Леонид МАЛКИН. ЦАРСКАЯ ВОДКА (рассказ)
№ 1999 / 18, 14.05.1999
ЦАРСКАЯ ВОДКА
1.
Пропал килограмм золота. Воронин обнаружил это, когда взвесил подготовленный к отправке металл. Он ещё и ещё раз подбивал числа в колонке, сличал итог с приёмными ведомостями. Попросил пересчитать всё заново Костика Сорокина. Вмиг побледневший Костик недосчитался двух килограммов с граммами.
– Сбегай за Роксаной, – распорядился Воронин, чувствуя, как позорно слабеют ноги и неудержимо потянуло справить малую нужду.
Пропажа даже одного грамма золота грозила им обоим максимальным сроком. Двадцать пять – пять – и пять. Универсальная формула, ставшая весьма популярной в судебных решениях послевоенной России. Это было очень удобно для республики: рабочая сила закреплялась за народным хозяйством сразу на пять пятилеток – до окончательной победы коммунизма. И не было надобности добавлять этой силе лагерные сроки.
Роксана Балаян, жена главного бухгалтера прииска Ашота Ивановича Балаяна и по совместительству начальник спецчасти, хранила запасной ключ от банок с дневной добычей и раз в декаду подписывала накладную на золото, увозимое с прииска фельдсвязью. Секретную почту, приходившую на прииск, Ашот Иванович принимал сам, не доверяя своей легкомысленной и потому ещё более очаровательной супруге. Роксана Аветисовна охотно уступала большую часть своих обязанностей – служебных и домашних – многоопытному супругу. Как-никак, он был вдвое старше её, в сто раз умнее и в тысячу – опытнее. Она сама это признавала в доверительных беседах с Андреем и Костиком. Больше ей беседовать было не с кем. Все остальные были вечно заняты какими-то бумажными делами.
Роксана Балаян, узнав о недостаче, тут же предложила возместить её за счёт шлихов. Два мешка шлихов – отходов обработки золота – стояли в коридоре. Давно нужно было отправить их в центральную кассу, да всё как-то руки не доходили. Да и кто покусится на эту серую пыль, содержащую ничтожное количество драгоценного металла?
– Чепуха, – сказал Андрей Воронин. – Какое там золото? Мизер!
– Вот что, мальчики, – решительно прервала его Роксана. – Вы меня слушайте. Вы здесь два дня, а я здесь сто лет работаю. Мы с Ашотиком на Атакующий в тридцать пятом году приехали. Мне было шестнадцать тогда. Я была первой и единственной женщиной здесь.
Роксана смешливо закатила глаза и театральным жестом сложила перед собой руки, сплетя пальцы и выворачивая ладони. Андрей смотрел на неё бездумно, не вникая в смысл легкомысленной болтовни. Он напряжённо искал выход из катастрофы. Роксана дёрнула его за рукав:
– Слушай, Андрюша, слушай! Был уже такой случай. Мы тогда из шлихов полтора килограмма отдули. Тоже два мешка было. Правда, тогда золото не так прилежно обрабатывали, как вы. Золота было много, а рабочий в кассе был один. Без начальника. Потолкал кое-как, протравил кое-как и – в мешок. Ну что, мальчики, попробуем? Мы же ничего не теряем. Если не получится килограмм – полкилограмма надуем. Через неделю – ещё полкилограмма, а?
Андрей слушал её вполуха.
– Килограмм, – сказал он, не понимая ещё, что за мысль рвалась из подсознания на язык. – Килограмм. Килограмм. Слушай, Роксана, а почему не девятьсот девяносто граммов? Или не килограмм с граммами? Почему – ровно килограмм? Нет, – сказал сам себе, – видно, в документах мы что-то напортачили. Вы перевешивайте ещё раз, и я пошёл к Лободе.
2.
В просторном кабинете Лободы собралось начальство.
– Ну? – спросил Лобода Андрея, когда он подошёл к столу. – Что?
Склонив голову на плечо и прищурив свой круглый и серый, как у совы, глаз, сбоку посмотрел на Андрея.
– У меня пропал килограмм золота.
– Спохватился! – сказал Лобода весело и вроде бы радостно. – Спохватился, мудак. А мы об этом уже неделю знаем.
