ЭФФЕКТ ОТЧУЖДЕНИЯ В ЛИТЕРАТУРЕ (журнальный зал)

№ 2017 / 11, 30.03.2017

Эффект отчуждения как явление, в отличие от эффекта присутствия или эффекта реальности, предполагает отдаление, отстранение изображаемых лиц, событий, конфликтов от их объективных и реальных прототипов и источников, а также придание изображаемым объектам и процессам качеств необычных, парареальных, мифологизированных, метафизических. Герои многих современных литературных произведений, незримые воины небесной России, являются наглядным примером нравственной жизни, с укором смотрят на наши грешные дела, искренне радуются личным и общим успехам праведных поступков, следованию постулатам добра, справедливости и красоты. Ведь метафизически ответственность – это не только страх, неминуемое наказание за ошибки и отступление от законов света, а облачение в латы дара, таланта и любви стараниями строгого, не всегда всепрощающего, но воздающего по заслугам Бога.

 

Журнал «Знамя»
№  2, 2017

 

Олеся НИКОЛАЕВА

Всерьёз и навзрыд

Стихи

В февральском номере журнала достойна вдумчивого прочтения поэтическая публикация Олеси Николаевой «Всерьёз и навзрыд». Автор, не скупясь, щедро предоставила подборку самых искренних, умных, в меру личных, с ответственностью за каждое слово, проверенных жизнью и выстраданных душой стихотворений. Разбежка тем – вполне разнообразная, от отрока, человека, пейзажа, театра до нелепости травмы, ожога и пленника. Но лейтмотивом всего высказанного становится, увы, нагрянувшая на славянский мир настоящая война:

 

Пляшет, плачет старина, шарят тени по кривой:

не качай им в лад, жена, грозной птичьей головой.

Всё, что видится извне – возникает изнутри…

 

Тише! О своей войне никому не говори!

 

Предчувствие и интуиция – важное подспорье в мирских делах даже невинного отрока:

 

там дрыхнет кот, тут пёс ночует,

спят мать с отцом, деревья спят…

 

Лишь этот отрок нечто слышит

и видит – что там? – зверь ли, змей

ткань эту плотную колышет,

как будто бы ползёт под ней.

 

Не всегда случается, что сон разума рождает монстров, но крепко задуматься сегодня мужам, наделённым властью, несомненно, стоит:

 

…С тех пор, как монстры поселились тут,

бельчата падают с ветвей и птицы мрут,

рябины чахнут, даль темна и мглиста.

И лишь шиповник мой из западни

топорщится колючками – сродни

дворецкому у князя-монархиста.

 

Да ветер из порушенных домов

доносит отзвуки то музыки, то слов:

душа от них не то чтоб даже грелась

или кормилась – попадала вдруг

в приволье ласточки, и – на лету упруг –

её подхватывал и нёс в пространство мелос.

 

Театральность окружающего мира незыблема до сих пор, но круговорот событий для многих снова становится наполненным высшим сакральным смыслом:

 

Тут монолог вековечный заученный

все начинают твердить:

– С этой вот сцены бесценной, замученной

некуда нам уходить!

 

Будем до смерти играть – то раскручивать

жизни пружину, то рвать:

правых оспаривать, мёртвых озвучивать,

вместо упавших – вставать.

 

Поэзия Олеси Николаевой слышна, без надрыва и интонации – во весь голос, и рядовым чутким читателям, и высоколобым филологам, способна заронить в душах чистое зерно правды, милосердия и сострадания. Стихи резонируют с воззрениями любого толка – и бунтарей, и консерваторов. Важно это наитие диалога не потерять, а пронести сквозь годы.

 

---

 

Журнал «Дружба народов», № 2, 2017

 

Роман БОГОСЛОВСКИЙ

Умирающий

Рассказ

Во втором номере журнала никого не оставит равнодушным рассказ Романа Богословского «Умирающий». Минимум героев при насыщенной канве сюжета, развёрнута типичная судьба семьи человека искусства, дирижёра. Но автор держит всех в напряжении до последнего момента, когда от неожиданности развязки с прозрением о гениальных нотах блудного сына даже может хлынуть очистительный поток слёз из глаз читающих, пусть и скупых в жизни на эмоции. Живописно обрисован быт, сделан упор и на философию с темой о природе гениальности. Банальное выяснение отношений отца и сына с взаимными претензиями, ожиданиями и укорами приводит к трагической развязке. Но наполняет светлый финал с разрешением проблемы доброй грустью. Ценить человека при жизни, понимать, как короток век – эти истины обозначены страстно и с гнетущим обострённым пониманием. Сделать усилие, чтобы понять идею рассказа – что поможет людям возвыситься в собственных глазах в наше быстрое время? Роман Богословский попытался остановить мгновение вечности, и герой выстраданным образом ушёл от тяжёлой болезни уже другим, более человечным. Останется ли осадок у читателя для жестов в собственной жизни, поступков высшего порядка? Перекроить заново сложившееся воспитание непросто. Но писатель знакомит с душевными движениями иной вселенной. Не каждый смирится с поставленной ролью, снизит влияние материального. Но вкус цивилизованного общежития, уступок и растворения в другом человеке навсегда заполнит дремлющее сознание. Мы вправе сделать этот выбор, чтобы однажды понять – мир навсегда изменился, ознаменовав начало новой светлой эпохи человечества.

