Георгий БАЖЕНОВ: ИСЧЕЗЛО ОЧАРОВАНИЕ

№ 2006 / 27, 23.02.2015

– Георгий, сегодня тебе шестьдесят, сорок лет занимаешься литературой… Немалый жизненный и творческий опыт. А как всё начиналось, откуда ты родом, кто твои родители, где проходило детство?
– Родом я с Урала. В 1946 году, когда я только появился на свет, родители переехали из Свердловска в небольшой рабочий посёлок Северский: отца, Виктора Авдеевича Баженова, направили работать – в порядке укрепления педагогических кадров – директором ремесленного училища. В Северском мы и обосновались на долгое время, на всю жизнь. Мама, Татьяна Андреевна Баженова (Мухлынина), химик по образованию, со временем пошла работать лаборантом на металлургический завод, а отец так всё время и учительствовал – в разные годы преподавал историю, физику, математику, другие предметы. Отец прожил до обидного мало, всего 44 года, мама – 55 лет, давно их нет на белом свете, но мне всё кажется, что то хорошее, что есть, надеюсь, во мне, это и есть мои родители, это всё идёт от них, через – них… Во время войны у родителей умерло трое детей – сын и близняшки мальчик и девочка, остальные трое детей, включая меня, выжили: старшая сестра Элеонора и старший брат Юрий. Когда мне исполнилось одиннадцать лет, умер мой отец, и родная сестра папы – Галина Авдеевна Палий (Баженова), участница Великой Отечественной войны (на фронте она была военной переводчицей) устроила меня в Свердловское суворовское училище, где я проучился долгих шесть лет. И это – переломные годы в моём детстве…
– Переломные – в каком смысле?
– У меня как бы два детства: одно – бедное, но беззаботное, светлое, домашнее, тёплое… Второе – более сытное, но трудное, серьёзное, военное, с лишениями и трудностями. Из первого детства мне досталась довольно ранимая душа, впечатлительность, любовь к природе, из второго детства выковался, мне кажется, мой характер: довольно упорный, целеустремлённый, настойчивый, хотя в целом, по-моему, я человек мягкий и мирный. Так до сих пор и живут во мне как бы два человека: один – поэт, второй – упрямец, чего-то постоянно доказывающий и добивающийся в жизни… Но вот чего?
– В самом деле – чего?
– Посёлок Северский лежит как бы в колыбели природы. Представь: из окна моего дома (в этом доме, кстати, до сих пор живёт моя дочь Майя с мужем и двумя детьми, моими внуками) видна Малаховая гора, на ней пожарная вышка – так называемый Высокий Столб, рядом – ещё горы, просто холмы, кругом сплошь леса, неподалёку – пруд, речка Чусовая, речка Северушка, выйдешь из дома – и через сто-двести метров ты в лесу, ягоды, грибы, а зимой – коньки, лыжи, ловля птиц в садки: чечётки, снегири, щеглы, а хочешь – бежишь на пруд, на речки, ловишь пескаря или окуня – на червя, или щуку – на живца… Нет, детство – это что-то сказочное. Я рос в природе, среди природы – мудрено ли, что до сих пор душа моя тоскует по всем этим обетованным местам? И совсем другое – вся остальная жизнь: суровая, жестокая, бескомпромиссная, даже страшная во многом. Так чего я хочу, чего добиваюсь своей работой? А того, наверное, чтобы вся наша жизнь была как детство: чистая, добрая, честная, правдивая. И поскольку этого почти невозможно добиться, постольку и драмы вокруг, драмы в душе, драмы в сердце…
– Не идеализируешь ли ты суть конфликта? По-моему, драма жизни лежит в несколько другой плоскости. Она прозрачней и – страшней.
