Владислав ИВАНОВ. В СУХОМ ОСТАТКЕ. Часть 1. Новые имена: Гостева или Петкевич?

№ 2001 / 42, 23.02.2015

С 1997 года издательство «Вагриус» выпускает серию «Современная российская проза». Этот проект пользуется большим успехом. Василий Аксёнов и Андрей Битов, Борис Васильев и Михаил Веллер, Владимир Войнович и Валентин Распутин, Владимир Маканин и Людмила Петрушевская, Эдвард Радзинский и Виктор Пелевин, Александр Солженицын и Людмила Улицкая и многие другие популярные и только начинающие писательскую карьеру авторы представляют сегодня эту интереснейшую серию. Выпускаемые произведения сразу становятся объектом обсуждения критиков и литературоведов. Не все издания проходят одинаково «на ура». Но у коллектива есть кредо, недавно опубликованное на страницах каталога «Июль – декабрь 2001»: «Книжные новинки – лицо каждого издательства. Новый автор, новая книга – это то, чем можно гордиться перед читателем и хвастаться перед конкурентом. Новинку не обойдут вниманием пресса и телевидение. На новых проектах в конце концов не так обидно терпеть коммерческую неудачу – в «сухом остатке» у издателя «всё же сохраняются неповторимые ощущения новатора и первопроходца». Действительно, новинки «Вагриуса» появляются на книжном рынке с завидной регулярностью. Сегодня мы представляем читателям обзор «свежайших» книг серии «Современная российская проза».

 

Анастасия Гостева. Притон просветлённых. Роман.

 

 У Анастасии Гостевой, судя по её прозе, есть характер, позиция – это импонирует. Самостоятельный поиск присущ ей, а это многого стоит. Именно «Притон просветлённых», уверен, заставит меня теперь пристально следить за развитием творческого метода этой интересной писательницы. Искренне желаю уважаемой мною Анастасии, чтобы со временем высказанные ниже размышления казались всё более и более несправедливыми. А пока…

 Роману «Притон просветлённых» редакторы «Вагриуса» дали высокую оценку. Важно, конечно, вовремя поддержать «писательскую поросль», с этим никто не спорит. Но публикация бессюжетного сочинения на 30 печатных листах многотысячным тиражом в такой престижной серии (одно соседство с Солженицыным, Распутиным чего стоит!), по меньшей мере, вызывает недоумение. Именно поэтому воспринимаю слова аннотации как явно завышенную оценку творчества Анастасии Гостевой. Уровень студенческого журнала стал составной частью серии, должной, по идее издательства, отразить состояние современного литературного процесса. Это, к сожалению, не делает позитивного имиджа серии.

 Единственно интересная находка в сочинении – стремление автора сделать ставку на оригинальность формы, осовременить традиционный для мировой литературы эпистолярный жанр – превратилась в «готовом» произведении, увы, в растянутую бесконечную переписку болезненно влюблённых, слабых людей. Это герои нашего времени? Такими текстами завалены электронные почтовые графоманские ящики. Стоит обратиться хотя бы к чатам, чтобы убедиться в этом. Есть ли смысл публиковать такие вещи? Действительно, вопрос. Сомневаюсь, не вижу необходимости и пользы для литературы. У неё, на мой взгляд, иные функции и законы, сформированные столетиями: текст должен «вести» читателя, а не запутывать его и не ставить в глупое положение. Собранные мною у специалистов отзывы об этом произведении так же сводились к фразе: «Быть может, мы чего-то не поняли?!..» Определения и отзывы некоторых, в том числе и столичных критиков, где произведение Гостевой сравнивается то с сочинениями Гессе, то с Маркесом, то с Кастанедой – абсолютно безосновательны. Там, где, например, у Гессе резкий переход, связанный с органикой текста, идеей, у Гостевой – разрыв. Вызвано же это, бесспорно, влиянием телевизионной культуры, где зачастую «смысловые разрывы» текста компенсируются картникой. Замечу, вирус телевизионной культуры вообще основательно прижился в современной прозе, особенно это очевидно при анализе творчества молодых авторов, до четверти жизни которых уже прошла в негасимом экране, заменившем своим зловещим синеватым светом тёплые тона домашнего очага.

