Алексей СЛЕСАРЕВ. МИФОЛОГИЯ СВОБОДЫ

№ 2016 / 25, 15.07.2016

В мире нет другого такого понятия, вокруг которого было сломано столько копий и человеческих судеб. Философские трактаты, социологические исследования, политические карьеры, государственная политика, военные кампании посвящались свободе, равно как и отрицанию таковой. Свобода личности, собраний, слова, печати, торговли, финансовых операций, половых сношений становилась идеей, идеалом, идеологией не только отдельных людей или человеческих коллективов, но государств и союзов государств. Несмотря на исчерпывающую дифференциацию понятия в плане философии, социологии, экономики и права, свобода до сих пор не обрела интернациональной культурологии, что на наш взгляд является свидетельством присутствия в данном феномене некоего дополнительного аспекта, препятствующего возникновению такой единой культурологической реальности и мотивирующего существование феномена свободы в виде типологического ряда национальных культурных кодов при общей интернациональной понятийной базе, фиксируемой в том числе словарями, уголовным и процессуальным кодексом и т.п.

В связи с этим не вызывает удивления тот факт, что дискутируя на тему свободы и имея общий понятийный базис, стороны часто не могут прийти к согласию и взаимопониманию, т.е. при единстве терминологии речь всё же идёт о различных интерпретациях. Так, в рамках телевизионного интервью 2012 года, ведущая программы «Неделя» (РЕН ТВ) М.Максимовская «пошла в решительное наступление, спросив президента о делах: либеральных слов было много, но считает ли Медведев, что действительно сделал что-то, благодаря чему Россия стала более свободной?». На что действующий в то время Президент ответил, что «свобода – это наши ощущения» и что, например, «участники предвыборных протестных акций наверняка ощущали себя свободными».

В данном фрагменте дискуссии явно сталкиваются два неродственных взгляда на феномен свободы, объединённых только общностью употребляемого термина. Нет сомнений, что понятийная база известна обоим участникам спора, но всё же единства восприятия не обнаруживается, культурология слова различна. Позволим предположить, что понимание свободы как института в системе т.н. «западных ценностей» сталкивается здесь с представлением свободы как субъективного чувственного образа. Мы используем здесь такие определения как «понимание» и «представление», но более уместно было бы применить термин «актуализация», поскольку речь здесь идёт не о разных дефинициях и вообще не о формально-логической процедуре, но мифическом восприятии действительности. Именно поэтому дискуссия зачастую порождает когнитивный диссонанс, и именно по этой причине феномен свободы не обладает единой культурологией. Впрочем, такова судьба любого мифа.

В том, что свобода является в том числе и мифом – сомнений не возникает. Если вслед за некоторыми исследователями допустить наличие мифического мышления в историческое и наше время, его включённость в общий когнитивный план человеческого бытия, пусть и в соседстве с понятийным мышлением, то можно обнаружить в восприятии почти любого сколь-нибудь значимого феномена культурно-специфическую компоненту субъективно-объективного свойства, обнаруживаемую в процессе актуализации мифа сознания (например, как текст).

В любой культурно-специфической общности индивид неосознанно стремится приводить свои актуализации в соответствие с коллективными, а коллектив в свою очередь, принимая и актуализируя индивидуальное как общее, оказывает обратное влияние на индивида, благодаря чему мировосприятие индивида и коллектива близки к тождеству. Данный циклический процесс не прекращается никогда и, естественно, не соответствует другому такому процессу во втором локальном коллективе, в котором цепочка индивидуальная актуализация – коллективная актуализация – индивидуальная актуализация совершенно иная. По этой причине мифореальности этих двух коллективов будут несхожи в той или иной степени.

Мифическая компонента в интерпретации феномена свободы многое может объяснить в некомплиментарности восприятия данного явления человеческой культуры в различных национальных контекстах. Если сравнить, например, русский и немецкий (как часть европейского) контексты, обнаружится много любопытных моментов. Разумеется, будет необходим Эксперимент.

Некоторый намёк на различие в актуализации феномена свободы может обнаружить этимология слова. Немецкое слово Freiheit (свобода) есть производное от frei (свободный), восходящего по одним данным к общегерманскому и индоевропейскому корню со значением «щадить, любить, присваивать», по другим данным близкого другому индоевропейскому корню со значением «приносить», «поддерживать», «кормить». «Свободным» (Freier) в древнегерманском обществе назывался мужчина, имевший право голоса на общем собрании, т.е. не раб, и обладавший правами главы семьи-рода, свой статус он мог делегировать жене и, позднее, своим детям. Существенным представляется то, что свобода в данном контексте актуализируется как обладание правами, делегирование полномочий, заботу о достатке и спокойствии в частном мире-семье. Всё это прекрасно соотносится с концепцией мироустройства древних германцев и современной мифологией прав и свобод в Германии, где свобода актуализируется как привилегия жить без ограничений. Всё это находит своё воплощение и в понятийном определении свободы как прав и свобод личности.

slide2

В то же время в русском языке слово «свобода» восходит к другому праславянскому и индоевропейскому источникам: праславянскому *sveboda «свобода», образованого от svojь (т.е. свой, собственный), т.е. свой, не чужой, собственный, независимый. В данном контексте свобода актуализируется как принадлежность себе самому, т.е. независимость, и поскольку любая актуализация очевидна в действии, то такая независимость будет по преимуществу действенна, т.о., русская мифология свободы обретает себя преимущественно в неограниченном и независимом действии.

slide1Данная трактовка неоднократно обнаруживала себя в трагических и героических моментах русской истории (покорение Сибири, социалистическая революция, выход в космос и «перестройка»), а также служила поводом для злых шуток, как это представлено на карикатуре из одесского юмористического журнала после Февральской революции, в июне 1917, где параллельно изображены два человека – американец и русский. Под рисунками даны реплики персонажей, в которых каждый признаёт себя свободным: американец свободен в свободной стране, никто не может его по этой причине ударить, а русский свободен, потому что сам может ударить любого.

