МАЛЕНЬКИЙ ЧЕЛОВЕК С ОГРОМНЫМИ КРЫЛЬЯМИ

№ 2015 / 31, 10.09.2015

    Первая наша встреча произошла осенью 1988 года в Ленинграде.

    Я приехал на фестиваль «параллельного» кино по приглашению Игоря Алейникова, основателя «параллельного» кино. Фестиваль проходил под эгидой Союза кинематографистов Ленинграда. На улице было сыро и серо. Я безумно нервничал как в ожидании показа, так и в ожидании обсуждения. Там многие говорили, но тёплого и дружеского общения единомышленников не получилось. Из Ленинграда я увёз в тот раз только одно знакомство – Игоря Савостина.

    Тот «параллельный» кинофестиваль сильно смазан в моей памяти. Какая-то сумятица. Я показывал «Большой сон – большая жизнь». Много ожиданий. Бесконечные разговоры, но больше – пустые. Интервью с какими-то журналистами, задающими вопросы типа «почему вы отказались от официального кинематографа». Я-то не отказывался, я просто делал то, чего требовала моя душа. И вот появился Игорь Савостин, шагнул ко мне из гудящей толпы и заговорил так, словно успокаивал меня. Он сказал, что хочет организовать в Калининграде фестиваль альтернативного кино. Мне казалось, что Игорь волновался, его голос слегка дрожал. Совсем не помню, как он выглядел в тот день. Кажется, он был с короткой стрижкой, лысеющий, в пиджаке поверх свитера. Я с готовностью принял его приглашение.

    С Игорем мы регулярно созванивались.

    Весной 1989 года состоялся фестиваль альтернативного кино в Калининграде. Съехались «звёзды» подпольного кинематографа: Борис Юхананов, Евгений Чорба, Роман Смирнов, Сергей Добротворский…

    Игорь встретил меня на вокзале и сразу повёз в видеоцентр, который был сердцем и мозгом фестиваля. Площадок для показов было много: клубы, кафе, кинотеатры. Каким образом Игорь смог организовать всё это, я не понимаю. Правда, публика не везде ждала нас. Так, например, в кафе, никто вообще не знал, что предстоят какие-то арт-хаусные показы, туда шли провести время в своё удовольствие, а тут вдруг появлялся некто и начинал рассказывать что-то о своём творчестве, после чего демонстрировал это творчество на экране телевизора. Ориентироваться приходилось на месте: что имеет смысл показывать, а что лучше не включать. Помню, как зрители в кафе «притухли» на показе моих фильмов. Они перестали есть и пить, пытаясь ухватить нить фильма. Я поставил для начала «Дом», потому что он хоть чем-то напоминал сюжетное кино, там были убийства, бдительный инспектор и, конечно, секс. Потом я показал «Большой сон». На этом закончил, пожалел собравшихся… Но начался мой марафон в первый вечер в видеоцентре.

    Я бродил по коридору, слыша за спиной чьи-то негромкие голоса: «Это тот, который снял “Большой сон”. Говорят, у него есть какой-то странный фильм “Дом”…» У меня была тяжелейшая полоса в то время, чёрная полоса. Сплошная трясина, а не полоса. На фестиваль я привёз не только «Сон» и «Дом». Главным на тот день был фильм «Пересилие». Я в прямом смысле слова выблевал этот фильм, начав его со сцены умирания главного героя в грязной ванной. Эту роль я исполнил сам. И сцена такая действительно имела место. Весь фильм – своего рода реконструкция реальный событий. Впрочем, реконструировать особенно нечего было. Я перемежал сцены из моих прошлых неполучившихся фильмов с новыми, специально снятыми сценами. И я говорил о себе, даже не говорил, а кричал. Мне казалось, что жизнь моя кончена. Перед показом «Пересилия» я так и сказал, что это, мол, мой последний фильм.