– Возможно. Но ведь мы не политики, не идеологи. Не знаю как ты, а я почти с ужасом осознал в себе: я перестаю любить литературу. Литературу как сказку, литературу как песню, литературу как одухотворённое состояние. Современная литература так разнообразна и многообразна, так, казалось бы, изощрённо умна, метафорично-мифилогична и тому подобное (тут можно перечислять и перечислять её «прелести»), однако в ней исчезло главное для меня – очарование, должно быть очарование литературой, именно этого-то как раз и нет. Литература насквозь политизирована и идеологизирована, она партийная, групповая и бог её знает ещё какая, любители одной литературы не признают другую литературу, те в свою очередь не признают первую и так далее и так далее. Нет точки отсчёта, нет общего критерия…
– В чём же он?
– Как раз в этом – в очаровании. Сегодня нет такого писателя, как Георгий Семёнов. Он – волшебник слова, кудесник вчувствования в жизнь. Сегодня и Виктор Лихоносов (как и никто другой) не напишет свою щемящую «Тоску-кручину». И Вячеслав Сукачёв (и никто другой) не напишет такой пронзительно-чистый и тонкий рассказ, как «В той стороне, где жизнь и солнце» с его зачином: …«А и бывают же места на земле!». Литература стала инструментом достижения политических, идеологических и многих других второстепенных задач. Она перестала быть «глупой» (хотя Пушкин, конечно же, говорил только о поэзии – что она должна быть «глуповатой»).
– Не стоит, наверное, и спрашивать тебя, как ты относишься к коммерческой литературе.
– Да такой литературы нет и быть не может. Либо это – Литература, либо – коммерческое чтиво. Мне жаль людей, которые растрачивают свою драгоценную жизнь, драгоценное время, чтобы уйти от самого себя, серьёзного, истинного, в какую-то бредовую чушь «коммерческой литературы».
– Но ведь и ты не сразу стал серьёзным читателем, а тем более – писателем? Были же годы сомнений, поисков, ученичества?
– Так получилось, что прежде чем взяться за перо, я через многое прошёл в жизни, окончил Институт иностранных языков, работал переводчиком английского языка в Индии, в Египте, затем преподавателем, журналистом. Поступив в Литературный институт, попал в семинар Сергея Залыгина. И главное, что вынес из общения с Сергеем Павловичем, – осознание того, что человек ни в коем случае не должен быть как все. Сергей Залыгин и сам был какой-то странно не похожий ни на кого на свете. Особенный человек. Индивидуальный. И стиль его был тоже индивидуальный. Иногда меня упрекают, что Залыгин чересчур сильно повлиял на Баженова – духовно и творчески (например, критик Гари Осокин). Не знаю. Не думаю. Если и есть влияние, то только в этом: ты должен иметь своё и только своё лицо.
– Георгий, нет смысла перечислять все твои книги (к сегодняшнему дню у тебя их более тридцати). В советское время ты особенно много писал, печатался и издавался. Затем на какое-то время исчез с литературного горизонта. Что случилось с тобой? Что вообще происходило с прозаиком Баженовым?
– Вот именно это и случилось, именно это и произошло: разочарование в литературе. Исчезло очарование литературой. И я на какие-то годы замолчал. Но в последнее время то ли в России что-то меняется, то ли меняется что-то во мне самом, но однажды я вдруг вновь почувствовал: хочу писать. Хочу вновь очаровываться словом, хочу вновь очаровать словом своего друга, своего читателя, своего собрата по перу… Так появился роман «Бинго», который совсем недавно издан отдельной книгой.
– О чём этот роман? Что ты хотел сказать им? Что в нём нового?
– Не знаю, насколько он удался, но он – действительно «другой», чем все мои предыдущие работы. Прежде, если говорить образно, я всегда смотрел на жизнь сквозь слёзы, сквозь сострадание, а теперь вдруг посмотрел на сами эти слёзы и страдания сквозь смех и улыбку. Слёзы – это слишком мучительно в наше время, нужно наконец и улыбнуться. Или попробовать рассмеяться. Чтоб слёзная пелена спала с глаз…
– А сейчас на чем работаешь? И – работаешь ли?
– Я заметил: как только признаешься кому-то, что пишешь то-то и то-то, так обязательно вещь окажется мертворождённой. Скажу так: живу, думаю… А что из этого получится (из жизни и мыслей о ней) – посмотрим…
Беседу вёл Александр ТРАПЕЗНИКОВ