Александр Байгушев. САМОЕ ПРОВЕРЕННОЕ СРЕДСТВО БОРЬБЫ С КОРРУПЦИЕЙ

№ 2016 / 4, 03.02.2016

Мы как-то совсем забыли про острый газетный жанр «фельетон». Сейчас этой рубрики не встретишь в прессе. А ведь в дореволюционное время (да и в послереволюционное!) без этой гвоздевой рубрики не обходилась ни одна уважающая себя газета. Читатели начинали читать газету именно с фельетона. Ибо этот газетный жанр самый раскованный и самый писательский.

Но у рубрики есть ещё второй, не менее важный план. За спиной фельетониста нередко, как чёртова тень, умело стоят спецслужбы – Уголовный розыск, Контрразведка и даже Стратегическая разведка. Во-первых, для спецслужб это возможность заранее прощупать общественное мнение. И даже, больше того, подготовить общественное мнение к суду. А во-вторых, к помощи фельетониста следователи прибегают как к одному из самых отчаянных своих приёмов. В частности, расследуя ту же коррупцию, важно поймать с поличным не только её конкретного носителя. Это часто бывает даже не слишком сложно. Но гораздо важнее установить, кто коррупционера «наверху» покрывает и страхует. А тут фигуры бывают гораздо более значительные – настоящие политические и бюрократические тяжеловесы. Вот их-то и ловят на удочку фельетона. Тяжеловес после фельетона, как правило, начинает суетиться – защищать своим общественным весом подельника, смягчать его вину, а то и вовсе пытаться увести от следствия. Вот тут следователь и накрывает тяжеловеса коррупции. И – sic! – потянув за ниточки, раскрывает всю, казалось бы, ловко замаскированную коррупционную схему.

 

 

***

Мне сейчас 83-й год. В своей жизни я написал массу фельетонов. К сожалению, в большинстве под псевдонимами. Дело в том, что мой научный руководитель Р.М. Самарин – знаменитый декан филологического факультета МГУ и одновременно заместитель директора по научной части Института Мировой Литературы Академии наук СССР – косо относился к моей, как он считал, «фельетонной наркомании». И требовал от меня глубже заниматься научной деятельностью.
Он меня выговаривал: «Ты обкуриваешься своими фельетонами».

Под руководством редактора одного из отделов «Правды» Семёна Нариньяни я не стеснялся оттачивать писательское перо в фельетонах. Печатался как в многотиражке «Московской университет», так и в газете «Московский комсомолец». А затем и в «Комсомольской правде», «Советской культуре», «Московской правде», «Вечерней Москве», «Ленинском знамени» (это была газета Московской области), в «Литературной газете», «Литературной России» и даже в центральной «Правде».

Так вот, первая специфическая заповедь для фельетониста, которой меня научил Семён Нариньяни, это, – поскольку фельетонист ходит по острию ножа, то не выкладывать сразу весь собранный компромат, а часть приберегать. Для того, чтобы, когда власть и общественность нервно отреагируют на фельетон и даже будут пытаться что-то опровергнуть, то выложить на стол прибережённую козырную карту и выиграть процесс.

Мой лучший фельетон в многотиражке «Московский комсомолец» был в защиту «инакомыслящей». Впоследствии ставшая знаменитой поэтессой, а в эмиграции ответственным секретаря влиятельного журнала «Континент» Наталья Горбаневская была подружкой моего сокурсника и закадычного друга Льва Аннинского. Но её вдруг исключили из Московского университета якобы за прогулы. Дело было липовым, администрации университета просто посчитала, что Наталья Горбаневская слишком уж неприкрыто «инакомыслящая». Я написал в многотиражке «Московский университет» от 15 ноября 1955 года фельетон «Ничего не поделаешь…». И красочно расписал, какая Наталья Горбаневская безумно талантливая и какая она активная комсомолка. Последнее на тот момент тоже было правдой. А, мол, бюрократы не ценят талант общественную активность. Наташу Горбаневскую восстановили в университете.

 

***

Были у меня с фельетонами и провалы. В «Московском комсомольце» от 21 ноября 1959 года я написал фельетон «Когда режиссёр свёртывает знамя…», за который мне до сих пор стыдно.

Я тогда уже учился во ВГИКе. После университета в первом «оттепельном» 1956 году я был распределён в стратегическую разведку – по закрытой партийной линии в негласные консультанты-помощники к Суслову на линию «красная паутина» (так кодировалась особо секретная, стоявшая над КГБ и ГРУ, «партийная разведка»). В «оттепель» молодые шустрые комсомольцы, университетские друзья зятя Хрущёва Алексея Аджубея делали оглушительные карьеры! Я сменил аж заподозренного в сталинизме великого Илью Эренбурга. Формально моим удобным «прикрытием» стала, как была и у самого Ильи Эренбурга, официальная работа специальным корреспондентом «Совинформбюро». Советское Информационное Бюро – это была номенклатура Политбюро.

