РОЖДАЯ ОРГАН ДЛЯ СЕДЬМОГО ЧУВСТВА

№ 2016 / 19, 13.05.2016

М.Е. Бойко БОЛЬ: Введение в алгософию. Tractatus algosophicus: Монография. – Летний сад, 2016. – (Серия «Современная русская философия», № 9).

 

7 Boyko001

 

Эта небольшая книжка, вышедшая под эгидой философского факультета МГУ, представляет собой трактат о боли. Последняя, с точки зрения автора, «образует самые бесспорные границы человеческой реальности» и составляет в тех или иных модификациях «всё наполнение человеческой психики». В принципе, первый из этих двух тезисов достаточно убедительно обоснован, вплоть до указания на существование у человека и большинства высших животных целой отдельной системы рецепторов для восприятия болевых ощущений («ноцицепторы»). А вот второй тезис, абсолютизирующий место боли в человеческой психике, можно, конечно, оспорить…

Пусть читателя не пугает слово «трактат». Книга написана человеком, по-писательски чутким к слову и при этом обладающим хорошей естественно-научной базой, поэтому изложено всё ясным языком без перенасыщения терминологической эквилибристикой, характерной для иных «философских» трактатов. Это первое. Во-вторых, тема действительно для Михаила Бойко жизненно важна и давно (с детства ещё) его искренне волновала. Ну, и, наконец, как верно сказано в аннотации, адресована книга «всем, кто хоть раз задумывался о смысле человеческой боли и страдания». Так что она с большой долей вероятности будет интересна любому читающему данную заметку.

Меня вот, например, книга сразу захватила своим замечательным введением. В нём автор сходу предупреждает читателя, что его алгософия (от греч. алгос – «боль») не является философским учением, но представляет собой некую практику постижения мира, в основе которой лежит индивидуальный опыт боли, приводящий каждого человека к своей собственной версии «болемудрия». А заканчивается введение приглашением: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ЦАРСТВО АЛГОСА». Интригует.

Надо упомянуть, что Алгос – это изобретённый Михаилом Бойко концептуально-метафизический персонаж, олицетворяющий влечение человека к боли. Персонажем этим автор смело дополняет до троицы знаменитую фрейдовскую пару – Эрос (влечение к жизни) и Танатос (влечение к смерти). Соответственно, к энергетическим аспектам этих влечений у Фрейда – либидо и мортидо – Бойко добавляет своё долоридо (от лат. долор – «боль»). Всё это должно быть очень увлекательно и полезно для ценителей психоаналитической концепции Зигмунда Фрейда, с которым Михаил Бойко на протяжении книги и спорит, и соглашается. Среди собеседников автора, на которых Бойко ссылается и которых порой «поправляет» – А.Шопенгауэр, Э.Юнгер, К.С. Льюис, Л.Витгенштейн, Х.-Г. Гадамер, Ф.Ницше, Э. Фон Гартман, Э.Чоран и другие серьёзные мыслители и писатели.

Бойко с увлечение вводит целый ряд терминов и понятий на основе «алго». И это выглядит не только вполне убедительно, но и, как говорят умники, эвристично. Например, следуя традициям написания теодицеи  (богооправдание в связи с существованием зла на земле) автор трактата вводит алгодицею (болеоправдание). Интересна его мысль о том, что вся пережитая кем-либо боль (сумма алгофактов), возможно, никуда не исчезает, а наподобие ноосферы составляет ещё одну невидимую оболочку земли – алгосферу.

Михаил Бойко перечисляет четыре основополагающие интуиции алгософии:

– боль есть единственный фундаментальный экзистенциал (проще говоря, признак присутствия живого существа в реальном мире),

– всё, что мы в действительности хотим, – это боль и её производные,

– без опыта боли мы были бы лишены сознания и не могли бы даже поставить вопрос о смысле и ценности мироздания (это верно, но всё-таки, хочется добавить, смысл и ценность мироздания, о которых при помощи боли мы задумываемся, тем не менее, заключаются не в самой боли),

– мы сами наделяем боль положительной или отрицательной ценностью.

