Путешествие в детство

№ 2015 / 33, 23.09.2015

Писатель Александр Радищев, наш славный предок и екатерининский диссидент, назвал свою книгу «Путешествие из Петербурга в Москву», а не поездка. Наверное, он прав. Слово «путешествие» более расширяет диапазон повествования, чем обыкновенное «поездка». Вторя своевольному мыслителю, я тоже выбрал в заголовке это слово. И пусть рассудит нас придирчивый читатель.

Мне часто думалось об этом. Побывать в местах своего далёкого детства, вновь вспомнить то, что было пройдено, но не забыто. Однако суматошная нынешняя жизнь, повседневные дела и заботы не давали повода на это. И вот, наконец-то случай подвернулся.

13

Ещё зимой я договорился по скайпу со своим двоюродным братом Александром Ивановичем, который живёт в Екатеринбурге и преподаёт студентам в институте горное дело, что летом мы с ним обязательно съездим в места нашего детства, посетим могилы деда Семёна Ивановича и его братьев – наших дядей Фёдора Ивановича и Тита Ивановича.

Договор был такой. Сашка приезжает ко мне в Поназырево на своей машине. Ведь трасса «Екатеринбург – Москва» пролегает аккурат через посёлок. А летом он прикатил на поезде, не предупредив даже. Скорый 43-й «Хабаровск – Москва» тоже проходит через Поназырево. «Прости, – говорит, – не решился один катить на машине полторы тысячи километров». «Ладно, – отвечаю. – Хорошо, что приехал».

Я провёл его в комнату и пошёл растоплять баню. Приготовил берёзовые веники. Лето – баня быстро нагрелась. По домашнему телефону я позвонил нашему племяннику Юре Разумову, местному предпринимателю: фермеру и лесопромышленнику. Мол, приходи, Сашка в гости приехал и баня готова. Юра сказал, что будет поздней, а баня ему не нужна. Мы с Сашкой отправились париться. Парилка вышла отменной, и мы долго нежились в малиновом жару. Когда пришли в дом, жена моя, Наталья хлопотала у стола, накрывала ужин. Тут и племянник Юра завалился. «Привет, дядьям!» – с порога гаркнул он. С Сашкой они обнялись, давно не виделись. Да и я с ним давненько не встречался. А ведь в детстве мы, хоть и жили в разных деревнях, но часто вместе бегали, играли в войну, дрались с чужаками. Всё было, да прошло. А теперь вот жизнь разбросала нас, наделила разными судьбами. За ужином, как и положено после баньки по-суворовски, за рюмкой коньяка, мы задушевно беседовали, рассказывали о себе, вспоминали прошлое. Приняв три стопки пятизвёздочного, Юра нас покинул, сославшись на неотложные дела и, пообещав утром выделить нам машину для поездки джип-внедорожник из своего парка вместе с водителем.

Мы его поняли, человек занятой, и не стали удерживать. Мы же с братухой ещё посидели, выпили и не могли наговориться. Но вмешалась моя половина. «Хватит коньяк лопать! – строго сказала, – утром ехать, не проспитесь!» Не поспоришь. Так и отправились выполнять приказ.

Утром нас, путешественников, собралось пятеро. Я и не рассчитывал, что все поедут. Кроме меня и Сашки, ещё моя жена Наталья, моя сестра Галина и наша двоюродная сестра Валентина. К дому подкатила машина. Шофёр, кстати, мне не знакомый, мужчина средних лет вылез из кабины и представился.

– Анатолий!

Я назвал себя и спросил.

– Мы все поместимся?

– Поместимся,– ответил он. – Четверо на заднем сидении.

– А гаишники не придерутся?

– Мы едем в Кировскую область. А тамошние ребятки мне все знакомы.

