересветова и на библиотекаря Дома Советской Культуры в Берлине беспартийную Островскую, которые в работе были связаны с Дымшицем, пользовались его консультацией и ни одного вопроса, касающегося выпуска сборника, без Дымшица не решали. Все стихи, вошедшие в сборник, были согласованы с Дымшицем и одобрены им (см. его письмо Островской от 11.8.47 г.).

В начале июня м-ца 1948 года сборник «Советская поэзия» тиражом в 2500 экз. был издан. И с этого времени, вплоть до октября 1948 года, распространялся среди немцев-писателей. Всего было распространено около 2000 экз. В выпуске сборника не было необходимости, т.к. в то же время, когда готовился этот сборник, в Москве готовился и вышел в свет сборник советской поэзии под редакцией А.Суркова.

Выпущенный сборник «Советская поэзия 1917–1947 гг.» имеет ряд существенных недостатков. Наиболее важными из них будут:

1. Ряд стихов Есенина («Не жалею, не зову, не хочу», «Русь Советская», Алигер, Антокольского, Пастернака («Девятьсот пятый год»), Сельвинского («Пушторг») по своему содержанию безыдейные или пессимистические, в сборник включать их не было надобности. К тому же, как сами указанные поэты, так и их стихи, гордостью Советской поэзии не являются. Вместе с этим ряд выдающихся советских поэтов: А.Сурков, К.Симонов, С.Щипачёв и др. в сборнике показаны мало. Великий русский писатель-поэт Горький в сборнике совершенно не показан. В сборник не вошёл Гимн Советского Союза. Очевидно, авторы сборника решили, что это маловажное достижение Советской поэзии.

2. Отдельные авторы: М.Алигер, Антокольский, Пастернак, Шефнер и И.Сельвинский в своей поэзии имеют ряд ошибок, связанных с космополитизмом и формализмом. Начиная с конца 1947 года и до последнего времени их поэзия подвергалась резкой критике в советской печати, по этой причине было бы целесообразнее их стихи в сборник не включать.

3. В сборнике последовательность авторов применена не по принципу значения их в поэзии, не по их роли и заслугам, как это сделано в сборнике поэзии, выпущенном в СССР под редакцией Суркова, а в алфавитном порядке, что до некоторой степени затруднило немецких писателей в определении – чья же поэзия наиболее признана, кто является из поэтов более важным по своему значению.

4. В сборник вошли три стихотворения, посвящённые предателю югославского народа Тито (Лифшиц – «Тито», Тихонов – «<нрзб>», «Зимний день»). Резолюция Информбюро «О положении в КПЮ» была опубликована в газете «Советское слово» № 153 от 30 июня 1948 года, т.е. спустя 15–20 дней после выхода сборника. Дымшиц, ознакомившись с решением Информбюро о позиции Тито, не запретил реализацию сборника. И только в октябре м-це, по приказу Начальника Управления информации СВАГ было запрещено дальнейшее распространение его. Таким образом, в основном сборник распространён после решения Информбюро.

Общий вывод таков, что сборник «Советская поэзия 1917–1947 гг.» составлен неудачно, без надобности и содержит ряд ошибок. За выпуск сборника выплачен гонорар – 14550 марок, в том числе Дымшиц «за консультацию в подборе материала» получил 1500 марок.

5. В сентябре м-це 1947 года Берлинский Дом культуры СССР, подчинённый Отделу информации Советской комендатуры г. Берлина, начал готовить для немецких зрителей постановку на сцене берлинского театра русской оперы Римского-Корсакова «Царская невеста». К середине ноября опера была подготовлена для показа зрителям. Сотрудники Отдела информации Советской комендатуры гор. Берлина подполковник тов. Михеенко и майор Котельников, познакомившись с порядком художественного оформления оперы, пришли к выводу, что опера подготовлена неудовлетворительно и в таком виде на сцену допущена быть не может.