Лобода откровенно радостно, но и с презрением в изломе губ захохотал. Он хохотал, откидываясь на спинку кресла и снова швыряя тело вперёд, едва не касаясь багровым лицом стекла на столе. Вместе с ним исходил смехом, да нет – ржали! гоготали! главный инженер, начальник отдела кадров и даже Ашот Иванович Балаян, в общем-то не видевший в этой истории ничего смешного.
Отсмеявшись, Лобода потянул на себя ящик стола и выбросил на стекло приёмную квитанцию:
– Вот, забери свою фантастику. Внукам расскажешь, как их дурак-дедушка сам себе двадцать пять лет каторги подписал.
Андрей взял квитанцию, внимательно перечитал строку за строкой. «Сдал… принял… Горный мастер Отрышко… Начальник золотоприёмной кассы Воронин… Три килограмма триста двадцать семь граммов… Дата…»
Воронин недоумённо посмотрел на начальника прииска.
– Отрышко тебе два килограмма триста сдал, а ты ему три триста вписал. Понял?
– Понял! Понял, Иван Кондратьевич. Ну Отрышко! Ну гад! Я ему скулы посворачиваю!
– А ты не лайся, – одёрнул его Лобода. – Отрышко здесь меньше всего виноват. Тут же прибежал ко мне, показал квиток твой. Они ведь там, на полигоне, взвешивают золото, прежде чем нести в кассу. У них же там тоже свой учёт есть. Ну прибежал, говорит: описался Воронин. А у нас как раз в тот день плана не было. Вписали мы твой килограмм в план. А ты теперь с Отрышко каждый день по сто граммов списывай и перекроешь всё за декаду. Понял?
– Понял. Но мог же он мне об этом хоть на следующий день сказать?
– Я запретил. Чтоб тебе в науку пошло. Пьяный, наверное, был?
Андрей отрицательно помотал головой. Потом припомнил тот день недельной давности. Ну конечно же – Геры Розинга именины. Всё! С питьём покончено! На веки вечные! Чуть концы не отдал от сердечной колики. Да ещё «четвертак» себе на хобот мог намотать из-за пьянки. Всё! Точка! За медовые коврижки теперь ста граммов не выпьет. Да и нельзя. Строго на этот счёт предупредил его «кремлёвский отравитель» профессор Исидор Яковлевич Малинский.
– Ну, давай двигай! – Лобода царственным жестом вымел Воронина из кабинета. – И скажи мне спасибо за то, что я твоим внукам дедушку спас…
– Скажите спасибо, что Отрышко при нас при всех о вашей ошибке доложил, – догнал Андрея в коридоре Балаян. – Случись у них это с глазу на глаз – я не уверен, что они бы вас пощадили. Вы понимаете, я ведь и Роксаночке не мог об этом сказать. Лобода нас всех предупредил, чтоб не проболтались. Ну вы же Лободу знаете, можете понять, что было бы, если… Я подумал, что раз об этом знают и главный инженер, и замполит, то это не опасно. И хорошо, что так получилось. Он ведь мог снять вас с должности начальника кассы.
– В гробу я видел эту кассу, – разозлился Андрей. – Чувствую, что она меня под срок подведёт…
3.
Будто в воду глядел Андрей Воронин прозорливым своим оком. Проклятая должность стала тащить его под суд и срок уже на следующий день. Далеко смотрел начальник прииска, вызволяя его из беды.
Как всегда, в конце дня Андрей зашёл в бухгалтерию, чтобы подписать сводку для передачи в управление. Без подписи начальника кассы, удостоверяющей наличие золота, обозначенного в сводке, управление отчёт не принимало. Плана в тот день опять не было. До него не хватало четыре килограмма с небольшим. Так выходило по кассовым документам. А в балаяновском отчёте всё было в порядке. Подписать его Воронин отказался. Балаян позвонил начальнику прииска. Им тут же было велено явиться к нему в кабинет.
Андрей ждал криков и кулачного громыхания. Но Лобода только посмотрел на него долгим укоризненным взглядом и сказал очень спокойно:
– С нас шкуру спустят, если мы и сегодня плана не дадим. Понятно это тебе, уважаемый товарищ Воронин? С меня первого начнут. А я потом с вас три шкуры сдеру. Понятно? Давай подписывай, а то весь прииск без премиальных останется.
