КАК ПИСАТЕЛЬ ОКАЗАЛСЯ МИНИСТРОМ КУЛЬТУРЫ

№ 2015 / 30, 02.09.2015

«Литературная Россия» только что выпустила двухтомник воспоминаний известного туркменского писателя Рахима Эсенова. Предлагаем вниманию читателей фрагмент из этой интереснейшей книги.

11И вот я – министр. Откровенно говоря, меня такое назначение не радовало, поскольку я знал, что это – гроб моему творчеству, во всяком случае, точно не стимул литературной работе. Но чувство долга и ответственности обязывали. Такой «подбор кадров» ничего полезного не приносит – это плод равнодушия и казёнщины тех, по чьей воле вершится кадровая политика, решаются человеческие судьбы. Насильно мил не будешь. Какой прок от работы, исполняемой против воли? Тем не менее, надо браться за дело – отступать было некуда.

Система министерства культуры со всеми его районными, областными и республиканскими организациями и учреждениями – крупная махина, с библиотеками и музеями, театрами и филармониями, клубами и коллективами художественной самодеятельности, учебными заведениями, памятниками старины, разбросанными по всей огромной территории республики. Но самое главное в этой громадине – конечно, люди, творческие коллективы, которые вдыхают в неё жизнь.

Министр культуры, насколько я понимаю, должен быть универсалом, всесторонне развитой личностью, разбирающейся в экономике, финансах, строительстве, не говоря уж о литературе, в частности, драматургии, искусстве, хоть в музыкальном, хоть в изобразительном, словом – в культуре, этой сокровищнице знаний, выработанных трудом, накопленных наукой и духовной жизнью людей. Культура – душа народа, стремящаяся к совершенству, она настолько многолика, что её влияние на человека не всегда различимо на первый взгляд. Когда на сцене, телеэкране мы смотрим ту или иную программу, будь то концерт или спектакль, – это конечный итог титанической работы, проделанной творческим коллективом. Восхищаясь мастерством и обаянием «звёзд», едва ли мы задумываемся, что они не вечны и кто-то завтра придёт им на смену. В этом и есть наша задача, чтобы на небосклоне национальной культуры рождались новые звёзды…

Как же чувствовал я себя в новой, несколько необычной роли? Одно дело понимать, что предстоит делать, другое – как это осуществить. Когда, скажем, обсуждалась очередная пьеса – при министерстве функционировал художественный совет во главе с одним из моих заместителей – или спектакль, принимался праздничный концерт, я, как говорится, был на коне. Здесь я мог выразить своё мнение, поспорить, принять или отвергнуть, что предлагает автор или режиссёр. Но когда приходила очередь решать финансовые вопросы или строительные, для меня это было сущее наказание.

Конечно, очень важно, кто с тобой рядом, что это за люди, каков их профессиональный уровень, их деловые и человеческие достоинства. Приступая к работе в новом качестве, я считал, что следует поначалу присмотреться к кадрам, занятым в системе, прежде всего в самом министерстве. Я не был сторонником разгонять старых сотрудников лишь потому, что они работали при прежнем министре, а такая практика, к сожалению, существовала всегда, и от неё было больше вреда, нежели пользы. Наоборот, я собирался опираться на прежние кадры, на их богатый опыт, знания, умение работать с людьми… Не помню автора, но кто-то из древних изрёк, что нет ничего драгоценнее умного человека, богатого знаниями, и нет ничего хуже спесивца, эгоиста, пекущегося лишь о собственном благе, и нет ничего прекраснее украшения стыда и совестливости. Совет мудреца – разумное мерило, с ним руководителю следует подходить к своим обязанностям, к своим коллегам, с которыми он вершит одно благородное дело. Ещё Белинский сказал, что мерилом для художника должны быть идея, содержание и творческий разум.

22Многих работников культуры, особенно драматургов, артистов, музыкантов, композиторов, художников и других, я знал ещё до прихода в министерство, поддерживал с ними контакты, были среди них и друзья, и личности, чьё творческое лицо мне было знакомо. Я был далёк от чиновников, приводивших в движение эту бюрократическую машину, порою создававших «климат» в аппарате.

А каков он был, этот «климат»? Его во многом определял министр и ближайшие помощники, с коими я проработал что-то около четырёх лет и вынес определённые впечатления, которые могут быть порою и субъективными. Моей первой опорой и ближайшей помощницей стала Софья Довлетовна Курбанклычева, заместитель министра, курировавшая все творческие коллективы, профессионал, глубоко знавшая дело и людей. Выпускница ГИТИСа, прошедшая школу в аппарате комсомола и ЦК партии. Я во многом полагался на неё, доверял ей.

