ИНТЕРЕСНЫ ЛИ ДИССИДЕНТЫ СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ?

№ 2015 / 25, 09.07.2015

Сколько их, куда их гонят…

А.С.Пушкин

 

Честно сказать, на воспоминания Юрия Мальцева я наткнулся случайно: и «Новый Журнал» не из самых мною читаемых, и книга о Бунине, когда-то мелькнувшая передо мной, оказалась подзабытой… Воспоминания же, которые на этот раз были посвящены диссидентам, показались мне и откровенно скучными, повторяющими зады антисоветской пропаганды времён старой холодной войны, и не в меру злыми, тенденциозными по отношению ко всему советскому.

Как видно, долгое общение с Буниным не прошло бесследно: известно, как наш классик энергично проклинал и Октябрьскую революцию, и всю нашу советcкую литературу (за редкими исключениями). Но что позволено Юпитеру, то не позволено быку…

Однако Мальцев, как видно, почувствовал себя Юпитером и переквалифицировался в безоговорочного певца «в стане воинов» – наших диссидентов, прежде всего, тех, кто уехал добровольно (как сам Мальцев) или был выслан не по доброй воле. Это так называемая третья эмиграция. Как мы знаем, были среди них и честные, талантливые люди, но немало было и таких, кто уезжал не столько по идейным соображениям, а в поисках «счастья и чинов», проще же говоря, в поисках более сытой жизни. Я их не осуждаю, но и видеть в каждом диссиденте идейного борца и страдальца за счастье народное тоже не спешил бы…

Мальцев же как раз это и делает, рассказывая, что неприязнь ко всему окружающему у него самого появилась с детсадовского возраста. Фальшь он, дескать, почувствовал, когда ему пришлось участвовать в… сборе металлолома. Эта неприязнь, а проявлялась она, судя по всему, постоянно, явно носила болезненный характер, если такая обыденная процедура, как сбор металлолома, вызвала в нём психический стресс, в котором он сам видит корни своего будущего мизантропического мировоззрения… Впрочем, автор воспоминаний объясняет это более фундаментально: «Тогда, мальчиком, я, разумеется, не мог ещё понимать эти нюансы. Но, очевидно, если потом так вспоминалось, со всеми деталями, – значит, всё понимал не умом, а каким-то чувством, о котором мы мало что знаем». И заключает: «Отвращение к советскому строю, я думаю, у всех начиналось на эмоциональном, бессознательном уровне».

Диссидентство на генетическом, бессознательном уровне, надо полагать, некая высшая степень неприятия советского строя, но зачем же приписывать свою необъяснимую ипохондрию всем, кто уехал за границу? У каждого были, надо полагать, свои причины и свои чувства. Но часто и другие его суждения носят такой же обобщённый характер – порой по самым неожиданным поводам: «Вот что любопытно: все дикторы говорили в те времена фальшивыми «поставленными» голосами, как и певцы – один и тот же певец, когда пел русские народные песни, пел хорошо, но как только запевал советскую «идейную» песню, голос становился горловым, натужным, «официальным». Ложь проявлялась на физиологическом уровне».

Однако вот более серьёзный случай – «дядя Володя», который «был арестован перед войной, восемнадцатилетним студентом художественного училища, потому что невеста донесла, что он ведёт крамольный дневник. Потом она ужасно мучилась, хотела покончить с собой. Оглушительная пропаганда о «бдительности» отравляла мозг». Сюжет трагический, можно только посочувствовать, и скорее всего, он действительно не мог не повлиять на впечатлительного юношу. Но как-то об этом скороговоркой, и то лишь для того, чтобы сделать вывод об «оглушительной пропаганде» и о «бдительности», отравлявшей мозг… Мальцев приводит слова Ивана Бунина о «коммунистическом режиме и его деятельности», призванные будто бы доказать, что «низменней, лживее, злей и деспотичней этой деятельности ещё не было в человеческой истории даже в самые подлые и кровавые времена». Бунин был талантливым русским писателем, его авторитет для нас непререкаем в литературе, но это не значит, что он был так же прав во всех своих оценках, в частности, в области политики. Он искренне ненавидел советскую власть, но он знал, что бывали режимы и «злее и деспотичнее», но считал возможным говорить явную неправду, с которой Мальцев боролся с раннего детства, а тут вот оказался готов поверить своему кумиру: мол, действительно, не было… Увы, было, и много низменнее и злее. Адамович, Э.Климов, например, знали, их фильм «Иди и смотри» – тому свидетельство. Зачем же провозглашать всуе: не было хуже во всей человеческой истории? Не накликать бы снова беды! Ведь только что отметили юбилей разгрома фашизма…