На 15 и 16 ноября была намечена главная репетиция оперы. По заданию тов. Мищенко (зам. начальника отдела информации Советской комендатуры гор. Берлина) для просмотра оперы на главную репетицию 15 ноября были командированы майор Котельников и специалист по музыке Трибелева; тт. Котельников и Трибелева после просмотра оперы заявили т. Мищенко, что ставить оперу нельзя. Об этом заключении т. Мищенко уведомил т. Дымшиц, который 16 ноября для просмотра второй части оперы на главную репетицию прибыл сам. Просмотрев вторую часть оперы, Дымшиц заявил, что оперу можно ставить в таком виде, как она подготовлена, иронически заявив: «Начальство не поймёт всех слов и ария пройдёт незаметно». Однако, получив возражение со стороны Котельникова и Трибелевой, Дымшиц решение этого вопроса отложил на другой день, т.е. до просмотра оперы на генеральной репетиции.

Для просмотра оперы на генеральной репетиции Отделом культуры Управления информации СВАГ была создана комиссия в составе: подполковника Мищенко, майоров Кузьменко и Котельникова, Трибелевой и Альтерман (референт по делам театра и музыки Отдела культуры Управления информации). Побывав на генеральной репетиции, четыре члена комиссии из пяти пришли к выводу, что опера подготовлена неудовлетворительно и нуждается в исправлении. Одна т. Альтерман, будучи проинструктирована Дымшиц, не согласилась с мнением остальных членов комиссии и настаивала на необходимости допустить постановку оперы в таком виде, в каком она подготовлена. По предложению Альтерман и Дымшиц опера «Царская невеста» была разрешена и несколько раз ставилась в немецком театре государственной оперы.

В чём недостаток оперы «Царская невеста»?

1. Опера поставлена формалистически, как в художественном оформлении, так и в музыкальном отношении. Хоромы царя Ивана IV изображены убогими: хата с простым столом и скамьями. Всюду подчёркивается идея бедности, однообразия, тупости.

2. В опере имеется ария Лыкова, который, приехав из Германии, восхваляет всё заграничное. На вопрос Грозного: «Ты, молодец, на немцев насмотрелся, что, как у них там за морем живут? Поди-ка там диковинок немало?» Лыков отвечает:

«Иное всё и люди и земля…

Города у них большие-пребольшие

И все из камня сложены…

Повсюду в домах убранство чудесное…

А сами немцы ходят богато

И жён нарядно водят, и взаперти не держат, как у нас.

Во всём у них порядок образцовый…

И рвенье неустанное к трудам.

Хваленье воздадим мы государю

За то, что он, как отец, о нас печётся

И хочет, чтобы у иноземцев научились мы добру».

Для немца-обывателя эта ария явилась подтверждением гитлеровской пропаганды о преимуществе немецкой расы. После ряда лет, в течение которых ЦК ВКП(б) настойчиво разъясняет нам вредность преклонения перед иностранщиной, не было надобности исполнять за границей эту арию. В современных условиях подобные арии наносят вред нашему престижу. Несмотря на это, т. Альтерман в газете «Советское слово» за 4 декабря 1948 года поместила статью «Успехи немецкого демократического театра», в которой постановку оперы «Царская невеста» расценивает как громадное достижение немецкого театра.

Тов. Дымшиц по роду своей служебной обязанности должен осуществлять контроль над выпуском новых кинокартин для немцев, но этого контроля в должной мере не осуществляется. В результате этого отдельные кинокартины, выпущенные для немцев, по идеологическому содержанию являются неудовлетворительными. («Брак в тени», «Уличное знакомство», «Где-то в Берлине» и др.)

Партийная организация Управления информации СВАГ дважды обсуждала ошибки Дымшица, допущенные им в идеологической работе.

5-го апреля 1948 года партийное собрание «за проявление политической беспечности и притупление партийной бдительности, выразившиеся в участии в издании политически вредного альбома гравюр Шнитке» объявило Дымшиц выговор без занесения в учётную карточку.

4-го января 1949 года партийное бюро Управления информации СВАГ обсуждало вопрос об ошибках Дымшица, связанных с выпуском сборника «Советская поэзия». При обсуждении этого вопроса партийное бюро подошло либерально, предупредив Дымшица о том, что при повторении подобных ошибок партбюро вынуждено будет ставить вопрос о снятии его с работы.