В памяти засели слова Айи Алтыевны Карлиевой, заведовавшей отделом культуры ЦК КПТ: «Софья Довлетовна была одна из тех, кто объективно, по-товарищески относилась к вам и к вашей деятельности. Ничего плохого, кроме хорошего, о вас она не говорила…». Зато нашлись такие, что с предвзятостью встретили моё назначение, для коих мой приход в министерство не был запланирован, в министры они прочили «своего человека», давно рвавшегося на эту должность. И в аппарате министерства, насколько я смутно догадывался, сформировалась активно действующая группа, которая министром видела человека из своего окружения, драматурга, чьи пьесы ставились в театрах республики, а не пришельца, тем более «журналиста, вчерашнего корреспондента», не театрального деятеля и даже не музыканта. Возможно, в этих суждениях был некий резон – так я считаю сегодня. Но тогда я думал несколько иначе, и мне хотелось искоренить пороки, въевшиеся в поры этой системы, с которыми, как мне казалось, смирились все, включая и руководство республики.

Червоточина глубоко проникла в организм аппарата министерства, и «короед» в лице Владимира Степановича Мазаева долгие годы занимал должность первого заместителя министра. В его обязанности входили финансы и строительство, он курировал также мастерские художественного фонда, его хозяйственные и финансовые дела, в которых он, надо сказать, разбирался. Однако он был малообразованным, весьма ограниченным человеком, не прочитавшим ни одной книги туркменского или любого советского автора, не просмотревший ни одного спектакля, так как не знал туркменского языка, хотя всю жизнь прожил в Туркмении.

В министерстве издавна, пожалуй, с тех пор, как там появился Мазаев,  укоренился порочный обычай – взимание «оброка натурой». Любой работник, направляющийся в командировку в Москву или в какой-то другой город России, перед отъездом был обязан непременно зайти к Мазаеву: получить заказ, что привезти ему из дефицитных в ту пору продуктов, будь то конфеты или кондитерские изделия и, конечно, копчёная колбаса. Товары доставлялись исправно и вручались Мазаеву как… подарок. И так с каждого отъезжающего. А командировку с разрешения Мазаева мог получить любой сотрудник системы, порою по личным делам, без всякой служебной необходимости, лишь бы по возвращении он расплатился с «благодетелем». Нередко Мазаев действовал вкупе с другим вымогателем, своим дружком, начальником отдела кадров Халиковым, до определённого времени имевшим клановое влияние на преподавателей, руководство культурно-просветительного техникума и института культуры.

Не совсем чистоплотными были и отношения Мазаева с руководством художественного фонда, но, как говорится, не пойман – не вор. Особенно это проявилось на 60-летие Мазаева. Администрация, партийная и профсоюзная организации подготовили юбилейное собрание с застольем, и, разумеется, со скромным подарком. Однако юбиляра мы днём с огнём не могли отыскать, хотя он знал о наших приготовлениях. Вернее, он всё время находился дома, но дверь квартиры держал взаперти и вход разрешал только по предварительной договорённости, по телефону или письменно, чаще всего через супругу и исключительно сотрудникам мастерских художественного фонда и бюро ритуальных услуг, то есть тем, кто открывал двери… ногами, ибо руки у них были заняты подарками, чего не могли позволить себе сотрудники министерства, живущие на зарплате.

Под стать первому заместителю министра был и Халиков, начальник отдела кадров, за которым водились не только вымогательство, взяточничество, но и превышение своей власти и другие неблаговидные дела. Это был хищный, развратный тип, поднаторевший на взятках с родителей абитуриентов, поступавших в учебные заведения нашего министерства, не брезговал он и мздой за выбитые у преподавателей оценки за «сданные» нерадивыми студентами экзамены и зачёты. Поговаривали, что Халиков даже принуждал к сожительству девушек, не сдавших вступительные экзамены или отчисленных из учебного заведения за неуспеваемость.

Конечно, предъявить такие тяжкие обвинения двум крупным фигурам министерства – дело нелёгкое, нужны веские доказательства. Но я был твёрдо убеждён, что дыма без огня не бывает. Как-то в приватной беседе мой предшественник, бывший министр Х. Дурдыев подтвердил, что до него тоже доходили сигналы о нечистоплотности названных руководителей. Осторожная беседа, как говорится, вокруг да около, с Мазаевым, а затем и с Халиковым укрепили во мне веру, что слухи о них не совсем беспочвенны. Тем более, помимо анонимок в адрес министерства, а также других республиканских органов, поступали жалобы и письма потерпевших, от которых отмахивались, считая, их авторов «обиженными», чьи дети не смогли поступить в то или иное учебное заведение. Словом, никого это не тревожило. Руководство всё устраивало: тишь да гладь. Зачем выносить сор из избы?..

Вся эта история почему-то напомнила довоенный рассказ моей бабушки, дочери известного на Мангышлаке ишана. Она, как и многие её сверстницы, посещала аульный мекдеп, где молла преподавал им уроки арабской грамоты и, конечно, обучал их сурам Корана.

