Александр МИЩЕНКО. ГАРИНСКИЙ ПАРЕНЬ (Опыт реминисцентной прозы)

№ 2016 / 37, 27.10.2016

Повествование являет собою художественное исследование судьбы «героя нашего времени» в версии Александра Мищенко – лауреата Всероссийской литературной премии имени Мамина-Сибиряка и премии златошвея сибирского сказа Ивана Ермакова. Парень из Гарейили «гаринский парень» из-под Ирбита – основатель фирмы «ТОИР» по производству мобильных домов и туалетных комплексов, которой исполнилось четверть века. Это герой библейского характера. Редкий для нашей российской, да и мировой действительности человек, у которого нет врагов. На такое открытие автору понадобился не один год. Так сдружились предприниматель и писатель, что стали родней братьев…

Гари. Горелые места в тайге. А ещё – одноимённое лесное село под Ирбитом, родина Василия Петровича Федотова. Я давно увлечён исследованием его судьбы. Гари явились для меня, может быть, тем «магическим кристаллом», который помогает через подробности души отдельного человека разглядеть «подробности души Отчизны», как выразился бы на этот счёт убитый какими-то подонками мой друг и первоучитель во Слове, «Литинститут» мой – поэт Иван Лысцов.

Родился и вырос Федотов в многодетной семье сборщиков живицы Петра Фёдоровича и его супруги Анны Маркеловны. Снимали луб от сосен отточенным до лезвия бритвы инструментом, бороздки по стволам резали, чтоб стекал по ним в жестянки янтарь тайги, без которого и в космос полететь невозможно. И ходили известными им тропками от дерева к дереву, урожай собирая, делая свежие надрезы. За день надо было обойти тыщи три сосен. Тайга и село лесовное стали судьбой рода Федотовых. О таких селеньицах говорят, что петух петуха здесь кумом зовёт, чихнут на одном конце – на другом многолетствуют. В две улочки сгрудились некогда Гари, и можно было их перемерить локтями. В дыму веков остался тот пал, который зажёг здешние косогоры. От молнии ли, от другого чего, но взвихрилось тут над ними пламя. Можно представить лишь, как дико горел здесь сосновый бор, как увивались в небеса смерчи огня и дыма, трескались в воздусях пылающие головни, и залечивалась потом земля на пустошах, ударились в исполинский рост травы, рождая в сибирской тайге сенокосный рай. И освоить его решили в 1921 году трое братьев Федотовых, весёлые мужики, мастера-плотники Афанасий, Пётр, Фёдор и сестра их Елизавета. Были они людьми с пассионарной жилкой, как можно было б сказать об этом сегодня. На лошадках двинулись семьями сюда с нехитрым скарбом с одной из деревень. Зародилась с той поры в Гарях новая жизнь.

Но пришла в ирбитскую тайгу эпоха «развитого социализма», и попали Гари в разряд «малоперспективных», как и побратимы их в округе – Красный Яр, Ново-Ницинск, Волковский кордон, Шуфрук, Чубаровка, Бичур, Вязовка, Кедровка, Шипова, Боровский и Ленск, которые тоже поразила чума реорганизации. Святое, как каравай хлеба, подсоленный потом крестьянским, селеньице усыхать стало словно черствеющий его кусок, когда «ликвиднули» здесь садик, школу, магазин, почту, больничку, бросили на произвол судьбы, перестав заботиться о её эксплуатации, автодорогу, которую размололи трелёвочниками лесозаготовители.

Со слезами глядели гаринцы, как раскатывали брёвна, из которых сложена была школа, для перевозки их в другое село. Как покойников, провожали они машины с останками школы. Потекли из селения люди. В одну из вёсен обезлюдевшие дома с сухостоем трав вокруг подожгли какие-то случайные люди. А ветрено было, и метался по косогорам пожар тогда, и так полыхали Гари, что зарево видно было километров за двадцать в стороне от них…

