МЕЧТАТЕЛИ, ЧУДАКИ… К 99-летию работы В.И. Ленина «Государство и революция»

№ 2016 / 42, 02.12.2016

Отказ большевиков от провозглашавшегося ими ранее принципа прямого народовластия в форме диктатуры пролетариата, организованного в советы, и переход к политике воссоздания государственной бюрократии уже в первые годы после победы Октябрьской революции, – одна из наиболее замалчиваемых тем в прежней советской историографии. Этот процесс не был заранее спланированным обманом народных масс, но стал неожиданностью, прежде всего, для самих большевиков и явился очевидным провалом марксистской теории.

В понимании классиков марксизма, государство – это паразит на теле общества, следствие непримиримых классовых противоречий. Это государство должно быть уничтожено, так как оно лишь инструмент эксплуатации. Других полезных функций государственности классики марксистской теории не видели. Собственная точка зрения В.И. Ленина на государство отклоняется от классики лишь в небольшой степени.

Его работа «Государство и революция», опубликованная в ноябре 1917 года, специально посвящена прочтению тех мест из трудов Энгельса и Маркса, где говорилось об отношении к государству – одному из актуальнейших вопросов, стоявших перед РСДРП, её союзниками и противниками накануне Учредительного собрания.

В.И. Ленин пишет следующее: «Чиновничество и постоянная армия, это – «паразит» на теле буржуазного общества, паразит, порождённый внутренними противоречиями, которые это общество раздирают, но именно паразит, «затыкающий» жизненные поры. …Через все буржуазные революции, которых видала Европа многое множество со времени падения феодализма, идёт развитие, усовершенствование, укрепление этого чиновничьего и военного аппарата. Возьмите то, что произошло в России за полгода после 27 февраля 1917 г.: чиновничьи места, которые раньше давались предпочтительно черносотенцам, стали предметом добычи кадетов, меньшевиков и эсеров. Ни о каких серьёзных реформах, в сущности, не думали, стараясь оттягивать их «до Учредительного собрания» – а Учредительное собрание оттягивать помаленьку до конца войны! С дележом же добычи, с занятием местечек министров, товарищей министра, генерал-губернаторов и прочее и прочее не медлили и никакого Учредительного собрания не ждали! Итог, объективный итог за полгода 27 февраля – 27 августа 1917 г. несомненен: реформы отложены, раздел чиновничьих местечек состоялся, и «ошибки» раздела исправлены несколькими переделами».

«Такой ход событий вынуждает революцию «концентрировать все силы разрушения» против государственной власти, вынуждает поставить задачей не улучшение государственной машины, а разрушение, уничтожение её».

Немецким писателям и их ученику в России казалось, что капитализм доводит рационализацию общественной жизни до такого высокого уровня, что управление обществом может быть сведено к простейшим операциям учёта производимых материальных средств и их распределения среди трудящихся, и что, как только средства общественного производства и его продукт станут по-настоящему общественным достоянием, управление перестанет быть сколь-нибудь выдающейся задачей.

«Мы не утописты. Мы не «мечтатели» о том, как бы сразу обойтись без всякого управления, без всякого подчинения; эти анархистские мечты, основанные на непонимании задач диктатуры пролетариата, в корне чужды марксизму и на деле служат лишь оттягиванию социалистической революции до тех пор, пока люди будут иными. Нет, мы хотим социалистической революции с такими людьми, как теперь, которые без подчинения, без контроля, без «надсмотрщиков и бухгалтеров» не обойдутся. Но подчиняться надо вооружённому авангарду всех эксплуатируемых и трудящихся – пролетариату. Специфическое «начальствование» государственных чиновников можно и должно тотчас же, с сегодня на завтра, начать заменять простыми функциями «надсмотрщиков и бухгалтеров», функциями, которые уже теперь вполне доступны уровню развития горожан вообще и вполне выполнимы за «заработную плату рабочего».

Забавно, что В.И. Ленин, на том основании, что он оставляет революции надсмотрщиков и бухгалтеров, тем самым уже считает себя реалистом!