– Мы любили своего старенького моллу, – вспоминала она. – Он был добрый… Жена у него умерла, дети погибли, не вернулись с путины… Жалея своего учителя, девочки украдкой приносили ему всякую еду. Я же носила ему  горячие, только что с жару, боурсаки. Он всякий раз принимал мой подарок со слезами на глазах и тут же съедал, пока не остыли.

Вспомнив свою бабушку, я невольно сравнил, насколько те девчушки нравственнее любителей командировок на халяву и их корыстолюбивых благодетелей, легко поступающихся честью и совестью. Какая между ними дистанция – огромного размера!

Как-то на одной незапланированной встрече с Переудиным, вторым секретарём ЦК (перед Моллаевой я старался серьёзных проблем не ставить – бесполезно, она ничего не решала), он, формы ради, поинтересовался делами министерства, и я, пользуясь случаем, коротко поведал о своих заботах, нерешённых проблемах, не забыв упомянуть о недостойном поведении уже названных мною товарищей. Реакция партийного босса на мою откровенность была более чем странной.

– Вы, насколько нам известно, всё ещё чувствуете себя собкором (газеты «Правда». – ред.), – без обиняков заявил он, – вы видите только плохое, отрицательное. Покритиковать хочется, сказать, что всё до вас в министерстве было скверно, неладно… Мы не близоруки, сами специалисты с образованием, и судим о том, что глубоко знаем. А не знаем, так нам подсказывает ЦК КПСС… (Переудин повторял зады секретаря ЦК по сельскому хозяйству П. С. Долгова, болезненно прореагировавшего на мою статью «Ключи от урожая», дескать, мы специалисты и проблемы села знаем лучше журналистов, «сами с усами»). Со мной солидарен и товарищ Гапуров. До нас доходят сигналы, и они больше о вашем излишнем самомнении. Вы, говорят, недовольны своим назначением, и ведёте себя, как Наполеон: пришёл, увидел, победил…

Переудин был не только тенденциозен, но и голословен – в доказательство он не привёл ни одного факта, по сути, пересказывая Гапурова, который осуждал меня за то, что я, уйдя из «Правды», продолжаю выступать на её страницах.  Действительно, я не прерывал связи с газетой до тех пор, пока мне их не запретили официально. Переудин же произвёл на меня впечатление человека недалёкого, с провинциальным мышлением (и такого удостоили чести работать в аппарате ЦК КПСС на ответственной должности!). До встречи с ним я был о нём более высокого мнения. О таких, как он, мой коллега Василий Субботин – справедливо оценив «крестьянина, хозяина земли, хорошо знающего своё дело», – метко заметил: «полуинтеллигент, нахватавшийся кое-каких знаний, обо всём на свете судящий и рядящий, – нетерпим!».

Впечатлением от встречи с Переудиным я поделился со своим старым университетским приятелем Юрием Леонидовичем Киреевым, заведующим одного из отделов ЦК, чиновником со стажем, человеком несколько критического ума, наблюдательным.

– Дружище, запомни раз и навсегда – доверительным тоном сказал Юрий, – начальство не любит сложных, хотя и важных проблем, которые следовало бы решить безотлагательно. Для них это – головная боль. Оно предпочитает заниматься, ну, таким вопросом, который можно решить по телефону, по вертушке, в твоём же присутствии… Гора с плеч, ты доволен – вопрос решён без проволочки, а главное, ублаготворено оно, начальство. При этом чиновник доволен собой, рисуется, что сумел показать свою «деловитость», властность что ли… Переудин мой отдел курирует, изучил его… Вообще, старина, совет мой: не высовывайся, если хочешь на министерском посту удержаться.

Со временем я убедился, что в республике проблемы культуры почти никого не волнуют, даже тех, кто должен быть заинтересован в её развитии. Известно, что культура – это кладезь богатств, достижений человеческого общества во всех сферах жизни. Но разве возможно их множить, если к культуре подходить потребительски, подсчитывая, какая сумма заработана или затрачена на постановку спектакля или организацию концерта… У руководителей же республики на первом плане – хлопок. Иные даже до цинизма откровенны: «за невыполнение плана по хлопку с работы изгонят, могут даже партбилета лишить, а за культуру лишь пожурят, самое худшее – выговор схлопочешь». Видно, подобное отношение к культуре послужило поводом для рождения  некогда ходячего анекдота. Говорят, правительство Армении настаивало перед Союзным правительством о создании в республике Министерства морского флота. «Зачем оно вам? У вас же нет моря», – «В Туркмении вон культуры вовсе нет, а Министерство культуры есть». И грех, и смех, но смех-то – сквозь слёзы…

Рахим ЭСЕНОВ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.