СПЕЦИАЛИЗИРОВАЛСЯ НА ВОПРОСАХ ДЕРЕВНИ И ПЕЧАТИ

№ 2016 / 32, 22.09.2016

Яков Яковлев – одна из зловещих фигур в советской истории. Это ведь он осуществлял иезуитский план по раскулачиванию советской деревни. Свою руку этот партфункционер приложил и к формированию политики партии в области литературы.

Яков Аркадьевич Яковлев родился в 1896 году в Белостоке. Его настоящая фамилия Эпштейн. Уже в 1925 году он написал подробную автобиографию. В ней говорилось:

«Родился в 1896 году. 21 июня, в городе Гродно. Родители занимались учительской работой. Отец был, помимо того, мелким служащим, страховым агентом и т.п. Принадлежали к мещанскому сословию. Работать начал с 13 лет – с 3-го класса Реального училища начал давать уроки (сначала 1, а к окончанию Реального училища – 3 урока в день). Зарабатывал сначала 10, потом 15 и далее до 30 рублей в месяц. Учился сначала в Реальном училище, – его окончил, затем учился в Петроградском Политехническом Институте, электромеханическом отделении (в 1916 году был на 4-м курсе). Институт не окончил. Родители денежно не помогали, потому жил уроками. Ввиду того, что начиная с 17 лет учился в Политехническом Институте, одновременно давая уроки и занимался партийной работой – систематическим самообразованием не удавалось заниматься. Один год – в 1913 году, зимою был в кружке, организованном большевистской фракцией Политехнического Института, – с марксистской литературой знакомился самостоятельно. Вступил в большевистскую организацию в 1913 году. Больше всего к этому вступлению подтолкнула тогдашняя «Правда». «Правдистом» стал ещё до вступления в большевистскую организацию, после попавшего номера «Правды» и «Луча». В связи с распространением «правдистской» литературы у родителей был произведён в начале лета 14 года обыск. Партийной работой начал заниматься, начиная с осени 1914 года, за Невской заставой, где вёл кружковую работу (в частности, кружок на Обуховском заводе), техническую (в частности, осенью 14 года написал и печатал совместно с одним товарищем листовку против войны для Невского района). Работал тогда вместе с Антоновым, который последнее время работал в МГСПС, Захаром Невским и другими. В студенческой партийной работе более активное участие стал принимать в 1916 году» (РГАНИ, ф. 3, оп. 62, д. 237, лл. 1–2).

Особое значение в своей автобиографии Яковлев (Эпштейн) уделил событиям 1917 года. Он писал:
«В феврале 1917 года был арестован, точно не знаю в связи с чем. Предполагал тогда, что в связи с демонстрацией 14 февраля, которую мы тогда организовали у Казанского собора, вопреки меньшевистскому предложению устроить демонстрацию у Таврического дворца в поддержку государственной думе. Сидел в Спасской части вместе с Ерманом, тоже политехником, недавно тогда вступившим в партию, позже убитым белыми. Был освобождён в ночь на 28 февраля. Первые дни провёл в организации полковых комитетов (Измайловский полк прошёл роту за ротой) и в организации рабочей милиции. Затем около месяца проработал в качестве агитатора Петроградского совета, преимущественно в войсковых частях и по заводам. Затем Бокием был послан от имени не помню кого, ПК или ЦК, в Екатеринослав. В Екатеринославе был избран секретарём комитета, редактором газет, затем членом Президиума городского совета от нашей фракции – эту работу вёл до взятия Екатеринослава немцами, т.е. до весны 18 года. В 17 году участвовал на 6-м съезде партии, а затем на Октябрьском съезде советов, как делегат от Екатеринослава. После октябрьского съезда весь ноябрь и декабрь у нас шла подготовка к захвату власти, так как власть в Екатеринославе мы взяли только в самом конце декабря, после 4-х дневных боёв с силами Центральной Рады» (РГАНИ, ф. 3, оп. 62, д. 237, л. 2).