Так мы выехали. Впереди с шофёром наша двоюродная сестра Валюха, на заду – все остальные. Путь лежал по федералке, на северо-восток. Последний населённый пункт, ещё Костромской области, деревня Суходербское. Впрочем, она когда-то была большой населённой деревней, входящей в колхоз «Победа». Помню, ещё школьниками в седьмом классе мы ездили сюда убирать на поле картофель. Давно это было. Дороги автомобильной тогда не существовало. Мы тащились – девчонки, ребята – на двух подводах. Бедные лошадёнки. Они с трудом везли телеги по лесной узкой просеке, утопая в грязи и трясясь на кочках. И вот теперь я еду тут же по асфальтированной трассе, гляжу в стекло из кабины, и тоска сжимает грудь. От многолюдной деревни остались два полусгнивших дома. Поля, когда-то колосившиеся спелой нивой, заросли кустарником и борщевиком. И ни души вокруг. И мысли невольно бьются во мне, и не могут найти ответа. Почему так всё стало? Почему? Есть дорога, земля – но нет жизни. Никому стал не нужен этот глубинный край. Старики ушли в мир иной, молодёжь разъехалась. Нечего им тут делать. Ни работы, ни учёбы, ни перспектив. У нынешних демократов не чувствуется забота о человеке. На устах у них лишь пустые слова. А думают они о другом??

Между тем наш джип ходко бежит по шоссе. По сторонам встречаются стоящие на обочине машины. Анатолий (он знаток этих мест) говорит. «Грибники ходят, Грибов сейчас много». Трасса тоже оживлённая. Навстречу, то и дело, проносятся машины и гружёные, и легковые. Мы уже в Кировской области. Вскоре подъезжаем к железнодорожной станции и посёлку «Гостовская» Тут нам сворачивать с федералки. Сразу стоит указатель. До «Николаевского» цели нашего путешествия 26 километров. Дальше виднеется машина ГАИ и двое в форме. Толик свернул, остановился, вылез и пошёл им навстречу. Они что-то поговорили, он вернулся и мы поехали. За железнодорожным переездом начался посёлок. Улица грязная, когда-то лежащий асфальт разбит, повсюду ямы. Людей вокруг не видно. По сторонам штабеля брёвен. Местные занимаются. Пилят, отгружают. Других производств тут нет. За посёлком дорогу стиснул сплошной лес. Дорога грунтовка – вся в ухабах и рытвинах, с большими лужами. Недавно прошли сильные дожди. Да и сегодня уже покапало. Но сейчас небо прояснилось. Солнце сияет вовсю, лишь впереди на горизонте клубятся тёмные облака. Наша машина гудит, скрипит и переваливается с боку на бок, но движется вперёд. Едем медленно, тут не разгонишься. Вот из-за поворота навстречу вылезли два лесовоза, доверху загруженные брёвнами. Анатолий сказал.

– Делянки тут недалеко разрабатывают. Вот и вывозят брёвнышки.

– Все тут, прямо, в лесопромышленность ударились, – высказался братуха, Сашка.

– Другого здесь нет, – ответил Анатолий.

– Поля бы разрабатывали, сеяли, – заметил я.

Толик усмехнулся.

– Кто будет. Попытался тут один москвич ферму с бурёнками организовать. Бросил.

– Что так?

– Помощи ниоткуда. Власть местная, налоговики придирками замучили.

Лесовозы с натугой проскрипели мимо. Мы едем дальше. И по мере продвижения в груди у меня тревожно ёкало и сжималось. Я приближался к местам своего детства. Брат Сашка тоже, смотрю, беспокоится, ёрзает на сидении.

– Где-то там за лесом – показывает за стекло – была деревня Коврижата. С девчонкой из неё я в юности дружил

– Нет теперь той деревни. Всё заросло, – говорит Анатолий.

– Жалко и грустно, – ответил Сашка.

Жена моя с сестрой в один голос.

– Будет вам. Успокойтесь.

Наконец за очередным кривулём дороги лес расступился, и открылось пространство, покрытое густым невысоким кустарником. Дальше виднелись редкие крыши домов, а над ними, высокая белая башня с синеватыми маленькими оконцами, и словно вознёсшимся над её макушкой золотистым крестом. И через всё это, по лазури небес, перекинулась крутая яркая радуга. Так встречало нас село «Николаевское» и его церковь, которая стоит тут уж более сотни лет. И сюда, я думаю, как и прежде не иссякает людской поток. Люди идут к Богу!