– Но это ж уголовное преступление, Иван Кондратьевич. Не служебное, а уголовное. Для вас это золото на бумаге, а для меня оно должно в кассе лежать. Я на это не пойду, хоть увольняйте.
– И уволим! – рявкнул начальник прииска, сплеча рубанул кулаком по стеклу.
– И увольняйте!
– И уволим! – Лобода грохнул по столу арифмометром, и триплекс на этот раз не выдержал, пошёл мелкими трещинами.
Ашот Иванович с укоризной смотрел на строптивого дурака.
– Вот такая вот твоя благодарность за то, что мы тебя от лагеря спасли! – неожиданно спокойно сказал Лобода и с презрительным негодованием толкнул от себя арифмометр. Ашот Иванович удержал прибор на самом краю стола и снова поставил его перед начальством.
– Мы твоей подписи на сутки просим, – сказал Лобода и снова толкнул счётную машинку. – Завтра удержишь эти килограммы из общей добычи. На сутки ведь… Вот главный бухгалтер свидетелем будет, если что. Отрышко – скотина, но я-то тебе не враг. Ты бы сегодня, если б не я, в зоне баланду хлебал. Знаешь ведь, сколько за золото нынче на рынке дают? Четвертак. Ну, да тебе-то что! Молодой. Здоровый. Выдюжил бы… годика два, – сказал Лобода ехидно, малость помедлив голосом для большего эффекта.
– Хорошо, Иван Кондратьевич. Я подпишу. Но только…
– Всё! – сказал Лобода, поднял перед собой клятвенно ладонь. – Всё! Только сегодня, ради трудного момента. Месячный план закрывать, а у нас пустяка не хватает.
Воронин подписал сводку. Балаян тут же унёс её в диспетчерскую. Подписанная всеми «липа» ушла по телефону в Центральный и дальше, до самой Москвы, обрастая по дороге всё новыми процентами и килограммами.
Подписал Воронин дутую сводку и на следующий день. И всю неделю подписывал, всё больше приходя в ужас от нависшей над ним глыбы «бумажного золота». И страх, как в миг, когда он обнаружил недостачу, перехватывал горло и пережимал аорту у самого сердца. Тогда этот страх был мгновенным. Двух секунд хватило Андрею, чтобы сообразить затылком, что к чему. А сейчас страх был как многорядное проволочное заграждение, под которым ползёшь бесконечно. Страх был в нём неотлучно и только обновлялся каждый день в кабинете главного бухгалтера.
4.
В июле запустили промприбор на том самом полигоне, где Галечкин пиратствовал в начале сезона. И, смешное дело, отрабатывать его досталось самому Галечкину на пару с двухметровым Колей Кизимиром – бывшим полицаем. И каждый день клял себя Иван Егорович за то, что сам у себя, своими, можно сказать, руками украл богатейший «карман».
Но и без того вскрытая по весне россыпь не подводила. Не то что у бедолаги-эстонца, у которого в пробах вместо золота – одни «знаки».
Снова над приземистым зданием конторы каждый день стала загораться звезда. В ночи она светилась прозрачным, бледным сатиновым светом. И ночь была бледной, недоношенной, ненастоящей, похожей на рубиновые звёзды Кремля.
Удержал Воронин с прииска золотой долг, и снова по ночам ему стали сниться школьные шалости и предвоенные танцы на деревянной платформе городского парка.
Видно, в награду за покладистость и послушание подписал начальник прииска заявление Андрея Воронина о направлении на курсы механиков. А может, потому, что на прииск явился ещё один договорник с дипломом инженера-экономиста за пазухой. Не смещать же ради желторотого испытанных временем, покорных воле начальника прииска «ломовых лошадей». Да что там – воле! Одного взгляда, даже самого короткого, вполоборота брошенного, достаточно, чтобы на лету понял его мысль приисковый чиновник и тут же, не задавая вопросов, кинулся её выполнять. Может, он на тот момент и со стула своего не сдвинется, а всё равно бросится, крыса канцелярская, ворошить бумаги, листать справочники и кодексы, строчить нужный любимому начальнику документ.
