ИСТОРИЯ: ПОЭТ ПОД ПУЛЯМИ

№ 2001 / 8, 23.02.2015

1 марта 1829 года Московский пехотный полк, в котором служил рядовой Александр Полежаев, получил предписание отправиться на Кавказ. Причиной передислокации явилась просьба командующего Кавказским корпусом генерала И.Ф. Паскевича об усилении военного присутствия России на южном фланге, направленная Николаю I в связи убийством в Тегеране российского посла А.С. Грибоедова. После необходимой подготовки к походу полк в течение трёх месяцев прошёл на марше города Брянск, Орёл, Воронеж, Новочеркасск, Ставрополь, остановившись в районе Пятигорска.

    В январе 1830 года на Северном Кавказе активизировалось религиозно-националистическое движение чеченских и дагестанских мусульман, в связи с чем Московский полк получил приказ выдвинуться в район Северного Дагестана — к крепости Внезапной и станицам Моздокского уезда. 7 мая того же года “московцы” прибыли в крепость Грозную — форпост Русской армии на мятежном Кавказе. Вскоре батальону, где служил поэт, пришлось участвовать в боевых операциях под аулами Эрпели и Гимры — в составе сводного отряда под командованием генерала Р.Ф. Розена. Возвратившись в Грозную, Полежаев пишет поэму “Эрпели”, в которой с документальной точностью отразились его первые впечатления об увиденном. Вскоре, как и многие его боевые товарищи, он заболевает холерой (это та самая знаменитая эпидемия, что приковала Пушкина к Болдину после его помолвки с Н.Н. Гончаровой), но судьба милостиво даёт ему шанс умереть либо от пуль горцев, либо от чахотки… Новое произведение поэта быстро получило известность — сначала на Кавказе, потом в Москве и Петербурге. Читателей подкупала реалистическая, почти журналистская достоверность описываемых поэтом событий, не свойственная предшествующим произведениям на кавказскую тему: “Уже осталося за нами / Довольно русских крепостей, / В которых рядом с кунаками / Живут семейства егерей, / Или, скажу яснее, роты / Линейной егерской пехоты / Из сорок третьего полка. / Уж наши воины слегка / Болтать учились по-чеченски…”

    Вспоминая об усмирении буйного Кавказа генералом А.П. Ермоловым, Полежаев пишет: “Итак, кавказские герои / В косматых шапках и плащах, / Оставя нехотя в горах / Набеги, кражи и разбои, / Свою насильственную лень / Трудом домашним заменили / И кукурузу и ячмень / С успехом чудным разводили“. Однако эта мирная идиллия продолжалась недолго: “Как вдруг в один погодный день, / На зло внезапное и горе, / Из моря или из-за моря — / О том безмолвствует молва — / У них явился гость отменный, / Какой-то гений исступленный, / Пророк и поп Кази-Мулла. / Как муж, ниспосланный от Бога / Для наставленья мусульман, / Нося открытый Алкоран, / Он вопиял сначала строго / На тьмы пороков и грехов / Своих почтенных земляков. / … / Вещал в пророчестве безумном: //… Определения судьбы / Готовят нам иную долю: / Исчезнет Русь, конец борьбы — / Вы возвратите вашу волю!“

    Рассказывая устами старого солдата о повадках некоторых кавказских народов, поэт свидетельствует: “Да, да, естественные воры (разбойники. — Н.В.)! / Коль наших нет, так берегись, — / Башку сорвут, как звери злые; / Отрядом только покажись — / И все приятели мирные (так именовались горцы, не конфликтовавшие с русскими войсками. — Н.В.)”.