Да, наверно, реализм, в сравнении с крайней утопией анархистов, которая с высоты теории могла бы указать автору революции, но пока не государства, что в тех работах Маркса и Энгельса, на которые он ссылается, управление отсутствует как понятие, отличное от понятий «эксплуатации», «подавления», «начальствования». Радикалы были не так уж далеки от истины, когда утверждали, что классический марксизм осудил не только буржуазную государственность, но шёл гораздо дальше этого, отрицая управление как таковое в качестве особой общественно полезной деятельности. Ленин, конечно, об этом знал и проявил известную смелость, взявшись перед лицом такой теории защитить складские запасы, созданные свергнутым капитализмом, и даже их бухгалтера! «Учёт» и «контроль» – это ведь ещё требовалось найти и вычитать. Но, всё же, это был реализм куцый, на грани утопии.

То, что управление не сводится, скажем, к подсчёту и выдаче сапог, но также знает «как разлить по бутылкам известность, как заваривать славу и даже как закупорить смерть», так и осталось за пределами понятийного поля марксизма, слегка расширенного Лениным. Вождь русской революции очень дотошно и до смешного уважительно цитирует из Энгельса, не забывая в обстановке ноября 1917 года упомянуть о том, что, оказывается, работа «Происхождение семьи, частной собственности и государства» вышла в 1894 году в Штутгарте уже 6-м изданием, и что он её самолично перевёл с немецкого, так как русские переводы неудовлетворительны, но цитирует в итоге глупость: «Государство не есть «действительность нравственной идеи», «образ и действительность разума», как утверждает Гегель. Государство есть продукт…»

Это захлопывание двери в сферу мышления, низведение всей реальности до группы понятий, описывающих материю: «продукт», «вещь» и т.п. – очень характерная особенность марксизма, ответственная, в том числе, и за конечный провал социалистического строительства в СССР в 1991 году.

Такое развитие событий не было, конечно, неминуемым уже в ноябре 1917 года, однако, все признаки будущего поражения пролетарского полу-государства, как назвал его Ленин, были заметны уже в момент его первого триумфа. В действительности оказалось, что задача построения общества без эксплуатации человека человеком, требовала не «упрощённого», а гораздо более сложного и дорогостоящего государственного аппарата.

9 Leninskaya

Пройдёт шесть лет, и надежды на дешёвое государство на зарплате рабочего сменятся у Ленина почти что паникой перед всевластием новой советской бюрократии: «Несомненно, что Рабкрин представляет для нас громадную трудность и что трудность эта до сих пор не решена. …потребуется не один год упорной работы над тем, чтобы правильным образом организовать его работу совместно с ЦКК. …300–400 служащих Рабкрина, которые остаются, по моему плану, будут, с одной стороны, исполнять чисто секретарские обязанности при других членах Рабкрина и при добавочных членах ЦКК, а с другой стороны – должны быть высоко квалифицированы, особо проверены, особо надёжны, с высоким жалованьем, вполне избавляющим их от нынешнего, поистине несчастного (чтобы не сказать хуже), положения чиновника Рабкрина. …Конечно, в нашей Советской республике социальный строй основан на сотрудничестве двух классов: рабочих и крестьян, к которому теперь допущены на известных условиях и «нэпманы», т.е. буржуазия. Если возникнут серьёзные классовые разногласия между этими классами, тогда раскол будет неизбежен… ибо в последнем счёте судьба нашей республики будет зависеть от того, пойдёт ли крестьянская масса с рабочим классом, сохраняя верность союзу с ним, или она даст «нэпманам», т.е. новой буржуазии, разъединить себя с рабочими, расколоть себя с ними». – В.И. Ленин, «Как нам реорганизовать Рабкрин», 23 января 1923 года.

Между этими двумя работами Ленина лежит вся советская тема и даже шире, тема современности. Если мы всё ещё питаем надежду, что всё более сложное общество когда-то станет и более справедливым, как это должно произойти: через разрушение государственности в этом обществе или через огосударствление общества?

В 1917–1924 годах большевики избрали первый путь, путь дешёвого народного полу-государства с сильным креном в сторону прямой демократии. Посмотрим теперь, как этот теоретически верный курс привёл революционеров-марксистов к поражению революции на практике.