 Неоригинально выглядят и бесконечные (явно конспективные) вставки энциклопедического и философско-религиозного планов, которыми испещрены страницы романа. Такая форма часто используется, например, в учебниках, пособиях, но художественные произведения, как я понимаю, должны отличаться некой единородной тканью, где каждый разрыв – это брак! Неумение, непрофессионализм! Впрочем, признаюсь, мне было любопытно читать афоризмы Кэрролла или Кастанеды, даже в большей степени, нежели Гостеву. Часто ловил себя на мысли, что лучше недосказанность, чем излишнее словоблудие. Притягивание к лучшим образцам литературы «потока сознания» тоже имеет мало оснований. Так можно любые вышедшие из-под пера фразы записать под жанр. А где тогда границы искусства? «Притон просветлённых» – это, вынужден признать, добротно сработанный черновик, но не роман, «рыба», как ещё говорят, но вовсе не обработанное литературно, не оживлённое художественно произведение начинающего автора, где даже герои – не образы. Чувства Горского и Киры представлены так, что за постоянным скучно-нудным нытьём главного героя следуют жалостливо бестолковые «рассусоливания» героини, мучающейся, рефлексирующей, несчастной. Девичий дневник стал «литературным достоянием»?

 «Притон просветлённых» расстроил. Ожидания были значительно больше. Красивое издательское оформление книги… Загадка как издательская уловка… Есть ли будущее у художественной литературы? Или нынешние километры пока пустой современной прозы скоро сделают из литературы, высокого искусства – набор знаков, «литер». Впрочем, и в этом наборе может быть своя симфония…

 Литературный опыт ещё не позволяет Анастасии Гостевой с лёгкостью выдавать бессюжетные отрывки с претензией на анализ, которые можно было бы сравнить с теми же «битовскими» или «кимовскими». Разница в уровне ощущается сразу! И не в пользу «ровесницы «Generation«П», как окрестил её «Вагриус». Впрочем, удалась попытка изобразить героиню в жизненном поиске, через проблему самоопределения; неплохие диалоги (особенно в центральной части романа в авторских блоках, не входящих композиционно в переписку). Кстати, этим же отрывкам присущ и бойкий стиль – Гостева словно расписывается (книжные блоки «глотаются»), а к концу книги – вновь резкий, заметный, думаю, даже неспециалисту, спад, усталость исписавшегося автора. «Обнажённый финал», а за ним – надорванная пустота. Так, кажется, у классиков постмодернизма?..

 Быть может, всё это от спешки и желания поскорее выдать рукопись?

 

Юрий Петкевич . Явление ангела. Повести, рассказы.

Творчество этого талантливого человека многогранно. Он пишет прозу, его живопись популярна в России и за рубежом, бывает, что и несколько стихотворных строк вдруг выпорхнет из-под его пера. Недавно на международных яснополянских писательских чтениях он выступил с удивившим многих докладом о современной прозе. Он сравнил её с наделённой красивыми формами, внешне броской яркостью, но какой-то пустоватой натурщицей, которую никак не может нарисовать мастер из-за этого внутреннего ничтожества. Занятная аналогия, не правда ли? И как точно отражена современная ситуация в отечественной прозе, так ведь?

Книгу «Явление ангела» составили повести и рассказы, написанные Петкевичем в разное время. Произведение, открывающее издание, привлекло внимание после публикации в альманахе «Ясная Поляна» (см. №№ 1 – 3, 1997 – 2001). Тогда молодого автора сразу выделили из армии «юных и начинающих». Справедливо ли? Попытаемся разобраться в этом. Тем более сегодня «Вагриус» представил литературной России новый материал и повод для размышлений, выпустив работы белорусского автора.

