Анатолий ОВЧИННИКОВ. СТЕНА (рассказ)

№ 1984 / 51, 21.12.1984

Анатолий Овчинников опубликовал свой первый рассказ в нашем еженедельнике три года назад; начинающего прозаика из Рязани, участника VII Всесоюзного совещания молодых писателей представил читателям Глеб Горышин. С тех пор рассказы А. Овчинникова часто появлялись на страницах центральных журналов и альманахов. В издательстве «Молодая гвардия» готовится к выпуску первая его книга «Душевный инструмент». Предлагаем вниманию читателей «Литературной России» новый рассказ Анатолия Овчинникова.

 

Нина и Сергей Кулешовы развелись на двадцать пятом году семейной жизни. Заявление в суд отнесла Нина. В нём она объяснила, что терпеть мужа более не может: не сошлись характерами, и главное – не любила его никогда. Сергея больно обидело это «не любила никогда».

Суд собирался дважды. Первый раз отложили решение на три месяца. Судья смотрел на них грустными глазами и советовал помириться, напоминал, что у них дети взрослые, как они это воспримут? Жизнь под уклон катится, надо беречь друг друга, а не трепать нервы…

Через положенный срок Кулешовы опять пришли в суд. Нина стала жаловаться, что Сергей пьёт, сквернословит, грозится побить её.

Их развели.

Вскоре в доме Кулешовых появился судебный исполнитель и произвёл раздел имущества. Сергей перенёс в свою комнату кровать, старый шкаф и телевизор. Судоисполнитель посоветовал им разъехаться или, на худой конец, сделать каждому свой вход, заложить стену – словом, изолироваться.

Кулешовы решили изолироваться.

Сергей вызвался сам сделать все перестройки. Нина дала ему на это пятьдесят рублей.

Кирпич и цемент Сергей привёз из строительной организации на железной дороге, где работал плотником. Он углубил до фундамента один из оконных проёмов, что выходил во двор, врезал коробку и навесил тяжёлую филенчатую дверь. Осталось заложить дверь между двух комнат. Но тут Сергей завредничал, сказал, что Нина должна обеспечить его строительным материалом. Они теперь чужие люди, и он не намерен тратить свой кирпич и цемент. После чего отправился в поселковое кафе «Аксень» обедать.

В кафе привезли свежее пиво. Сергей выпил две кружки и сто пятьдесят граммов водки. Показалось мало, и он «загудел». Подвернулись дружки… Говорил им, что пьёт с радости: наконец-то развёлся со своей коброй и теперь ему лафа – свободный человек… А когда сильно запьянел, жаловался приятелю Мише Корину, что жизнь не мила без Нины. «Понимаешь, разлюбила меня… Всю жизнь любила, а на старости лет… Предала она меня, Миш…» – Сергей собирался плакать. Михаил советовал плюнуть: баб незамужних много. Найти – раз чихнуть. Михаил был трезвее.

Утром Сергей обнаружил в кармане рубль с двадцатью копейками. На душе было пусто, тоскливо, и грызло сожаление о вчерашнем визите в кафе. Он долгими и тяжкими глотками пил воду на кухне. Здесь его застала Нина и зла сощурилась:

– Если сегодня не заложишь дверь, то я найму соседа Илью, а ты верни деньги…

Денег не было, и Сергей принялся таскать в её комнату кирпичи.

Нина лежала на диване и читала очередной роман, к которым пристрастилась в последнее время. Старый, с выпирающими пружинами диван Сергей давно собирался перетягивать, но помешал развод. Он предложил бывшей жене сделать это сейчас за двадцать рублей. Нина рассердилась, обозвала его бессовестным:

– Ты мне теперь никто и не суйся со своими советами. Потребуется – мастера найму. Дверь побыстрее закладывай, пьяница!

Она отложила книгу и пошла во двор.

– Ну какой я пьяница? Ты их ещё не видела. Я если и выпью, то, сама знаешь, с зарплаты, – поправил Сергей.

– Ага. Вчера в кафе тоже зарплату пропивал?

– Да я это… Чего? Я тебе чужой человек и не намерен отчитываться! – спохватился он.

Полгода назад Нина сказала Сергею, что вроде ждёт ребёнка. Не пришло вовремя обыкновенное. Сергей обрадовался, засуетился около неё:

– Молодец, Нинуль! Самое время, – он обнял жену, полез с поцелуями. – Самое время. Дети взрослые, самостоятельные, а этот, последышек, для души…

Старший сын Кулешовых Андрей – биолог, работал в научно-исследовательском институте в областном центре. Дочь Лена выучилась на медсестру, вышла замуж за офицера и уехала с ним. Младший сын Николай жил в общежитии в соседнем городке Александровске, учился в профтехучилище на токаря. Так что пришло время подумать, с кем они станут доживать свой век.

