ИЗУМЛЯЕМСЯ ВМЕСТЕ С АЛЕКСАНДРОМ ТРАПЕЗНИКОВЫМ

№ 2016 / 30, 05.08.2016

 

Без них невозможно

 

Semerka1966-й год, Лондон, мировое первенство по футболу. Это был первый чемпионат, который я, затаив дыхание, слушал по радио (телевизоры тогда были редкостью, да и трансляций из Англии, кажется, не проводилось). Было мне одиннадцать лет. С тех пор каждый четырёхлетний розыгрыш мировых первенств, для меня долгожданный праздник. А какие были имена в нашей сборной в то время! Яшин, Метревели, Месхи, Нетто, Понедельник, Хурцилава, Хусаинов, Банишевский, Бышовец… Всех не перечислишь. Каждый – звезда отечественного, да и мирового, европейского футбола. Не чета нынешним российским «сборникам» с их миллионами евро, умеющим только позорить страну и годящимся прежним футболистам разве что в подмётки бутс. Я считаю, что чемпионат мира 2018 года в России надо проводить, но свою сборную не выставлять, чтобы избежать ещё большего пинка от всех других команд, всё равно прока не будет, или уступить место, скажем, Исландии. А если уж участвовать, то юношеской или молодёжной. Но это так, к слову.

Пятьдесят лет назад на том чемпионате в Англии в нашей сборной под номером семь выступал выдающийся футболист Игорь Численко. Об этом знаменитом форварде московского «Динамо», заслуженном мастере спорта, о его звёздной и трагической судьбе повествует книга Павла Алёшина «Великолепная «семёрка» (ИД «Городец»). Образ жизни «Числа», как и некоторых других футбольных грандов, – Воронин, Стрельцов, Севидов, Татушин, Огоньков, наследник Яшина литовский вратарь Тучкус и многие другие, рангом поменьше, – не вписывался в обыденные рамки, но они приносили подлинную радость и гордость. А у каждой московской команды были тогда свои «поля» для послематчевого застолья: ресторан «Арарат» – у ЦСКА, «Арагви» – у «Спартака», у «Динамо» – знаменитый «Яръ», переименованный в «Советский». Именно под сводами этого престижного, правительственного (!) заведения Численко получил своё прозвище «Князь Игорь». А когда он заходил в ресторан, оркестр умолкал, а спустя мгновение звучал «Футбольный марш». Действительно, и отдыхать и играть он умел по-княжески. «Число» был по-настоящему русским человеком, с широкой душой нараспашку. На футбольных полях им восхищались не только в СССР, но и в Европе и в Латинской Америке.

Автор пишет: «Удивительно разносторонний нападающий, сумевший в своей игре сочетать стиль классического крайнего форварда по ходу матча с любыми функциями, в том числе оборонительными, он выгодно отличался от других выдающихся фланговых форвардов, которых в Советском Союзе было немало, своим подходом к игре, универсализмом, опережал время. Он был рождён игроком до мозга костей, и футбол был для него не просто увлечением или профессией, а образом жизни». Подтверждаю стопроцентно. Я счастлив тем, что видел его игру в «Лужниках» и на «Динамо», с замиранием сердца следил за волшебством других великих футболистов, а позже был лично знаком с Ловчевым, Шавло и Родионовым. Теперь на футбол не хожу и не пойду больше никогда. Пусть «играют» не в мяч, а в мыльный пузырь с долларами…

Книга о Численко насыщена оценками знаменитостей советского и международного футбола его жизненных перипетий, что тоже представляет огромный интерес для читателя. Валерий Маслов, например, отмечал, что, становясь время от времени «на путь истинный», Численко начинал хуже играть. Поэт Евтушенко написал целую книгу «Не умирай прежде смерти», где вывел многих футболистов под прозвищами (Воронин, например, «Ален Делон). «Числу» досталась кличка «Номерок». И убийственная характеристика: «Номерок был не замаскированная, а Искренняя Сволочь». Чем футболист обидел поэта, я не знаю, но пусть это остаётся на его совести. Но от Численко ведь отвернулись и многие болельщики после чемпионата мира 1966-го года. Парадокс: в Лондоне он стал кумиром родоначальников футбола, а на родине на него взвалили всю вину за поражение в полуфинальном матче со сборной ФРГ.