Иван Кондратьевич Лобода, без малого сомнения даже, уверен в том, что подчинённые его любят. Боятся, конечно. Это в первую очередь – боятся. Но и любят. А как не любить? И почему не любить, если не жалеет для них начальник прииска ни премиальных, ни пропойных.
Не далее, как вчера, закругляя вечернюю планёрку – дело было во втором часу ночи, – Иван Кондратьевич по кругу оглядел своих сотрудников и остановил взгляд на Алексее Григорьевиче Брагине.
– А начальника гаража Брагина я премирую месячным окладом, – сказал он. – За отличную организацию работы автотранспорта. – Сказал и ехидно ухмыльнулся, поскольку только вчера за плохую организацию работы автотранспорта прилюдно облаял начальника гаража и закатил ему строгий выговор.
– А теперь, – сказал, унимая поднятой ладонью одобрительный шумок, – пошли ужинать. Внеси его в ведомость, – сказал главному бухгалтеру. – Распишется завтра.
В ведомости за премию расписывались поочерёдно, после каждой планёрки. И тут же гурьбой направлялись в столовую, клубясь вокруг Ивана Кондратьевича, как пчёлы вокруг матки. Клубились, стараясь притиснуться поближе, высказать своё мнение по поводу великой разумности всего, что сделано и сказано им за день. В столовой рассаживались за столами, заранее накрытыми и уставленными всем, чем были богаты приисковые склады. И здесь незримо воевали за то, чтобы захватить стул поближе к начальству. Вначале – чинно, потом – под шум и гогот пропивали месячный оклад очередного премированного.
Крут, конечно, бывает Иван Кондратьевич, даже суров без пощады, если подвернёшься ему под сердитую руку, однако же щедр. И за промашки в работе наказывал, бывало, что и жестоко, но в стенах своего кабинета, не вынося мусор из приисковой избы. Так стоило ли обижаться на в сердцах пущенный матерок или даже пощёчину, если всем было ведомо, что пощёчина обязательно компенсируется повышенной премией, запиской на склад либо другим каким благом, ценность которого возрастала по мере того, как всё больше уходил в зиму прииск за тремя занесёнными снегом перевалами.
Лобода подписал заявление Воронина, велев в тот же день передать кассу растерянному новичку.
Дневную добычу принимали вместе. Костик Сорокин пугал новичка рассказами о кражах и пропажах, в конце каждой байки непременно поминая про «двадцать пять, пять и пять». Андрей благодушно его одёргивал, уверяя новичка, что не всегда дело кончается таким страхом.
Оттолкли, отдули и засыпали золото в стеклянные банки. Залили кислотой. На последнюю банку, с пригоршней остатнего золота, кислоты не хватило. Костик откупорил новую, оплетённую лозой бутыль.
Вытяжная камера не работала.
– Сволочи электрики! – выругался Андрей Воронин. – Четвёртый день мастера не шлют. Я им заявку ещё в понедельник отнёс. Ты сразу на них начальнику прииска настучи. Может, он тебя послушает. Нового человека всегда слушают.
Из залитых кислотой банок валил жёлтый, тяжёлый, едучий дым. Новичок сморщился, прикрыл глаза ладонью.
– Ничего, – утешил его Костик. – Сейчас мы их на крыльцо выбросим.
Вынесли банки на крыльцо. Солдат с автоматом на шее, охранявший вход в золотоприёмную кассу, нюхнув жёлтого дыма, заматерился и ушёл подальше от банок, на ветер, так, чтобы клубы вонючего дыма уносило от него.
Андрей, перебирая бумаги, толковал новичку о тонкостях кассового учёта, о необходимости быть внимательным и осторожным.
– Однажды приносит мне слесарь из экскаваторного парка самородок грамм на сто сорок. С виду вес никогда точно не определишь.
– Определишь, – не согласился Костик.
– Ну ты определишь. Так ты здесь шестые штаны протираешь.
– Третьи…
– А у меня опыта поменьше. Самородок – он и корявый, и кварц в нём бывает. Ну приволок слесарь самородок. Всё как положено. Даже кварц в нём торчит. Бросил на весы – легковат что-то для золота. Капнул на него кислотой – он и зашипел. Ах ты, думаю, подлюка этакая! Это ты мне ради талончика на спирт «мастырку» всучить затеял! Да в морду его тем самородком. Ведь не поленился, гад: бронзу подобрал под цвет, кварц в неё электросваркой вплавил. В общем – произведение искусства. На совесть сработано. Не догадайся я на него кислотой капнуть, быть бы недостаче.
