А РÁВНО семейные тайны…

№ 2015 / 42, 25.11.2015

Период общественных переломов заставляет иначе взглянуть на помещения. В самом буквальном смысле: после падения монархии всё, что было «функционалом» для приведения в действие цепи отношений от батрака до царя, вся эта дворцовая позолота Зимнего и колодки в околотках, плетёные кожаные кнуты и смирительные камзолы, коими общество сдерживалось в прежних границах, начинает выглядеть музейно. Ещё вчера смотрелось как необходимость, как работающая деталь – а сегодня уже экспонат (в Музее современной истории России – он же Музей революции)… В свою очередь, когда в СССР побеждал реванш частной собственности, по-новому хищно взглянули «предприниматели» на огромные неделимые площади бесчисленных общественных мест, ДК и пр. Как эти площади не окупались, как это они за себя не платили?! Разрубить на части – собственность-то нынче царствует частная! И с каждого клочка брать налог – только так и выживем…

 

Вот так же парадоксально выглядели и театры, и актёры на сцене, пока не поняли, что происходит в стране – в 90-х. Одни доигрывали прежний репертуар – и буквально это было бытие прежнего времени в уже наступившем новом, эстетическое государство внутри ещё не осознавшей себя сырьевой империи. Театры обступали рынки, рэкетиры, но огромные сцены стояли крепче крепостей, не делясь и не сдаваясь (Таганка – знаменитое исключение). Я помню афиши театра Сатиры 90-х, я проезжал их ежедневно на «Б», живу я тут рядом, отсюда родом… Это было ещё очарование сложной советской драматургии, диалогов, а рядом в театре Моссовета уже шёл «Иисус Христос – суперзвезда», конкуренция ведь! Вот вдруг и театр Сатиры сменил вывеску – прежние изящно изогнутые лампы дневного света уже не озаряли постсоветской действительности, пришлось логотип выполнить в цветовой гамме Макдональдса. Да и, чёрт возьми, может их Рональд Макдональд, их клоунада – получше нас развлекает? Над чем же смеяться прикажете?

Когда на итоговой пресс-конференции фестиваля «Смотрины» Александр Ширвиндт признал, что менять диалоги нынешней реальности «под сатиру» бессмысленно, он имел в виду, наверное, это как раз… И меняться вместе с обществом, медленно и мучительно, приходилось театрам – сколь ни обидна роль зеркала, но деться-то от неё некуда. Приходят прихорошиться в зеркалах театров, но и увидеть закоулки прожитого времени. Место для зеркала в столице, этакое «зеркальное кольцо» (оно же Садовое) – осталось бы пустым, не возьми театры в репертуар новых авторов. На одном Мольере, ну, пусть и Булгакове, и шестидесятниках даже – далеко не уедешь. Отзвенел и булат Окуджавы… Надо, надо впускать современность на сцену! Однако главный вопрос для главного режиссёра, в каком отражении её впускать.

Казалось, подобное лечат подобным, чем мерзопакостней улицы, тем злее надо представлять, перформить – и только эксперимент новодрамовцев спасёт обезлюдевшие залы. Звали европейских светил – но они тут не светили. И залы проголосовали против экспериментов, как, кстати, и общество, пожелавшее не разрушать, как мечтали либералы, а укреплять государство. Развёрнутое по классическим, горьковским и островским традициям обсуждение своих бед и побед на сцене, пришлось всё же более по вкусу. Да и построены-устроены залы всё же именно с учётом жанра. Да, иногда пробегания сквозь ряды, работа из зала, да – и частичное самооголение на сцене (чем и КВНовцы грешили на исходе 80-х), но не должно это всё подменять диалоговости, тонко вмонтированной в сценический круговорот литературности и общественной мысли. А вот именно тут у новодрамовцев, отяжелевших от «Золотых масок», вышел главный прокол. Превратить театр только в зрелище или же в скудную текстовуху (моноспектакль), в «монолог вагины», причём часто с социально-чернушным подтекстом – означало сделать его элитарным. Социальный аутизм проиграл на сцене – что не удивительно, а показательно. Ушло и из власти первое поколение либерал-олигархов, а с ними попятились и их культур-треггеры, занимавшие даже министерские посты. Говорить о прожитом лихолетье – и не в прошедшем времени (на сцене-то оно всегда настоящее), а в виртуальном (то есть возможном), – снова стало интересно.