Развал прежнего государства в России совершился без участия РСДРП – в этом отношении хорошо постарались деятели февральской революции, кадеты и эсеры. Они то и стали в глазах большинства русского общества революционерами. На критике недостаточности этой революции РСДРП (вместе с меньшевиками) к осени 1917 года добилась преобладания в Петроградском и Московском советах. Но у партии не было решающего голоса даже в управлении рабочим движением, не говоря уже о том, чтобы играть роль общероссийского марксистского авангарда, способного взять власть в интересах общества в целом.

Голосуя 23 октября на закрытом заседании ЦК РСДРП(б) против курса Ленина на вооружённое восстание, Г.Зиновьев и Л.Каменев исходили из реалистичной оценки места партии в рабочем движении и опирались на поддержку большинства партийных организаций. Они не знали о сговоре более узкой группы большевиков с генералами и о том, что большевикам отводилась в грядущем выступлении роль «массовки», а реальную боевую работу должны были проделать регулярные войска.

Несмотря на успех восстания, недостаточный вес РСДРП(б) в общенациональном революционном процессе создал группе Ленина большие проблемы после фактического взятия власти, так как против них уже в ночь свержения Временного правительства выступили другие социалистические партии, имевшие на II съезде Советов примерно 2/3 голосов – меньшевики и эсеры. Их лидеры покинули съезд и увели своих депутатов. Кроме того, против большевиков выступил влиятельный профсоюз железнодорожников «Викжель», не говоря уже о самой крупной из легальных политических сил – кадетах и, собственно, силах будущей «контрреволюции»: крестьянах, монархистах, казаках, националистах всех мастей.

Передачи власти абсолютному большинству народа, таким образом, не получилось, а большевики оказались попутчиками своих «попутчиков» – офицеров Генерального штаба и других членов военного руководства – отнюдь не революционного.

Теоретический марксизм был впервые отброшен ради политической целесообразности уже на II съезде Советов. Но этот марксизм, с другой стороны, и не мог пригодиться в качестве теории управления мышлением союзников и противников, так как эту область реальности марксизм не описывает.

Последний шанс марксистам выполнить требования их уже шатавшейся теории и организовать в России передачу власти в руки большинства эксплуатируемого народа предоставляли назначенные на 12 ноября 1917 года выборы в Учредительное собрание, которые выиграла Партия социалистов-революционеров. Эсеры получили в Учредительном собрании большинство голосов – 410 (правое и левое крыло в совокупности), а большевикам досталось 159 мест, меньшевикам – 22 места.

На первом заседании УС 5 (18) января 1918 года большевики предложили Собранию принять Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа, 1-м пунктом которой значилось провозглашение России республикой Советов, что означало передачу власти от только что избранного Учредительного собрания Советам. Иными словами, это была декларация о самороспуске Учредительного собрания. После того, как Собрание эту провокацию отвергло, делегаты от РСДРП покинули зал, а матросы-анархисты, угрожая оставшимся делегатам оружием, прекратили его работу.

Демонстрация студентов-социалистов в поддержку Учредительного собрания была расстреляна… социалистами.

Начиная с этого момента, между теорией и практикой марксизма возникло непреодолимое расхождение. Уже нельзя было по истине говорить о марксистской партии как об авангарде рабочего класса, берущего власть в интересах большинства «трудящегося и эксплуатируемого народа» и подавляющего репрессиями только ничтожную горстку эксплуататоров. Совершенно очевидно, что делегаты Учредительного собрания представляли как раз большинство народа, не были его эксплуататорами, а расстрел той небольшой группы народа, которая выступила в их поддержку, воскрешал худшие практики не общенародного, а как раз эксплуататорского государства.

Политическая же целесообразность заставляла большевиков утверждать обратное, то есть лгать. Соответственно, в их теории появилась ложь, она стала ложной. Что касается практики, то, поскольку она представляет собой действия, действительно совершаемые, то практика всегда истинна.

Эта истина в начале 1918 года состояла в том, что большевистская власть, спустя всего 2 месяца после переворота оставалась властью, опиравшейся на советы, представлявшие интересы рабочих промышленного центра России, и на её вооружённые силы – по крайней мере, ту их часть, которая изначально стояла за октябрьским переворотом. С большинством же крестьянского населения эту практическую конструкцию соединяла партия левых эсеров, отколовшаяся от большинства ПСР.