8-го марта с.г. на общем партийном собрании Управления информации СВАГ обсуждался доклад тов. Тюльпанова «О задачах парторганизации, в связи с разоблачением антипатриотической деятельности буржуазных космополитов». Собрание по этому вопросу прошло на низком идейно-политическом уровне. Повестка дня была перегружена, так как кроме этого вопроса разбиралось два персональных дела. Докладчик, выступавшие в прениях и принятое решение не указывают о собственных ошибках на идеологическом фронте. Ошибки Дымшица в этом вопросе на собрании критике подвергнуты не были. Партийное собрание не мобилизовало коммунистов на борьбу с космополитизмом и на необходимость решительного исправления собственных ошибок, а создало ложное представление благополучия, отсутствия ошибок в «своём доме».

Секретарь партийного бюро тов. Гончаров не способен решительно, принципиально, по-партийному бороться с ошибками в работе, старается смягчить их, отсюда следствие – не способен мобилизовать партийную организацию на решительное исправление ошибок, на развёртывание большевистской критики.

Начальник Управления информации тов. Тюльпанов также либерально относится к исправлению ошибок своих подчинённых и не оказывает достаточной помощи партийному бюро в деле решительной борьбы с ошибками и недостатками в работе.

Выводы и предложения

1. Член ВКП(б) тов. Дымшиц в своей работе допустил ряд ошибок. Эти ошибки носят антипатриотический характер. Партийная организация, дважды обсуждая вопрос об ошибках Дымшица, не сумела вскрыть всю глубину его ошибок и к решению этого вопроса подошла либерально, беспринципно, сочтя его ошибки менее значительными, чем они являются на самом деле.

В связи с этим считать необходимым пересмотреть в партийном порядке вопрос об ошибках Дымшиц и привлечь его к более строгой партийной ответственности.

2. Партийное собрание, где обсуждались задачи партийной организации по борьбе с буржуазным космополитизмом, как проведённое на низком идейно-политическом уровне, целесообразно отменить и обязать партийное бюро вновь поставить этот вопрос на общем партийном собрании и учесть ошибки, допущенные на предыдущем собрании при обсуждении этого вопроса.

3. В связи с тем, что секретарь партийного бюро Управления информации СВАГ тов. Гончаров не может правильно мобилизовать партийную организацию на решительное исправление ошибок в работе Управления, слабо борется за развёртывание большевистской критики среди коммунистов, необходимо решить вопрос о возможности оставления его на этой работе в будущем.

4. Дать указание Начальнику Управления информации СВАГ тов. Тюльпанову о необходимости принятия решительных мер по исправлению ошибок в работе Управления и большего контроля над работой подчинённых.

Приложение:

1. материал дознания на 72 листах,

2. альбом гравюр Шнитке – 51 стр.,

3. сборник «Советская поэзия 1917–1947 гг.» – 367 стр.»

Партийный следователь Буров и стоявший за ним политсоветник Семёнов явно жаждали крови. Расправа над Дымшицем, по их мысли, позволяла ближе подобраться сначала к Тюльпанову, а затем и к Русских.

Но пока шло партийное следствие, произошло несколько событий. Во-первых, назначенный на роль виновника всех бед Дымшиц уже отбыл в Ленинград и возвратить его назад, в Берлин, было, по сути, невозможно. А во-вторых, сменился Главноначальствующий СВАГ. Предыдущий начальник Соколовский был назначен заместителем министра Вооружённых Сил СССР, а новый – Чуйков дал понять, что не заинтересован в раздувании скандалов, которые случились до его назначения. Видимо, поэтому дело Дымшица в мае 1949 года замяли.

Однако охота на ведьм на этом в Советской военной администрации в Германии не закончилась. Вскоре был арестован заместитель редактора газеты «Тэглихэ Рундшау» Иосиф Фельдман. Его обвинили в связях с иностранными разведками. От страха Фельдман в свою очередь дал показания на Тюльпанова.