Я поехал в Гари с родственником Федотова, суховато-жилистым Толей Брылиным на «уазике». После моста через Ницу дорога пошла по расквашенной низменности. По каше из торфа машина двигалась почти вплавь. Хорошо грело солнце в этот последний день марта. Взвывал дико двигатель в особо убродных местах. Обочь дороги встречались нам конусы песка, который навозили сюда на личные деньги Василия Петровича Федотова. Дорогу уже просыпали раз и прогрейдировали, и больно было видеть, как урчащие трелёвочники, везущие хлысты со стороны Гарей, резали спланированную насыпь глубокими колеями, стаскивали песок в болото. И вот за мелколесьем низменности пошли весёлые гаринские косогоры с сосной, берёзами, липняком и даже кедрами. Открылись взору чистые пространства. Мрачные мысли навевала пустошь, на которой торчали лишь кое-где, как проросшие чёрные зубья, останки недогорелого в подворьях. Оставив машину, мы пошли бывшей улицей. Показал мне спутник место, где у двух тополей стоял дом Федотовых, напротив его был разрушенный, блестевший зеркальцем воды колодец, у которого валялся столб со слегой – «шеей» «журавля». Вселенскую какую-то жуть навевал траурный остов тополя у печных развалин бывшего клуба, будто вздымал к небу обугленные руки-ветки и немо кричал, то ли проклиная всевышнего, то ли моля о милосердии. Живым осталось лишь кладбище, до которого дохлюпали мы с Толей. Огонь, однако, и его опалил с одной стороны, где валялись останки деревянных крестов. Мы нашли могилу отца Василия Петровича, ветерана химподсочки Гарей, беззаветнейшего трудяги и охотника, о котором говорили, что у него лосиная жила в ногах, Петра Фёдоровича Федотова. К счастью, тут сохранились металлическая пирамидка и фотография. Глядел я на неё, и магнитили меня плотноскулое лицо и глаза с особенным тем ущуром, что выдаёт в человеке таёжника, того думательного следопыта, который привык всматриваться в даль. «Глаз соответствует уму, так как ум является способностью внутреннего зрения и связан с нематериальными объектами…» (Эмануэль Сведенборг, «Тайны неба»). Ущур этот характерен для всех из рода Федотовых. Пришёл такой день, когда встретились здесь два ущура, отцовский с фотоснимка и сыновний: добрался сюда Василий поклониться батьке.

Кладбище по его команде обнесли хорошей деревянной изгородью, а рядом соорудили домик для тех, кто наведывался к гробам родных. В нём и мы опустились на скамью отдохнуть. «Вот и я нахожусь теперь в колыбели твоего детства, стране серебряных рос, Василий Петрович!» – мысленно сказал я. Вспомнил русого обликом, в отца, друга своего поэта Ваню Лысцова. Зазвучал в памяти его стих:

Из дальних родников

идут слова благие:

Россия – не в росе, а в инеях…

Умрут отец и мать,

Для сердца дорогие.

Но Родина умрёт –

Объемлет землю страх.

На «Урале» пробился сюда с седёхонькой уже мамой Анной Маркеловной и другими родственниками Василий Петрович. Глядел он в глаза отца, и заселялась пустошь гаринская ему в видении некорыстными деревенскими домишками с косами дымов из печных труб. Глядел и наглядеться не мог, дышал – надышаться не удавалось. И откликались ему Гари говорами сородичей своих, блеянием и муканьем живности в подворьях, петушиными криками, лаем собачек, песнями утренних птиц в лесах, славивших явление миру солнца. Думая об отце, отчем гнезде своём, до пронзительности остро ощутил в эти минуты Василий Петрович, что с каждой умирающей деревенькой умирает часть Родины. Родина – ведь не лозунги и призывы, а заселённая людьми земля русская, с полями, лесами и перелесками и бездонным небом. Но не умерли ещё Гари, раз видит он их своей памятью, поют они душою своей, раз слышит сын глуховатый голос отца.

В сорок четыре года сразила скоропостижно смерть Петра Фёдоровича. Плечистый сильный мужчина (одной рукой мог поднять драчуна-забияку и подержать так: посучи, мол, теперь ногами, покрути кулаками), он после вечеринки лёг спать и не проснулся. Дочь Вера обнаружила, что отец не храпит и губы белые у него. Закричала девчонка. Так осиротела многодетная семья Федотовых. Эта смерть всколыхнула таёжный поселочек, а Петра Фёдоровича тут любили: уноровленнный всем он был человек, как сказала о нём одна бабушка, умел и любил добро делать людям и вообще благоволил по-братски ко всему живому, бурундучку юркому и пташке малой. За гробом Федотова шли, скрипя снегом, все гаринцы от мала до велика.

