Иван ГОБЗЕВ. Философский бордель

№ 2015 / 45, 16.12.2015

– Садитесь, пожалуйста, – сказала ему женщина в возрасте с ласковой, почти материнской улыбкой,и указала на красный кожаный диван у стены. – Сейчас к вам выйдут.

Он нерешительно сел, почувствовав себя маленьким мальчиком. Женщина развернулась, и, виляя тазом, ушла. Красивая походка, – подумал он. Такой большой, но привлекательный зад. Видимо, это обтягивающее красное платье так ей идёт. Сильно накрашенные губы, чёрная обводка глаз, выпуклая грудь, крепкие бёдра. И развратная вьющаяся причёска. Да, несмотря на годы, она произвела на него впечатление.

Он представил, как она вдруг возвращается, становится к нему боком, упирает руку в бедро, смотрит искоса и говорит: «Я тебя отшлёпаю!» Он поёжился и сглотнул.

В прихожей был сиреневый полумрак. Старый протёртый ковёр, знавший ноги многих клиентов, некогда стоил дорого. Стены обиты красным бархатом. Абажур на тусклой лампе тоже красный. Апартаменты явно с претензией на французский бордель прошлого века.

Арсеньев прежде никогда не был в публичном доме.

Но вот, нужда заставила. В какой-то момент он понял, что больше не в силах терпеть. Он осознал, что ему надо! Жалкие попытки самоудовлетворения, встречи с непрофессионалами, книги и фильмы – это всё смешные заменители, суррогаты. Почему он раньше сюда не пришёл? Боялся. Как говорил великий Ганди – наш главный противник это страх. Жаль, что этого человека не встретишь в таком месте! Вот бы у них нашлось, о чём поговорить!

Вдруг открылась дверь и из коридора, такого же красного, как и всё здесь, выбежал мужчина. Приличного вида, лысоватый, в очках.

– Я требую вернуть мне деньги! – закричал он, брызгая слюной. – За кого меня принимают? Тоже мне, Сократ! «Человек – мера всех вещей» – это Протагор сказал, а не Сократ! Я, между прочим, с высшим образованием!

Следом появилась та самая женщина. Она больше не улыбалась и выглядела раздражённой.

– А что вы хотели за такие деньги? Настоящего Сократа? За три-то тысячи? Не смешите мои груди!

Мужчина постоял секунду, зло озираясь, понял, что деньги ему не вернут, и вышел, хлопнув дверью.

– Извините, – сказала Арсеньеву женщина по-свойски, как бы рассчитывая на его поддержку, – клиенты попадаются ненормальные.

Ситуация складывалась неловкая и он почувствовал, что стоит наверно тоже уйти.

– Ещё секундочку! – и она снова исчезла в коридоре.

Он уже поднялся, чтобы сбежать, но мадам забыла закрыть за собой дверь, и на него нахлынули голоса из багрового полумрака.

– Да, да, расскажи мне ещё о Канте! Я хочу слышать про категорический императив! Нет-нет, постой, не спеши, давай так: время – это априорная форма чувственности!

– Я не понимаю Хайдеггера… – раздался другой, жалобный голос. – Может, начнём с Толстого?

– Милый, ну какой же де Сад философ! Вы ошиблись адресом!

– Может тебе и Витгенштейна с «Логико-философским» трактатом подать? Я этим не занимаюсь, извращенец! Меня ещё со второго курса выгнали.

Вожделение сильнее всего будится предвкушением, а не реализацией. И скрытостью. Он не мог видеть, что происходит там, в этих маленьких комнатках, но тем яростнее голоса будили его воображение. Сердце забилось чаще, и глаза раскрылись шире, он даже почувствовал, что зашевелились волосы на голове. И сладкая дрожь в коленках – как обещание неизведанного наслажденья!

– Вы готовы? – это вернулась она. Снова с улыбкой, снова виляя всем телом, у-у-у, развратная змея!Красные губы порока, лживый чёрный взгляд проститутки, нарумяненные морщинистые щёки – и румяна не скроют, но только подчеркнут твою суть! Приглядевшись, он увидел, что и лоб её, как будто в побелке, тоже морщинистый. От возбуждения он застучал зубами.

– Готов! – воскликнул он и сжал кулаки так, что ногти вонзились в кожу.

– Философы! – кокетливо крикнула она в коридор. – На выход!

И вот, они, один за другим входят в залу и становятся в ряд, вдоль стены с зеркалом. Шопенгауэр, сутулый старик в пальто, Гегель с надменным взором, косоглазый Сартр, печальный Кьеркегор в белой манишке, Ницше… Да-да – Ницше! О, этот полубезумный проказник с чудовищными усами, как будто рот свой он перепутал с другим местом! Его бледный лоб влажен, глаза мутные – того и гляди, случится припадок!