    Зал слушал меня в глубоком молчании. То было первое настоящее внимание ко мне. Собравшиеся в киноцентре зрители были элитой интеллигенции Калининграда. О такой публике, взыскательной и одновременно открытой для всего нового, можно только мечтать. Когда фильм начался, я вышел из зала. Не люблю смотреть самого себя. Медленно шагая туда-сюда по коридору, я подумал, что познал славу. Она ведь, эта слава, не обязательно должна быть мировой, с толпами ошалевших поклонников, букетами цветов и любовными письмами. Её качество не меняется от количества. Голова может закружиться в любой момент: на первой ступеньке лестницы или на последней. Я поставил ногу на первую ступеньку. Дальше можно было не подниматься.

    Эту славу мне подарил Игорь Савостин. Он пригласил многих, но полюбил именно меня. Его любовь была по-настоящему нежной, трогательной. Как-то раз я спросил его, что он думает о моих фильмах, и он привёз мне большую статью (рукописную), и она показалась мне поэтической поэмой, а не критической статьёй. Я не понял ровным счётом ничего. Я бы даже сказал, что там не было ничего ни обо мне, ни о моих фильмах, но там было нечто иное. Там был уголок Игоря Савостина, выделенный из большого мира Игоря Савостина, и этот уголок жил целиком красками моих фильмов. Эта статья была про внутренний мир Игоря, но нет сомнений, что она не появилась бы, не будь меня. Он посмотрел мои фильмы и увидел там то, что позволило ему сотворить что-то своё, устроить настоящий фейерверк из слов и чувств. Игорь творил себя.

    Я понял это гораздо позже. Понял, когда он делился своими впечатлениями о фильме Дерека Джармена, который был снят и на видео, и на кино. Эта несочетаемость, этот почти непрофессионализм привёл Игоря в восторг. Он говорил о фильме долго и безостановочно. Не погрешу против истины, сказав, что более увлечённой речи мне не доводилось слышать никогда. Но я не смог бы передать ничего из его слов. Он говорил, а я думал, что это настоящий бред, что он выдумывает свои впечатления, импровизирует, сочиняет на ходу своё произведение под названием «Впечатления». А потом вспомнил, как он говорил мне про меня: он видел то, чего не видел я в себе. Он видел, вероятно, гораздо шире, чем видел автор, прикованный к своим личным переживаниям и не способный оторваться от них…

    В те годы мы жили видеокассетами. В восьмидесятые годы они дорого стоили. Очень дорого. В Москве, в центральном видеосалоне на Арбате, клиентам выдавали кассеты на прокат, предварительно заполнив анкету, где указывались не только паспортные данные, но и модель видеомагнитофона (владельца светских видеомагнитофонов кассеты не выдавались, дабы они не повредились). Я отправлял Игорю кассеты со всеми моими фильмами. Разумеется, нельзя называть словом «фильм» то, что я делал тогда, дорвавшись до видеокамеры. Но Игорю мои видео нравились почему-то больше, чем то, что я снимал на киноплёнку.

    Ещё несколько слов о его добрых чувствах ко мне.

    Я слепил фильм под названием «Потуги на любовь», где был эпизод с текстом письма о любви: «Когда ты получишь это письмо, я буду уже далеко»… Пока звучало это письмо, в кадре была моя жена со своей подругой и своим младшим братом. Они бродили по полю, позади гуляли лошади, ветер трепал золотистые волосы моей жены. Признаюсь, письмо не адресовалось никому. То был просто выброс чувств. Но Игорь почему-то решил, что письмо предназначалось ему. Мне об этом рассказал кто-то из наших общих знакомых, вернувшихся из Калининграда: «Игорь убеждён, что письмо ты написал ему!»

    Вот такая случается любовь. Вспоминаю об этом с приятной грустью и с сожалением, что не придал этому значения в то время. Я жил слишком внутри себя. Любовь и поклонение принимал как должное. Теперь уж нет Игоря. Невозможно пожать его руку, невозможно сдвинуть с ним рюмки, невозможно восхититься чем-то вместе, невозможно искренне поговорить о кино, наслаждаясь разговором, как наслаждаются вкусным вином. В то время рядом со мной было много людей, беззаветно преданных киноискусству. Боря Юхананов внушал мне, усевшись у меня за спиной: «Смотри всё подряд. Смотри без разбору. Напитывайся этим». А Женя Чорба повстречался мне снова, когда я учился во ВГИКе; Женя носился из одного просмотрового зала в другой. Он не учился там, он просто смотрел кино. Точно так стал бегать и я, потому что надо было наполниться кинофильмами, сделать кино своей душой.