«После отступления от Екатеринослава в 1918 году, – продолжал далее Яковлев (Эпштейн), – работал в качестве секретаря Московского Областного бюро металлистов. Одновременно принимал участие в партийной жизни Украинской организации нашей партии. Здесь мы боролись против так называемых «левых» Пятакова и других. Причём на первой конференции, несмотря на полную поддержку Ильича, нам оказываемую, мы потерпели поражение. После первой конференции – был послан в Киев в составе мирной делегации для партийной работы на Украине. На второй конференции мы были в большинстве. В качестве члена бюро ЦК, избранного на этой конференции, я был направлен в Харьков. В Харькове работал одновременно как председатель Харьковского Революционного Комитета, подготовлявшего захват власти. В конце 18 года Ревкому удалось захватить власть ещё до прихода наших войск в Харьков. После того, как на 3-ей конференции так называемые «левые» снова победили и вошли в большинстве в ЦК, я был направлен для партийной работы в Екатеринослав, где был председателем Екатеринославского губкома. На этой работе проработал до взятия Екатеринослава Деникиным. После этого перешёл на работу непосредственно в 14 армию, в качестве начальника Политотдела. Оттуда был направлен для партийной и советской работы во Владимир, где был избран в члены бюро губкома, а затем председателем Владимирского губисполкома. На этой работе пробыл до конца 1919 года, после чего был направлен в качестве члена бюро ЦК для работы в Киев» (РГАНИ, ф. 3, оп. 62, д. 237, л. 3).

В Киеве Яковлев (Эпштейн) проработал до Украинской партийной конференции начала 1920 года. «На этой конференции, – писал он в автобиографии, – у нас шла борьба, с одной стороны, с остатками бывших левых, с другой – с группой демократического централизма, т.е. с Сапроновым, Дробнисом, Рафаилом и другими. На этой конференции наша группа оказалась в меньшинстве, примерно на 3–4 голоса. ЦК Р.К.П. были представлены 2 списка кандидатов в ЦК от большинства и от меньшинства. После ряда переговоров с Ильичом, ЦК утвердил наш список, т.e. список меньшинства. 1920-й год проработал в Харькове, в качестве члена Политбюро и Оргбюро ЦК К.П.У. и председателя Харьковского губкома. В конце 20-го года был назначен ЦК в Москву для работы в Главполитпросвет, в качестве его члена. На этой работе проработал 21-й год. В 22-м году был назначен Заместителем Заведующего Агит-Проп. ЦК – на этой работе пробыл 22-ой и часть 23-го года. После этого был назначен ЦК – Заведующим Отделом Печати ЦК – на этой работе проработал до половины 24-го года, одновременно состоя редактором «Крестьянской Газеты». После был назначен редактором газеты «Бедноты» (РГАНИ, ф. 3, оп. 62, д. 237, лл. 3–4).

Работая в Главполитпросвете, Яковлев по долгу службы достаточно много занимался проблемами Пролеткульта и на этой почве не раз встречался с Лениным. Вождь видел в Пролеткульте – некий аппарат партии с образовательной задачей. Ленин хотел, чтобы члены партии, состоявшие в Пролеткульте, очистили эту организацию от всех враждебных элементов.

Но Ленин боролся за свою линию публично, в том числе через статьи в прессе. А Яковлев какое-то время проводил её в основном аппаратными методами. Всё изменилось после его перехода в 1922 году в Агитпропотдел ЦК. Вот когда Яковлеву тоже пришлось отстаивать ленинские идеи в печати. Здесь стоит вспомнить историю, случившуюся в сентябре 1922 года. В газете «Правда» тогда появилась статья председателя Пролеткульта Плетнёва, сильно разозлившая Ленина. Вождь выдал за это по первое число редактору «Правды» Бухарину и поручил Яковлеву дать в газете Плетнёву отповедь. Естественно, Яковлев, получив указания Ленина, взял под козырёк.

