Антон ЛУКИН. ЖИЗНЬ ОДНА (рассказ)

№ 2017 / 14, 21.04.2017

Евгений Ковшов стал заложником страшной болезни. Диагноз – рак. С полгода тому назад обратился он в больницу с сильной болью в животе, где и вынесли ему этот чудовищный приговор.

Это что же с душою должно происходить в ту самую минуту, когда тебе сообщают, что всё, братец-кролик, отходил ты по матушке-земле сполна – хватит? Что же происходит с человеком, когда он понимает прекрасно, что всё, это действительно «всё». Преступник, приговорённый к расстрелу, до последнего верит, что его оправдают. Утопающий хватается за любую соломинку, всеми силами надеясь, что спасётся. В каждом из нас живёт надежда. И когда её отнимают, одним махом – раз… Нет, так нельзя. Человеку нужно во что-то верить и надеяться. Рак. Это не с лодки упасть… это не змея укусила… Живёшь обычной повседневной жизнью, и тут, как гром среди ясного неба, сообщают тебе, что год, ну два, в лучшем случае, осталось любоваться солнышком и звёздами, родными и друзьями. Тяжело осознавать подкрадывающийся, словно чёрный котёнок, неизбежный конец. Обидно. Больно. Страшно.

И вот за какие-то полгода высох Евгений до неузнаваемости. Из крепкого высокого мужчины превратился в тростинку, которая еле передвигает ноги. Так истощал, что смотреть страшно. А ведь в свои сорок два года никогда Ковшов ни на что не жаловался, ни на какую хворь. Вот ведь тоже… сорок лет… только жить да жить. В этом возрасте по-настоящему открываешь глаза, понимаешь, осознаёшь жизнь всю, какая она есть, с радостями и невзгодами. В этом возрасте люди жить начинают заново, по-новому, сполна осознав собственные ошибки.

Проживал Евгений на окраине села в ветхой старенькой избушке с братом. Родителей схоронил. С женою развёлся семь лет тому назад. После развода та подалась в город и забрала с собою дочь. Какое-то время Ковшов навещал их, пытаясь наладить отношения с бывшей супругой. Но как только та вышла замуж, перестал ездить. Успокаивал себя одной никчёмной мыслью, что повзрослеет дочь, обязательно с ней свидится, поговорит. Так и жил. Работал на ферме. Сам кое-какую живность держал. Вставал ни свет, ни заря, ложился тоже рано. Любил закаляться. Обожал воду. Зимой постоянно утирался снегом, летом же, при удобном случае, принимал душ. Огород его уходил в низину, под откос, и у самого плетня Евгений смастерил душевую. С первыми петухами выбегал Ковшов во двор в чём мать родила, и под ледяную струю, прогонять от себя последние остатки сна. Холодная водица пронизывает, будоражит тёплое тело, а впереди такая красота, такой вид открывается! Внизу у горизонта алой волной вспыхнет заря, и словно невидимый художник разбросает по небу золотисто-оранжевые краски. Любуешься этаким божественным чудом, охлаждаясь потоком воды, и так закричать хочется на всю округу, что сил нет. Ковшов и не сопротивлялся никогда этому желанию. Вскочит на нижнюю жердь плетня молодым петушком и что есть дури давай горланить на это живописное изящество. Ох, как же хорошо в эту минуту! Задорно. Иногда и душе нужно давать разгон, выпускать её певчей птицей на волю, а не то запнётся внутри, пропадёт. Бывало, кто-то из соседей, заприметив нагого крикуна, постыдит, мол, совсем из ума вышел. Но Евгений на это только с улыбкой махал рукой – не слушайте, не глядите. И разве кто мог тогда предугадать, что его такой недуг возьмёт? Сроду никто не подумал бы. Ел за троих, работал за семерых, зимой и летом краснощёкий. Теперь же румянец давно покинул его вместе с жизненной силой. Ходячий скелет. Больше никак не назовёшь. Страшная эта болезнь. За каких-то полгода так изгубить мужика. Страшная.

Ближе к полудню Ковшов выходил из избы и медленно, озираясь по сторонам, ковылял по селу. С каждым разом прогулка давалась всё тяжелее и тяжелее. Иногда казалось и вовсе, что последний раз он шагает вот так вот по родимой улице, любуясь знакомыми с детства избами и золотистым сиянием куполов церкви. Но наступал новый день, и силы выйти во двор находились, а там и за калитку, и потихоньку, полегоньку, опираясь на клюку, топал Евгений к старику Кузьме. 

