ЗВЕРОПОДОБНЫЙ АНГЕЛ

№ 2006 / 19, 23.02.2015

Было в Москве немного свободного времени. Куда пойти? Первая мысль – в Третьяковку, но день был воскресный, и отогнал её, испугавшись большого стечения людей в эту мекку отечественной культуры. Так получилось, что вместо неё попал в Московский музей современного искусства на Петровке и нисколько не жалею о том.
Современное искусство разместилось в просторных залах на трёх этажах. На входе охрана, проход через металлоискатель. В экспозициях были представлены в основном фотографии – шестое международное фотобиеннале в Москве.
В первом зале – милый китч, свидетельство ушедшей советской эпохи, практически рисованные неестественные люди, похожие друг на друга, фотографические открытки наподобие «Привет из Крыма» или более показательная и доказательная «Привет из Колымы» 30-х годов. «Страсть к красивому» – название этой первой экспозиции, само по себе не плохо, открытки с клеймом мещанства сейчас получают некую эстетическую ценность, но в контексте всей выставки… Однако об этом позже.
Далее – документы эпохи: протоколы допросов (запомнился один, в котором обвинялся человек, содержавший коров и якобы спекулирующий их мясом), паспорта военнопленных, угнанных на работу в Германию, фотографии фас и анфас. В следующей комнате – будто гимнастические снаряды, брутальные тела, торжественные в своей красоте и плотской силе – «Фотоконфликты, фотопутешествия и фотоискушения Александра Родченко». Где-то уже выше, на этаже эдак втором, были работы по итогам этнографических экспедиций начала 20-го века: в Архангельскую губернию, Киргизию, Поволжье, ещё Бог весть куда, без сомнения, интересные сами по себе в отрыве от общего контекста, в который попали.
Вначале был интерес, любопытство, потом эмоции, которые постепенно начали складываться в целостное восприятие, концепцию, оттенившую детали. Пытаюсь вспомнить и вычленить какие-то знаковые, узловые моменты того ясного понимания всего происходящего, которое нахлынуло на меня, когда вышел на воздух свежий, на солнце, ведь на самом-то деле на всём Божьем свете Пасха была тогда. Момент этот возник даже не когда я увидел в конце коридора первого этажа ящероподобного ангела, свитого из какой-то арматуры, а в зале, где экспонировались фотоснимки из однообразной жизни скандинавской забегаловки – «Кафе Лемитц. 1968 – 1971» Андерса Петерсена. Пьяные матросы, полуобнажённые дряблые тела в татуировках, похотливые взгляды, отвратительные женщины, кулаки, сальные ляжки, морщинистые одутловатые лица, винный перегар, сигаретный кумар, эмоции и беспрестанно-беспорядочное движение. «Вот она, жизнь! В этом что-то есть» – сказал кто-то рядом, и я тоже минуту засомневался, может, действительно… Но потом понял, неправда это, с жизнью всё это и рядом не стояло, если кому-то и хочется – то это его проблема. Понял. А дальше пошло, поехало. Все эти формы «жизни» дальше стали развиваться по нарастающей, до непотребного, порочного, ведь всё это легитимировали, сказав: «жизнь». И если б я сам чуть дольше посомневался, не встряхнулся, то уже не выбраться было б, как болото, как пластилин цепко обхватывает, обволакивает навязчивые атавизмы низовой «реальности». Апофеоз – сытые, довольные лица, будто сошедшие с долларовой банкноты, американская мечта, запечатлённая в улыбке «Предвыборная кампания Джона Ф.Кеннеди», звероподобный ангел на первом этаже и следы разложения, как шлепки деформированной, размытой плоти в рамках по стенам. Залы с совершенно разнородными экспозициями объединяет одно – все они ступени, отражающие разложение, гнетущую структуру перепревшего варева, где нет ничего настоящего, ничего реального, ни чувств, ни страстей, ни красоты, ни уродства, ни добра, ни зла – ни то, ни сё, китч, серость, возведённая в абсолют и претендующая на роль застрельщика в искусстве.
Плохая картинка у меня получилась, размытая, но не она здесь важна, а ощущение. Вышел на свет Божий, рассуждать потянуло, аж страсть, о современном интеллектуализме, о его деструктивном характере. О том, что главная сейчас беда – боязнь реальности: настоящих искренних чувств, тёплых отношений и живого общения. Ограждают сейчас люди себя от всего этого, создают иллюзию различными суррогатами, а когда нет теплоты, всё вокруг разлагается, гниёт, зверь зубы скалит. Таково сейчас отчасти современное искусство, где внешний лоск начищен до блеска, и в то же время ветер песчаный гуляет, в глаза целит, где эстетизм и мастерство забило всё важное и настоящее. Нет души в нём, нет простоты. Всё уже знаемо и изведано, всем буквально пресытились, и не удовлетворяют уже простые истины, хочется чего-то новенького, новых удовольствий, новых наслаждений. Интересна религия, но тёмная вера предков нам не подходит, слишком нелепа и смешна сейчас для нас; хочется любви, но, извините, любовь как бесконечное самопожертвование, как отрицание собственного «я» ради другого человека, совершенно нам не подходит, куда милей ни к чему не обязывающий сексуализм, замешанный на контрацептивах, и т.д. и т.п. Души нет в пластмассовых манекенах, одна нелепая плотоядная агрессия пресыщенного интеллектуализма, рассчитанного на внешний эффект, – тоталитарная секта искусства. Стоит только с чем-то согласиться, что-то принять, сделать один малейший допуск, шаг навстречу: не отпустит потом ни за что, стероидами мозг затуманит, да так, что будешь жить только в его виртуальном мире и разучишься радоваться раз и навсегда. Так и хочется стать максималистом и гнать взашей торговцев унылых из храма искусства.Андрей РУДАЛЁВ
г. СЕВЕРОДВИНСК