Спецслужбы обо всём доложили Георгию Маленкову, который после смерти Жданова претендовал на вторую роль в партии. Готовились новые масштабные аресты. Но всю игру испортил секретарь ЦК ВКП(б) Суслов. Распорядившись под служебным предлогом вызвать начальника управления информации СВАГ Тюльпанова в Москву, он тем не менее выступил против ареста этого генерала, предложив ограничиться только проверкой фактов, изложенных в доносах. Правда, на военной службе Тюльпанов больше уже не остался. Он вскоре вернулся в науку, сосредоточившись на занятиях политэкономией.

 

Не увидевшая сцены пьеса

 

Ещё в Берлине Дымшиц задумал несколько пьес и рассказов из жизни послевоенной Германии. Но до ума он довёл, кажется, лишь пьесу «По ту сторону Эльбы».

Опасаясь развернувшейся у нас кампании по искоренению космополитов, Дымшиц на всякий случай подписал своё сочинение псевдонимом – А.Дымов. он хотел, чтобы в первую очередь с его рукописью ознакомился Всеволод Вишневский. Расчёт был на то, что именитый писатель поможет сначала опубликовать пьесу в журнале «Знамя», а затем поставить её в каком-нибудь солидном театре. Однако все планы спутало неожиданное увольнение Вишневского, случившееся в самом конце 1948 года.

14

     Кадр из фильма Иштвана Сабо «Taking sides» 

 

После принятия постановления ЦК об ошибках «Знамени» в писательских и театральных кругах возникло мнение, будто Вишневский оказался в опале и вряд ли больше поднимется. Не случайно многие художники стали его избегать. О нём заговорили как о сбитом лётчике.

Однако Вишневский легко сдаваться не захотел. Он считал, что кто-то из зависти его опорочил перед Сталиным. Но вернуть к себе былое расположение вождя оказалось непросто. В личной аудиенции у Сталина ему постоянно отказывали. Фадеев больше пил, чем помогал. Горбатов боялся, как бы вождь его самого не турнул. Оставался один выход – сочинить что-то такое, что произвело бы на Сталина сильное впечатление. Только так можно было вернуть своё прежнее влияние на мир культуры. Кстати, расчёт оказался точен. Своей новой пьесой Вишневский попал в самую десятку и вновь оказался на коне.

В целом писатель остался доволен. Дымшиц выбрал очень актуальную тему, показав на материале послевоенной Германии происки наших новых врагов – американских империалистов. Кое-каких персонажей он, правда, толком не прописал. Но это было делом поправимым. При постановке всё могли бы выправить режиссёр и артисты. Но обращаться к своему преемнику – Кожевникову Вишневский не хотел. Гордыня ему этого не позволила. Он предпочёл подключить Агитпроп ЦК и обратиться к конкурентам в «Новый мир».

«Говорил с т. Маслиным, – сообщил Вишневский Дымшицу. – Лично его просил Вашу рукопись передать быстрее в «Новый мир». Он, конечно, толком рукопись не прочёл. Спрашивал моё мнение о нём»

(РГАЛИ, ф. 2843, оп. 1, д. 927, л. 37 об.).

Упомянутый Вишневским Николай Маслин заведовал тогда в Агитпропе ЦК сектором художественной литературы. Как критик он специализировался на поэзии Александра Прокофьева. Но в писательских кругах его знали не по статьям о советской поэзии, а прежде всего как автора проработочной статьи о Константине Симонове в газете «Культура и жизнь». И как должны были отнестись к рекомендации этого партийного функционера в журнале, главным редактором которого являлся как раз Симонов?! Понятно, там никто рукоплескать потенциально новому автору спешить не стал.

В редакции «Нового мира» рукопись Дымшица передали драматургу Александру Крону, с которым бывший начальник отдела культуры СВАГ не раз сталкивался ещё во время блокады в Ленинграде. Тот дал неплохой отзыв. Он отметил:

«По замыслу пьеса интересна и актуальна. Сюжет её строится на основе событий, типических для современной Тризонии. Сюжетный узел завязан вокруг очередной антикоммунистической провокации, организованной неофашистами Тризонии по прямому указанию их американских покровителей. Провокация разбивается о растущее сопротивление немецкого рабочего класса, о стойкость и мужество коммунистов. В центре пьесы – фигура районного партийного руководителя Гергарда Гейлера. Автор рисует привлекательный образ немецкого коммуниста, прошедшего через горнило подпольной борьбы с фашизмом и непримиримо борющегося с унаследовавшими взгляды и методы гитлеровцев американскими хищниками»

(РГАЛИ, ф. 1702, оп. 4, д. 82, л. 87).

