Петь своим голосом

№ 2016 / 28, 05.08.2016

«Бывают в жизни человека секунды, когда за них, за мгновения, вдруг возвратившись в прошлое, заново переживаешь годы. Мгновения – и годы…», – это строчки из рассказа Александра Кузнецова «Треугольник». Именно о таких мгновениях проникновенно честно и потрясающе открыто поведал нам писатель-фронтовик в своей суровой прозе, которая обжигает, как шершавая печёная картошка из жаркой золы, но хочется снимать с неё, ещё не остывшей, кожуру чёрную, прокопчённую, и болезненно и аппетитно одновременно чувствовать языком неподдельно простой, горячий, нехитрый и тем более притягательный её вкус.

 

KuznetsovAI1Александр Игнатьевич Кузнецов (1915–1991) родился в г. Уфе, жил в родном селе матери Удельно-Дуваней, прошёл войну от Курской дуги до Польши, был награждён орденами Отечественной войны 1-й (1985) и 2-й (1944) степеней, орденами Красной Звезды (1943, 1944), тяжело ранен, после войны работал директором школы в Благовещенском районе, а затем 30 лет преподавал в одном из профтехучилищ в г. Уфе. Он автор романа-дилогии «Отчего хлеб сладок» (в 2 кн., 1974–1982), повести «Протальник» (1984), книг «Иду к друзьям» (1979; повесть и рассказы), «Судьбой единой» (1987).

Читая прозу Кузнецова, невольно ассоциируешь себя с толстовским Пьером Безуховым, поражённым и объятым ужасом от увиденного на Бородинском поле, но согретым и приободрённым, возвращённым к жизни простыми солдатами, вкушавшим вместе с ними одной деревянной ложкой, идущей по кругу, незамысловатый походный кавардачок и ощущающим себя частичкой, слитой воедино и неразрывно с целым, которое и есть «народ».

«С сердцем что-то случилось… Будто загорелось сердце», – смущённо объясняет удивлённым однополчанам причину своего неожиданного для них героизма внешне «щуплый», ходивший «как-то бочком, осторожно», с маленьким заострённым носиком и прозванный за это Пичугой солдат в рассказе «Сердце в огне», похожий на толстовского капитана Тушина. У по-толстовски обыкновенных героев Кузнецова по-данковски «загорается сердце», ответно зажигая сердца читателей.

AKuzn1В рассказе «Треугольник» писатель с беспристрастной простотой даёт читателю возможность пережить то, как война беспощадно разрывает углы этой любовной геометрической фигуры. Два друга Николай и Габдулхат молчаливо любят одну девушку – Варю. Во время очередного боя оба друга погибают: Николай – закрыв собой Варю от немецкой автоматной очереди, Габдулхат – взорвав себя гранатой вместе с валом валившими в траншею, которую он оборонял в одиночку, фашистами. «Мгновения. Такими бывают они на войне. Варя не успела подхватить Николая, он упал у её ног без сознания и без жизни. Он закрыл любимую собой: живи, Варя!.. И не сказал ей о своей любви, потому, что она любила другого… Неподвижное тело Габдулхата подняли на руки. Ему отдали низкий поклон, последние почести… Так разорвался этот треугольник. Не броским он был, в глаза не кидался, о нём мало и знал кто. Да ведь и правду сказать надо: на войне такие чувства не очень-то принято было показывать…»

Александр Кузнецов сумел неприукрашенным языком правды с острой пронзительностью изобразить в своей прозе в нечеловеческих испытаниях чудовищной войны человеческую боль и не по-детски детскую улыбку. Герой рассказа «Улыбка» Ермил Стогов, очищая от врагов во время наступления его роты занятое фашистами наше село, обнаруживает спрятавшуюся в овражной норе, показавшуюся ему сначала старухой, без времени поседевшую молодую мать с маленькой девочкой на руках.

«Он взглянул на ребёнка. И замер. Глаза. Большие, не детские. Полные тоски и неимоверной боли. И руки… Иссохшие, тонкие. Руки девочки легли на его плечи. Но не глаза, не руки ребёнка сразили Ермила. Лицо. Лица у девочки не было. Была чёрная, грубая маска из застывшей крови. Короста закрывала лоб ребёнка, щёки, подбородок. Сердце Стогова перевернулось.

– Это… что же это? – выдохнул, еле справившись с дыханием.

И замолчал вдруг – девочка улыбнулась.

Сухое личико её вздрогнуло, из разорванной коросты брызнула кровь. Она сочилась по щекам девчушки, доверчиво прижимавшейся к нему, сбегала на подбородок».