С Лениным был связан и другой момент. Партаппарат долго не мог решить, стоило ли в партийной прессе печатать рекламу. Представить предложение должен был Яковлев. Уже в мае 1928 года он вспоминал: «При голосовании на XII съезде резолюции по моему докладу о печати и пропаганде выступил т. Рязанов с предложением запретить всем партийным органам печатать у себя объявления. Мне Президиум дал слово для возражения против этого предложения т. Рязанова. Дальше всё происходило так, как изложено в моей записке. После принятия Съездом поправки т. Микояна о запрещении печатать объявления в «Правде» Марией Ильиничной был вызван на съезд из своей квартиры Ильич, в тот момент отсутствовавший на съезде. Он прибежал на съезд чрезвычайно встревоженный. Когда его увидели делегаты, то, если я не ошибаюсь, общее мнение было таково, что Ильич будет возражать против только что принятого постановления съезда о неисключении из партии Шляпникова и Ко. Но совершенно неожиданно он взял слово по вопросу о запрещении печатать объявления в «Правде». Во время его полемики с Рязановым последний крикнул с места: «Не я предлагал, а Микоян». После речи Ленина вопрос об объявлениях в «Правде» был снова поставлен на голосование и постановление о запрещении печатать объявления в «Правде» был аннулирован» (РГАНИ, ф. 3, оп. 62, д. 237, лл. 5, 5 об.).

Впрочем, сам Ленин к тому времени сильно ослаб. Большинство вопросов решал уже Сталин. А Сталина волновал не только Пролеткульт. Ещё в начале июля 1922 года он запросил у Яковлева подробный доклад о расстановке сил в писательском сообществе и попросил представить предложение о том, что делать с колеблющимися.

Выполняя поручение Сталина, Яковлев сообщил:

«1. В настоящее время уже выделился ряд писателей всех групп и литературных направлений, стоящих чётко и определённо на нашей позиции. 21-й год оказался годом бурного литературного расцвета, выдвинувшего десятки новых крупных литературных имён из молодёжи. В настоящий момент <идёт> борьба между нами и контрреволюцией за завоевание значительной части этих литературных сил. (Вся эмигрантская печать стремится «купить» нашу литературную молодёжь; «Утренники», журнал Питерского дома литераторов, орган откровенной контрреволюции, принуждён оперировать теми же литературными именами, что и мы.) Основные организационные литературные центры – в руках белых (скрытых или явных) – Питерский дом литераторов, Всероссийский союз писателей. Наши организационные центры бездеятельны, немощны, не умеют привлечь нового писателя-революционера, советского человека, но не члена РКП. (Московский Дом Печати в этом смысле безжизнен, Петроградская Ассоциация Пролетарских писателей исключает Всеволода Иванова по соображениям «пуританского» объективно-вредного характера.)

2. Основные группы, политически нам близкие в настоящий момент:

а) старые писатели, примкнувшие к нам в первый период революции, – Валерий Брюсов, Сергей Городецкий, Горький и т.д.;

б) пролетарские писатели, Пролеткульт (питерский и московский), насчитывающий ряд несомненно талантливых людей;

в) футуристы – Маяковский, Асеев, Бобров и т. д.;

г) имажинисты – Мариенгоф, Есенин, Шершеневич, Кусиков и т.д.;

д) Серапионовы братья – Всеволод Иванов, Шагинян, Н.Никитин, Н.Тихонов, Полонская и т.д.; ряд колеблющихся, политически неоформленных, за души которых идёт настоящая война между лагерями эмиграции и нами (Борис Пильняк, Зощенко и т. д.);

е) идущие к нам через сменовеховство – Алексей Толстой, Эренбург, Дроздов и т.д.

3. Оформить настроение сочувствия нам, привлечь на свою сторону колеблющихся можно путём создания единого центра, объединяющего эти группы писателей. Объединение должно быть безусловно беспартийным. Коммунистическое меньшинство должно отрешиться от недопустимого, ничем не оправдываемого коммунистического чванства, мешающего коммунистическому влиянию на беспартийных, но политически или социально близких нам писателей, особенно из молодёжи» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 185, лл. 6–7).

Осенью 1923 года Яковлев участвовал в рассмотрении обращения руководителей литературной группы «Кузница» о создании нового издания – «Рабочего журнала». Однако наверху идея этого печатного органа энтузиазма не вызвала. Кстати, сам Яковлев тогда входил в редколлегию журнала «Красная новь» и всячески покровительствовал группе Александра Воронского.