Нина сходила в женскую консультацию. Там сказали, что всё, отрожалась, больше у неё детей не будет. Поздно спохватились.

– Старуха ты, Нин, – засмеялся Сергей, узнав, в чём дело, но, увидев в глазах жены слёзы, умолк.

В тот вечер у Нины разболелась голова, и она попросила Сергея лечь спать в соседней комнате на диване.

– Храпишь ты, Серёж, и кашляешь, – объяснила она и покраснела.

– Во… Всю жизнь терпела, а тут – храпишь?! Ты же без меня спать не можешь! – удивился он. – Я ведь не мальчик, да и ты не девочка. Надо как-то терпимей быть.

Нина заплакала. Сергей злился, не понимая, чем мог обидеть.

– Уйди, – процедила она сквозь зубы. Слёзы заливали ей щёки. – Иди к своей Ольге Щербаковой.

– Какой такой Ольге? Ты что мелешь-то? – опешил он.

Потом вспомнил. Эта самая Ольга Щербакова неделю назад зашла за ним по дороге на работу. Она с бригадой маляров стены красила на новом стрелочном посту, а Сергей вставлял окна. Нина хорошо знала эту Ольгу Щербакову с соседней улицы. Никакого зла на неё вроде не держала, а тут – на тебе…

– Совсем сдурела, что ли? – рассердился он.

– Знаю, знаю… Конечно, она молодая, не то что я…

Нине теперь казалось, что неспроста Ольга за ним зашла. Однажды Нина поменялась с подругой сменой (где она работает охранницей на мелькомбинате) и весь день провела около стройки. Однако ничего подозрительного не высмотрела. И всё равно не успокоилась: считала, что муж изменяет ей.

Стали почти ежедневно скандалить. Вроде и причин особых для ссор не было, но такие баталии разыгрывались, что после каждому было тошно. Забывали, из-за чего поругались, а помнили злобные придирки.

Единственной радостью для неё стали книги. Она выбирала романы про любовь потолще и до поздней ночи читала. В молодости не очень-то интересовалась литературой, всё некогда было, а тут то и дело стала ходить в поселковую библиотеку.

Сергею это не нравилось.

– Чем про чужую любовь читать, своей бы занялась, меня к себе пустила, – скрипел он ржавыми пружинами, переваливаясь с боку на бок на диване в соседней комнате.

– Любовь… Ты хоть, знаешь, какая она? Тебе ночь с женщиной провести, вот и вся любовь, – отвечала она.

– Поздно нам в чувствах разбираться. Жить-то осталось…

Нина краснела, натягивала одеяло до подбородка.

– Если без этого не нужна тебе – давай разведёмся, – предложила как-то, – и можешь идти к своей Ольге. Она примет…

– И что ты к этой Ольге прицепилась? Ну и дура же ты: уж лучше врозь жить, чем так мучиться, – сказал Сергей.

– Ах, лучше? Завтра же подам на развод! – пригрозила Нина.

И – подала…

Сергей сложил невысокими стопками кирпичи рядом с дверным проёмом и стал искать, в чём замесить раствор.

Он вышел во двор. У будки – под старой пыльной вишней завозился, загремел цепью Бобка. Собака смотрела на хозяина печальными глазами и, казалось, с сочувствием.

– Забыла про тебя хозяйка. Бобка? Не кормит? Меня тоже.

Взгляд Сергея наткнулся на старую жестяную детскую ванну, висящую на стене летней кухни.

«Чего висит, ржавеет? Ребятишек у нас больше не будет. В ней и сделаю замес», – решил Сергей и снял ванну с гвоздя.

Когда нёс её на плече в комнату, неприятно заныло в груди. Так же вот носил когда-то эту ванну, грел у печки, наливал в неё воду и купал Андрея. Ох и любил же старший сын полоскаться в воде! «Гуль-гуль», – себе под нос, пухлыми ножками и ручками машет, улыбается во весь рот… А Ленка, та нет, она ревела, когда её купали. Колька? Про него Сергей, хоть он и был последним, почему-то плохо помнил.

Сергей поставил ванну в Нининой комнате. Нашёл на кухне старое ведро и наносил им песка, потом цемента.