Именно в тот приезд сформировал Василий Петрович в Ирбите своеобразный Совет «старейшин» по восстановлению Гарей, в который вошла, конечно же, и ветеран труда Анна Маркеловна Федотова. Кровненькие эти её две медали – «За доблестный и самоотверженный труд в ВОВ 1941–1945 гг.» и «Ветеран труда».

Легко загорающийся на новые дела и идеи «парень из Гарей» буквально воспламенился после поездки в родную тайгу желанием помочь своим односельчанам вернуться на отчую землю. Самое многотяжкое дело – возродить 18 километров дороги от Куринской базы до Гарей. Бетонку стоимостью в несколько миллиардов рублей, по тогдашним ценам, Федотову было не потянуть. Да и оппоненты подкалывали: «Бетонку к мёртвой деревне? Мы к живым не можем добраться». Но грунтовую – можно было. К тому же он тайно надеялся (да что там надеялся – уверен был), что власти поддержат его почин и в государственном уже порядке завершат строительство дороги. Надежды эти были напрасны однако, никто и не подумал поддержать устремления энтузиаста, хотя на словах его поддерживали, молодчага, мол… Мне ж как писателю, говоря честно, не так важно всё это. Ценен мотив, который дороже факта, порыв души русского человека, благородство его, боль за свою родину.

Узнал я о Федотове от друга своего Серёжи Шерегова. Сказал он о нём два слова, что это богатый человек.

Встретились мы с ним. Время было раздрайное. Перестройка, перестрелки, заводы пали, село погрузилось во мрак. Я тогда устраивался экспедитором на перевозку водки из Омска в Тюмень. Жалким, вероятно, я выглядел внешне, оттого наверное, и пробил слезу у гаринского парня. В заключение двухчасового разговора он вручил мне купюры и сказал: «Купи завтра себе костюм, рубашку и туфли, и я жду тебя для новой встречи». Я внутренне едва сдерживал рыдания.

А через несколько дней я вновь встречался со старым своим комсомольским товарищем Сергеем Шереговым. Плотно сбитый фигурой, моторный и участливый, он заводилой был на комсомоле. Отличался инициативностью позже и как глава Администрации Ленинского района Тюмени. Стал потом Председателем Счётной палаты области. Ныне он консультант губернатора. Узнав, что я веду исследование по слову «меценат» в свой «Субъективный словарь» и хочу раскрутить это через судьбу Федотова, Шерегов горячо поддержал меня:

– Ты натягиваешь на Федотова его собственный кафтан, а не чужой. Он один из тех, кто достоин поддержки на государственном уровне. Помню, как начинал я в своей Администрации. Требовались средства для школ, детсадов, больниц, учреждений культуры и спорта. Надо было укреплять милицию, прокуратуру, суд, строить жильё, дороги. Государственные структуры часто оказывались беспомощны, не было у них денег, и многое мы сделали за счёт меценатов. Если бы не Федотовы – никаких денег для устройства народной жизни не хватило. Думаю, что вопрос о приоритетах признанным меценатам надо решать в законодательном порядке, через Городскую Думу. А если в России всей – через Думу Государственную. (Выделение автора). Ну, как, скажи, Александр Петрович, мог поехать на творческий конкурс в Москву Коля Таланцев? Никак. А обратился я к Василию Петровичу – он помог парню. Спас целый посёлок Нариманово в зиму от холода, поставив туда две тысячи тонн нефти. Снабжая Ирбит топливом, спас от разорения несколько крупных заводов города.

Регулярно помогал «ТОИР» атлетическому клубу «Антей», и в том, что вывел дела с боди-билдингом руководитель его Евгений Колтун на мировой уровень, есть заслуга и Василия Петровича. Мог бы я наговорить здесь и о других его полезных делах.

Шерегов снял толстые роговые очки и, глянув на меня ясным прямым взглядом, сказал:

– Пиши о нём, Петрович, с открытым забралом. И не только как о модельном для тебя человеке по ситуации со словом «меценат», а проще – благотворитель. Он – настоящая Личность. Была от таких отдача городу, есть и будет!