К удачам Крон отнёс образы Гейлера и его секретарши Анны Риман. Менее, по его мнению, удались автору пьесы американцы.

«Однообразны и уж очень схематичны американцы, – подчеркнул рецензент. – Американцев в пьесе много, все они, от жалкого подонка Феша до импозантного сенатора Райдерса, говорят на условном переводном языке с претензией на лапидарность и грубоватый юмор, который уже успел набить оскомину. Спору нет, американские оккупанты вряд ли блещут интеллектуальностью, но излишне упрощать их всё же не следует. Малоправдоподобна сцена, где капитан Феш душит аксельбантом гуся в присутствии полковника Кларка, только что произносившего тираду о значении аксельбанта для поднятия воинского духа. Слишком часто американские персонажи пьесы саморазоблачаются и дают циническую, но справедливую квалификацию своим поступкам. Это облегчает задачу автора, но делает пьесу менее достоверной. Ханжество – было, есть и остаётся второй натурой американского буржуа, и он ещё не утерял потребности декорировать свои гнусности.

Трудно поверить, что могли найтись люди, способные уверовать в «аполитичность» Хосби. Однако матёрый троцкист и американский шпион Шольц всерьёз пытается убедить опытную и осторожную Анну Риман в том, что Хосби может оказать бескорыстную услугу заключённому в тюрьме Гейлеру. Деятельность немецких троцкистов заслуживает глубокого и острого по форме разоблачения, и с этой точки зрения фигура Дитера Шольца написана неудачно. Шольц ведёт себя весьма наивно и только ещё большая наивность окружающих позволяет ему длительное время оставаться неразоблачённым»

(РГАЛИ, ф. 1702, оп. 4, д. 82. лл. 87–88).

И уж совсем бледными у Дымшица получились фигуры русских журналистов Воробьёва и Васильева. «Написаны они, – заметил Крон, – поверхностно, выполняют в пьесе только служебные функции и быстро забываются».

Другое замечание Крона сводилось к композиции. Он считал, что «конструктивно пьеса тяжела». Пять действий сильно утяжеляли вещь. «Есть сцены, – отметил рецензент, – страдающие иллюстративностью (подземный завод), кое-где автор сбивается на откровенную мелодраму». Рукопись по-хорошему следовало чуть ли не вдвое сократить. Поэтому Крон рекомендовать пьесу к печати отказался.

Предлагал ли Дымшиц своё сочинение театрам и, если да, то каким, это выяснить пока не удалось.

 

Так кем же былАлександр Дымшиц?

 

Три с половиной проведённых в поверженной Германии года многое дали как самому Дымшицу, так и всей немецкой культуре.

Посмотрим, что получила во многом в результате деятельности Дымшица послевоенная восточная часть Германии. Во-первых, на новые позиции вышел немецкий театр. Во-вторых, у восточных немцев появилась конкурентоспособная киностудия «ДЕФА». В-третьих, немцам дали возможность создать два мощных издательства: «Ауфбау» и «Хеншель». Плюс в Берлине в 1947 году открылся Дом культуры Советского Союза.

Идём дальше. А что получил за время службы в послевоенной Германии Дымшиц? Во-первых, он лучше узнал немецкую классику. Во-вторых, у него появилось желание самому переложить лучшие образцы немецкой поэзии на русский язык. В-третьих небезразличной оказалась ему и современная немецкая культура.

Дымшиц за время службы в Германии превратился в яростного пропагандиста прогрессивных немецких деятелей литературы и искусства. Уже в 1967 году немецкий режиссёр Вольфганг Лангхоф утверждал, что «геноссе Дымшиц» хоть и ростом был мал, но внёс вклад в немецкую культуру поболе иных великанов. По его мнению, Дымшиц оказался «велик знаниями и разбирался в истории нашего театра и нашей литературы получше большинства нас». Другой деятель немецкой культуры Хайнц Вильман в 1975 году заявил: «Могу сказать без преувеличения, что ни до, ни после не встречал руководящих работников, которые превосходили бы Александра Дымшица… в бережном обхождении с людьми, в фундаментальности знаний и одновременно в принципиальнейшей, мудро прилагаемой партийности».