На диване, где недавно лежала Нина, Сергей увидел толстую книгу. «Белый шаман» – прочитал на обложке. «Во, совсем баба чмок, шаманской любовью интересуется. Ладно, лишим её этого удовольствия».

Он взял пухлый том и понёс на свою половину. Недолго думая, завернул книгу в газету и засунул в печку, не топленную с зимы. «Хватится, а книги нет. Глядишь, и на меня внимание обратит, – решил он. – Разлюбила, говорит… Нет, что-то тут не так. Имущество разделили, а как же жизнь, бок о бок прожитую, поделить? Никак ведь эти двадцать четыре года не поделишь, не перенесёшь из одной комнаты в другую. И в первый раз Сергей подумал, что, может быть, в молодости сделал ошибку, женившись на Нине. Ведь была у него первая любовь – Тася Кузьмина, с которой он дружил, когда учился, как сейчас Колька, в александровском ремесленном училище. Два года до службы в армии встречался с ней, и в армию она письма присылала. Собирались пожениться после демобилизации…

Три месяца оставалось Сергею до окончания службы, он уже подарки готовил, баян себе купил (играл на нём Сергей здорово, командир части полковник Зайцев часто домой к себе приглашал, хвастался перед друзьями умением сержанта Кулешова тревожить душу своей игрой. Сейчас у Сергея тоже есть баян, правда, старый). И тут приятель из Александровска Витя Хренков сообщил в письма, что Таська вышла замуж. Вернулся Сергей в Александровск с баяном и злостью на женский пол. Разыскал Тасю. «Другого полюбила, жду ребёнка», – оправдывалась.

Однажды попали с тем же Витей Хренковым на вечеринку в женское общежитие ткацкой фабрики. Там познакомился с Ниной. Она поначалу противилась ухаживаниям, не хотела, встречаться с ним: оказалось, дружила до него с инженером по технике безопасности. Девчата – соседки по комнате – насели на неё: они знали – придёт в общежитие Сергей с баяном, будет весело. Потом ей понравилось с ним песни в два голоса под баян петь. Через месяц допелись до свадьбы.

Водились, правда, по молодости, за Сергеем грешки, что теперь скрывать…

Слюбился он как-то по весне с вдовой Настей Коноевой из бухгалтерии товарной станции. Раза три у неё гостевал, а жене говорил, что на дальний объект ездил. Потом сама же Настя трепанула кому-то из подруг, что Сергей к ней захаживает. Дошло до Нины,

Однажды, уже зимой, он «поехал» на дальний объект. Нина – на станцию. Узнала, что в командировку его не посылали.

Сергей уже был в доме Насти, как тут – хрясь-хрясь! – окно вдребезги.

– Открывай, Коноиха, а то подожгу! – кричала Нина с улицы. – Знаю, у тебя мой…

– Открывай, – оторопело велел Сергей Насте, – а то она и вправду может…

Жена с толстой палкой ворвалась в комнату. Настя нырнула от испуга в подпечье. Нина с ходу начала охаживать палкой Сергея. Верхнюю одежду собрала под мышку.

Выскочил Сергей на улицу, а Нина за ним с палкой. Так и гнала полураздетого по посёлку до дома.

Отлучила его от вдовы. Простила. Через три месяца забеременела Ленкой.

«Тогда-то повод был. Почему не развелась? – размышлял Сергей. – А на старости лет – чужие люди. Ну какие же мы чужие? Куда ни глянь – всё общее. Не любит… Ерунда какая-то. Полгода назад лежал в больнице с воспалением лёгких, так не выходила из палаты, с ложечки, как младенца, кормила…»

Сергей докурил сигарету. Не хотелось ему закладывать дверь в комнату жены, но, вспомнив, что Нина грозилась нанять соседа Илью, а тому всё равно что делать, лишь бы деньги содрать, Сергей тем же ведром, которым носил песок, залил в ванну воды и принялся мешать раствор.

Если бы ему три месяца назад рассказал кто, что к серебряной свадьбе дверь в комнату закладывал, не поверил бы. А тут самому приходится… Надеялся Сергей, что произойдёт что-нибудь, – и развалит он эту свежую кладку.

Соседи отнеслись к разводу Кулешовых по-разному. Ксения, жена Ильи Брондукова, по-уличиому Шерепа, одобряла Нину, говорила, что и сама бы избавилась от своего чёрта носатого, пьяницы, да дом на него записан… Вера Власова, соседка справа, муж у которой умер три года назад от инфаркта, считала это блажью потому, что Нина не знает, каково жить одиночкой… Другие женщины вроде сочувствовали Нине, но за глаза смеялись над Кулешовыми: придуриваются на потеху людям.

