ЗАГАДКА САМОУБИЙСТВА Отто Вейнингера

№ 2015 / 33, 23.09.2015

3  октября 1903 года молодой венский философ Отто Вейнингер снял комнату в доме, в котором 26 марта 1827 года от отравления свинцом скончался Людвиг ван Бетховен (вероятно, в результате неправильного лечения). Там Вейнингер провёл ночь и ранним утром 4 октября свёл счёты с жизнью, выстрелив себе в грудь.

Самоубийство одарённого философа, незадолго до этого опубликовавшего свой шедевр «Пол и характер», сразу породило множество версий. Наиболее весомыми из них можно признать следующие:

1) переутомление, вызванное «беспрерывной умственной работой и постоянной в высшей степени возбуждённой жизнью» (версия Морица Раппапорта, подготовившего посмертное издание рукописей философа);

2) конфликт между «проповедуемым аскетизмом и собственной чувственностью» (версия Германа Свободы, близкого друга философа);

3) личные проблемы гомосексуального характера (можно рассматривать как подтип предыдущего объяснения);

4) комплекс неполноценности из-за еврейского происхождения (эту версию, в частности, поддерживает современный писатель, увлекающийся суицидологией, Григорий Чхартишвили).

Загадочно здесь вот что. Каждая из этих причин правдоподобна и приводила многих людей к самоубийству, а сочинения и высказывания самого Вейнингера позволяют убедительно отстаивать любую из них. Но именно поэтому приведённый перечень оставляет чувство неудовлетворённости: уж слишком все эти объяснения разновекторны и самодостаточны. Все они направлены словно бы «под углом» друг к другу, так что трудно как исключить какую-то из этих причин (все они, повторю, одинаково правдоподобны), так и поверить, что все они вдруг согласованно «сложились» и подтолкнули философа к самоубийству. И причём тут Людвиг ван Бетховен?

Разумеется, верифицировать какую-то из гипотез о причинах самоубийства Вейнин-
гера никому уже не удастся. Но при прочих равных условиях следует отдать предпочтение той гипотезе (если таковая обнаружится), которая синтетично вбирает в себя все остальные, связывает разрозненные мотивы в единое целое. Мы полагаем, что реконструировали этот центральный связующий мотив и можем выдвинуть ещё одно объяснение самоубийства Вейнингера:

5) эксперименты с собственной психикой, а именно с тем, что современный американский психолог Чарльз Тарт называет «пробуждением».

Что могло подтолкнуть Вейнингера к экспериментам с собственной психикой? По-видимому, оригинальная этическая система. В книге «Пол и характер» изложение этой системы образует самостоятельный блок, отличающийся по стилю и отклоняющийся от главной мысли по содержанию. Даже названия соответствующих глав – «Дарование и память», «Память, логика, этика», «Логика, этика, Я», «Проблема Я и гениальность» – вызывают вопрос, какое они имеют отношение к теме книги «Пол и характер». Неудивительно, что идеи Вейнингера о бисексуальности человека, сущности женщины и природе еврейства истёрты до дыр – обсосаны, как говорится, до косточки, а его этические идеи, по сути, игнорируются. В то же время, на наш взгляд, они гораздо интереснее, чем его устаревшая с научной точки зрения и во многом дискредитированная сексология и, тем более, чем его теория культурной неполноценности евреев.

В общих чертах этические идеи Вейнингера основаны на одной очень рискованной идее, которой можно придать следующий символический вид: «логика = этика» (это не столько равенство, сколько эвристическая идея). Вейнингер утверждал: «Но в основе своей логика и этика – одно и то же, долг по отношению к самому себе. Они празднуют своё соединение в высшей ценности истины, которой противостоит, с одной стороны, заблуждение, с другой – ложь. Но сама истина – едина. Вся этика возможна только в связи с законами логики, вся логика есть в то же время этический закон». Собственно, чудовищна не сама эта идея, сколько следствия, которые из неё может вывести пылкий и нервозный человек, вроде Вейнингера. Сам подход весьма перспективен и восходит, по крайней мере, к Платону, а из современных философов его развивал, например, Альфред Уайтхед.

По сути, Вейнингер пришёл к выводу, что совершать этические поступки может лишь человек, мыслящий логично, то есть последовательно, систематично, предельно ясно, артикулированно, отдавая себе отчёт в подлинных мотивах своих действий. Основа логики, утверждает Вейнингер, – это закон тождества. Этический человек всегда тождественен самому себе в своих поступках, его этические принципы неизменны. Но осознавать свою тождественность и неизменность своих принципов может лишь человек с особо развитым самосознанием и универсальной памятью, ибо всякое тождество есть тождество во времени (как пишет Вейнингер, At₁=At₂). Быть тождественным может только постоянно осознающий себя человек, идеально помнящий все свои предыдущие состояния и поэтому могущий их сравнивать. В полной мере это доступно не обычному человеку, а только гению: «универсальная память всего пережитого является самым верным, самым общим и самым обоснованным признаком гения». Обычный человек, как следует из теории Вейнингера о бисексуальности человека, имеет какую-то долю женского начала, которое не помнит своих предыдущих состояний, отличается спутанностью мышления, не имеет единого «Я», не в силах мыслить логично и, следовательно, поступать этично.