На другой день я связался с Администрацией города и договорился о встрече с мэром Тюмени Киричуком, к которому пришёл в урочное время. Степан Михайлович встал из-за стола, с радушием глядя на меня, пожал руку. Ладонь у него была широкая, тугая, как боксёрская перчатка. Рука много сказала мне о хозяине, о его корнях. Киричук с интересом слушал меня, исчерпывающе отвечал на мои вопросы. Я лишний раз убеждался, что хороший у нас, тюменцев, мэр, участливый к судьбам людей. Одни мэрские отряды, организуемые летом для школьников, чтоб они могли с пользой для города и себя поработать на благоустройстве Тюмени, многого стоят. В личных контактах убеждался я, что доступен мэр любому горожанину как человек и отзывчив, думает прежде, как помочь тому, кто к нему обратился. Не обманывали приветливые глаза Киричука, когда появлялся он на экранах телевизоров, верил я им и в прямом личном общении. Рассказал Степану Михайловичу, что не один год исследую судьбу «гаринского парня» и что углубляюсь в понимание смысла слова «меценат» для романа-словаря, что обозначились уже контуры проблемы. Ясно мне становится, что не сложился ещё у нас этикет благотворительности, не сформировано определённого взгляда на меценатские дела и на тех людей, которые нуждаются в поддержке. Справедливой и вполне современной считаю я мысль нашего земляка Н.М. Чукмалдина, что недооцениваем мы ещё деятельности меценатов, усилий их в насаждении того, что является полезным в народной жизни. Меценат меценату, конечно же, рознь. Иные нутром – хищники натуральные, а только в меценатскую тогу рядятся, прозвенеть пытаются, пыль в глаза пустить как спонсоры. Знаю я одного такого владельца строительной фирмы. Дома частные даже тайком поджигает на месте стройки (тогда ущерб жильцам возмещает муниципалитет). Однажды этот деятель публично вручил ордер на квартиру детдомовской девчонке. Может, грехи замаливает… Патриотизм подобных персонажей – как гнойный нарыв. Многие из них, думаю я, что «кожзаменители» натурального понятия меценатов, истинные типы которых в чистом, как говорится, виде редки. Не чета они нынешним олигархам-толстосумам.

Сказал я Киричуку, что нужно как-то законодательно обозначить статус, приоритеты признанным, первостатейным, скажем, как купцы первой гильдии, меценатам, которые бы представлялись тем, кто достоин этого. Степан Михайлович без обиняков поддержал меня, заявив, что выступит на заседании Городской Думы с предложением обсудить эту проблему. А есть она, есть, как вновь думалось мне в эти минуты, в века уходит она: знаем же мы из истории немало судеб преотличнейших меценатов, жизнь свою завершивших в нищенстве. Сейчас Киричук обмысливает их судьбы как сенатор…

– Как вы можете определить понятие «меценат» хотя меценат и благотворитель близки по смыслу.

– Это вложение денег во что-то, помощь ими кому-то, но и состояние души людей, стремящихся сделать добро. Я с искренним уважением отношусь к Василию Петровичу. Поражаюсь, как он, находясь в достаточно сложных экономических условиях, изыскивает меж тем возможности помочь страждущим. Заплатить за учёбу студента. Отправить на фестиваль юное дарование, будь то певец или танцор. Увидеть, в конце концов, в них росток будущего. Увидел же он его в двенадцатилетнем Коле Таланцеве. Благодаря Федотову сумел поехать тот на финал конкурса «Шлягер-94» в Санкт-Петербург. Удалась ему его песня «На деревне ёжики». Поговаривают теперь о Коле как о возможной эстрадной звезде. Те же, кого ослепляет погоня за «чистоганом», не замечают этого… Поразительна приверженность Федотова к футболу и хоккею. Он горит желанием сделать жизнь тюменцев лучше, радостней. В День города, например, облагородил улицу Минскую в своём районе и устроил там катание детишек на лошадях. Просто молодчина Федотов.

Вклад современного тюменского благотворителя В.П. Федотова сопоставим с вкладом на эти благородные цели тюменского купца Андрея Текутьева в минувшем веке. Василий Петрович внёс безвозмездно на нужды народа за несколько десятков лет более миллиарда рублей в современном исчислении. И нынешний наш благотворитель В.П. Федотов единится в один исторический ряд с Андреем Текутьевым, Саввой Мамонтовым из Ялуторовска, с Н.М. Чукмалдиным, Н.Д. Машаровым, тюмецами Подаруевыми, Колокольниковыми и др.