Но я продолжил учиться ещё и на сценарном факультете ВГИКа. Дело в том, что я показал Эренбургу, когда от него принимал дела «красной паутины», наброски своей рукописи исторического романа об иудейских хазарах. Эренбург сказал, что роман, если его пробить через цензуру, может стать бомбой. Ведь во всём мире ни одного художественно произведения об иудейских хазарах пока не написано. И Эренбург помог мне поступить на сценарный факультет во ВГИК, чтобы ясмог отточить своё профессиональное писательское мастерство. Попав под крыло Суслова, я хотел перевестись на заочное отделение. Но Суслов решил, что «красной паутине» будет не плохо иметь информацию об опасных оттепельных настроениях среди студенчества из первых рук. Тем более, из самого продвинутого и идеологического опасного творческого ВУЗа. И, улаживая мои дела, Суслов при мне позвонил директору ВГИКа Лебедеву, чтобы тот в виде исключения предоставил мне право свободного посещения лекций. Мол, это нужно, чтобы я мог ездить по деликатным поручениям в кратковременные командировки за рубеж за «железный занавес».

 

***

Но Суслов же меня и страшно подставил. В «Московском комсомольце» от 21 ноября 1959 года я написал фельетон «Когда режиссёр свёртывает знамя…», за который мне до сих пор стыдно. Фельетон о том, что наши молодые талантливые режиссёры слишком уж увлекаются итальянским неореализмом, забывая о великих традициях отечественного кинематографа. Мысль Суслова вроде бы была правильная. Но показательный объект для предупредительной критики выбран не мудро. Я в своём фельетоне обрушился на Марлена Хуциева, который, несомненно, не просто талантливый, а безумно талантливый кинорежиссёр – гордость советского кино. А талантам надо всегда прощать даже «завихрения». Тем более, сам-то я в тот момент дружил с гениальным Андреем Тарковским, и тот даже собирался ставить исторический фильм по моему сценарию о хазарах. А уж у Тарковского «завихрений» было ещё больше.

Заступаясь за Марлена, пол ВГИКа перестало со мной здороваться. Даже мой самый близкий вгиковский друг Геннадий Шпаликов (по его сценарию потом снимет Марлен Хуциев свой лучший фильм «Застава Ильича») укоризненно сказал, что это удар ниже пояса. Я честно рассказал о своём провале Суслову. Он сказал, что единственно, что он может сделать, чтобы как-то поправить возникшую грустную ситуацию, – это позвонить, чтобы Хуциеву не препятствовали в съёмках нового фильма по сценарию Геннадия Шпаликова. Фильм «Застава Ильича» получился прекрасный. Я подсуетился, исправляя свою ошибку, и организовал, чтобы фильм посмотрели Суслов и Фурцева (к Фурцевой я был вхож). По звонку Суслова Геннадия Шпаликова с помпой оперативно приняли в Союз Писателей СССР. Но какой-то злой рок витал над Хуциевым. Фурцева, чтобы похвастаться высоким достижением нашей культуры и надеясь пробить Хуциеву и Шпаликову Ленинскую премию, показала фильм самому Хрущёву, а тот, человек мало культурный, совершенно не понимал ни символов, ни метафор в искусстве. Он вдруг завёлся и набросился с самыми нелепыми «партийными замечаниями». Шпаликов приехал ко мне домой вдрызг пьяный: «Зачем я связался с тобой? Мы с Хуциевым вместо Ленинской премии получили под дых». Суслов с огромным трудом добился от Хрущёва, что фильм поправят по «партийным замечаниям» и выпустят в прокат под тихим названием «Мне двадцать лет», а не под обязывающим метафоричным названием «Застава Ильича».

 

***

Но были у меня и фельетоны, принёсшие мне славу и всеобщую общественную поддержку. Когда-то в далёком 1966 году, когда Александр Чаковский только пришёл в «Литературную» газету», то задумывал, как её хорошенько раскрутить. С Александром Борисовичем я был близок по совместной работе на Суслова – на «красную паутину» (уточню ещё раз: так кодировалась особо секретная «партийная разведка» Коммунистического Интернационала, формально ликвидированная Сталиным в Великую Отечественную войну под давлением «союзников», но в действительности сохранённая и переданная Сталиным М.А. Суслову). Александр Борисович ко мне благоволил, даже не раз предлагал мне стать его Первым замом. Но я по закрытой партийной линии был негласным помощником-консультантом А.А. Суслова, Суслову понравился, и Суслов меня не отпускал. Обещал дать мне собственную газету. Я потом и стал ответственным редактором созданной по закрытому решению Политбюро газеты для соотечественников за рубежом «Голос Родины» с окладом и правами даже выше, чем у Чаковского. В силу её особых контрпропагандистских и разведывательных задач.