    Говоря об эффективности боевых действий, в которых участвовали его товарищи, Полежаев замечает: “Когда ж доступна стала нам / Их недоступная твердыня / Посредством пушек и дорог / (Чего всегда избави Бог), / Когда злодеи ежедневно, / Как стаи лютые волков, / На нас смотрели очень гневно / Из-за утёсов и кустов, / А мы, бестрепетною стражей, / Меж тем работы берегли / И, приучаясь к пуле вражьей, / Помалу вверх покойно шли, / И скоро блоки и машины / Готовы были навестить / Их безобразные вершины, / Чтоб бомбой пропасть осветить, — / Тогда военную кичливость / У них рассудок усмирил / И непробудную сонливость / Бессонный ужас заменил. / Сначала, бодрые джигиты, / Алкая стычек и борьбы, / Они для варварской пальбы / Из-под разбойничьей защиты / Приготовляли по ночам / Плетни с землёю пополам, / Дерев огромные обломки / И, давши залп оттуда громкий, / Смеялись нагло русакам… / Но после, видя жалкий бред / В своём бессмысленном расчёте, / Они от явных зол и бед / Все были в тягостной заботе”; “Но вот — внезапно мирный флаг / Мелькнул среди ущелий горных; / Вот ближе к нам — и гордый враг, / С смиреньем данников покорных, / Идёт рассеять русский гром, / Прося с потупленным челом / Статей пощады договорных!”

    Зимой 1830/31 года Московский полк в составе сводного отряда теперь уже под командованием генерала А.А. Вельяминова проводил операции по усмирению горцев в районе Малой Чечни (на левом берегу Аргуна), после чего был перебазирован в Дагестан, в частности в Моздок. Вскоре, однако, ему пришлось вернуться в Грозную, чтобы начать подготовку к походу против отрядов Кази-Муллы. Осенью Полежаеву довелось участвовать в переправе через Сулак, штурме аула Чир-Юрт, захвате Ачехи, операциях против чеченских повстанцев на правом берегу Сунжи и в боевых действиях в Нагорном Дагестане. В эти же месяцы он, воспользовавшись паузой между боями, пишет вторую кавказскую поэму — “Чир-Юрт”. В письме к А.П. Лозовскому поэт сообщал об обстоятельствах создания произведения: “…Среди ежедневных стычек и сражений при различных местах в Чечне, в шуму лагеря, под кровом одинокой палатки, в 12 и 15 градусов мороза, на снегу, воспламенял я воображение своё подвигами прошедшей битвы, достойной примечания в летописях Кавказа, и в 11 дней написал посылаемый к тебе “Чир-Юрт”. — Крепость Грозная, 25 мая 1832 года”.

    За “отличное мужество против горцев” поэту-воину Полежаеву было возвращено унтер-офицерское звание, несколько позже его представили и к производству в офицеры, но Николай I не подписал соответствующего приказа. Служебный формуляр Полежаева пестрит записями об участии в многочисленных операциях, происходивших в таких знакомых ныне географических координатах, как Самашки, Ачхой, Шали, Надтеречный район Чечни… Вероятно, именно в зиму 1831/32 года, участвуя в боях, поэт получил сильное обморожение, потеряв на продолжительное время слух, о чём писал в примечании к стихотворению “Гальванизм…”.

    Интересно, что одновременно с Полежаевым на Кавказе служил другой известный поэт и прозаик — декабрист А.А. Бестужев (Марлинский). Он тоже оставил документальные свидетельства о кавказских событиях — “Письма из Дагестана”, в отдельных местах перекликающиеся с полежаевскими поэмами. В отличие от Полежаева, Бестужев более резко оценивал нравы некоторых горских народов. Так, в письме к критику и издателю К.А. Полевому 25 января 1834 года он, в частности, заметил: “…я совершенно согласен с ним (автором анонимных очерков “Поездка в Грузию”, опубликованных в “Московском телеграфе”. — Н.В.), что горцев одно средство усмирить — это их вырезать до одного, но так жестоко бранить их за разбой — несправедливо очень. Как хотеть, чтоб они бросили ремесло, которым живут от сотворения Кавказа, и в какое ж время? Когда русские, как удав, с каждым днём уже и тесней стягивают кольца свои и отнимают у них поле за полем, утёс за утёсом”. В двадцатом веке, насколько мы знаем, текст данного письма не воспроизводился…

    В России есть два города, где стоят памятники Полежаеву, — Саранск и Грозный. Изваяние поэта парадоксальным образом уцелело в столице Ичкерии во время недавней войны. Теперь Полежаев снова под пулями… Только ли чеченскими?

 

Николай ВАСИЛЬЕВ, 
доктор филологических наук

 

г. САРАНСК