    С Игорем Савостиным мы оказались на одной волне. Мы искали новое, не отказываясь от прежнего. Но только в кино. Литературу мы не трогали вовсе. Почему-то. Хотя я уже тогда много уделял времени писательству. Разумеется, до профессионального уровня мне было далеко, как, собственно, и в кино, но с кинокамерой я управлялся легче, я ней сроднился. Возможно, это чувствовал Игорь. Он знал, что в кино я готов пойти на всё, там для меня не существовало ограничений. Мою литературу он видел только как составную часть моих фильмов. Он даже сказал мне однажды: «У тебя текст живёт своей жизнью, а изображение – своей, они у тебя в разных плоскостях». Он уловил суть.

    Однажды, когда он был в Москве, я привлёк его к участию в фильме с дурацким названием «Програлизм-Фактор». Видео – поэтому неограниченное время. Не получилось что-то – можно без сожаления стереть. Я экспериментировал в те дни с актёрской импровизацией. По сути, это были актёрские этюды: каждому персонажу я ставил свою задачу, не объявляя общего замысла сцены. Вполне себе студенческие этюды, но с большой долей эротики, чего не допустило бы ни одно театральное училище. Вот к такому этюду я и привлёк Игоря. С эротикой там ничего не получилось, девушка смутилась и в первую же минуту выскользнула из постели. В общем – брак. Но Игорь остался на видео. На память. Слышен его голос, видна мимика. И ещё я попросил его прочитать мой текст про Христа: «Иисус был страшен…» Он пробежал по нему глазами, сделал несколько поправок и начал читать. Я нацепил на Игоря парик. Так что есть кадры, где Игорь Савостин лохмат, как американский хиппи…

    К сожалению, так получилось, что в нашем общении всё внимание было акцентировано на мне (мой эгоцентризм тех лет), поэтому я ничего не знал про Игоря. Много позже, уже после его смерти я обнаружил, что он был замечательным актёром, режиссёром, филологом, преподавал на филологическом факультете Калининградского госуниверситета, читал лекции и вёл занятия в театральной студии. Рассказывают, что его лекции о кинематографе были настоящим событием в культурной жизни Калининграда. Я же думал, что он – критик. Понимаете, какое это горе и сколько я потерял?! Общаясь с Игорем, я совершенно не знал его! Рядом со мной находился талантливейший человек, про которого я ничего не знал! Быть может, это стало одной из тех крупинок равнодушия, собравшихся в пирамиду, с вершины которой Игорь Савостин скатился однажды в пасть смерти.

    В стране происходили всевозможные перемены, усердно давила горбачёвская перестройка. Народ верил, что перемены – к лучшему, но мне казалось, что жизнь понемногу увядала, Советский Союз катился в какой-то овраг. Я к тому времени бросил работу в Министерстве Внешней Торговли и устроился фотографом в Московском Академическом Хореографическом Училище. Эта работа давала мне массу свободного времени, и я мог посвятить себя моему кино. Разумеется, я фотографировал. Фотографий у меня скопилось много, но не все интересные.

    Осенью 1989 года Игорь попросил меня переслать ему несколько моих фоторабот, чтобы опубликовать их в газете «Калининградский комсомолец». Этот номер (суббота, 14 октября, № 41) до сих пор хранится у меня. Признаюсь, публикация фотографий в газете стала для меня большим событием. Целая полоса! Я словно шагнул в какое-то новое пространство. Игорь радовался. Он получал огромное удовольствие от того, что помогал кому-то.