Бесспорный вклад Дымшица в подъём немецкой культуры отмечал и крупнейший переводчик и историк западной литертуры Ефим Эткинд. Когда-то Эткинд относил себя если не к ученикам Дымшица, то к его соратникам. Он уважал этого критика за глубокие познания в области германистики. Но потом их пути разошлись. Два исследователя по-разному отнеслись к идеологии советской власти в периоды хрущёвской оттепели и брежневского застоя. Из-за этого Эткинд как бы поделил Дымшица на две половины. Ему остался дорог тот Дымшиц, который был поборником и защитником немецкого искусства, и ненавистен Дымшиц, который, по его мнению, душил современную русскую литературу. В своей книге «Записки незаговорщика» он писал:

«Сразу после победы над Германией майор Дымшиц был назначен ответственным за немецкую культуру – в составе оккупационных властей он был чем-то вроде министра. Он воспользовался своими полномочиями, чтобы организовать пайки для голодавшей в ту пору интеллигенции, – об этом мне в разное время говорили писатели, актёры, художники; кроме того, он ведал субсидиями для театров, издательств, оркестров. Его роль в послевоенной Германии была в самом деле огромной; сам он позднее смеясь уверял, что исполнял обязанности Геббельса, – точнее, анти-Геббельса. Уже после ужина Вайгель подозвала Эрнста Буша и велела ему рассказать про Дымшица; Буш чуть ли не в стихах повторил её слова о Дымшице-спасителе. Мне это показалось убедительным: Эрнст Буш был живой легендой; его неповторимый баритональный бас создал песенную утопию Брехта, определившую революционную атмосферу антифашистского поколения: «Und weil der Mensch ein Mensch ist / Drum will er was zu essen, bitte sehr…» Эрнсту Бушу, как, впрочем, и Елене Вайгель, я верил безоговорочно. Значит, был и такой Дымшиц – немецкий: человек, спасший культуру Германии и деятелей этой культуры».

Кстати, не случайно многие деятели немецкой культуры уже после возвращения Дымшица в Советский Союз продолжали очень часто обращаться к нему с самыми разными просьбами. Так, в августе 1951 года председатель иностранной комиссии Союза советских писателей Григорий Владыкин, до этого работавший в Агитпропе ЦК ВКП(б), сообщил Дымшицу:

«Уважаемый Александр Львович!

Посыпаем Вам письмо руководительницы Берлинского прогрессивного театра Елены Вайгель (жены Бертольда Брехта). В письме речь идёт о статье для театрального альманаха, который выйдет в ноябре 1951 г.

Помещение в этом альманахе статьи советского автора о культурно-политическом значении и роли театра в развитии прогрессивной демократической культуры Германии и укрепления лагеря борцов за мир возможно. Если Вы согласитесь дать такую статью, то пошлите её через Иностранную Комиссию ССП СССР.

Вы, вероятно, знаете, что Е.Вайгель и Бертольд Брехт – члены Всемирного Совета Мира и деятельность их театра направлена на борьбу за мир».

(РГАЛИ, ф. 2843, оп. 1, д. 930, л. 1).

Дымшиц продолжал оставаться всем нужным.

Иные оценки стали звучать после развала Советского Союза и объединения восточной и западной Германии. Кажется, уже в конце 90-х годов венгерский режиссёр Иштван Сабо снял фильм «Taking Sides» о судьбе немецкого дирижёра Фуртвенглера, в котором роль советского комиссара, критика и цензора блестяще исполнил советский актёр Олег Табаков. По сути, Табаков сыграл Дымшица. В трактовке режиссёра и актёра Дымшиц получился чуть ли не злодеем, который убеждал немецкую интеллигенцию не столько словом, сколько маузером. Поэтому его в творческих кругах Германии якобы ненавидели.

И кто прав? Кому верить: Вольфгангу Лангхофу, Ефиму Эткинду или Иштвану Сабо?

Вячеслав ОГРЫЗКО

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.