Но и такое положение не сохранилось сколь-нибудь долго, хотя большевики старались его сохранить и даже укрепить. Поскольку им были подконтрольны крупные промышленные центры – Петербург, Москва, многие другие города, большевики решили, что у них есть возможность организовать образцовое прямое рабочее народовластие непосредственно в местах производства материальных благ и их распределения. 14 (27) ноября постановлением ВЦИК Советов и СНК во всех «промышленных, торговых, банковых, сельскохозяйственных и прочих предприятиях с числом работников больше 5 вводился рабочий контроль над производством, хранением, и куплей-продажей сырых материалов». Функция рабочего контроля возлагалась на выборные фабрично-заводские комитеты, решения которых могли быть отменены только «правительственной властью по представлению центрального учреждения рабочего контроля».

В Петрограде учреждался Всероссийский совет рабочего контроля, который должны были составить представители довольно широкого круга организаций: ВЦИК, профсоюзов, объединений кооператоров. Полномочия фабзавкомов на местах были очень широкими, если не сказать тотальными.

Эти полномочия дополняла отмена частной торговли, которую должны были заменить прямые бартерные связи между городом и деревней, которые с городской стороны осуществляли бы фабзавкомы, а с сельской – комитеты бедноты, комбеды. Правила этого товарообмена регулировали декреты «О снабжении», «О спекуляции».

Реализация это системы мер, безупречной, с точки зрения записок Маркса и Энгельса об опыте Парижской коммуны, ничего не доказала свергнутой социалистической оппозиции, но зато привела к тому, что продовольственное снабжение крупных городов было полностью дезорганизовано. Его на свой страх и риск осуществляли только крестьяне-мешочники, затем, рабочие, вынужденные растаскивать по домам складские запасы остановившихся без действительного управления предприятий, и также пытались «наладить» вооружённые продотряды, отбиравшие зерно, но ничего не дававшие взамен. Таким образом, марксистская теория дешёвого полу-государства, способного учитывать кирпичи и менять их на хлеб совершенно без паразитизма, оказалась эффективной лишь как средство хаотизации народного хозяйства. В ноябре – декабре 1917 года применение этой теории к практике ещё не было вызвано условиями гражданской войны, напротив, именно распад хозяйственной жизни, инициированный большевиками, пытавшимися доказать свою действенность в качестве авангарда трудящихся строгим соблюдением буквы теории, в значительной степени ответственен и за развязывание гражданской войны.

Тем временем, столкнувшись с очевидной невозможностью регулировать производственные отношения силами городских и сельских трудовых коммун, большевики стали решать ту же проблему путём национализации предприятий, их прямого подчинения ВСНХ, наркоматам, и переводом всех рабочих и крестьян на положение трудовой армии, что приравнивало их статус к мобилизованным в настоящую армию. Решения об этом принял IX съезд РКП (б).

Кроме того, все советы – т.е. формально высшие органы власти, в части организации снабжения городов продовольствием, оказались в подчинении советской бюрократии Наркомпрода, что можно считать концом советской власти.

По логике вещей, следствием очередного судьбоносного решения должны были стать восстания уже в городах, когда рабочее правительство стреляло бы непосредственно в свою «трудармию». Но этого, к счастью, не произошло, так как через год X РКП(б) отменил все прежние достижения революции и восстановил в России капитализм в форме НЭПа.

Введение НЭПа должно окончательно поставить честного марксиста-теоретика в тупик, так как в теории невозможно совместить следующее: что коммунистическая партия ведёт борьбу за свержение капитализма на фронтах гражданской войны и в Европе, обильно финансируя коммунистические и рабочие движения в Германии, Венгрии и Прибалтике, и, одновременно, вновь поощряет развитие того же капитализма, причём наиболее активными строителями капитализма выступают средние и высшие слои коммунистической бюрократии, черпающие этот капитал прямо из закромов родины.

Такое противоречие уже само по себе означает выход за рамки теории, слом теории, необходимость добавления в неё нового понятийного поля. Или исключения старых смысловых полей. Каких именно? Интересный вопрос! Давайте, господа марксисты, наконец, его обсудим. Но не следует штукатурить эту трещину замазкой «временного отступления». Это не отступление, а поражение революции.