Легко уловить сходство этих идей с учением Гурджиева о «пробуждении», которое на научной основе развил американский психолог Чарльз Тарт. Гурджиев так излагал свою ключевую идею: «Одна из наиболее важных ошибок человека, о которой следует всегда помнить, это его иллюзия в отношении своего «Я» <…> Его «Я» изменяется так же быстро, как и его мысли, чувства и настроение, и человек допускает глубокую ошибку, считая себя всегда одной и той же личностью; в действительности он всегда является другим человеком, не тем, кем он был всего лишь мгновение назад.

У человека нет постоянного и неизменного «Я». Каждая мысль, каждое настроение, каждое ощущение говорит «Я». И в каждом случае считается само собой разумеющимся, что это «Я» относится к целому, ко всему человеку…».

Иначе говоря, обычный, «непробуждённый» человек не имеет единого, самотождественного во времени «Я», а представляет собой совокупность сменяющих друг друга субличностей, каждая из которых обладает собственной волей, принципами, ценностями и мотивами. Оттого поведение такого человека носит хаотичный, алогичный, противоречивый характер, что приводит к тому, что мы часто делаем не то, что считаем правильным, вредим сами себе и удивляемся собственным поступкам. Ни о какой этике применительно к такому человеку говорить не приходится. Нести полную ответственность за свои поступки может только «пробудившийся» человек, восстановивший целостность своего «Я», подчинивший и контролирующий все свои субличности. Достигается «пробуждение» с помощью крайне трудной психотехники, включающей групповые занятия, постоянное «самонаблюдение» и «самовоспоминание» – обязательно под руководством учителя, достигшего более высокой степени «пробуждения». Гурджиев и Тарт подчёркивают недопустимость самостоятельных занятий без опытного наставника, ибо если человек внезапно осознаёт все свои противоречивые субличности, то он может нанести непоправимый вред своей психике.

Итак, мы видим, что Вейнингер «на кончике пера» угадал все основные теоретические положения системы Гуржиева-Тарта и сделал это примерно за 10 лет до того, как Гурджиев вернулся с Востока и приступил в Москве к своей миссии. Сформулировав свою этическую систему, венский философ не мог не задаться вопросом о своём собственном соответствии ей, о своей собственной этичности и степени гениальности. Такой искренний и проницательный человек, как Вейнингер, заглянув в глубины своей психики, был, вероятно, поражён неприглядным зрелищем представшего ему мельтешения субличностей. Можно предположить, что одной из этих субличностей был забитый еврей, страдающий от своей мнимой неполноценности. Другой субличностью был стыдливый гомосексуалист. Третьей субличностью был безжалостный проведник-аскет. Четвёртой субличностью был столичный интеллигентный неврастеник. Ещё одной – сластолюбец, охочий до женщин, но презирающий их. И так далее. Родственную душу Вейнингер увидел в Бетховене, также метавшемся между противоположными крайностями, срывавшемся во внутренние бездны, раздираемом противоречиями – пусть другими, но такими же неистовыми и настырными демонами-субличностями.

Разумеется, Вейнингер не сразу сдался. Каждая его строчка свидетельствует о потрясающей отваге, теоретической смелости и выдержке. Мориц Раппапорт вспоминал: «Немилосердный к себе и строгий к другим, готовый в силу железного самолюбия в каждый момент к напряжению всех своих сил, к пожертвованию всего своего существа, он обладал поистине солдатской выправкой. Его неумолимый, открытый характер – по крайней мере, в последние годы – никогда не смягчался порывом юмора или минутным удовольствием». В этом редком сочетании качеств таится секрет неувядающей популярности австрийского мыслителя, короткая жизнь которого напоминает след от пылающего метеора.

Вейнингер, безусловно, попытался привести собственную жизнь в соответствие с разработанной им этической системой. И, можно предположить, стал практиковать хаотично придумываемые им ad hoc психотехники самоконтроля, универсальной памяти, «самоогениаливания», не имея рядом опытного наставника. Он стал впотьмах и на ощупь блуждать во внутренних лабиринтах, таящих в себе опасности, о которых через много лет будут предостерегать Гуржиев и Тарт. Потерпев неудачу в своих попытках подняться до собственного этического идеала и не надеясь на помощь извне (да и не могла она тогда к нему прийти), Вейнингер прервал мучительные эксперименты выстрелом в сердце.

Михаил БОЙКО