Бобка выскочил из своей конуры навстречу хозяйке. Цепь, на которую он был посажен, натянулась, ошейник душил его, но он приветливо помахивал хвостом. Взбрехнул хрипло: просил есть. Но хозяйка не обратила на Бобку внимания.

Сергей заложил дверной проём себе по грудь. Одежда его испачкалась раствором, была припудрена кирпичной пылью.

– Что ж в новой рубашке и брюках работаешь? Изгваздался, непутёвый, – заметила она по привычке.

– Тебе что за горе? Ты их стирать будешь? – хмуро спросил он и припечатал очередной кирпич к кладке.

– Ещё чего…

Сергей внимательно посмотрел на Нину. Больно оживлённой показалась она ему. Добра не жди.

Нина сняла туфли и закинула ноги на диван, подсунула повыше под голову подушку. Устраивалась читать книгу.

– Трудись, трудись, – посоветовала она. – Нечего глазеть.

Раствор в ванне кончился. Сергей подскрёб мастерком последний лепёх и шмякнул в шов кладки. Аккуратно загладил и сел на стопку кирпичей, закурил, обдумывая что-то:

– Нин, хочу тебя спросить: ты инженера Костю Мартынова любила? Помнишь его?

– Костю он вспомнил… Это, же до свадьбы было, – приподнялась Нина с подушки. – Я перед тобой чиста. – Она опять вспомнила, как он противно смеялся, когда узнал, что у неё больше не будет детей. – Ты лучше Настьку Коноеву вспомни!

– Значит, любила. Тогда всё ясно: забыть его не можешь, вот и бесишься.

Нина заулыбалась:

– Уж не ревнуешь ли?

– Заревнуешь… Рядом с бабой живёшь, а вроде как без неё. Всё равно что быть у воды и не напиться…

Нина молчала и вдруг спохватилась:

– Где книга?

– Мы не образованные. Книг не читаем. Не то что которые с инженерами любовь крутят – Сергей поднялся с кирпичей.

– Точно помню – на диване оставляла. – Нина заходила по комнате, заглядывая в разные места. – Признавайся, ты украл?

– Ишь ты – украл…

– На моей половине взял, значит, украл, – загорячилась Нина.

– Ну, пошло-поехало… – В глазах у Сергея была такая досада, что Нина поутихла. Он потоптался у двери, покряхтел, взглянул на неё: – Нина, давай поговорим по-хорошему, без злобы, а? Объясни, почему ты меня ненавидишь? Неужели из-за этой проклятой Ольги Щербаковой? Хоть и не было у меня ничего с ней, но давай я прощения попрошу. На коленях. – Сергей покраснел и притулился на краешек дивана.

Нина задышала прерывисто. Села на диван. Посмотрела робко на него. И тут снова выплыло в сознании другое его лицо, противно, гадко смеющееся. Как сказать ему об этом, что не может забыть того вечера после женской консультации? И улыбку, какой он встретил Ольгу Щербакову.

Сергей, почувствовав перемену в жене, протянул к ней руки, попытался обнять. Нина отстранилась:

– Прощения? Струсил один жить, да? Стряпать да стирать некому? Зачем я ещё тебе нужна, старуха?

– Какая ж ты старуха, Нинок? – Сергей всё-таки погладил её по щеке.

– Ты у меня – баба смак! Ягодка!

Нина вздрогнула, глаза её округлились. Сергей понял, что ляпнул не то.

– Я и без тебя проживу прекрасно. Это ты к своей Ольге Щербаковой побежишь. Или к Вере Власовой, – повысила она голос.

– Веру приплела… – потерял Сергей надежду. – И чего мелешь!

– Ага, заступаешься за неё? Вот иди к ней, она примет. Прощения собрался попросить! А ну, верни книгу!

– В печке лежит твоя шаманская любовь. Думал, как с человеком… а ты?

Нина сунулась к дверному проёму. Толкнулась в кладку, заглянула в его половину. Верхние кирпичи сдвинулись, а потом и вовсе свалились на пол. Стена была ещё непрочная: раствор не застыл.

– Класть не умеешь, а деньги дерёшь!

Сергей зашёл со двора в свою комнату. Открыл печную дверцу, развернул газету и подал книгу через проём. Она попятилась назад и наткнулась на детскую ванну:

– Ирод. В ней детей купали, а ты раствор месишь.