Мальцев сам считает, что диссидентство – слово «противное»… «Мы никогда не пользовались этим словом, говорили: «инакомыслие», «противостояние», «сопротивление». Но, как говорил дедушка Крылов, «как ни садитесь», как ни подбирайте слова поблагозвучнее, поблагороднее, как ни пытайтесь раскрыть его изнутри, «в экзистенциальной глубине и жизненной реальности», всё равно суть его остаётся всё той же. Сколько ни говори «халва», от этого слаще не станет. Мальцев с гордостью повествует о своём первом диссидентском поступке. Он сводился к тому, что учительница музыки рассказала ему о запрещённом композиторе Бахе, а ему удалось достать ноты этого «реакционного» композитора. «Эта моя диссидентская акция оказалась нелёгкой», заключает Мальцев.

Некоторые воспоминания Мальцева связаны с войной, но и они, мягко говоря, не отличаются «экзистенциальной глубиной»: «В военные годы американцы стали слать нам свои автомашины (как, впрочем, и самолёты «Дуглас», – и многое, многое другое), чтобы советская армия передвигалась не на лошадях. Десятки тысяч прекрасных «студебеккеров» и «виллисов» заполнили улицы послевоенных советских городов. Впечатление от этого было шоковым: гигантская мощь американской экономики зримым образом предстала перед глазами. Началось стихийное «диссидентство» шофёров».

Он словно отрабатывает какой-то урок, когда вспоминает об американской помощи нам в годы войны, совершенно неуместно восхищается «гигантской мощью американской экономики», но почему-то забывает, как «тянули» наши союзники с открытием второго фронта, чтобы дождаться, когда воюющие стороны измотают друг друга и можно будет разговаривать с победителем с позиции силы… Далее он пытается убедить читателя, что в США «свободные выборы» и свободная печать», а у нас только «оглушительная советская пропаганда». В Советском Союзе одна фальшь и насилие, а там у них, на Западе, – свобода и демократия. Только чёрно-белое, и никаких нюансов.

В таком же духе и повествование о библиотеке Санкт-Петербургского университета: здесь сохранились книги, которые в других библиотеках были уже изъяты и уничтожены или отправлены в спецхран… «Чем объяснить? Недосмотром? Халатностью? Или «диссидентством»?» – задаёт вопрос сам Мальцев. «Как бы то ни было, но в первые же дни я обнаружил – с удивлением и восторгом – дореволюционное издание Полного собрания сочинений Артура Шопенгауэра. /…/. После этого я уже не мог брать в руки советские газеты и журналы. Из соображений умственной гигиены…» Такой же «непонятной накладкой», как с университетской библиотекой, было и «явление куда более масштабное, о котором почему-то никогда не говорят, хотя оно сформировало вкусы и, отчасти, даже мировоззрение целого поколения». Речь идёт о демонстрации «трофейных» фильмов в послевоенные годы. В Советский Союз были вывезены большие фонды, составленные не только из немецких, но и французских, английских, голливудских фильмов за много лет. Фильмы, которые прежде были недоступны советскому зрителю. «Скорее всего по недомыслию, стали пускать в прокат все эти фильмы», – опять предполагает автор воспоминаний. «Помню, весь день шёл в кинотеатре какой-нибудь советский фильм, разрекламированный большими афишами на улице, а внутри кинотеатра, рядом с кассой, укромно висело маленькое объявление, написанное от руки, – о том, что на последних двух сеансах, в 22 часа и в полночь, будет демонстрироваться такой-то фильм – шло иностранное название». И на этих двух сеансах зал был заполнен до отказа. Даже на полуночном сеансе, с перспективой возвращаться домой пешком в два часа ночи через весь город. «Люди приходили отключиться от постылой советской действительности, погрузиться в чужую жизнь, где человек мог существовать независимо, без вмешательства власти в его частную жизнь, идти своим путём без постоянного контроля и запретов. Все в этом были своего рода «диссидентами». Коммунистический режим был ненавидим народом», – заключает Мальцев.

Одним словом, всё наперекор, как тут не стать диссидентом! Советская власть стоит на страже, не допускает никого к западным ценностям (особенно после войны), но ему удаётся регулярно посещать сеансы с голливудскими фильмами – и какое это было счастье. Сегодня нас так обкормили этими фильмами, что мы, кажется, готовы взмолиться, чтобы посмотреть хоть один приличный отечественный фильм. Не лучше ли было подождать, остаться на своей земле, поработать на общее благо здесь – и сколько хочешь читай хоть Шопенгауэра, хоть Ницше… А то, глядишь, и до Маркса-Энгельса и Ленина созрел бы: говорят, сейчас на Западе опять мода на них растёт, время и жизнь делают своё дело, крот истории роет…

Особенно настойчиво автор статьи убеждает нас, что диссиденты внесли решающий вклад в пробуждение российского сознания и, стало быть, именно им мы должны быть благодарны за всё ценное, что произошло в России за последнее время. И ни слова не сказано, что перемены в российском сознании совершались прежде всего и больше всего не благодаря существованию диссидентов как в России, так и за её пределами, а благодаря тем, кто жил и работал вместе со своей страной, с её народом , кто не смотрел со стороны, стоя на другом берегу.