К началу 1924 года выяснилось, что борьба различных литгруппировочек не только не стихла, а набрала новые обороты. При этом каждая группа хотела получить от ЦК мандат на руководящую роль в писательском сообществе. Чтобы выработать приемлемый компромисс, Яковлев созвал 9 мая в ЦК совещание представителей самых разных объединений, пригласив на него также Троцкого, Бухарина и других видных политиков. Однако и на совещании все стали тянуть одеяло лишь на себя. Объединяться никто не хотел.

Не выдержав натиска своего недавнего заместителя по подотделу печати Агитпропа ЦК Ильи Вардина, Яковлев выступил с репликой. Он заметил: «Основная опасность той политики, которую предлагает нам группа «На посту» и которую она ведёт, не в том даже, что талантливые писатели отталкиваются ею от партии и Советской власти, а в том, что действительная работа над собой писателей, подымающихся из рядов рабочего класса, у «напостовцев» заменяется часто самохвальством и хлёсткой критикой «попутчиков». Этот путь может привести к тому, что заглохнут имеющиеся ростки здоровой, новой литературы. Против подобного пути всегда боролся т. Ленин, и мы обязаны не допустить искажения ленинской линии. Образцом того, как самохвальством заменяется необходимая и серьёзная работа над собой, серьёзное изучение лучших образцов художественной литературы, может быть программа, по которой группа «Октябрь» ведёт работу в кружке Рогожскско-Симоновского района. Рабочие, которые пробуют своё перо на обличительных корреспонденциях, на рабкоровской работе, в ряде лекций обучаются истории ЛЕФ’а, истории группы «Октябрь», истории взаимоотношений отдельных её членов и склоки в этой группе, истории того, откуда родилась и куда идёт пролетарская литература, родившаяся с появлением десятка молодых литераторов, в большинстве интеллигентов, в группе «Октябрь». Как высоко ни ценить отдельных талантливых писателей этой группы, подмена работы над Пушкиным, Шекспиром, Верхарном и т.д. изучением истории «Октября» является вредным самохвальством, которое может заглушить сорной травой здоровые ростки пролетарской литературы. Это тем более ясно становится, если мы тут же сопоставим картину взаимоотношений отдельных групп писателей, отдельных писательских кружков в настоящее время».

Отдельно Яковлев на совещании остановился на романе Юрия Либединского «Завтра». «Вы возьмите Либединского, – говорил он. – Разве его произведение «Завтра», – хотя автор и октябрист и пролетарский писатель, – не есть образец упадочнической литературы? Вот это и другие произведения, называющие себя пролетарскими, вместо чувства бодрости, уверенности в себе, уверенности в том, что через нэп мы будем двигаться к социализму, подсобляют настроениям усталости и разочарования. И тогда приходят товарищи, называющие себя «пролетарской литературой», и говорят: мы берём на себя монополию представительства пролетарской литературы».

Подводя итоги дискуссии, Яковлев в заключительном слове предупредил, что партия будет пресекать тенденциозные проявления во всех группах и объявит бой склокам. «Моменты богемы, кружковщины, – заявил он, – имеются в обоих лагерях. Мы должны их изживать также в обоих лагерях. И, наконец, последний вопрос о критике. Мы не можем допустить сохранения существующего положения в области критики. Наша критика не только не выдержанна, она отсутствует как организованная критика коммунистической партии. У нас печатаются рецензии по дружбе, по знакомству. Это иначе, как разложением, назвать нельзя. По этому вопросу мы должны не только принять решение, но и незамедлительно принять меры к его выполнению».

