Постдраматический Шекспир

№ 2017 / 8, 03.03.2017

В январе в Москве прошли очередные ежегодные гастроли «Коляда-театра» из Екатеринбурга. Наиболее заметным спектаклем стал «Ричард Третий» по трагедии Шекспира, поставленный более года назад (режиссёр и автор сценографии – художественный руководитель театра Николай Коляда).

Театр не в первый раз замахивается на «Вильяма нашего». Почти десять лет назад на московской сцене были уже показаны «Гамлет» и «Король Лир» в постановке Н.Коляды. Кроме того, несколько лет назад был поставлен пушкинский «Борис Годунов» – трагедия, несомненно отмеченная влиянием Шекспира. Так что обращение к «Ричарду Третьему» представляется логичным этапом развития театра, его творческих исканий.

В давней рецензии на «Гамлета» мы писали, что в спектакле Н.Коляды персонажи разбиты на два непересекающихся подмножества: первое состоит из одного Гамлета (Олег Ягодин), второе – из всех остальных. В спектакле «Ричард Третий» – то же самое, только теперь О.Ягодин играет другую заглавную роль. Все остальные герои почти безлики, играют или монотонно (мужские роли), или «рвут страсти в клочья» (женские персонажи), по-детски играют в игрушки или стреляют друг в друга из рогаток. Возможно, здесь наблюдается попытка воспроизвести наивную манеру актёрской игры шекспировских времён.

Ричард Глостер в воплощении О.Ягодина – не просто честолюбец с комплексом неполноценности, одержимый властью. Здесь он – человек не от мира сего, всё существование которого состоит в непрестанной борьбе за власть, в интригах, в истязании соперников и оппонентов.

С самого начала он заявляет об этом, появляясь на сцене в грязных шортах, в майке-алкоголичке, в громоздких сапогах на вихляющих (от хромоты, по-видимому) ногах, со старым чемоданом с металлическими углами, откуда достаёт инструменты для своего восхождения к вершинам власти. Здесь огромный садовый секатор для обрезки деревьев, машинка для стрижки волос и помазок для пены, вафельница, большой моток верёвки. Из бечёвки он, словно из паутины, плетёт большую сеть (олицетворение сети интриг), опутывает ими пёструю толпу придворных, плетёт на стенках фигуры в виде рогаток, на верёвках развешивает одноразовые пакетики с чаем, олицетворяющие многочисленные грядущие козни.

В отличие от бездействующей толпы он постоянно – в бурной деятельности: когда сидит в одиночестве и не может мучить других, терзает себя – стрижёт тупой машинкой волосы на ногах, прищемляет пальцы ног вафельницей, играет со змеёй (кажется, она не резиновая, а настоящий живой уж)…

Говорит, как и другие герои – мужчины, безучастно и отстранённо. Лишь соблазнив грубоватую, крикливую леди Анну (Василина Маковцева), ненадолго поддаётся эмоциям и выражает радость от того, как ему, физически ущербному. Удалось обольстить поначалу недоступную и враждебно настроенную женщину.

После смерти похожего на клоуна короля Эдуарда (Сергей Фёдоров) Ричард недолго притворно сопротивляется уговорам Букингема (Александр Вахов) надеть корону.

Достигнув власти, вместе с пажом (Алексей Романов) строит всех придворных в шеренгу и заставляет заниматься производственной гимнастикой под бодрую советскую музыку (музыкальное оформление самого Н.Коляды).

Вся деятельность заглавного героя посвящена достижению власти, а потом и удержанию её. При этом из-под его внимания ускользают другие существенные вещи, даже те, что важны для политика. Например, он забывает отблагодарить за помощь Букингема, отмахивается от него и наживает очередного врага.

Создаётся впечатление, что после обретения власти, когда наступает время рутинной деятельности, герой теряет интерес к жизни, и им овладевает отчаяние. Это видно в финале, когда перед заключительной битвой он, обнажённый, бесстрастно произносит свой монолог. И реплика «Полцарства за коня!» звучит лишь как дежурная – он уже готов к гибели. На смену заступает Ричмонд – в него волею режиссёра преображается жалкий паж и писклявым голосом повторяет куски вступительного монолога Ричарда (этот приём повторяет финал пьесы «Макбетт» Эжена Ионеско), как бы обращая трагедию в фарс.

Спектакль во многом перекликается с известной постановкой Томаса Остермайера в берлинском театре «Шаубюне» по той же пьесе, поставленной чуть раньше, чем в «Коляда-театре»: то же одиночество Ричарда и безликие остальные персонажи, то же обнажение главного героя…

Возможно, спектакль Н.Коляды надо смотреть дважды. При первом просмотре несколько раздражает обилие приёмов, которые как будто повторяют многократно использованные в прежних постановках этого режиссёра: бесконечные хороводы пёстро разряженной толпы, хлам и случайные бытовые предметы в реквизите (в частности, использование чайных пакетиков как орудия соблазнений и убийств), бесстрастная, невыразительная речь. Текст Шекспира безбожно сокращён, произносится монотонно и порой невнятно, потенциал красноречия отброшен за ненадобностью. Однако спектакль, особенно после второго просмотра, оставляет странное и сильное послевкусие, герои и эпизоды врезаются в память, и понимаешь, что это всё-таки настоящее художественное произведение, созданное совместными усилиями английского классика и постановочного коллектива. Николай Коляда, не будучи теоретиком сценического искусства, а одним из самых активных его практиков, уловил доминирующие тенденции современного, «постдраматического» (термин немецкого театроведа Х.-Т. Лемана) театра и успешно воплотил их в своей постановке.

 

Ильдар САФУАНОВ