Akuzn3Ещё одна страшная страница войны – судьба наших советских девушек, насильно угнанных фашистами в Германию, – открывается в рассказе «В логове». Освобождённые советскими солдатами девушки-полонянки впервые за долгое время плена плачут слезами радости, пробивающимися сквозь испытанные ими страдания, унижения, глумление, растоптанную врагами девичью честь, рабский труд…

Бывалый, многое повидавший и переживший за годы войны старшина, от лица которого ведётся повествование, рассказывает: «Темно в сарае, а я вижу… Десятки, множество огромных, залитых тоской и страхом глаз. Стою в раскрытых воротах, будто очередью автоматной прожгли они меня. И голос – пропал, ничего выговорить не могу, и слова – пропали. Спуталось всё во мне, всклубилось, и стою я как скованный. Оглядываю каменный сарай – большой, тёмный, свет еле пробивается в него через маленькие оконца-щели, заставленные железными решётками. И спирает дыхание – понимаю, что тюрьма это, барак, лагерь какой-то, каких повидал уже на путях-дорогах. Да… многое видел я за войну, а тут обессилел просто.

– Ох!.. – прорвалось наконец.

Это выдохнули обитательницы барака, жавшиеся к стенам – девушки. Выдох прозвучал будто в облегчение, а его нет. Ни нам, ни им, всегда настороженным, ждущим худшего. И не верят они, не могут сердцем понять, что счастье пришло к ним…

– Ох!.. – ударило ещё раз. – Наши же это, подружки, наши пришли!

Кинулись девушки к нам, обнимают, целуют. И плачут…»

Девушки рассказывают, откуда они родом. Среди них и русские, и белоруски, и украинки… А старшина замечает, что не все рады солдатам, «многие – в стороне». Оказалось, что это полячки, которые поначалу в нерешительности и с недоверием замерли в сарае.

«– Все, – говорю, чтобы согнать тягостное, что легло на сердце от встречи этой: – все, и полячки, и русские, домой поедете, кончилось ваше рабство».

Когда девушки вышли из сарая, старшина заметил, что одна осталась в глубине барака, не выходит, «сгорбилась, прижалась к стене.

– Чего ты? – спросил её. – Иди к своим…

– Не могу… – отвечает сквозь взрыды женщина. Именно женщина – на руках у неё ребёнок. – Не могу я домой… дитё у меня… Не желанное, но моё. Бросить его? Живой он… – захлёбывается молодая мать слезами.

Понял я беду женщины. Конечно, неутешная она. Не просто это – приехать и привезти дитя… от фашиста… Вот так вот… Взял у неё ребёнка из рук: маленький, тёплый, в тряпицы завёрнут.

– Пошли, – говорю. – Советские люди не звери – поймут. Не оставаться же тебе на чужбине…»

Akuzn4В произведениях Александра Кузнецова можно увидеть выстраданную на полях сражений верность интернациональной идее, что все люди – братья, которая лейтмотивом проходит через творчество Л.Н. Толстого и его роман-эпопею «Война и мир». У Л.Н. Толстого она олицетворяется в круглом, как Земля – мать всего живого и Солнце, одинаково согревающее своими лучами всё сущее, Платоне Каратаеве, и во взгляде генерала Даву, на миг отбросившем условные разграничения и распознавшем в пленном противнике просто человека и тем самым ставшим для Пьера спасительным. Апофеоз этой мысли, знаменующий победу мира над войной, – эпизод у костра, где русские солдаты поют с французом Морелем песню на иноземном языке, смешно коверкая слова, не понимая их значения, но постигая гораздо большее, самое главное, выразившееся в реплике старого воина: «Тоже люди» и одобренное свыше радостно играющими звёздами. Этот мотив всеобщего братства нашёл сильное художественное воплощение и в прозе В.В. Быкова, который в рассказе «Одна ночь» изображает превращение озверевших в страшной схватке «врагов» в просто людей, живущих на одной земле, занимавшихся до войны одним, таким мирным по своей сути столярным делом (строивших дома, чтобы в них жили такие же, как у них самих, семьи, рождались дети, продолжалась жизнь). Иван Волока и Фриц Хагеман, оказавшись заваленными обломками после взрыва в подвале, попали в беду, и «надо было искать выход». И этот выход был не в уничтожении одного другим, не в определении сильнейшего, как в некотором роде аналогичном по сюжету рассказе Фредерика Брауна «Арена», а во взаимопонимании и взаимопомощи.