Напомню вкратце историю. На том чемпионате Численко забил единственный, победный гол сборной Италии и открыл счёт в четвертьфинале с Венгрией. В игре с немцами наших били по ногам. Я хорошо помню, как мальчишками мы кричали: это фашисты! (А после войны прошло более двадцати лет, но что поделаешь с генами – все наши отцы воевали). И вот Шнеллингер проводит против Игоря очередной грубый приём. А тот в ответ набрасывается не на него, а на Хелда. Не сдержался, сколько ж можно терпеть. И итальянский судья удаляет его с поля. А оставшись вдесятером, советская сборная проигрывает матч. Который, многие очевидцы согласятся со мной, она могла выиграть. И тогда – финал с Англией. А там, кто знает, мы могли бы и повторить победный для нас чемпионат Европы шесть лет назад. Но поступок Игоря окончательно испортил ему его и так подмоченную репутацию. Банкеты, лихачество на дорогах, большие интервалы в выступлениях за сборную и в «Динамо»… Но именно голы Численко вывели сборную СССР в четвёрку сильнейших в мире в 1966-м году!

 

Постскриптум.

Скончался Игорь Численко 22 сентября 1994 года в Боткинской больнице, после нескольких часов, проведённых в барокамере. От хронической почечной недостаточности. А похоронен на Ваганьковском кладбище, рядом со своим партнёром и другом Эдуардом Стрельцовым. Сходите, любители футбола, поклонитесь двум великим игрокам прошлого.

И в заключение две фразы, произнесённые также великими людьми, но безотносительно к Численко. Но, тем не менее, они и о нём, поскольку отражают всю суть его характера и всей жизни. Мохаммед Али: «Я не обязан быть таким, каким меня хотят видеть окружающие, и не боюсь быть таким, каким хотел бы видеть себя сам». И вторая, ещё более поразительно гениальная и точная: «Все люди на свете делятся на две категории.
С первыми легко, как легко и без них. Со вторыми очень сложно, но жить без них невозможно совсем» (Эрнест Хемингуэй).

 


 

Много званных, да мало избранных…

 

Поэт Сергей Таратута происходит, если можно так сказать, из театрально-юридической семьи, потому и творчеству его присущ некий изысканный артистизм, зрелищность и особая взвешенность слов, от которых зависит «судьба» стихотворения, как жизнь человека на скамье подсудимых.

«На въезд в судьбу Бог выдаст визу,

Нужней уже не будет виз,

И по судьбе, как по карнизу,

Пойдёшь, стремясь не рухнуть вниз…»

Taratuta lirikaЕго наставниками в Литературном институте были Маргарита Алигер и Евгений Винокуров. Первая выразилась о нём так: «Ему определённо есть что сказать людям, и он испытывает острую необходимость разговаривать с ними своими стихами». Новый сборник поэзии Сергея Таратуты – «Эпизоды» – избранная лирика (ИД «Городец»). Название более чем скромное, но в нём отражены все этапы творческого пути автора. А они могут дать подсказку читателю в расшифровке подзаголовков, в названиях циклов стихов, хотя и здесь тоже много метафизически загадочного и печального: «В моей душе сезон дождей», «От скорости жизни спасения нет», «На небе красные мазки», «Куда-то вниз несётся мир», «У счастья тоже есть азы»…

Почему «эпизоды»? Может быть, поэтому:

«На судьбу и везенье роптать не изволь,

Появляясь на свет по закону природы,

Назначается каждый на главную роль,

А она разбивается на эпизоды…»

И «Избранное» его логично, но далеко не завершено. А на пире поэзии, как водится, много «званных», да мало избранных. Такую же оценку даёт ему признанный поэт: «Человек он талантливый и очень современный во всём – от метафоры до выбора темы. Пусть ему и дальше светит счастливая звезда удачи, которая добра лишь к избранным!» (Андрей Дементьев).

 

Постскриптум.

Увенчанный многими литературными наградами и премиями, Сергей Таратута любит путешествовать по стране и миру, что находит отражение в его стихах. Звучит шаблонно, но он идёт в ногу со временем, хотя часть его души – в прошлом, где одно из главных сокровищ памяти. А вот о ещё одной стороне его дарования нельзя не упомянуть. О музыке слов. Она звучит в каждой строке.

«Зрели вишни, тысячи серёжек от росы мерцали при луне…»

«Сверкнёт гроза в начале мая, и первый ландыш прозвенит…»

Но о его музыкальности лучше меня сказал Виталий Вульф: «Поэтический дар дан Сергею природой. Стихи у него рождаются разные: философские, радостно-легкомысленные, шалые, заумные и удивительно современные. Музыкальность – скрытая основа его умения, музыкален его внутренний ритм, музыкальна форма стиха».