– Ты догадаешься! – фыркнул Костик.
– Ну ты подсказал, – согласился Андрей. – Ответ у нас за всё общий. Только сидеть каждому свои двадцать пять… Тащи банки.
Костик с новеньким вышли на крыльцо. И тут же раздался негодующий и злой Костиков вопль.
– Сука! – орал он на часового. – Куда уходил, гад? Воронин! Воронин! – орал Костик, и голос его был полон отчаянья и паники.
Андрей выскочил на крыльцо, ещё не понимая, в чём дело, глянул на банки.
– Ну? – спросил всех сразу.
– Сюда смотри! – ткнул Костик растопыренной пятернёй в крайнюю в ряду банку. В ту самую, в которую засыпали остатную горсточку золота.
Банка была пуста. Кислота в ней вздрагивала дымчатой своей поверхностью, но золота в кислоте не было.
– В чём дело? Куда уходил? – накинулся Воронин на часового.
Он хотел схватить его за лацканы бушлата, но часовой соскочил с крыльца на землю и потянул на себя рукоять затвора.
– А ну, – ощерился он, – не подходи! Суки дешёвые! Всех перестреляю и отвечать не буду – за нападение на часового!
Андрей опомнился.
– Ладно, – сказал он, с трудом протолкнул глоток воздуха в закаменевшую грудь. – Стойте все здесь. Я начальника караула вызову.
Через пяток минут на месте чрезвычайного происшествия было всё приисковое начальство. Часового сменили с поста. Обыскали его. Обшарили все ямки вокруг здания кассы. Под конец Лобода приказал разломать крыльцо. Крыльцо тут же разобрали по досточке, но, кроме окурков и россыпи сухого мышиного дерьма, ничего под ним не обнаружили.
– Сколько металла было? – спросил Лобода Воронина, прицеливаясь к часовому злым прищуром оледеневших глаз.
– Да грамм, наверное, полтораста, на прикидку…
– Как это – наверное? Вы что, не взвешивали его?
Лобода свирепел всё больше, уже ненавидя этих мальчишек, ухитрившихся из пустяков раздуть чрезвычайное происшествие. Полтораста граммов можно было сто раз за день перекрыть, а теперь, из-за шума, поднятого молокососами, непременно нужно было найти. И Лобода снова приступил к обезоруженному часовому.
– Слушай, парень, ты хорошенько подумай. Сейчас мы сюда розыскную собаку вызовем. Она золото найдёт, и тебе от «четвертака» уже не отвертеться. Давай показывай, куда золото заначил, и забудем об этой истории. Ты не брал, и мы ничего незнаем.
Лобода говорил тоном увещевательным, отеческим, даже ласковым. А часовой плакал. Поначалу истерично скрежеща зубами и призывая ненавидящим взглядом смерть на всех, кто его окружил. Через полчаса каторжных терзаний, обезумевший от ужаса, он только всхлипывал, монотонно и безнадёжно повторяя одно и то же: не брал… не брал… не брал…
– Может, помочиться за угол отходил? – спросил его Лобода. – Тогда в самом деле собаку приведём, искать будем…
– Не уходил я! – взвыл часовой. – Стреляйте меня – не брал и не уходил!
– Ну не испарилось же оно! – взревел Лобода, подступая к часовому с кулаками.
– А может, растворилось? – шепнул Андрею новый начальник кассы, громче, чем нужно.
– Не городи хреновины! – обрушился на него Лобода. – Инженеры вшивые! Академики, мать бы вашу… Золото ни одна кислота не берёт. Ни одна, понял? Ни соляная, ни серная, ни азотная. Понял, зас…
Новичок стушевался, сник под потоком изобретательной матерщины. Но вдруг его осенило, и он, глядя в провал бешеных глаз начальника, сказал веско:
– Я экономист, а не химик.
– А не химик, так и заткни язык в задницу! Так почему не взвешивали? – накинулся он на Воронина.