Из этих «интуиций» следует, что «физическое зло (боль, страдание) <…> не является злом – злом оно становится после того, как мы сами наделяем его отрицательной ценностью».

Кое с чем в книге, как уже упоминалось, хочется спорить. При всей важности и первичности боли и страданий для любого человеческого сознания, вряд ли можно согласиться с тем, что она является самоцелью или пусть даже самохотением для человека. В такой убеждённости всё-таки ощущается некая зацикленность автора на своей красивой концепции, склонность расширять и распространять её за все меры и пределы. Типичное желание, заблуждение и точка порождения зла, которое всегда есть замещение частью целого. Боль – это каждый раз соприкосновение с частью реального мира. Главное же устремление человека – не к боли и её производным, а через боль – к исцелению, к ощущению живого целого (можно это выразить словом «любовь»). Впрочем, сам Михаил Бойко пишет, что «признание фундаментального влечения к боли – самый сложный и смелый шаг, которого потребовало от нас наше исследование». И мы не станем категорично этот вопрос разрешать, пусть читатель сам прочтёт книгу и попытается оценить её постулаты вдумчиво и небанально.

Сопротивление лично у меня вызвало то, что автор с полной уверенностью утверждает, ссылаясь на научную литературу, что пресловутое «шестое чувство» – это и есть чувство боли. Доказывается это тем, что боль, как признано наукой, это в рамках человеческого организма – «самостоятельный вид рецепции с собственной системой проводников и центральных нервных образований».

Но ведь само выражение «шестое чувство» всегда романтически подразумевало нечто выходящее за пределы обычных пяти чувств (зрения, обоняния, слуха, осязания, вкуса) – то есть интуицию, телепатию, ясновидение или чувство красоты и поэзии, в конце концов. Что с того, что мы добавили к пяти обычным чувствам ещё одно, как ни крути, опять же обычное (хотя бы потому, что хорошо известна система его рецепции). Вопроса, поднятого в стихотворении Николая Гумилёва (на него ссылается сам автор) это не решает. Если помните, боль там лишь сопутствует рождению органа для шестого чувства:

 

Так век за веком – скоро ли, Господь? –

Под скальпелем природы и искусства

Кричит наш дух, изнемогает плоть,

Рождая орган для шестого чувства.

 

Так что если боль – шестое чувство – то мы станем говорить уже о седьмом, и именно для седьмого чувства ожидать рождения органа, потому что для чувства боли он итак всегда был.

Пожалуй, самыми интересными (для меня и, полагаю, для читателей «Литературной России») разделами книги являются два последних – глава про алгокритику (частично опубликованная в виде статьи у нас же в газете – см. «ЛР», № 31, 2015) и Заключение.

Алгокритика – как метод критического анализа произведений искусства и, в частности, художественной литературы, при котором в произведении выделяются алгообразы и на основе этого экстракта делаются выводы, – чем-то напомнила мне исследования по композиции текста, которые проводятся в Отделе теории ИМЛИ РАН по инициативе и под руководством Т.А. Касаткиной. У алгокритики тут есть и преимущества, и недостатки. То и другое связано с постоянным выделением именно алго-образов в разных текстах, что обосновывается, так сказать, «фундаментальной экзистенциальностью боли». Но я сильно сомневаюсь, что выбор алгообразов, а не каких-то других, для вытягивания по ниточке главных смыслов из текста – будет всегда самым точным выбором для любого текста, а не только для произведений Леопольда фон Захер-Мазоха. Скорее всего, для большинства текстов это будет выбор факультативный и уводящий в сторону от авторского замысла.

В «Заключении» Михаил Бойко применяет свою алгософию для объяснения и в какой-то мере оправдания особенностей русского национального характера, русской души и цивилизации. Опирается он здесь частично на слова Достоевского о страдании как «коренной духовной потребности русского народа», при этом отбиваясь от обвинений русского народа в «рабстве» и «пассивности» и переосмысливая трактовку «типично» русского «мазохизма». Это чрезвычайно интересно и очень спорно. Пусть читатель рассудит. Ведь, как указано автором, каждый человек должен заниматься алгософией, пользуясь своим индивидуальным болевым опытом.

 

Евгений БОГАЧКОВ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.