 

---

 

Журнал «Иностранная литература»,

№ 2, 2017

 

Николай МЕЛЬНИКОВ

В тени «Заводного апельсина»

 

Во втором номере журнала выделяется статья Николая Мельникова «В тени «Заводного апельсина».

Автор продуманно подходит к анализу творчества классика: «Энтони Бёрджесс – позвольте уж говорить начистоту, без юбилейного елея! – из тех писателей, кто проигрывает в «Полном собрании сочинений» и выигрывает в «Избранном». Взыскательный художник и словесный виртуоз, по-джойсовски смело экспериментировавший с языком и романной формой, состязался в нём с беллетристом-попсовиком, ловким ремесленником, эксплуатирующим сюжетные схемы и штампы массовой беллетристики. Увы, последний порой одерживал верх. Подобно удачливому поставщику развлекательного чтива Кеннету Туми, протагонисту романа «Силы земные» (1980), Бёрджессу приходилось «жертвовать талантом ради весьма сомнительного творчества, но очень прибыльного ремесла». Особенно часто – в поздний период писательской карьеры, когда он наладил безотходное производство, переделывая киносценарии в романы, а романы писал как киносценарии: минимум описаний и авторских комментариев, скупо намеченные мизансцены и – диалоги, диалоги, диалоги… (Как тут не вспомнить его футурологическое эссе 1970 года, в котором он предсказывал, что роман ХХI века будет «весьма похож на сценарий фильма», и обещал заняться написанием именно таких романов»?)

Литературовед останавливается и на особой грани таланта писателя: «Особое место в подборке бёрджессовской нон-фикшн занимает фрагмент автобиографии, точнее, «исповеди» – именно так обозначил жанр своего двухтомного сочинения сам автор. Характерно, что из всех литературных произведений корифея английской прозы только оно и удостоилось награды: в 1988 году первая часть «исповеди», «Маленький Уилсон и большой Бог», несмотря на разноречивые отклики в англоязычной прессе, получила от британского ПЕН-клуба премию имени Дж. Р. Экерли. На мой взгляд, вполне заслуженно».

Высказывания искренни и даны со знанием дела: «Читается «исповедь» на одном дыхании, как пикарескный роман. Вместе с непоседливым и неутомимым героем-повествователем мы странствуем по миру: из Манчестера попадаем на Гибралтар, где пережидаем Вторую мировую войну; далее – преподавательская рутина в колледже Банбери (Оксфордшир), от которой сбегаем в солнечную Малайю и ещё дальше – в Бруней; затем возвращаемся на брега Туманного Альбиона, где переезжаем из одного провинциального городка в другой (Хов-Этчингем-Чизик); попутно делаем вылазку в страну победившего социализма, в колыбель трёх революций (думаю, что наших читателей особенно заинтересует рассказ о развесёлой туристической поездке Бёрджесса в Ленинград, которая вдохновила его на создание двух романов: «Мёд для медведей» и «Заводной апельсин»: как раз после общения с питерскими стилягами наш словесный ювелир и придумал «странный говор» nadsat, на котором изъясняется его обаятельный головорез Алекс); затем на некоторое время оседаем в Лондоне; под давлением непомерных налогов эмигрируем из Англии на Мальту; после реквизиции дома перебираемся в Италию; из-за угроз мафии бежим и оттуда; на автофургоне «Бедфор дормобиль» колесим по Европе; на два года улетаем в Соединённые Штаты и, наконец, поселяемся в Монако. Во время этих скитаний перед нашими глазами предстаёт пёстрая человеческая фауна, представители самых разных национальностей, социальных слоёв и профессий: университетские преподаватели и студенты, военные, чиновники, издатели, литературные агенты, писатели, режиссёры, продюсеры».

 

Николай ПАЛУБНЕВ

 

г. ПЕТРОПАВЛОВСК-КАМЧАТСКИЙ