Едем вперёд по дороге. Неужели это посёлок? По сторонам высокий бурьян. Несколько домиков уставились на нас пустыми глазницами окон. Я гляжу с трепетом в стекло кабины и ничего не узнаю. Я ведь не был здесь почти шесть десятков лет. Сердце колотится от волнения. Брат Сашка говорит. «Хоть люди-то тут есть?» Сестра Валентина поворачивается к нам с переднего сидения. «Сейчас будет несколько жилых бараков. А вон там в стороне – показывает рукой – ещё две улицы. Там люди живут. Я была здесь лет пять назад. К отцу на могилу приезжала».

Правда, показался ряд старых низких домиков, барачного типа. Во дворах развешано на верёвках бельё. Несколько чумазых пацанов провожают нашу машину любопытными глазёнками. Начались кустарники, за ними лес. Анатолий остановил машину. «Дальше не поедем, пешком пойдём. Дорога до кладбища вообще жуть, – сказал он. – Тут чуть-чуть осталось». «Я помню, – подтвердила Валентина. Гуськом мы двинулись вперёд, осторожно обходя лужи и, ступая где суше. Красная глина липучкой висла на ботинках. Вошли в лес. Под ногами стало плотнее и зеленее. Узкая кладбищенская дорога поросла травой. На ней кой-где угадывались колёсные колеи. «Мало ездят тут» – заметила моя сестра Галина. «Когда кто умрёт, только и возят» – ответил Анатолий. Сердце моё вновь затрепетало. «А ведь я здесь ходил, когда-то – давно, давно, – сказал я. – Через это кладбище проходила лесная дорожка в нашу деревню Журавино, где я жил. Три километра всего было. Мы с деревенскими моими дружками сюда одни бегали. Да и с матерью я не раз сюда ходил». «Э-э-э, чего хватил, – вставил Анатолий. – Деревни твоей давно уж нет. И место лесом поросло – не найдёшь. Так же нет и Поляков и Исакова, которые там же были». «Поляки, моя деревня», – сказал Сашка, брат. «Да, мужики, – опять заговорил Анатолий. – Раньше жизнь здесь кипела. Колхозы были, поля обрабатывались, стада коров, табуны лошадей на лугах паслись. А теперь что? Умерло всё. Вот и мы к мёртвым идём». «Помянуть дедов, святое дело», – говорю я. Молча идём дальше. Валентина нас ведёт. Вот появились первые заржавелые оградки. Иду и краем глаза замечаю: по сторонам запустение. Могилы все старые заросшие, с покосившимися крестами. По всему видно. Редко сюда люди живые приходят. У большой поваленной осины Валентина уверенно сворачивает вглубь. Мы за ней, и метров через пятьдесят встаём. «Вот, – показывает она. – Могилы наших дедов и моего отца». С трепетом оглядываю место. Четыре зеленоватых со следами ржавчины железных креста, сваренные из полдюймовых трубок, выстроились в один ряд. Под ними едва заметные холмики. Всё заросло травой и мелкими кустиками. «Может, траву вырвем», – предлагаю я. «Зачем, – говорит Сашка. – Мы больше сюда не придём, и никто не придёт. Трава нарастёт снова». «Верно, – подтверждает его слова моя жена. – Не будем ничего трогать». Валентина, указывая на могилы, говорит. «Вот первый дед Семён лежит, рядом брат Фёдор, дальше брат Тит и последний мой отец. Достаём из сумок привезённое – кладём всем на могилы прямо в траву колбасу, хлеб, печенюшки. Наливаем и ставим всем по стаканчику водки. Наливаем и себе. Выпиваем молча. Зажёвывая колбасой, думаю про себя, мысленно каюсь. «Прости, дедушка, что так долго не приходил к тебе, не мог выбраться, далеко жил, в других краях». Семён Иванович – это мой дед по отцу. Про деда по матери Фёдора Гавриловича я уже писал. (Материал «Правда у всех своя» «ЛитРоссия» № 49 от 05.12.2014 г.).