Ныне Федотов благотворит по случаю. Признаётся он:

«Некоторые люди мне завидовали. А завидовать особо нечему: торговля нефтью и нефтепродуктами – опасная сфера предпринимательства. В Нижневартовске на этой ниве трёх человек убили. На меня не один раз накатывали. Пришли рэкетиры в офис однажды и заявляют: «Мы – ваша власть». Нашли мы способ защититься от них. Один из наших лозунгов: «Чужое не возьмём и своё не отдадим против воли». Ну, а основа-то этой философии заповеди Христа: не убий, не укради, не обмани, возлюби ближнего. А притязаниям со стороны противостоит теперь наша собственная служба безопасности».

Служба службой, а о личном телохранителе Василий Петрович не помышлял и жестоко поплатился за это. От момента беседы нашей то будущее отделено ещё мглой времени. Но теперь-то я уже знаю, что когда Федотов вышел утром из дома на прогулку, налётчики ждали его. Подкравшись к жертве из-за угла дома, они оглушили его, ударив по голове куском металлической трубы. Может быть, кредиторы хотели так решить свою проблему с долгом: ведь нет человека – нет и проблем. Василий Петрович претерпел сложнейшую операцию и едва остался в живых. Потянулись на проведку его встревоженные гаринцы… На полгода он был выключен из работы. Подвели с оплатой партнёры. Фирме стало грозить разорение. И лишь нечеловеческими усилиями вырулил Василий Петрович, спас фирму от краха, хотя чихать ей предстояло уже не один год, до банкротства одной из структур ТОИРа… Чихает фирма и по сей день… За государство, между прочим. Подумайте об этом, дорогой наш Президент Владимир Владимирович.

И словно интуитивно чувствуя такое своё будущее, сказал мне Федотов:

– Внешнее наше благополучие, в общем, – кажущееся. Поставь того, кто завидует мне, на моё место – он убежит. Но рэкетиры, к сожалению, проникли уже во все сферы. Мы слабо защищены в нашем государстве. Вне России где-то укрыться можно. Но как Родину-то покинешь?.. Я набиваю шишки на своей искренности… Жизнь душит, не даёт воли благо творить, как душа того требует…

Гаринские дела до предела спрессовали график рабочих дел Василия Петровича. Восемнадцати часов ему уже не хватало. И в десять вечера однажды схватился он за голову в кабинете своём. Лицо его исказилось от боли, и он воскликнул с нотками истерии в голосе:

– Ка-тас-тро-фически не хватает времени, Александр Петрович. Не-воз-можно!

А голос плачущий (никогда не видел Федотова я таким расстроеннным). Ему только что звонила жена. В запале Василий Петрович передал её слова: «Опять будешь после двенадцати. Я спать хочу, ты мне жить не даёшь». Наверное, и у неё дошло до истерики. Василий Петрович же резко оборвал себя:

– Не обессудьте, Александр Петрович, пора мне домой, тема закрыта!

Тема не закрыта, пока не будет награждена Наталья Федотова специальным орденом за мужество и терпение. Не всякая жена выдержит трудоголика. А о таком ордене в порыве чувств Василий Петрович говорил не раз… Я подумал, что равноценной ордену наградой Наталье стала поездка её с суженым в Гари. На два дня бросил Василий все дела тюменские, и рванули мы туда в один из погожих осенних дней. Погрузились в пассажирский салон вездехода «Урал» родственники, друзья и товарищи Василия Петровича, гаринцы, одним словом. Детишек с собой прихватили. Сияющий по-гагарински Федотов скомандовал по-гагарински же: «Поехали!» Выкрикнул весело: «Души в Гарях проветривать будем!»