– У нас их больше не будет, – Сергей зло пришлёпнул на место отвалившийся кирпич. – У меня ещё могут быть… – добавил он глухо.

Нина почувствовала, как остро толкнулась в сердце боль. Она заплакала. Зарылась лицом в подушку.

– Ненавижу, – шептала посиневшими губами, но он со своей половины не слышал: стена загородила её.

Солнце застыло над старой, с потрескавшейся кожей вишней. Бобка залез от жары в будку, высунул оттуда лохматую чёрную морду, свесил длинный влажный язык и тяжело дышал. Он даже не поднялся, когда хлопнула калитка и во двор вошёл Коля, невысокий кучерявый паренёк со смуглой кожей. Он солидно, за руку поздоровался с отцом, похлопал по плечу.

– Где, жених, испачкал парадно-выходной фрак? – спросил с улыбкой.

– Стену, сынок, кладу. Мать велела.

– Не помирились?

– Какой там… Ещё хуже. Озверела, заедает меня, продыху не даёт. Я к ней и так и сяк, а она…

– Ты вроде «под газом», бать? – нахмурился Колька.

– Немного. Для снятия нервного напряжения.

– Когда помиритесь-то?

Сергей махнул рукой и двинулся вслед за сыном к кухне. Колька бросил потрёпанную спортивную сумку с учебниками на скамейку. Сергей сказал:

– Надо, сынок, дипломат купить. Мода… Я тебе с зарплаты денег вышлю.

Колька промолчал. Он заметил, что после развода родители стали заискивать перед ним. Мать давала больше денег на обеды, отец не ругал за то, что курит. И вообще стали внимательнее.

– Сынок, как в училище дела? – пытался Сергей наладить разговор с сыном, после того как тот, заглянув к матери, снова вышел во двор.

– Какое вам дело до моей учёбы?

Вы в своих отношениях разберитесь.

– Ты же знаешь, на развод не я подавал. – Сергей сел рядом с Колькой на лавочку под вишней.

– Не позволял бы ей в суд идти. Ты ведь мужик.

Колька впервые открыто закурил при отце, и тот ничего не сказал на это, лишь отвернулся:

– Мудрый больно! Мне на коленях, что ли, перед ней ползать? Или привязать, как Бобку, на цепь?

– Можно ведь как-то уладить всё…

– Чего удерживать-то? Дурь её? Она с ней родилась. Начиталась книжек про любовь… Это в сорок-то восемь лет?

Колька задумался. Про какую любовь могут говорить старики? Сначала, значит, Андрюху, Ленку, его родили, а теперь про любовь вспомнили?

– Колька, брось дымилку. Уши оборву! – крикнула из кухни Нина. – Совсем стыд потерял. А этот сидит, словно не видит.

– Я и сам в его годы дымил, – признался Сергей и подмигнул сыну.

– Нашёл, чем хвастаться, – заметила Нина. – Колька, брось, говорю, сигарету и иди есть борщ.

Колька поднялся.

– А ты, бать? – посмотрел он на отца.

Тот пошёл следом, но за стол не сел, боялся, что Нина станет дармоедом обзывать при сыне.

Сергей постоял, помялся около стола, потом порылся в карманах, достал двадцать копеек.

– Нин, – подошёл он боком, – ты это… плесни борщеца-то на двадцать копеек. – Вид у него был покорный.

Нина остолбенела от такой просьбы. Колька покраснел и зло зыркнул на мать. Тарелка из её рук выпала и разбилась.

– Что же это делается, люди добрые? Борщ он у меня покупает! Да съешь хоть всю кастрюлю, ирод! – она схватилась за грудь и вышла.

– Ты что придуриваешься, бать? – разозлился Колька. – Она не кормит тебя, что ли?

Сергей согласно кивнул головой и сел за стол.

– Ну, вы даёте, родичи… – только и сказал Колька.

Мать принесла тряпку. Собрала осколки, вытерла разлитый борщ.

– Почему не ешь, сынок?

– В душу твой борщ не лезет. Батя голодный ходит, а ты…

– Я разве прячу от него? Пусть питается… пока ты дома, – она сердито зыркнула в сторону Сергея.

Он молча ел борщ.

Андрей, которому Николай накануне послал телеграмму, не приехал. Под вечер почтальон принёс от него письмо. Колька прямо у калитки вскрыл конверт. Пробежал глазами нелинованную страничку.