Так вот, Александр Борисович прочитал сверхсекретные «особые тетради» «партийной разведки» (Чаковский был к ним допущен) с моим материалом о миллиардных хищениях в государственных запасниках, получил добро от Суслова и заказал мне зубодробительный фельетон «Погребённые заживо». Фельетон был напечатан с картинками на первой полосе «Литературной газеты» в номере от 11 августа 1966 года и потом раскручивался многочисленными откликами общественности на первой полосе всю осень. Фельетон вызвал бурное недовольство КГБ, Министерства культуры СССР и Союза художников СССР. Главы их прибыли в кабинет Чаковского, чтобы лично выразить свой протест и потребовать опровержения. Они дружно ораторствовали, что хранят в запасниках «золотой запас партии», переведённый в ценные произведения скульптуры и живописи. Что картинами, подаренными из запасников, мы удобно и «скромно» расплачиваемся с приезжающими из-за рубежа влиятельными людьми, нужными Советскому Союзу. Защищать запасники прибыла даже сама министр Культуры Екатерина Фурцева. Я позвонил Суслову: «Что делать?» Но Суслов мне сухо ответил: «Я не приеду. Мне с Фурцевой ссориться не пристало. Выпутывайся сам».

И тогда наученный уроками Семёна Нариньяни, я вернулся в кабинет Чаковского и молча высыпал на стол кучу прибережённых на пожарный случай страшных снимков – изуродованные в запасниках картины великих мастеров, скульптуры с оторванными головами. И плюс – ксерокопии описей, кому что «под сурдинку» себе в карман подарено. Ксерокопии, как птицы, так и полетели по кабинету. Семён Нариньяни меня научил на судах театрально работать с вещественными доказательствами. Глава Союза художников Екатерина Белашова стала перебирать снимки и вдруг навзрыд заплакала – она узнала свою собственную любимую пропавшую скульптуру Пушкина, которая была изуродована небрежным хранением – с отрубленной головой. Я тихо пояснил: «Скульптуры и картины уродуются в запасниках специально: чтобы их списать и затем расхитить! Вы угрожаете публичным судебным процессом против «Литературной газеты», но тогда мы раскрутим такой общественный скандал, что уж точно многие сядут надолго».

Кончилось тем, что выявили и сняли всех ответственных работников в Министерстве Культуры СССР и КГБ СССР, покровительствовавших хищениям. Даже Министру Культуры неприкасаемой Фурцевой строгий выговор закатали.

 

***

Мы сейчас много публично кричим о борьбе с коррупцией. На весь мир уже с коррупцией позорно прогремели. Президент Путин даже вынужден был специально провести на эту тему форум «Общероссийского Народного Фронта».

Но, к сожалению, сейчас подло отменена советская практика, предписывавшая Законом обязательный и быстрый ответ чиновников любого ранга на критические выступления в печати. А это ведь лучшее и самое проверенное средство борьбы с коррупцией. Общественного скандала все боятся.

Скажу по своему опыту из практики «партийной разведки». Когда мы хотели, чтобы коррупционное дело наверху «не замылили», мы сознательно допускали утечку в печать секретной информацию. И уж тут никакой блат, никакие родственные высокие связи не могли коррупционерам помочь. Так, например, было раскручено знаменитое «узбекское дело». Так был с треском снят даже друг Брежнева. Первый секретарь Краснодарского крайкома Медунов. Око печати – самое бдительное и справедливое око.

Зубодробительные публикации Евгения Богачкова «Кто купил российскую эстраду и Продаётся ли русская поэзия?» («ЛР», 2015, № 46) и «Почему публицист Казинцев не видит дальше своего носа, или Когда ура-патриоты научаться различать союзников и врагов» («ЛР», 2016, № 1), а также Дмитрия Чёрного «Чей современник» («ЛР», 2016, № 1) поднимаются до высшего газетного жанра «фельетона». Так почему бы «Литературной России» открыто не возродить эту привлекательную и почётную «рубрику»?!

Евгений Богачков и Дмитрий Чёрный наконец-то вывели на чистую воду двух опасных зубастых щук, изнутри кусающих русское национальное самосознание.
Я убеждён, что для сохранности и целостности нашего государства выдающие себя за ура-патриотов Куняев и Казинцев гораздо опаснее открытого хама и «поджигателя» Навального. Такие обычно ловко прикрываются маской якобы оголтелого бытового антисемитизма (вот, мол, мы «свои» – хоть сами «татары», но тоже против засилья евреев!). Он сознательно пускают под одну гребёнку «своих» и «чужих».И они хуже любой «пятой колонны». Давно уже как исподтишка подличающие, они лукаво сталкивают доверчивый простой русский народ с государственной насквозь русской властью, наклеивая на неё ярлык оккупационной, либеральной, сионистской. Это-то по отношению к Президенту Владимиру Путину, Руководителю его Администрации Сергею Иванову и Первому заму руководителя Вячеславу Володину?!

Александр БАЙГУШЕВ