– Потому, что мы его взвешиваем при поступлении и чистое. А на промежуточных операциях его никто не взвешивает.
– Ладно, следователю обо всём этом расскажешь. И прокурору. Только потолковее рассказывай, чтоб тебе чужую статью не пришили.
Лобода успокоился. Есть виновники. Будут ответчики. А до остального ему, за малостью дела, и заботы нет.
– Подождите, Иван Кондратьевич! – Воронин поднял руку, унимая поток угроз и начальственного сарказма. – Стойте!
Одно только слово сказал Воронин, но уже знал, что им и кончатся новые страхи и беды, напоследок обрушенные на него каверзной судьбой.
– Отвесь двести граммов золота, – сказал он Костику, и Костик нехотя ушёл с крыльца в кассу.
Воронин собственноручно засыпал взвешенное на кассовых весах золото в пол-литровую стеклянную банку. Сам приволок из коридора бутыль с кислотой, ту самую, из которой они заливали остатнюю горсть металла. Откупорил. Костик Сорокин подскочил, чтобы помочь ему. Осторожно залили банку кислотой. Заткнул широкое горло бутыли притёртой пробкой. Не торопясь, укатил бутыль в коридор. Теперь можно не торопиться. Теперь всё пойдёт так, как тому и следует идти.
Только тут Воронин огляделся и удивился тому, что не заметил, когда и откуда появились здесь главный бухгалтер Ашот Иванович Балаян и его супруга Роксана Аветисовна, и главный инженер прииска, и шофёр Лободы Коля Верещака, и шедший со смены экскаваторщик Степан Шамов, и ещё много разного люда, привлечённого шумом вокруг небывалого события. И все с ожиданием смотрели в лицо Воронина, стараясь понять, что это такое он затеял и чем хочет удивить. Все неотрывно смотрели Андрею в лицо, а он неотрывно смотрел на банку. И все стали смотреть на неё…
На глазах у толпы свидетелей золото стало таять, таять и исчезло.
– Не может быть, – сказал начальник прииска.
– Бронзы в мехцехе кто-то напилил и чудакам подбросил, – уверенно сказал Степан Шамов.
Соглашаясь с ним, Ашот Иванович скорбно закивал головой. Что ж, очередная, нередкая на прииске «туфта» – подделка под золото. Медная или бронзовая имитация золотого песочка.
– Золото это, – сказал Андрей Воронин.
– Золото в кислоте растворяется, да? – скучным голосом спросил Костик Сорокин.
Начальник прииска махнул рукой и повернулся, собираясь уходить.
– В кислоте не растворяется, а в смеси кислот – растворяется. В бутыли «царская водка» – смесь азотной и соляной кислоты. Единственная в природе жидкость, в которой растворяется! Вот!
Воронин стукнул себя кулаком в грудь и радостно, громко, по-детски открыто захохотал.
– Учительницу на уроках химии надо было слушать, а не в «очко» под партой играть, – сказал он и покровительственно похлопал Стёпку Шамова по плечу. Стёпка стоял ближе всех к нему, и его плечо больше всего подходило для этого эффектного жеста.
– Жалко золота, – сказал новичок.
– Хреновина, – отмахнулся главный инженер. – На рафинажной фабрике его из раствора выпарят и нам в план запишут.
– Какая сволочь завезла на прииск эту гадость? – Лобода повёл вокруг взглядом, отыскивая своего заместителя по снабжению. Снабженец, как всегда, когда он был нужен, отсутствовал. – Дайте телефонограмму в Центральный и в Магадан, – распорядился начальник прииска. – Видно, по ошибке нам с материка вместо соляной кислоты «царскую водку» завезли.
– По ошибке? – со значением переспросил Пётр Игоревич Харин.
Телефонограмму, минуты не медля, отправили во все адреса. А к вечеру до Атакующего дошёл слух, что на Ат-Уряхе кассира не успели из петли вынуть. Обрезали верёвку, а он уже холодный.
Леонид МАЛКИН
г. БЕЛГОРОД
Леонид Григорьевич МАЛКИН родился в городе Почеп Брянской области. Участник Великой Отечественной войны. Автор книг «Так велит сердце», «Колыма ты, Колыма…», «Что скажет суд?». Живёт в Белгороде.
Добавить комментарий