И напоследок, горько-промыслительное, но по-христиански спокойно-жизнеутверждающее:

«Одиночество и ностальгия.

Вы соседи, друзья и враги?

Тяжки ваши объятья тугие

И догоните, как не беги.

Вы наверно поэтому вместе,

Что без вас не отыщется мест.

И нательный копеечный крестик

Превратится в кладбищенский крест…»

 


Роман в жанре семейной хроники

 

«Записки уцелевшего» (издательский дом «Никея») – книга воспоминаний потомка старинного княжеского рода Сергея Михайловича Голицына (1909–1989 гг.). Шестисотстраничный труд, который автор писал более десяти лет и считал его главным делом своей жизни. Вообще-то в жизни есть и более важные «дела», но у аристократов свои взгляды на целеполагание. А сами «Записки…» заканчиваются событиями 35-го года, дальше «времени» не хватило. Но, «продлись очарованье», читатель и ещё на два-три тома знакомился бы с документальной семейной сагой, с «бывшими и гонимыми», пытавшимися выжить в советский период, с непривычным для них кушаньем из картофельных очисток, с пережившими ГУЛАГ и удачно устроившимися в эмиграции, добившимися успеха и просто почившими «от забот праведных» на ниве созерцания своей судьбы. GolytsynС многочисленной роднёй Сергея Голицына, среди которой были весьма достойные люди – врачи, художники, актёры немого кино, инженеры, архитекторы, реставраторы, ихтиологи, ботаники, геологи, химики… Словом, всё как у людей. Да и предки замечательные, что ни говори. Один боролся против Дмитрия Самозванца и царя Шуйского, являлся претендентом на престол. Другой был возлюбленным царевны Софьи, возглавлял Посольский приказ (Министерство иностранных дел). Третий был одним из Верховных правителей России после смерти Петра II. Выдающиеся учёные, дипломаты, военные, академики. Изобретатель сейсмографа, монах, гофмейстер, два фельдмаршала, 22 боярина, 16 воевод, 37 высших чиновников, обер-прокурор Священного Синода, опальные узники при всех режимах и радетели за благо государства.

Свои «Семейные хроники» автор начинает где-то с 80-х годов 19-го века, используя два объёмистых тома воспоминаний отца, как бы продолжая «главное дело» уже его жизни. Что сказать? Когда читаешь обыденные истории чужих судеб, как-то невольно скучнеешь. Ну что интересного в том, что имярек мог выдвинуть свою кандидатуру на предстоящих дворянских выборах на должность епифанского уездного предводителя дворянства, а пошёл на менее доходную, и сколько переживаний с этим было связано? Или что, как правило, подавали на завтрак и обед в помещичьей усадьбе? Каждый индивид вполне естественно считает свою жизнь особенной. Вот мне при знакомстве почти любой человек, если случайно узнает, что я писатель, непременно скажет:

– Я вам сейчас такой сюжет про себя расскажу – закачаетесь, роман напишите.

С трудом выслушиваю до конца. Ничего нового. Всё когда-то уже было, есть и будет, а человечество – это действительно огромный муравейник. Поэтому приходится прикидываться водопроводчиком, чтобы не приставали. Но в данной книге автор, конечно же, описывает не только быт своей родни и себя лично. «Записки…» отчасти интересны тем, что на фоне Голицыных показана страшная фабула страны, русской трагедии, разделившей жизнь людей на «до» и «после». И сквозь авторское субъективное здесь проглядывает исторически объективное – войны, голод, холод, державность, патриотизм. Поражает также и то, что род Голицыных, пройдя через репрессии и высылки, не потерял чувство сострадания к людям, достоинство, любовь к Отечеству, веру в Бога. Это тоже аристократизм. Наверное, не крови, а духа. Маргиналам и хаму не свойственно.

 

Постскриптум.

Справедливости ради надо отметить сдержанный, выверенный язык автора, литературный стиль, феноменальную память, которая воссоздаёт прошлое во всех оттенках, интонациях, запахах и звуках. Сергей Голицын, погружая читателя в повседневную жизнь дворянской семьи (это, конечно, на любителя), не всегда уходит в бытописательство, а порой тонко передаёт ощущение высоких человеческих отношений. И, в конце концов, род Голицыных, один из тех, кто хранил нашу культуру, кто способствовал величию и славе России. А уж портреты этих людей мы можем видеть и в Третьяковской галерее, и во многих других музеях страны. 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.