 

Отчасти подобную актуализацию мифа «свобода» обнаруживают дореволюционные толковые словари русского языка, в частности словарь В.И. Даля, в котором определение свободы осуществляется в первую очередь напрямую через отождествление с понятием воли как «своей воли, простора, возможности действовать по-своему» и только после – в качестве института.

Для сравнения немецкий толковый словарь DUDEN приоритетно определяет свободу как совокупность институтов: политическая свобода, свобода совести, прессы, слова и т.д. Не стоит удивляться тому, что свобода в немецком контексте оказывается в близком диалоге с границами нормы и зачастую становится критерием нормальности. Границы и их отсутствие очевидно питают национальную мифологию немцев с древних эпох обособленного существования мира людей, богов, великанов, средневековых герцогств, княжеств и королевств вплоть до послевоенной судьбы Запада и Востока. Несвобода высмеивается как нечто ненормальное, как ограниченность, национальное сознание довольствуется умиротворением ввиду отсутствия видимых границ.

Перед нами иная форма актуализации мифа «свобода», очевидно не идентичная русской «свободе воли», неизменно связанной с неограниченными возможностями действия (вспомним трагикомическое «свободен, потому что могу сам ударить»). В качестве примера можно привести фрагмент небезынтересного интервью «Русскому репортёру» командира повстанцев непризнанной Донецкой Народной Республики в городе Славянске и бывшего главнокомандующего силами Народного ополчения в Донецке И.И. Стрелкова, в котором он сам себя считает «очень свободным человеком», не зависящим от других, забывшего про покой и комфорт, обладающего свободой воли, т.е. свободой двигать «мир вперёд, очень сильно».

Свобода, озвученная в русском культурном контексте как «свобода воли», имеет некоторые уровни актуализации:

1. свобода как комфорт

2. свобода как полная независимость

3. собственно «свобода воли», т.е. свобода неограниченного действия

В шутливой форме русский миф свободы можно представить в виде народного анекдота: «Что такое русская свобода? Это степь, костёр в ночи, ты и твой конь. А что такое ограниченная русская свобода? Это степь, костёр в ночи, ты, конь и твоя жена». Если принять за архетипы такие символы как «костёр в ночи» (уют, комфорт), «степь» (отсутствие границ), «конь» (безграничные возможности), то уровни актуализации мифа свободы можно было бы представить в следующей схеме:

slide3

Частные варианты архетипических образов трёх основных этапов мифической актуализации были обнаружены в текстах респондентов-участников экспериментального опроса. Была применена следующая методика обнаружения мифической компоненты в интерпретации феномена свободы в русском культурном пространстве: участникам опроса, студентам московского и берлинского университетов (средний возраст 18–22 лет) были предложены два вопроса, на которые необходимо было ответить по возможности кратко (всего на тестирование отводилось
5–10 минут):

1. Что вы понимаете под словом свобода?

2. Приведите пример из жизни, когда вы были свободны.

Возрастные предпочтения при выборке респондентов были неслучайны, т.к. отсутствие сколь-нибудь значительного жизненного и образовательного опыта может особенно ясно продемонстрировать дивергенцию понятийной интерпретации (ответ на вопрос 1) и чувственного опыта мифической актуализации (ответ на вопрос 2), что и подтвердилось на практике, т.к. в подавляющем большинстве случаев разрыв между теоретическими знаниями о значении слова и его субъективно-чувственным восприятием оказывался очевидным и значительным. Примерно 15% русских и 20% немецких респондентов не продвинулись дальше первого уровня актуализации, отождествив свободу и комфорт. Около 34% русских и 64% немецких студентов актуализируют свободу как институционное отсутствие каких-либо ограничений, и, наконец, для 51% респондентов из России свобода в первую очередь представляется в «стрелковском» духе как свобода действия, зачастую с нарушением моральных и социальных норм, в то время как для участников опроса из Германии «свобода воли» – несомненная экзотика.

slide4

Очевидно, что между уровнями актуализации мифа «свободы» нет непреодолимых границ, наоборот, налицо некоторая динамика непосредственно в рамках существования данного мифа как от первого ко второму и от второго к третьему уровню актуализации (т.е. «комфортность в условиях отсутствия границ» и, соответственно, «отсутствие границ и безграничное действие»), что само по себе выглядит не противоречиво, так и от третьего уровня к первому, т.е. восприятия свободы как «комфорта возможно неограниченного действия».

Но нельзя не отметить, что стремление действовать, зачастую в ущерб собственному комфорту, только в русской национальной традиции приписывается совершенной свободе человека.

 

Алексей СЛЕСАРЕВ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.