Закончилось совещание принятием резолюции «Политика партии в художественной литературе», которая состояла из шести написанных Яковлевым пунктов. В этом документе подчёркивалось, что, во-первых, основная работа партии в области литературы будет ориентироваться на творчество рабочих и крестьян. Авторам, которые пришли в литературу от станка и сохи, было обещано оказать существенную материальную помощь. Резолюция гарантировала также внимание партии к «попутчикам». Но главное заключалось в шестом пункте. Он гласил: «Считая, что ни одно литературное направление, школа или группа не могут и не должны выступать от имени партии, совещание признаёт желательным устройство регулярных совещаний писателей и критиков коммунистов при Отделе Печати ЦК РКП и более систематическое руководство работой членов партии и партийных органов печати в области художественной литературы» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 185, л. 41).

Позже некоторые выработанные Яковлевым критерии легли в основу резолюции ЦК ВКП(б) «О политике партии в области художественной литературы», которая была принята уже летом 1925 года.

Добавлю, что руководство отделом печати ЦК Яковлев с 1923 по 1924 год совмещал с редактированием «Крестьянской газеты». Аграрная политика партии для него оставалась одним из приоритетов.

Подводя итоги своей деятельности за первую половину 20-х годов, Яковлев в 1925 году отметил: «За последние 4 года написал книжки: «Анархизм в русской революции», «Деревня, как она есть», «Наша деревня», «Жизнь Ленина и ленинизм» (вместе с тов. Поповым)… Последние 2 года работают над «Историей октябрьской революции». Всё это время, начиная с 21 года, работаю преимущественно над деревенскими вопросами – в комиссии по работе в деревне Центрального Комитета Партии (начиная с 22 года), в Ц.К.К. и Р.К.И. (начиная с конца 24 года). Разрабатывал проекты решений 12 и 13 съездов партии по вопросам работы в деревне и печати. В 24–25 году работал над некоторыми хозяйственными деревенскими вопросами, подготовляя по ним решения ЦК (по совхозам, по местному бюджету, по лесам и т.п.). В течение 24–25 г. несколько месяцев основной работой была работа комиссии по советскому строительству при ЦК и в совещании по советскому строительству при ЦИК» (РГАНИ, ф. 3, оп. 62, д. 237, л. 4).

Возвращусь к проведённому Яковлевым в мае 1924 года совещанию в ЦК по вопросам литературы. Как ни надеялся Яковлев, писательское сообщество оно так и не сплотило. Раскол в писательских рядах преодолеть не удалось. Деятельностью отдела печати ЦК остались недовольны как Бухарин, так и Троцкий. Не поэтому ли Сталин вскоре решил сменить руководителя отдела, направив Яковлева на другую работу – в комиссию по советскому строительству? При этом вождь оставил Яковлева редактором «Крестьянской газеты».

В середине 1926 года Яковлев был утверждён заместителем народного комиссара по рабоче-крестьянской инспекции. Ему тогда поручили подготовить предложения по удешевлению и упрощению советского аппарата. Похоже, именно в это время он сблизился с Серго Орджоникидзе. У них оказались общие дела и общие интересы. Позже переписка этих двух деятелей отложилась в РГАНИ (ф. 3, оп. 62, д. 230).

В 1929 году Яковлев стал наркомом земледелия СССР. Он должен был завершить процесс раскулачивания в деревне и закончить масштабную коллективизацию. Не случайно в это время его приблизил к себе Сталин. Вождь наделил Яковлева огромными полномочиями, что вызвало ревность у некоторой части партийного и советского руководства. К примеру, тогдашний председатель Совнаркома РСФСР Сырцов очень возмущался, почему Яковлев, не входивший в Политбюро, порой действовал как один из высших руководителей партии.

Однако в какой-то момент Яковлева сильно подкосило здоровье. В 1934 году он вынужден был пост наркома оставить. Ему сделали операцию. Но она мало что дала. «До сих пор, – сообщила 5 августа 1935 года Сталину жена партфункционера Е.Соколовская-Яковлева, – диагноз врачами не поставлен. Сначала была версия аппендицита; после операции, оказавшейся безрезультатной, – говорили о коллите; после возвращения из-за границы – о воспалении подбрюшинных желез, затем воспалении и желез и печени – и, наконец, последнее время – о местном воспалении брюшины и желез» (РГАНИ, ф. 3, оп. 62, д. 237, л. 18).