«…Бросьте с ума сходить, – писал Андрей. – Если не помиритесь – вообще к вам никогда не приеду. Мне что, дорогие родители, раскладушку с собой везти и посреди двора вещи ставить, чтобы ни тебя, мама, ни тебя, отец, не обидеть? Словом, кончайте дурака валять и живите дружно», – советовал старший сын.

Колька расстроился, узнав, что брат не приедет. Он надеялся на него, думал, что Андрей помирит родителей.

– Дожили, родичи, родной сын вас видеть не хочет. Когда вы помиритесь? – Колька опять закурил, не обращая внимания на мать. И вдруг услышал:

– Пусть отец у меня прощения попросит. На коленях. За издевательства над женщиной… – сказала мать тихо, но так, чтобы отец услышал.

– Я ж тебе предлагал. Ты не хотела. Скажи конкретно, чем я тебя обидел? Ты мне нервы мотала, по судам таскала – и я виноватый? Ловко!

– Бать, ладно тебе, – оживился Колька, – попроси прощенья-то. Не убудет, бать…

– Молод отца учить. Слушай потом всю жизнь от неё упрёки.

– Не помиримся, Коль. Разбитое не склеешь, – сказала Нина.

Колька раздосадованно махнул рукой, побежал к скамейке, на которой лежала его спортивная сумка:

– Всё. Нагостился. Бывайте, родственнички! – Он перекинул сумку через плечо. – Не могу на вашу комедию смотреть. Поеду в общагу.

– Колюнь, ты бы это… завтра поехал, – догнал его отец.

У Колюньки на глазах появились слёзы, и он, чтобы не показывать их, поторопился закрыть за собой калитку.

– Ты, всё ты, дурак старый… Борщ задумал за двадцать копеек покупать! – крикнула Нина от кухни.

– Замолчи! Детей родных от дома отлучаешь, – огрызнулся он. – Ладно, Колька прав, надо кончать комедию.

…Сергей подогнал последний кирпич на место. Смеркалось. Комната от закатного солнца наполнилась густым бордовым цветом.

Он отошёл на несколько шагов от стеньг и с болью взглянул на заложенную дверь. Нет, не радовался Сергей окончанию работы. Сделалось тоскливо, так тоскливо, что хоть лезь, царапайся на эту самую стену. Он впервые почувствовал жуткий смысл желания – лезть на стену…

Сергей в сердцах пнул подвернувшееся на пути ведро. Оно загромыхало, покатилось по комнате. В дверях столкнулся с Ниной.

– Сама уберёшь там, – сказал глухо. И добавил, вспомнив: – А ведь завтра юбилей. Двадцать пять лет, как мы поженились. Серебряная свадьба, между прочим…

Тесно и неуютно Сергею в изолированной комнате. Хоть и в скандале жил с женой в последнее время, а всё было легче от сознания, что она рядом, стоит только дверь открыть.

Глядя на печь, Сергей сказал с глухой злобой:

– Ну, змея подколодная, ты у меня побесишься зимой: затоп с моей стороны, ну, так я натоплю, погрею… Тараканы помёрзнут. – Сергей погрозил кулаком стене, разделяющей две комнаты…

Поздно вечером Нина вошла в свою комнату. Красным пятном на побелённой стене вырисовывалась заложенная дверь.

За стеной слышались шаги и покашливание Сергея. Нина устало опустилась на горбатый диван. В голове мелькали лица – мужа, детей, соседей.

«Что я наделала?! Коля, сын, уехал… Андрей видеть не желает… Сергей… там, за стеной. Да как же это?»

Она заплакала.

Когда немного успокоилась, услышала за стеной какую-то музыку. Приложилась ухом к сырой холодной кладке. Точно, Сергей играл на баяне. Он всегда брал в руки инструмент, если становилось очень радостно или грустно.

Мелодия была тоскливой.

Нина заходила взад-вперёд по комнате, чтобы отвлечься от тяжких дум, не видеть заложенную дверь, потом лопатой, которую оставил Сергей, стала накладывать в детскую ванну битый кирпич, мусор, застывшие лепёхи раствора.

Наполнила ванну и стала поднимать её. Разогнуться она не смогла: острая боль дёрнулась от сердца к горлу, потом в левое плечо, сразу занемевшее. Нина упала лицом вниз и, теряя сознание, потянулась рукой к стене. Достала до неё, но постучать не смогла, лишь заскреблась потёртыми, с заусеницами ногтями.

– Серёжа… – позвала из последних сил.

Он не слышал её. И до полуночи тосковал в его комнате баян…

 

г. РЯЗАНЬ