ВСМАТРИВАЯСЬ В ПАМЯТЬ…

№ 2006 / 25, 23.02.2015

Елабуга вошла в мою жизнь вовсе не случайно. В середине шестидесятых годов я узнал об этом городе из предисловий к первым посмертным сборникам Марины Цветаевой, которые уже тогда открывал с ощущением того, что попадаю в мир одного из самых крупных поэтов XX столетия.
Время! Я тебя миную.
Марина Цветаева.
«Хвала времени» (1923).
Елабуга вошла в мою жизнь вовсе не случайно. В середине шестидесятых годов я узнал об этом городе из предисловий к первым посмертным сборникам Марины Цветаевой, которые уже тогда открывал с ощущением того, что попадаю в мир одного из самых крупных поэтов XX столетия. Мажорная риторика «шедевров» соцреализма времени «хрущёвской оттепели» и трагическая доминанта цветаевских стихов, в которых поистине «до самых недр» обнажалась вечная онтологическая драма человека, фатально не совпадали, поражая своей несовместимостью, несоприродностью. Рефлексия этого скрытого, изначального спора-диалога Поэта со временем неизбежно вела к выводам о величии художника слова, которому «правда видней».
В 1968 году, не успев проработать и года после окончания вуза в одной из школ сибирской глубинки, вопреки всякой юридической логике («молодые специалисты» по закону должны были находиться три года там, куда их «распределили»), я устремился в город, где прошли последние дни великого поэта. Это удалось потому, что прошёл конкурс на должность ассистента кафедры русской и зарубежной литературы Елабужского государственного педагогического института, объявленный в «Учительской газете». Я по сей день храню этот номер с извещением о конкурсе, потому что принял Елабугу как судьбу.
Сойдя с дебаркадера (в те годы до Елабуги в летние месяцы легче всего было добраться по реке Каме), спросил первую же встречную женщину – как дойти до музея Марины Цветаевой? В том, что он существует, я ни на минуту не сомневался и, конечно, не мог даже предположить, что такая встреча состоится… почти через сорок лет и что сам я буду главным научным консультантом мемориального дома-музея поэта. «А кто это Цветаева?» – удивлённо ответила на мой вопрос вопросом не приезжая, а, судя по всему, коренная елабужанка. И к кому бы я ни обращался, шагая через весь этот маленький, старинный, увенчанный потемневшими от времени куполами чудом сохранившихся соборов город, в ответ слышал только подобное. Музей И.И. Шишкина могли показать, некоторые знали даже дом, где в XIX веке жила долгие годы «кавалерист-девица» Надежда Дурова, хотя на нём не было мемориальной доски. Имя Цветаевой никому ни о чём не говорило…
Итак, я ступил на елабужскую землю ровно через 27 лет с того самого времени, когда Марина Ивановна ещё ходила по тихим улочкам этого города.
Ко времени моего появления в Елабуге в доме Бродельщиковых, где прожила свои последние дни и трагически ушла из жизни Цветаева, побывали Анастасия Ивановна Цветаева (1960) и казанский писатель, литературовед Рафаэль Ахметович Мустафин (1966), организовавший первые коллективные посещения студентами и преподавателями педагогического института предполагаемого места погребения поэта, остающегося, к сожалению, таковым и по сей день …
В течение четырёх с лишним лет я собирал по крохам всё то, что мог тогда узнать о елабужских мытарствах Цветаевой, о её смертном часе… Подружился с Бродельщиковыми, дом которых искал в августе 1968 почти на ощупь. Немало времени провёл в беседах с гостеприимной Анастасией Ивановной, хозяйкой последней квартиры Цветаевой. Бродельщиковы были единственными свидетелями гибели поэта, я записывал каждое их слово, хотя, как теперь понимаю, они многое сохранили в тайне. «Не пишите об этом, нам ведь не разрешают много разговаривать», – просила Анастасия Ивановна, когда отступала от стандартного текста воспоминаний и слово правды слетало с её уст… Она прониклась ко мне таким доверием, что согласилась записать свой рассказ на магнитофон (зимой 1970), позволила сфотографировать интерьер дома, крохотную часть комнаты «за перегородкой», где находились с 21 по 31 августа 1941 года Марина Ивановна и её сын Георгий, сени – место гибели поэта, подарила имевшиеся у неё реликвии.
В те годы я искал людей, помнивших Цветаеву, место её погребения, часами сидел в архивах, собрал кружок из числа студентов, выступал перед горожанами в небольшом кинозале и библиотеке с рассказами о жизни и творчестве поэта, стучался во все двери в надежде сохранить «дом – так мало домашний!», где настиг Марину Ивановну «одиночества верховный час», вместе с коллегами проводил «Дни памяти М.И. Цветаевой» в самом начале сентября, публиковал статьи в местной газете «Новая Кама». На всех моих публичных выступлениях неизменно присутствовал сотрудник «органов», он и не таился, понимая, наверное, что «настал черёд» поэзии Цветаевой.