Уйдя из наркомата земледелия, Яковлев возглавил сельхозотдел в ЦК. Но работать на полную катушку он уже не мог. Не случайно вскоре врачи порекомендовали ему полечиться в Европе. Но Яковлев, отправившись на Запад, одним приёмом грязевых ванн не ограничился. Его заинтересовало, как свои проблемы решала буржуазная Европа.

Увидев, как построена за границей пропаганда, Яковлев решил поделиться своими наблюдениями с вождём. «Дорогой т<овари>щ Сталин! – писал Яковлев 9 сентября 1936 года. – Во время моего пребывания за границей я присмотрелся к некоторым действиям наших органов, о которых считаю долгом сообщить Вам».

 

 

Яковлев привёл несколько фактов. «Первый пример, – сообщил он. – Во всех кино Чехии, Англии, Франции показывается кинохроника, включающая германскую кинохронику. Это обязательное вступление к кинопрограмме. Берлинская часть кинохроники построена по одному стандарту: она показывает спортивные состязания, открытие новых дорог, различных деятелей Германии и военные парады в особенности. Из недели в неделю в голову европейского жителя вбивается представление о непобедимости фашистской Германии, о мощи её армии, о великолепном развитии её спорта, о влиянии её вождей. Когда проходят на экране германские танки, французский или чешский мелкий буржуа дрожит – это больше всего и нужно Гитлеру. Нашей же кинохроники нет нигде. Англичанин – режиссёр, коммунист с горечью рассказал нам о том, что наша кинохроника приходит редко и то с опозданием на месяцы, и ни одно кино, гордящееся тем, что оно даёт события Испании на третий день, германскую олимпиаду – на второй день, американские события – на шестой день, не ставит запоздалой советской кинохроники. Я не верю тому, что мы не могли бы показать хотя бы некоторой части правды о СССР в кино, – спорт, народные демонстрации, военные парады, наших вождей, – если вступить в торговые отношения с соответствующими фирмами, кое-где заплатить, с другими вступить в обменные отношения. Насколько здесь велика неповоротливость наших органов, видно также из того, что последний советский художественный фильм, который видел Лондон – это немой второкачественный фильм «Третья Мещанская», который показывается по сей день. Ни один наш звуковой фильм не был показан в Лондоне. Между прочим фильм «Крестьяне» не был показан потому, что английская цензура потребовала изменить сцену объяснения мужа с женой в кровати, а наши высоко «принципиальные» продавцы не согласились на такое поношение «принципиальности» (РГАНИ, ф. 3, оп. 62, д. 237, лл. 25–26).

Исходя из изложенного, Яковлев внёс предложение: «Надо заставить наших кинематографистов:

а) хронику посылать за границу на второй день после того, как она заснята – авиапочтой;
б) добиться соглашения с соответствующими фирмами в европейских городах о включении кадров из нашей кинохроники в их кинохронику»
(РГАНИ, ф. 3, оп. 62, д. 237, л. 26).