 Сразу отметим стиль. Предложения, фразы Петкевича буквально «вламываются» в сознание читателя. Почему? Какой механизм? Резкие переходы («скачки») с одной мысли на другую первоначально создают впечатление некой расхлябанности повествовательной манеры прозаика, обрывчатости, фрагментарности. Это, кстати, постоянно отмечается критиками как явный недостаток его произведений. Но когда прочитываешь несколько абзацев, то понимаешь, почему автор выбрал именно такой способ изложения. По-моему, такой стиль, способ письма, можно сравнить с нашим зрением. Взгляд словно охватывает всё: предметы, движение. Но в сознании каким-то удивительным способом проецируются только отдельно выбранные объекты, и смысловая связь выстраивается исключительно с их прямым или косвенным участием. Вот механизм работы прозы Петкевича. В этом аспекте она представляет немалый интерес не только для литературоведческого, но и сугубо специализированного семиотического, лингвистического, психологического анализов. Приведём только один пример. «Сразу же ему попалась будущая жена. Он обнял её за талию и закружил. Во время танца Сапожков напряжённо думал и наконец сообразил, что большинство людей живёт единственно для того, чтобы породить детей. И обрадовался он, и понял смысл жизни…» Мрачноватый (порой даже на грани с пошлостью) юмор органически вплетён в «событийную ткань». Без него мыльным пузырём разрывается интрига прозы. Наивная насмешка над происходящим вокруг и описываемым легко и, может, сразу, с ходу, под мгновенное впечатление (долгими бдениями за ночным столом этого просто не выдумать) характерна для всех произведений Петкевича. Многие отрывки из его сочинений – рождённые моментально остроумные находки, что позволило критикам назвать его прозу юмористической. Однако это не так. Совсем не так. Комическое начало в «Явлении ангела» (имеется в виду вся книга) – лишь способ показать внутреннюю трагедию, проблему личности. Жизненные «страхи» сопровождают действующих лиц как нечто реальное. Чудовища в сознании персонажей оживают в их речах, снах, мечтах, омрачая действительность. Возможно, кто-нибудь из литературных исследователей, имея под рукой книгу Петкевича, сможет распознать описанные, но скрытые в ней диагнозы, фобии. Кстати, для его манеры характерно представление художественной детали именно через диалог, а не извне, не от автора, что значительно «скучнит» текст, как бы отбирая у него самостоятельность действия. Например, родинка между пальцами героини («Сон») смогла заработать лишь в диалоге. Нелепость, идиотизм и вместе с тем жалость ситуации: «Голову погладь, только быстро-быстро! – воскликнула неожиданно» – обнаружились именно в контексте предыдущих импульсивных действий героев. Это красит повествование. И вместе с тем «вываливает» горы информации для читательского осмысления. Зачастую автор использует для этого богатейшие продуктивные символы мировой культуры. Ими, к примеру, перенаселена повесть «Явление ангела». Но до них, как может подумать читатель, не стоит докапываться. Они – на поверхности и легко угадываются. Поверья и суеверия приобретают ещё больший иносказательный смысл. Автор не ёрничает, но, улыбаясь, по-доброму разводит руками: мол, так сложилось. Современная мифология, с помощью которой показана растерянность современного человека, запутавшего себя трактовкой жизни, самоанализом.

Как в разговоре не принято долго думать над вопросом, так и в прозе Петкевича трактовка образа при внешней запутанности и неопределённости чётка и ясна. Это приходит как моментальное озарение: «Так вот что здесь!» Сапожков, Иванушка, Смолистов и другие его герои раскрываются в грубоватой или «рублено-наивной» ситуативной обстановке. Кричит с балкона человек: «Божественность в окружающем пространстве вижу… И я не переживу этого. Как счастлив тот, кто может строить самодеятельную красоту…» Да это же философские выжимки. Только Петкевич не спешит записать себя в философы. Он облекает эту мысль в полупьяное восхищение героя, сходящего или уже сошедшего с ума. Ирония срабатывает как добротная приправа к блюду.

 Порой сам автор, торопясь с выводами, жирными мазками отмечает качества персонажей, так и не поместив их в действие. Во всех произведениях Петкевича резкие, неожиданные концовки. Но при формальной закруглённости сюжета тема остаётся открытой (наиболее интересны в этом смысле «Сон», «Шум», «Чёртик»). Это, думаю, главное достоинство творчества молодого автора. В ближайшее время «Вагриус» устраивает вечер, посвящённый Юрию Петкевичу. Не сомневаемся, ему будет что сказать издателям и читателям. Проза Петкевича заслуживает специального внимания читателей и ещё большего внимания литературных исследователей.

 Ложка дёгтя в издательскую бочку

 Приветствую стремление редакторского коллектива к образности, яркости языка. Но совсем не понятны слова в издательских предисловиях «Вагриуса». Казалось бы, здесь всё должно быть лаконично. Ан нет! «Живопись и проза Петкевича существуют в нераздельном единстве…» Если такая спайка вообще возможна (живопись клеится к прозе?), то как же следует осмыслить их «нераздельное единство». То ли из желания приукрасить представляемого впервые автора, то ли по другим каким-то неведомым причинам о Юрии Петкевиче было сказано: «Первозданность мышления позволяет писателю воспринимать жизнь как «одну великолепную необыкновенную мелодию»… Далее можно писать вообще всё, что придёт в голову, от «первозданности-то мышления». Из той же серии, кстати, аннотация «Недвижимости»Андрея Волоса, последний абзац которой наши потомки будут трактовать, наверное, долго и мучительно. «Андрей Волос нашёл золотую середину между остросюжетной беллетристикой и серьёзной «исповедальной» литературой и создал действительно современный роман, продолжающий традиции русской классической прозы». Что значит «серьёзной «исповедальной»?! Да ещё и в кавычках? И прочее…

 Вновь отмечаем, что слабая литературоведческая база, недостаточно грамотное редактирование текста сказываются не только в словно произвольном выборе авторов для публикации их произведений, но и в таких вот досадных промахах. Или издатели на это уже закрывают глаза? Почему-то в таких случаях грустишь о добротной цензуре, грамотных специалистах, рецензирующих сочинения, «отделяющих зёрна от плевел».

Владислав ИВАНОВ

 

(Продолжение следует)

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.