 

 

Это я уже о спектакле «Хомо-эректус», который более десятилетия идёт на сцене театра Сатиры, но который только на приманке фестиваля я смог посмотреть неделю назад. Предваряли его пресс-реплики друзей-сопоколенцев Юрия Полякова – Михаила Задорнова и Станислава Говорухина, которые остались довольны и фестивалем, и драматургией, и вообще зачитываются. Отметим, что это поколение классиков ещё советской закалки – никто пока не сменил ни на сцене, ни в кино. Эстрадники-юмористы вообще ушли за ненадобностью, остался одним китом Задорнов – и он, если вы помните, успел вовремя отречься от того, что было порождено неразборчивым высмеиванием «совка» с эстрад. Реформы любой ценой – осудил, хотя и «дело Ходорковского» ещё не маячило. Говорухин же снял свой лучший фильм именно на энергии социального протеста девяностых – признаюсь, хоть часто и цитирую, но поклонником плоховато скроенного и испорченного Конкиным «Места встречи» именно как фильма не являюсь (использую лишь как окошко в мои 80-е, сильно там просвечивающие). А вот «Стрелок» – это метко и быстро. Такое снимается только в малобюджетной суете и актуальности. «Негритята» – тоже кино-удача и играют там прекрасно всё – но «играют заграницу», потому он стрелку всё же проигрывает.

Не любит Задорнов спектакли, после которых ссорится с женой. Помню, так же мы почти поссорились с одной комсомолкой на просмотре последнего фильма Пазолини… Да, театр эпатажа – не для семьи. И именно проблемы семьи, причём в лавинообразной манере Поляков вытащил на сцену. Мне она показалась сперва великовата для такого действия (всё-таки бывал ещё в том, мироновско-папановском театре, и мама знакомила с фотографиями-артистами), но вскоре страсти разгорелись, а подтекст проглянул непростой комбинацией наружу. И для меня до сих пор загадка, почему рублёвские жёны дарят друг другу и приезжим сёстрам-одноклассницам билеты именно на этот спектакль.

За окном шикарного дома нового русского грохочут бури – это ломятся в мир традиционной семьи свингеры. Откуда и зачем? Понятно, с Запада, ведь семья-частичка-общества, она же – гарант сохранности частной собственности, а значит, происходящее в ней и есть зеркало нынешней России. Семья-мечта, живущая в пентхаусе, оказывается отнюдь не свободной. И вот, через самые интимные двери к ней входят представители других сословий. Журналистишка-компроматчик, проститутка (как и все они мечтающая потом зажить нормальной жизнью, скопить на квартирку), психокультуролог – в общем, весёлая компания. В конце первого акта они должны добраться до группового акта, но…

На сцену врывается та самая, совершенно не зрелищная – драматургия диалогов. Порой я и не смотрел на сцену, хотя сидел близко. Хотелось вдумываться в многослойные реплики. Были и вполне площадные шуточки – ведь это комедия, в том числе, ситуаций. Проститутку в качестве жены на один вечер нанял не кто-то, а представитель власти, пламенный демократ в прошлом. И уж его-то покаянный монолог (светло, прям словно под Ельцина выкрашенный Олег Вавилов сыграл мощно), как он, в прошлом политзаключённый, стал любить не демократию, а деньги – стоящий памятник нулевым. Ведь спектакль идёт аж с 2004-го.

Когда на сцену ворвался для разрядки семейно-нахмуренной атмосферы мытищенский Вася с красным флагом (встреча свингеров назначена была 1 мая), я ожидал стёба и буффонады. Перспективы его участия в групповухе уже развеселили зал, но он принёс и частичку правды с улицы – буржуй, собравший для свинга общество, оказался выкупателем его, народного завода. В общем, классовая борьба, пусть и с долей иронии, но добралась до сцены. А ведь именно там, за прозрачной стеной «Сатиры» в 2002-м разворачивался «Антикапитализм», не ставший маршем, а бывший лишь прорывом (как раз мимо «Аквариума») и затем митингом-послесловием, кратким, трагичным и правдивым. Да, площадь Маяковского утянула, увела зрителя, не до условностей было – и театр отозвался эхом, отразил, в конце концов. Если митинги приходят охранять с собаками, то персонажи митингов прорываются сквозь зеркала и гардеробы – вот так, контрударом, сразу в покои бизнесменов, вершителей их судеб.