Далее читаем: «Мощная литература самиздата была явлением, не имевшим себе подобных ни в одной другой тоталитарной стране. Специфика России, где берущий перо был всегда не просто литератором, а служителем правды, совестью народа». И называются бесспорные имена Ахматовой, Бродского, Высоцкого, Гроссмана, Пастернака, Шаламова, некоторых других.

Да, среди писателей были А.Солженицын, который поневоле стал диссидентом, но он вернулся на родину и прожил свои последние годы здесь, многое переосмыслив, пытаясь дать полезные советы, «как нам обустроить Россию», помочь построить новую Россию.

Уехал за границу А.Зиновьев, но и он вернулся на родину, как только стало возможно здесь жить и работать. И он до последних дней оставался русским человеком; диссидентство как бы не прилипло к нему…

Плохо подходит слово диссидент и замечательному русскому писателю В.Максимову. Он также тосковал о родной земле и включился в общую российскую жизнь, печатался в «Правде», «Советской России». Им сказаны слова «метили в коммунизм, в Советский Союз, а попали в Россию». Точнее не скажешь, в этих словах и прозрение, и покаяние, и боль за свой народ.

Эти слова мог повторить и повторял Э.Лимонов, который сбежал из Франции, столь же благословенной страны, как и Италия (где обосновался Ю.Мальцев), хлебнувший диссидентства не меньше своих старших товарищей и также окончательно, душой и сердцем выбравший Россию…

Все они, если и были диссидентами в собственном, истинном смысле этого слова, то искупили своё заблуждение. Диссидентство было не виной их, а бедой…

Странно, что тут же выстраивается другой, куда более скромный и далеко не столь бесспорный, ряд – тех, кто, как сказано, «способствовал созреванию российского самосознания». Среди них – Бактерев, Батшев, Вахтин, Гройс, Друскин, Зиник, Левитин-Краснов, Марамзин, Нелидов, Некрич, Подъямпольский, Тимофеев, Турчин, Фёдоров, Фельштинский, Флейшман, Халиф, Шрагин, Штурман и т.д. и т.п. (Так, без имён, перечисляет их почему-то сам Мальцев). Последние, возможно, известны в своей среде как политики, диссиденты, но кто знает их как литераторов? И не больший ли внесли вклад в развитие русского самосознания многие советские писатели, которые прямой политической, тем более диссидентской деятельностью не занимались? Спросите и сегодня нашего читателя, в том числе молодого, знают ли они М.Шолохова, Л.Леонова, А.Твардовского, К.Симонова, Ю.Трифонова, Ю.Бондарева, В.Астафьева, В.Шукшина, В.Белова, Е.Носова, В.Быкова, Б.Васильева, Г.Бакланова, В.Тендрякова, А.Проханова, Ч.Айтматова, Ф.Абрамова, К.Воробьёва, М.Алексеева, В.Пикуля, В.Распутина, В.Крупина, Ю.Полякова, В.Личутина, – их ряд может быть расширен и продолжен без особого труда. И эта литература, не меньше, чем альтернативная, «мощная» литература самиздата, созданная диссидентами, способствовала воспитанию нашего соотечественника, его благородства и гуманизма, литература совестких писателей никак не меньше способна доставить честь любой культурной стране. Однако, почему же о ней у Мальцева не сказано ни слова – как будто её вообще не существовало? Между тем без этой большой и талантливой части нашей словесности наша русская литература, говоря словами А.Платонова, не полная… И попытки справить «поминки» по советской литературе и восхвалять лишь литературу русского зарубежья, как показало время, несостоятельны.

Но вот, в свою очередь, Ю.Мальцев пишет с сожалением, что советские диссиденты сегодня мало интересны современным гражданам России. Горькая правда, но дело тут не в потере исторической памяти, как считает автор воспоминаний, а в том, что, говоря словами классика, слишком далеки они от нашего народа, его насущных нужд, от России.

 Вячеслав САВАТЕЕВ

 

---

Юрий Мальцев. По уголкам памяти. О диссидентстве и советской жизни. // «Новый Журнал». Нью-Йорк. № 279. 2015.