Другой пример, приведённый Яковлевым, касался нашей реакции на клеветническую кампанию в заграничной печати. «Я, – доложил он Сталину, – наблюдал, как развёртывается механизм клеветы против СССР. Появляется в один прекрасный день в «Дейли Мейль» небольшая заметка о том, что по нашему радио московские большевики предложили испанскому правительству уничтожить всех попов в Испании. На завтра эта заметка, раздутая в несколько полос, появляется в германских газетах. Этой же информацией с приведением «точного» текста радиотелеграммы занята вся итальянская печать. Никто даже не опроверг этого сообщения, вызывающего против СССР ненависть верующих в этих странах. Нельзя утешаться тем, что людям ясна вздорность подобного сообщения. Наоборот, большинство вероятно верит подобным сообщениям, тем более, когда они безнаказанно повторяются изо дня в день в международной печати. Даже в Англии газеты позволяют себе по отношению к нашему посольству то, что, я уверен, они не позволяют себе по отношению ни к какой даже маленькой стране. В один прекрасный день, явно из германского источника, был распространён слух о том, что Озерский отозван правительством, в связи с его участием в заговоре троцкистов. Этот слух нашёл место во всей печати, причём даже в коммунистической газете сообщение о нахождении Озерского в Москве было напечатано рядом с извещением о деле Путного. Квартира Озерской – жены торгпреда, пользующегося дипломатической неприкосновенностью, была осаждена по телефону и непосредственно бандой корреспондентов, требовавших от неё объяснений по поводу её предстоящего будто бы выезда в Москву. Когда мы уезжали из Лондона, мы прошли через строй корреспондентов, искавших Озерскую, которую мы будто бы насильно увозили с собою в Москву. А наши люди оказываются беспомощными перед такими проявлениями наглого бандитизма, которые не только по отношению к Германии, но и по отношению к какой-либо, самой маленькой державе, не позволили бы себе органы английских газетных магнатов. В распространённейшей вечерней лондонской газете появляется сообщение о том, что товарищ Сталин будто бы ночью обратился по радио с призывом к войскам быть готовыми, ибо пробил решающий час. Я видел, как эта газета расхватывалась лондонцами, и мне рассказывали, какое возбуждение эта информация вызвала среди боящегося войны лондонского населения. На завтра во всех газетах было помещено наше опровержение, где на 6-й, где на 8-й, где на 20-й странице, но, конечно, это опровержение никто не читал. И английский житель, конечно, остался под впечатлением того, что действительно речь товарищем Сталиным была произнесена. Интересно, что бы предприняли бы англичане, если бы мы напечатали в газетах фальшивую речь Болдуина, или их короля, или Макдональда?! Противодействие подобной информации с нашей стороны совершенно недостаточно даже в советской печати» (РГАНИ, ф. 3, оп. 62, д. 237, лл. 28–29).

 

Яков Яковлев

 

В своём письме Сталину Яковлев предложил:
«1) Необходимо не оставлять без разоблачений – а) официальных, б) через иностранных корреспондентов, в) через корреспондентов газет, конкурирующих с солгавшими, г) через радио – ни одного случая ложного сообщения об СССР; 2) ловить с поличным лгунов надо в тот же вечер и день, а не через недели и месяцы, как это ТАСС и посольства практикуют теперь» (РГАНИ, ф. 3, оп. 62, д. 237, л. 29).

Приведу ещё одну цитату из письма Яковлева. «Пятый пример. Европа буквально забита германской радиоинформацией. Чехия, Италия, Франция, Австрия, Англия пронизаны германскими радиостанциями на различных размерах волны, рекламирующими фашистское государство. Во время Берлинской олимпиады германские радиостанции заключили договора с 52 радиостанциями о передаче информации об олимпиаде. Все германские радиостанции передавали эту информацию, превращая её в 3-х недельный панегирик германскому фашизму. Этого одного было достаточно для того, чтобы вокруг Берлинской олимпиады создать по всему миру невиданный ажиотаж: в трактирах, на площадях, в квартирах, в газетах основное внимание уделялось этой олимпиаде и только несколько строк было уделено в один из дней героическому перелёту Чкалова. Наша же радиостанция, дающая информацию об СССР, во-первых, даёт информацию на длинной волне, непринятой во многих европейских приёмниках, и потому недоступной массе радиослушателей; во-вторых, информация, передаваемая нами на немецком языке передаётся только с одной станции, которую германцы самым наглым образом заглушают, как только станция начинает произносить хотя бы одну фразу, имеющую отношение к политике или к нашему государству» (РГАНИ, ф. 3, оп. 62, д. 237, л. 31).

Вывод Яковлева был таков: «Мы могли бы, и мы обязаны на случай войны или разнузданной антисоветской кампании, вроде нынешней германской, иметь по крайней мере три станции различных размеров волны, специально приспособленные для того, чтобы передавать нашу информацию за границей на русском языке и на немецком, хотя бы от имени немецкой республики Поволжья» (РГАНИ, ф. 3, оп. 62, д. 237, л. 31).

Когда Яковлеву стало получше, его назначили первым заместителем председателя Комиссии партийного контроля. Позже он возглавил сельхозотдел ЦК. Однако Сталин всё чаще стал выражать недовольство его деятельностью.