    Мы с женой дважды отдыхали в Калининграде. В первый наш приезд мы остановились в Зеленоградске. Игорь приехал навестить нас, принёс две бутылки портвейна. Сидели в тесном дощатом домике и разговаривали, за стенами выл ветер и шумел дождь. Игорь возил нас куда-то, что-то показывал. Возможно, тогда и зародилась у него идея с моими фотографиями, потому что он заставил меня познакомиться с кем-то из «Калининградского комсомольца» (не помню, с кем именно и где мы встречались: то ли в редакции, то ли на какой-то квартире). Игорь был неугомонный.

    Во второй наш приезд в Калининград мы с женой остановились у Игоря дома. Он выделил нам комнату. Мне почему-то кажется, что в комнате не было ничего, кроме кровати и книг вдоль стен. Наверняка там стоял письменный стол, стулья, но они стёрлись из памяти. Остались только кровать (для сна) и стены книг. Книги, книги, книги. Много о русской культуре, о русском языке… В то лето он вывозил нас на дачу. Надо сказать, что дачный отдых выдался тяжёлым, с чрезмерными возлияниями. И это оставило тягостные чувства. Там гостил ещё кто-то из его близких друзей. И котёнок был, которого Игорь спас. Он рассказывал, что этот крохотный пушистый комочек проглотил с голодухи кусок рыбы с костью и эта кость застряла в его желудке. Она торчала так, что её было видно под шерстью; затем началось нагноение, кончик кости прорвал кожу котёнка. Тогда Игорь просто выдернул эту кость, как иглу, из несчастного животного. «И он выздоровел», – улыбался Савостин, показывая нам котёнка.

    В то лето он позвал нас в свой видеоцентр. Я пишу, что это «его» видеоцентр, потому что он, конечно, был его душой, хотя наверняка не только его силы были вовлечены в создание этого центра. Игорь бы не в духе, что-то давило на него. Он предложил нам посмотреть какой-нибудь фильм. Мы сели в отдельной комнате. Он включил фильм, а сам и ушёл в другой кабинет. Какое-то время мы смотрели, но фильм, видимо, не понравился, и мы отправились искать Игоря, открывая все двери поочерёдно. Нашли. Он грустно посмотрел на нас. На экране крутилось что-то типа Тинто Брасса. «А я вот порнуху смотрю», – грустно сказал он. Он не рисовался, не пытался спрятаться за фактом, он просто смотрел порно. Я хорошо понимаю его: когда меня начинает глодать усталость от навалившейся пустоты, усталость от изумительных фильмов, ставших классикой (нельзя же смотреть их по сто раз), я включаю красивую (именно красивую) порнографию. Она предельно честна и не предназначена для размышлений. Она восхищает и возбуждает своей простотой. Она гипнотизирует линиями голых тел, её физиологичность пробуждает во мне мысли о безбрежном космосе, её разнообразное однообразие поражает…

    Мы сидели в просмотровом зале видеоцентра и о чём-то беседовали. Через несколько минут кто-то позвонил в дверь. Игорь открыл, поговорил с кем-то и вернулся. «Твои поклонницы, – соврал он. – Спрашивали, когда можно посмотреть твои фильмы». Он хотел сделать мне приятное. Я сделал вид, что поверил. Меня тронула его наивная ложь.

    В 1990 году Игорь дал интервью «Митиному журналу», речь шла о «параллельном» кино. Там было несколько слов и про меня: «Год назад, когда он снимал на восьмимиллиметровую плёнку, он ненавидел этот мир. Он создавал жуткий, страшный, корявый, скрежещущий, железистый, ржавый какой-то, мерзкий мир. Но вот он взял в руки видеокамеру – и мир обрёл у него влажность какую-то, дыхание… и он полюбил этот мир. И два его фильма этого фестиваля – «О чувствах и заботах» и «Потуги на любовь» – это очень красивые эротические фильмы (он их, кстати, очень порезал и всю эротику убрал), это мир, в котором человек чувствует себя очень легко. И, может быть, в этом спасение». Оказывается, Игорю в начала нашего знакомства казалось, что я ненавидел жизнь…