О том, как выглядел НЭП вблизи, мы можем судить по работе Юрия Ларина (Лурье), родственника Н. Бухарина, написанной в 1927 году по материалам уголовных дел, возбуждавшихся против нэпманов и соответствующей судебной статистики. Работа называется «Частный капитал в СССР» и, благодаря интернету, доступна каждому. Я приведу из неё лишь те фрагменты, которые опровергают два советских мифа о НЭПе: 1) что его воротилами были некие с Луны свалившиеся готовые «капиталисты»; 2) что их готовые «капиталы» тоже свалились с Луны.

Слово Юрию Ларину:

«Судя по оценкам нынешней наличности частного капитала в стране и по ориентировочным данным о темпе его накопления, трудно думать, чтобы реальное предпринимательское накопление (на мешочничестве, твёрдой валюте и т.д.) дореволюционной и вновь создавшейся буржуазии вместе составило к началу новой экономической политики (1921 г.) более ста пятидесяти миллионов рублей. Скорее – менее. Притом включая уже сюда все уцелевшие у буржуазии запасы наличного золота. Значительная часть оставшихся у населения золотых монет, колец и т. п. припрятана была вообще маленькими людьми, не занимавшимися ни торговым, ни иным предпринимательством. История накопления буржуазного капитала в таких размерах, что он получает некоторое, хотя и второстепенное, значение в народном хозяйстве страны, начинается у нас поэтому только с новой экономической политики, с 1921 г.».

«Мы не учились торговать – сказал т. Семков на московской губпартконференции 1921 г. т. Ленину. Буржуазия не принесла для оживления хозяйства ни своих каких-либо крупных свежих средств, ни новых товарных фондов. Товарные фонды были в наших руках, а размеры буржуазных средств, как указано, были невелики. Но буржуазия принесла с собой уменье двигаться в условиях товарно-рыночных отношений, и мы принуждены были дать ей наши товарные фонды и наши средства. Производство (промышленное) осталось в наших руках (а производство сельскохозяйственное – в руках крестьян), но рыночная связь между разными частями хозяйства (и нередко даже между разными государственными предприятиями) оказалась в руках буржуазии. За это, конечно, она себя щедро вознаградила, а для нас это было «платой за науку». Лишь по мере накопления у буржуазии этой «платы» начинает она пускать некоторые корни, во-первых, в производстве, во-вторых, в организации торговли за свой счёт (а не только в порядке легального и нелегального использования госфондов и госкредита), в-третьих – на денежном рынке».

«История советской буржуазии, таким образом, весьма проста. Её уменье вращаться в рыночных условиях понадобилось, особенно на первый период, пока мы почти совершенно этого не умели; она получила, таким образом, возможность действовать и, не имея своих средств, воспользовавшись случаем, украла их у нас, у государства; а накравши – создала затем самостоятельную торговлю за свой счёт и капиталистическое промышленное предпринимательство. История буржуазного накопления в СССР в первый его период есть, таким образом, прежде всего история буржуазного воровства в разных видах и формах. И уж затем начинается буржуазное накопление обычного типа».

«из частных предпринимателей, дела которых слушались судом в 1924–1926 гг., состояло на государственной службе до 1921 г. ни много ни мало 90%».

Таким образом, в течение 1917–1924 годов от большевистского движения в России отпадают широкие слои общества, в интересах которых оно совершается, затем – не столь уже широкие слои рабочих и прекращается их прямое народовластие, наконец, происходит реставрация капитализма в интересах узкой социалистической олигархии. К этому печальному концу привело революционеров их желание с самого начала обходиться без теории управления, и въехать в историю на зарплате рабочего.

Произошло это не по злой воле отдельных лиц, а в силу того, что эти отдельные лица не знали, как совершить ту социальную революцию, которую они подрядились исполнять. Революция обратилась в свою несуть.

Совершенно ясно также, что революция не могла на этом закончиться, так как было совершенно невозможно объяснить возвращавшимся с фронта красным командирам и комиссарам, что теперь они снова будут жить в капиталистической стране.

Если не теория, то практика революции показала, в то же время, что она не может выжить как коммуна, но способна развиваться как государство. Такой, именно государственной по форме, стала новая реставрация социализма в СССР Сталиным после 1929 года.

 

Евгений МИЛЮТИН

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.