Своеобразно этот мотив звучит и в рассказе Александра Кузнецова «Старший лейтенант Коневец», где наш офицер проявляет жалость к захваченному в плен юному немцу-недоростку, впоследствии дружелюбно-снисходительно прозванному Полфрица и оставленному в отряде в помощь связистам.

«До сих пор не может разобраться командир роты в том, что случилось с ним в ту минуту. Что-то колыхнулось в груди – впервые пожалел вражеского солдата. Может, от того смешались чувства старшего лейтенанта, что очень заморённым и беззащитным оказался перед ним фашистский солдат. И потом, когда вышли из траншей, глядя на безоружного, семенившего почти рядом с ним немца-подростка, он не мог погасить в себе вдруг обуявшего душу смятения… Детские глаза того с серым налётом были испуганными… Но Коневец уже видел, как страх этот растворялся и вместо него в глазах немца-подростка появлялась не покорность просто – доверчивость. И странно – где-то в себе, ещё не совсем ясно Коневец ощущал радость этой рождающейся в немце доверчивости».

При чтении рассказа Александра Кузнецова возникают ассоциации с потрясающими стихотворениями его знаменитого однофамильца – поэта Ю.П. Кузнецова «Русская бабка» и «Простота милосердия».

 

Русская бабка

 

Утром фрицу на фронт уезжать,

И носки ему бабка вязала,

Ну совсем как немецкая мать,

И хорошее что-то сказала.

 

Неужели старуха права

И его принимает за сына?

Он-то знал, что старуха – вдова…

И сыны полегли до едина.

 

– На, возьми, – её голос пропел, –

Скоро будут большие морозы! –

Взял носки, ей в глаза поглядел

И сдержал непонятные слёзы.

 

Его ужас три года трепал.

Позабыл он большие морозы.

Только бабку порой вспоминал

И свои непонятные слёзы.

 

В финале рассказа старший лейтенант Коневец спасает раненого немца, поручив своему ординарцу тащить его в роту, а сам остаётся на самом опасном участке, в деревне, где располагались фашисты, вызывает огонь наших миномётчиков на себя и погибает. «Старшего лейтенанта Коневца бойцы роты нашли наполовину занесённого снегом. Схоронили на западной окраине деревни».

Akuzn5В рассказе «В электричке» сталкиваются две беды. Одна, личная, толкает от рождения незрячего человека надеть чужую солдатскую шинель и просить, бродя по вагонам, милостыню, вымаливая участие пассажиров нарочито жалобливым пением.

«Голос певца оказался надрывным, с лёгкой хрипотцой – слепой приспосабливал его к песне. Пел про синий платочек. Но слова в песне были другие, рассчитанные на невзыскательных слушателей».

Другая беда, общая, жёстко говорит слепому, будто по щекам хлестнув, голосом фронтовика с пустым рукавом: «Ты дрянь… Ты надел солдатскую шинель, но ты дрянь… Если голоден – возьми это (потерявший на войне руку солдат даёт слепому бумажные деньги. – А.Ш.) и уходи из вагона. Сними шинель – её должен носить защитник Родины. И уходи!»

Слепой возвратил солдату деньги, прошёл по вагонам, «долго сидел в углу, куда его посадили пассажиры. Сидел молча с опущенной головой. Он не поднимал глаз, казалось, боялся – от рождения незрячий, вдруг прозреет, встретится с осуждающими суровыми взглядами пассажиров, что, жалея, всегда помогали ему, уступали место в вагоне, когда уставший нуждался в отдыхе».

Пережив ещё раз с обострённой силой свою личную беду и ощутив всем существом своим беду общую, слепой прошёл на середину вагона и запел песню «Вставай, страна огромная». «Он пел теперь своим голосом. Пел, ощущая каждое слово. Голос его чуть вздрагивал, но был чист и был гневен». Рассказ завершается простой, лаконичной и многозначной фразой «Шла Великая Отечественная война».

Рассказы писателя повествуют не только о военном времени, в них – и мирная, послевоенная жизнь. Но мужество и героизм защитников Родины, сплотившая народ во время Великой Отечественной войны всеобщая боль людская – это своеобразный камертон для поступков и характеров персонажей, будь то бывший фронтовик, не способный обмануть маленького внука («Блажной генерал»); простая пенсионерка, готовая отказаться от так необходимой ей пенсии, но сказать правду («Чёрный ветер»); студент профтехучилища, мучимый совестью, в душе которого происходит борьба, не замеченная и не понятая ратующей за процент успеваемости преподавательницей черчения («Десятая балла»)…

 

Александр ШУРАЛЁВ,

профессор кафедры русской литературы
Башкирского педуниверситета им. М.Акмуллы,

доктор педагогических наук

г. УФА

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.