    В тот же год меня пригласили в Ригу, в их видеоцентр, чтобы подписать договор о прокате моих фильмов. Узнав об этом, Савостин примчался туда, чтобы повидаться. Как только я разобрался с официальными делами, Игорь повёл меня с женой в русский театр. Он не мог удовлетвориться лишь тем, что познакомил нас с некоторыми актёрами, он повёл нас гулять по Риге, а потом мы отправились на спектакль (что-то по Бергману). «Смотрите внимательно», – шепнул нам Игорь в какой-то момент. Мы навострили глаза и уши. Сцена накалялась, голоса актёров повышались, а потом внезапно свет погас и после некоторой паузы в темноте, разрываемой вспышками молнии, появились две обнажённые фигуры, обнимавшие друг друга. Когда вспышки прекратились и вновь нас объяла тьма, я почему-то подумал, что Игорь имеет к этой сцене какое-то отношение…

    В последний раз я видел Игоря, когда он приезжал на семинар в Москву. Мне кажется, что он жил у нас в те дни, но появлялся только вечером. Много рассказывал про фильмы. Поглядывая на вино, он очень трогательно бормотал: «Мне нельзя, я обещал мамочке вести себя хорошо». Я думал, что это шутка, но он, наверное, и впрямь обещал маме вести себя хорошо.

    Савостин был окружён множеством людей, но я остро чувствовал его одиночество. Каждый человек живёт сам по себе, даже если есть соратники, друзья, помощники. От одиночества никуда не деться, от него можно только прятаться. Кто-то прячется в работе, кто-то – в шумных компаниях, кто-то в – в алкоголизме. В творчестве люди заняты идеями, пытаются выразить их, превратить в реальное дело, но нередко идеи остаются в утробе души. Иногда – до конца жизни. Мне кажется, что Игорь свою главную идею так и не выносил, она так и осталась в нём зародышем. Он прилагал все свои силы, чтобы сделать мир интереснее, но обессилел, не родил свою главную идею. Возможно, он и сам не успел родиться до конца.

    Режиссёр Альберт Михайлов написал: «Когда в коллектив приходят такие умницы, как Игорь Савостин, Валентин Егоров, Владимир Сухов, Елена Кайданова, Сергей Кузьмин, Эдуард Войтехович, Марина Солодовникова, Валерий Анискевич, Александр Смирнов, энциклопедически образованные, думающие, талантливые, этого достаточно, чтобы стихийно возник реактор, распираемый безумными идеями. Хватало одного лишь их присутствия, чтобы в театре воцарился дух высокой культуры, интеллигентности, требовательности к себе, желания творить и экспериментировать».

     Пётр Старцев: «Мама говорила, что одни из самых тонких спектаклей ставил именно Савостин. Причём, не только в Калининграде. Да, большое видится на расстоянии. Когда все были живы, он даже попадал в анекдоты. Так же, как все, кто был причастен к празднику под названием Литературный театр. К празднику, в котором выросли все мы… Однажды, незадолго до того, как его не стало, я увидел Савостина на Комсомольской. Его переводил через дорогу молодой парень. Перевёл, и ушёл. А он побрёл в сторону своего дома. Я не знал, как далеко тогда у него всё зашло. Я просто окликнул его. Он не обернулся. Ещё раз. Ноль внимания. Я не проявил настойчивости, и пошёл своей дорогой. Успокаивал себя тем, что до его дома – никаких дорог, лишь два двора. Должен ли я был идти за ним? Мог ли я что-то сделать? Не знаю. До дома он дошёл. Ничего не случилось. Вернее, то, что случилось, происходило с ним уже давно. Он прожил ещё какое-то количество месяцев. Его хоронил друг. Наверное, единственный… А потом я думал: это мы, молодые конца XX-начала XXI века прохлопали его. Отпустили ТУДА своим безразличием. А может быть, нет?»

    Игорь Савостин умер 23 июля 2005 года в Калининграде.

    Жутковато думать, что я не могу рассказать больше нечего про этого замечательного человека, так и не сумевшего расправить свои огромные крылья для большого полёта. Но всё-таки я окунулся с помощью этих воспоминаний в прошлое и удивился, насколько насыщенной была наша жизнь. Игорь был неотъемлемой часть той интересной жизни.

 

 Андрей ВЕТЕР-НЕФЁДОВ