А в покоях всё неспокойнее: после исповеди демократа, в этой разговорной групповухе, озадаченность лишь возрастает. Да, семейные тайны выглядывают друг за другом, нетерпеливой очередью, и толкаются, – но уже не они интересны. С приближением к финалу сюжетные скачки на грани фола (судя по «Халам-Бунду» фирменный приём Полякова), на грани невероятности учащаются – что вовлекает зрителя и его опыт в действие, куда там «новой драме» со сценой в зале! Может такое быть или не может быть? Судья, безусловно, зритель (хотя авторитетность на себя периодически – и весьма убедительно перетягивает буржуй Кошельков). Прекрасная, изящная и самоотверженная, даже так я бы выразился, не хуже чем в «Ты у меня одна» (тоже один из немногих правдивых кинохитов 90-х), игра Светланы Рябовой (аллюзией на ярчайший эпизод того фильма режиссёр Андрей Житинкин дал попытку выброситься из окна). И хоть и в небольшой роли, но очаровательная Нина Корниенко («сюзОнн» из «Фигаро» в той самой, госфильмофондовской постановке «Сатиры» с Андреем Мироновым, Ширфиндтом и Менглетом) в паре с Александром Воеводиным, старожилом «Сатиры». Убедительный буржуй с вербальным тиком-рефреном «даже-даже» (микролитература Полякова и тут не отдыхает) в исполнении Юрия Васильева порой соперничает с брутальными персонажами, сыгранными Микки Рурком (роднит зачёс)… А персонажи к концу весьма въедливого, почти надоедливого действия становятся действительно как домашние, их слушаешь порою и не глядя – потому, что продумываешь реплику с опережением.

Комедия в 2-х действиях завершается, скорее, вопросом – что нам, таким разным, делать? В этом, в вопросе нулевых, где общество приостановилось, чтоб рассмотреть итоги приватизации на всех уровнях – сверхзадача, уж коли мы возвращаемся к классике и её меркам. Показать сплетни из семейной жизни могли бы без лишних слов и новодрамовцы – однако тут сценическое действие лишь медиатор, коллективизатор, я бы даже сказал.

Тут рядом, на сцене театра Моссовета (название оттуда родом) зарождалась советская власть в 1905-м – и вот оттуда-то родом такая близость политики и сатиры. Маяковский не даром работал в этом жанре, для подобной сцены – вытащить пороки общества на широкий обзор сумеет не каждый. Тут эпатажа мало, сколь не странно это признавать мне, эпатажнику…

А кто это делал кроме Полякова – не на малых сценах, а во всеуслышание? Да, вот и тут обнаруживается дыра. Сумели ли мы, новреалисты, прорваться на сцены со своих митингов, со своих «Антикапов»? Немногие…
Пытались ставить «Санькю», но подозрительная сурковская парность по (вынужденному?) выбору К.Серебренникова скомпрометировала постановку ещё до премьеры. В ЦДЛ вот что-то всё время пытаются ставить Захарово – но это, увы, не большая сцена. Поляков по факту стал связующим новреалистов и соцреалистов звеном – и редким упорством, десятилетиями уже постановок, заслуживает лишь восхищения (в данном случае – не зависти, ибо своих «На дне» мы, как и «Журбиных» не написали). Задорнов и Врагова сравнивали Полякова с Островским, что мне показалось неточным – мхатовский, а отнюдь не мещанско-рефлексивный (хотя, в «Эректусе», пожалуй, именно этот) задор ощущался, а значит, всё же, больше горьковский. Хотя, хэппи-энд и увёл от такого окончательного сравнения. Это всё же самоирония и самокритика нулевых, которую сегодня смотреть тем интереснее, что финальный вопрос не разрешён. Но и не запрещён –
потому в направлении «поляковского прорыва», мне кажется, должны бы устремиться и Сергей Шаргунов, и Роман Сенчин, и Захар Прилепин, а уж Герман Садулаев пусть с питерскими подмостками подружится…

 

Дмитрий ЧЁРНЫЙ