Решили подобраться в этот раз к Гарям с обратной стороны и двинулись по дальней окружной дороге. Часа полтора-два ли и Дымково завиднелось на взгорках с петляющей мимо села речкой Козулей, судоходной для комаров, водомерок и лягушек. Почаёвничали у родных Василия Петровича. Послушал я о бедах дымковцев, о том, что без пути сейчас живёт их село. Колхоз развалился, зарплату не платят. Похороны случатся вдруг – не на что хоронить. Сколь денег было в кармане, вручил землякам Вася, гаринский парень. Разговоры о возрождении Гарей, а они в двенадцати километрах от Дымково, были, конечно же, елеем на души дымковцев. От них шла туда заброшенная лесная дорога. Часа полтора ревуще преодолевал вездеход этот путь. Врюхивались мы в колдобины, рубили дерева, мостили их под колеса и продвигались так метр за метром. Но вот раздвинулась вдруг стена леса, зелёная пустошь Гарей открылась, распахнулось голубое небо.

Ритуально опять походили по кладбищу мы, постояли у металлической пирамидки на могилке Петра Фёдоровича Федотова. А потом за весёлые вечерние дела взялись. Мужики дрова стали готовить. Женщины артельную скатерть-самобранку на земле расстелили. Ребятишки кричали, визжали, снимали всё происходящее фотоаппаратом и на видеоплёнку. Кто повзрослей – растягивал шатёр палатки. И вот манят взгляд пупырчатые огурцы, мясистые красные помидоры, колбасы, сыры и прочая снедь, дымится уха в котле из купленной в Ирбите рыбы. Налиты в стаканы вино и водка. Первый тост за Василием Петровичем. Он сияет так, будто искрящееся электричество стекает со лба у него, по щекам и подкрыльям носа.

– Призываю задуматься! – обращается он к торжественно притихшей публике.

Да-да, – звучит в спиче Федотова, – не бог, но мы можем изменить жизнь, сделать так, чтоб для нас тикал гаринский маятник. История, конечно, обратного хода не имеет. Что прожили мы в социализме – в котомку берём. И – вперёд и прямо! Колесо рыночной жизни раскручивается. Он говорит о том, что Гарям нужны трезвяки, мастера-работяги, весёлые в жизни люди, что быстрее всем раскачиваться надо, вырываться из плена спячки, что сейчас время инициативных и предприимчивых людей, когда не на дядю надеются, а на собственные силы. Как было в 17 веке во времена Ермака и других наших казаков-землепроходцев. Их энергию вскипятить в себе надо.

Удивил меня Василий Петрович, что и за Георгия Федотова уже зацепился. Процитировал он однофамильца-мыслителя: «Живи так, как если бы умер сегодня и, одновременно так, как если бы ты был бессмертным». И не без печали потом изрёк: «А то ж живём, как кузнечики, не проглотила змея, и – хорошо». В молодые глаза акцентно взглядывал Василий Петрович: такой ребятне ведь брать в руки в скором времени будущее России и к этому очень серьёзно готовиться надо.

Дмитрий Иванович Боярских меж тем, сосредоточенный в себе здоровяк, ушёл метров на десяток от застолья, забил там один колышек, промерил шагами нужное ему расстояние и вбил второй. Подошёл ко всем и, лукаво улыбаясь, заявил:

– Дайте мне тост сказать. Вот намечаю себе место для дома, выпьем, друзья, за будущее моё новоселье!

Компания шумно сразу же загомонила, а Василий Петрович решительно обвёл рукою пространство рядом с помеченным уже Дмитрием Ивановичем.

– Тут я строиться буду.

– А вы чего застыли? – подначил он других. – Ищите себе место, пока свободна улица. Но моё не вздумайте трогать!

И он свирепо свёл брови к переносью, на что мы все дружно рассмеялись. Потом Василий Петрович изумил нас тем, что весело вручил каждому из приехавших по новенькой рулетке – для обмера своих площадей… Я тоже свою обмерил…

Над лесом зажглась, поднимаясь в свои высоты, полная выспевшая луна. Когда поустраивались все на ночлег и стихли последние, ребячьи, конечно же, голоса в нашем лагере, туман потянул с реки, ощутимо дохнуло прохладой осени. Первозданно горело ночное светило в прозрачном небе. Природа утишилась, и спала вода в речке, спали сосны и берёзы и липы на взгорье, жучки и паучки в их сенях, спала пустошь с немо взывающим будто б к всевышнему обгорелым тополем у бывшего клуба. Спали уже и люди. И луна навевала им сон золотой о Гарях, изливая на землю зеленоватые потоки света.

 

Александр МИЩЕНКО

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.