Дальше больше: лысый Сенека в тоге, брадатый Платон, пьяный Эпикур, хохочущий Демокрит, и Гераклит – в слезах.

У Арсеньева захватило дух. Конечно, он прекрасно отдавал себе отчёт в том, что это не сами известные философы. Это были всего лишь университетские преподаватели философских факультетов в образе.

Один знакомый, который и посоветовал ему этот бордель, советовал брать философа в годах. Да, так выйдет подороже, но зато опыта сколько! А знаний! За хорошую, толковую беседу и денег не жаль! Философ как вино – чем старше, тем лучше.

Ещё, конечно, важную роль играет количество публикаций, наличие степени (доктор лучше, чем кандидат), и аффилиация – принадлежность к престижному вузу.

– Выбрали? – спросила мадам.

– Сколько стоит с Ницще? – выпалил Арсеньев.

– Пятнадцать тысяч час.

И в её взгляде отразилась неуверенность. Неуверенность в клиенте – он не выглядел человеком, который может отдать пятнадцать за час. И она была права. Арсеньев имел с собой всего пять.

– Он доктор наук, – пояснила мадам. – Выступает на международных конференциях, имеет публикации на иностранных языках в ведущих изданиях. Работает в одном из главных вузов страны. Давайте лучше так – сколько вы можете предложить?

– Ну, максимум пять, – он смутился. Положение довольно неловкое, он не был готов к торгу, да и не любил это дело.

– Может, Сократ? – и она указала на коренастого уродливого мужика. – Он всегда славился своей бескорыстностью! Уверена, он согласится и за три. А, Сократ?

– Угу, – хмуро кивнул Сократ.

Но Арсеньев помнил недавний инцидент с разозлённым клиентом. Ему не хотелось иметь дело с Сократом-недоучкой.

– А сколько за Горгия?

– Горгий софист, – уклончиво протянула мадам. – А софисты, как известно, были платными учителями красноречия. Боюсь, меньше чем за десятку Горгий не согласится. Тем более, он очень известен. Хотите Антифонта?

– Ну уж нет, спасибо! – возмущённо выдохнул Арсеньев. – Про него не известно почти ничего, это будет не философия, а профанация!

– А я вижу, вы неплохо подготовлены! – она вдруг посмотрела на него с интересом – чисто с женским, совсем не философским. – И разборчивы. Мне нравятся опытные мужчины.

– Да, – ухмыльнулся он, – знаю кое-что!

Возникла пауза.

Философы стояли и глядели на него, он на них. Было видно, что эта торговля не делает ему чести в их глазах. Многого от него не получишь. Они устали, много работали сегодня. Вон, Диоген даже присел на корточки, а Фалес отошёл попить воды из кулера.

– А я пойду пока покурю, – с издёвкой сказал Гераклит.

Арсеньев понял, что срочно пора определиться. Покраснев, он кивнул на Бердяева:

– Вот он. Сколько?

– Четыре, – вяло отреагировал Бердяев. – Идём за мной. И скучающей походкой, не дожидаясь ответа, направился по коридору.

Но Арсеньева смутил его голос. Это был голос не мужа, но юноши.

– Сколько ему лет? – растеряно спросил он у мадам.

– Да под сорок уже… Для философа, конечно – младенец.

Мадам замялась, задумавшись, стоит ли раскрывать карты, и добавила:

– К тому же, его отчислили из аспирантуры одного провинциального вуза. Он так и не защитился.

Нет, совсем не этого хотел Арсеньев! Не за этим он сюда пришёл!

И вдруг, взглянув в лицо мадам, в её большие и неожиданно умные глаза, словно ждущие от него единственно верного решения, он выпалил:

– А можно с вами? Можно?!

Прозвучало это глупо, как будто ребёнок просит у мамы купить ему мороженое.

Философы презрительно захохотали. Он совсем побагровел и готов был бежать, не прощаясь. Хватит уже этого позора!

– Можно! – коротко и просто ответила она. И одарила его тёплой напомаженной улыбкой. Затем взяла под локоть и повела вглубь апартаментов, касаясь при каждом шаге широким бедром.

– А вы кто? – спросил он, и тут же смутился, решив, что задал непонятный вопрос.

– Я Кристина Пизанская, – игриво хихикнула она, всё правильно поняв.

– Честно говоря, не очень похожа, – её расположение прибавило ему уверенности.

– Так всё равно никто не знает, как она выглядела.

– Ну, уж точно не в красном облегающем платье!

– А ты хочешь, чтобы я надела упленд?

– О нет, так лучше!

И, смеясь, они свернули в одну из комнат под удивлённые взгляды философов.

 Иван ГОБЗЕВ