Но не всё было так просто. Многие материалы, подготовленные мною для «Новой Камы», подолгу лежали в отделе агитации и пропаганды райкома КПСС, и далеко не все были опубликованы. Моих цензоров возмущало и раздражало, что писал о Цветаевой как выдающемся художнике слова, да и вообще – что писал о «несоветской поэтессе». Помню, однажды, когда я принёс в редакцию так и не увидевшую свет статью о том, как чтят поэта в Елабуге, и фотографию, снятую во время проведения «Дней памяти Марины Цветаевой» 1 сентября 1970 года, меня вызвал ректор института – порядочный, вполне интеллигентный человек Е.Я. Тихонов – и, наставляя незлобиво, как несмышлёныша, стал объяснять неуместность моих инициатив: «Вот опубликуют эту фотографию в газете, а завтра она появится в «Нью-Йорк Таймс» с подписью: «Студенты и преподаватели Елабужского пединститута оплакивают Марину Цветаеву»! Что мы тогда делать будем?». 1 сентября 1971 года, пока главный редактор был в отпуске, удалось опубликовать в «Новой Каме» целую полосу, посвящённую поэту. Впервые я рассказал читателям о последних днях Марины Ивановны, поместил фрагменты записей из тетради Бродельщиковых, которую они завели по совету «органов» для тех, кто посещал их дом, и мн.др. После этого сотруднице редакции, позволившей публикацию, пришлось незамедлительно искать работу в Набережных Челнах… Сейчас этот номер газеты можно увидеть только в музее.
Мой третий год работы в Елабуге (в 1971 году я поступил в очную аспирантуру Московского государственного педагогического института – чем и спас своё будущее!) был временем «борьбы за жизнь»: над моей головой сгущались тучи. Без всяких видимых причин вокруг меня создавалась атмосфера, несовместимая с нормальным человеческим существованием: я превращался в изгоя. Освобождение под библиотеку помещения, где жили молодые неустроенные преподаватели, стало хорошим поводом освободиться от ненужного человека. Отключили электричество, воду, в стены комнаты, где жила моя семья, стучали, реконструируя помещение, так, что с полки упала пластинка (большой диск!) фирмы «Мелодия» с записями стихов Марины Цветаевой в исполнении Татьяны Дорониной и разбилась вдребезги… Всем, кто проживал в «пристрое», предоставили квартиры… кроме меня. Позже, когда я уже заканчивал аспирантуру и готовился к защите диссертации о творчестве И.С. Тургенева, Т.Н. Галиуллин, филолог-литературовед по специальности, сменивший Е.Я. Тихонова на посту ректора института, официально отказался в Министерстве просвещения РСФСР от моего трудоустройства на прежнем месте, хотя в те годы на кафедре было очень мало кандидатов наук.
Холодной зимой 1973 года я покидал Елабугу вместе с книгами и нехитрым скарбом на первой попавшейся грузовой автомашине… В том же году – один за другим – ушли из жизни Анастасия Ивановна и Михаил Иванович Бродельщиковы…
Более двадцати лет я не открывал цветаевский архив. В самом конце 1990-х годов «Литературная Россия» поместила на своих страницах мои воспоминаниях о беседах с Ариадной Сергеевной Эфрон в Москве в начале семидесятых и опубликовала её письма ко мне. Переводы этой публикации появились сразу же в зарубежной периодике. А в июне 2005 года произошло событие, выходящее далеко за рамки российского культурного пространства: в Елабуге был открыт мемориальный музей – «Дом памяти Марины Ивановны Цветаевой». Пригодились мои чертежи дома Бродельщиковых, описания интерьера и фотографии, снятые в 1969 – 1970 годах.
Тогда же у сотрудников Елабужского государственного историко-архитектурного и художественного музея-заповедника, возглавляемого обладающей «абсолютным слухом на будущее» (Марина Цветаева. «Поэт о критике») Гульзадой Ракиповной Руденко, возникла мысль об издании моего цветаевского архива. Сейчас книга «Через Летейски воды…»: Марина Цветаева в воспоминаниях, письмах и документах», страницы из которой предлагаются читателям, готовится к печати. В ней впервые публикуются документы и материалы, освещающие события последних дней жизни Марины Ивановны и историю открытия её творческого феномена широким кругом читателей после выхода первых посмертных поэтических сборников 1961 и 1965 годов. Публикуемые письма А.И. Цветаевой, А.С. Эфрон, В.Ф. Бокова, Т.В. Дорониной, А.А. Саакянц и др., воспоминания, автографы, документы являются материалами к научной биографии Цветаевой. Факсимильный раздел содержит более 80 иллюстраций, редких фотографий, связанных с елабужским периодом жизни и гибелью Марины Цветаевой. Обширные научные комментарии дают возможность многосторонне осветить трагическую историю последних десяти дней жизни Цветаевой, приоткрыть тайну её гибели. Я стремился объективно представить всю совокупность фактов, содержавшихся в рассказах и воспоминаниях непосредственных свидетелей елабужской трагедии. Они позволяют устранить многие ошибки, неточности, содержащиеся в монографиях и книгах как отечественных, так и зарубежных авторов, аргументировать несостоятельность однозначных и субъективных версий гибели поэта.
На издание книги Елабужским гоcударственным музеем-заповедником уже найдена половина необходимых средств. В Интернете открыт сайт, посвящённый этому издательскому проекту. Правда, чтобы книга вышла, необходима финансовая поддержка спонсоров и меценатов.
Письма А.И.Цветаевой и фонограмма записи воспоминаний А.И. Бродельщиковых публикуются впервые.

Фрагменты из новой книги профессора Вячеслава Головко читайте на 8 – 9 страницах
Вячеслав ГОЛОВКО г. СТАВРОПОЛЬ