Дед Семён был ровесником Сталина и умер на десять лет позже его. Я не был на похоронах и не провожал его в последний путь. Вот только что пришёл. Думаю, что он простил меня за это. Ведь он так любил меня маленького, и я к нему был тоже привязан. Вижу, как сейчас, его раскуривающего свою неизменную трубку, и рассказывающего мне истории из библии. А однажды я вёл его поддатого (любил дед с братками после службы в церкви хорошо выпить) отсюда из Николаевского в деревню, здесь по тропинке. Мог ли я тогда, десятилетний пацан, даже предположить, что через шестьдесят четыре года я приду сюда на его могилу. И я опять корю себя за промедление, и деревья вокруг, будто в скорби, опустили ветви. Тихо – ни ветерка. И мысль несёт меня в давно минувшее время. Да, через это место я не раз проходил и с деревенскими ребятами, и с матерью. Тогда ещё не было этого леса, а стоял низкорослый кустарник. За ними засеянные поля. Мы шли по их краю, потом переходили лощину, через которую протекал неширокий ручей, с перекинутым через него горбатым мостиком с перилами.

Из раздумий меня вывел голос Сашки. «Ну, что? Помянули, постояли обратно пошли». «Да, да, – сказала Галина. – Идёмте. Небо вон хмурится, ещё дождь пойдёт» В посёлок мы вышли быстрей, чем шли к кладбищу. Я глядел по сторонам и, повторяюсь, ничего не узнавал. Николаевское стало другим – не таким, каким помню его. Появились дома барачного типа, в отдалении опять же высились штабеля брёвен, оттуда доносился визг пил. Нет. Раньше такого не было. Время идёт – всё меняется и только церковь так же высится на своём месте, как и во времена моего детства.

Теперь, выйдя с кладбища, мы снова идём к церкви. Не доходя до неё стоит кирпичное приземистое здание. Это, оказывается, магазин. Около него толкутся несколько мужиков, с интересом разглядывая нас. На минутку заглядываем внутрь. Ничего особенного. Те же банки, бутылки и прочий набор ширпотреба, которыми завалены все сельские магазины. Упитанная продавщица, не обращая на нас внимания, обслуживает пожилую женщину, взвешивая на весах то ли муку, то ли сахар. Мы выходим и двигаемся к церкви. Вокруг неё высокая железная ограда. Раньше, как помню, её не было. «Чему удивляться, – думаю, – ведь я не был тут шестьдесят лет». Проходим в открытые ворота, поднимаемся на высокое крыльцо перед входом, и видим, что дверь в церковь закрыта на замок. « Как жаль, – говорит Галина. – Хотелось зайти». «Ничего не поделаешь. День-то сегодня обыденный, не праздничный», – ответила Валентина. Мы с Сашкой с сожалением вздохнули. Но тут, видим, из-за пристроек выходят три женщины, в чёрных длинных одеяниях, и таких же чёрных капюшонах. (Как мы потом узнали, там за церковью женский монастырь). «Желаете в церковь зайти? – спросили они нас. «Да, очень хотим», – сказала моя жена. Дверь нам отворила самая пожилая. Тёткой Марфой называли её попутчицы. С особым благоговением и трепетом мы вошли в святое место. Тишина и покой. С волнением я оглядываю зал. Всё здесь торжественно и чисто. Лики святых смотрят со стен. Мысль забилась во мне. «Я ведь был тут пацанёнком, здесь крестили меня». Я опять оглядываюсь кругом. Так ли всё тогда было, так ли оно осталось. Смотрю, смотрю и не могу понять. Да разве поймёшь. Столько лет прошло. Кланяюсь иконе угодника Николая Чудотворца и осеняю себя крестом. А мыслью благодарю судьбу, что свела меня с моим детством. Спутники мои тоже крестятся на святые образа. Потом мы ставим свечки всем родным. Живым – во здравие, мёртвым – за упокой. Кладём на блюдо, на нужды храма, несколько банкнот. Я беру ещё на память маленький образок Николая Чудотворца.

Сейчас он стоит на моём письменном столе. И глядя на него, я опять вспоминаю, это моё путешествие в детство.

Кир ШУРОВ

п. ПОНАЗЫРЕВО

Костромская обл.

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.