Арестовали Яковлева в октябре 1937 года. Его взяли «как одного из руководителей фашистско-шпионской троцкистской организации». Сталин лично дал указания, что следовало выяснить в ходе допросов. Сохранилась его записка:

«Вопросы Яковлеву:

1) Знал он о службе Варейкиса в царской охранке;

2) Его мнение о Михайлове из Воронежа, о его участии в контрреволюционной ор[ганиза]ции;

3) Его связь с Троцким (видел его лично в 1935 или 34 году);

4) Как хотел использовать МОПР? Кого из МОПР использовал? Жену Яковлева взять в оборот:

Она заговорщик и должна рассказать всё. Спросить её о Стасовой, Кирсановой и других её знакомых – близких» (эта записка была потом найдена в архиве ЦК КПСС, д. № 4489, папка 3, л. 97–98).

Первые допросы Яковлева состоялись с 15 по 18 октября 1937 года. Его обвинили в связях с царской охранкой, близости к Троцкому, в многолетнем вредительстве и работе на немецкую разведку. Приведу фрагмент из протокола допроса:

«Вопрос: Расскажите подробно обо всей Вашей антисоветской борьбе против партии, против советского народа.

Ответ: В 1922–1923 гг. я работал в Москве заведующим подотделом печати в Агитпроме ЦК ВКП(б). Агитпром в это время возглавлял один из активных троцкистов – СОСНОВСКИЙ, а затем БУБНОВ. В это же время я являлся членом редакционной коллегии журнала «Красная Новь», где работал совместно с активным троцкистом ВОРОНСКИМ. С ВОРОНСКИМ я в то время очень сблизился. Нашему сближению способствовала общность наших троцкистских взглядов. В 1923 году я стал на позиции ТРОЦКОГО, боровшегося против ЦК ВКП(б). На этой основе произошло моё сближение с троцкистами СОСНОВСКИМ, ВОРОНСКИМ и ЭЛЬЦИНЫМ, работавшим тогда же в «Красной Нови». В это время я принимал активное участие во фракционных совещаниях группы троцкистов, происходивших, главным образом, на квартире ВОРОНСКОГО, в 1-ом Доме Советов – гостинице «Националь». В работе фракционных совещаний этой группы принимал также активное участие работник ЦК ВКП(б) – троцкист ПОПОВ Н.Н. На совещаниях мы обсуждали задачи троцкистов в борьбе с партией и практические мероприятия в этом направлении. Я, ВОРОНСКИЙ и ЭЛЬЦИН широко использовали наше положение в редакции журнала «Красная Новь». В этом издательстве, при нашей помощи, была выпущена брошюра «Уроки Октября» и ряд других троцкистских материалов и произведений, пропагандировавших троцкистские взгляды. В связи с поражением троцкистов в 1923 году я ушёл в подполье и, законспирировавшись, продолжал предательскую антипартийную борьбу».

Тогда же Яковлев признал, что очень хотел стать секретарём ЦК. Он заявил: «Я, ВАРЕЙКИС, БАУМАН, ПОПОВ, ГАМАРНИК и другие стремились создать <группу> против руководящих членов ЦК, с целью их дискредитации с тем, чтобы мне продвигаться в секретари ЦК ВКП (б), чтобы устранить сторонников СТАЛИНА, подтягивая на руководящую работу в ЦК – ВАРЕЙКИСА, БАУМАНА и других наших сообщников. Это вытекало, как я уже говорил, из указаний ТРОЦКОГО, переданных мне ГАМАРНИКОМ и ПЯТАКОВЫМ, о нашей работе, направленной к подрыву и разложению единства ЦК и руководящей группы ЦК, к ослаблению и созданию раздоров в руководящей группе ЦК, к облегчению этим путём прихода к руководству в ЦК руководителей троцкистов и правых».

Но можно ли было полностью верить всем этим показаниям Яковлева (ведь к нему применяли меры физического воздействия)?

Расстреляли Яковлева в июле 1938 года.

Вячеслав ОГРЫЗКО