Кузьме Максимовичу шёл семьдесят первый год. Жена его, Елизавета Михайловна, была моложе супруга на девять лет. С самого утра и до позднего вечера неугомонно копошилась то в огороде, то в избе у плиты. Пока двигаются старики, пока работают – этим и живут. Отними у них это, и за какие-то дни исхвораются и уйдут на вечный покой. Понимают прекрасно, что в ногах вся жизнь. 

Хозяин избы, как обычно, сидел на скамье у самых окон и разматывал удочку. Заприметив гостя, улыбнулся, подвинулся, хотя место было.

– Присаживайся.

Евгений, опираясь на клюку, медленно опустился на скамью. С минуту кряхтя, смотрел куда-то вниз, под ноги. Хотел было что-то сказать, но запыхался с дороги, потряс губами и приумолк. 

– Ну, будет-будет, – кивнул Кузьма. – Не спеши.

Ковшов, утирая кепкой лоб, посмотрел на старика.

– Совсем сил нет, Максимыч, – тяжело вздохнул. – Вот что за напасть, так напасть. И не ем ничего. Не идёт. Аркаша суп сварит, так я бульон похлебаю малость и всё. Откуда ей силе взяться, теперь-то. Проковылял, нет ничего, а сердце дребезжит, словно милю пробег. О как.

– Н-да, – с досадой протянул старик. Достал из кармана газетку, хотел было забить табаку, но передумал, убрал обратно.

– Не сегодня-завтра лягу и не встану. Всё, отгулялся, хватит. Нынче с постели не поднимусь. Не хватит силёнушки. От и буду полёживать и горбатую дожидаться, как невесту… Под себя ходи. Стыдоба-то, какая. 

– В больничку не думал лечь?

– Нет, Кузьма, не хочу. И брат говорит, что там мне лучше будет. Я понимаю, тяжело ему со мной. А не могу я туда, нет. В родных стенах всё легче погибель встретить. Потерпит как ни как. Недолго осталось.

Кузьма Максимыч хотел было возразить, но не стал. Поначалу ещё успокаивал и ругал, чтоб о смерти не думал. Теперь-то чего. Глядя на этого измученного болезнью человека, понимаешь и предвидишь его конец. Да и как ему сейчас не упомянуть о ней? Поди, каждую минуту готовится, чтобы хоть как-то достойно встретить, а не забиться жалобно в страхе. 

– И врагу не пожелаешь такую хворь. Всего, гадина, изнутри съела. Хоть бы уж прибрала скорее, чем так мучить.

– Не говорил бы так. Грешно.

– Мне сейчас белый свет не мил. Одна боль. Понимаю, грешно, но ни о чём другом думать не могу. В пору хоть руки накладывай.

– Ты тут мне брось, – прибавил в голосе старик. – И эту бесовщину от себя гони поганой метлой. И чтоб я боле этого не слышал. Жизнь ему, видите ли, не мила. Смерть ему не та. Да рази её, окаянную, выбирают? Кому какая придёт, ту и принимай. Нашёл красавицу девицу. Это жизнь поймал за узду, и крути-верти. Как сумеешь, так и живи. А смерть рази предугадаешь когда и какая будет. Кому страшная, кому быстрая, кому тяжёлая. Ничего, отмучишься. Там легче будет. А то, язи тебя… И чтоб боле этого не слышал. 

– Прости, Кузьма. Сам не знаю, что за язык дёрнуло. – Ковшов виновато опустил голову. – Прости.

– Эх, Женя, Женя. Да ведь слово-то страшное какое. Просто так не появится само собой. Видать, глубоко в душе запряталось. Кабы слабину не дал, – Максимыч бросил взгляд по леву сторону, где в синеве неба играли золотом купола церкви. – С отцом Вячеславом тебе поговорить бы. Он рассудительный. Знает, что и как сказать. Послушаешь и не то что уходить, жить захочется. Кольчу-младшего помнишь же? Сейчас где-то в городе трудится, давно здесь не бывал. От ить тоже. Пил по-страшному. Ничего хорошего его жизнь не предвещала. Тридцати не было. Дурил, как чёрт сизый. Всё село от него от такими слезами умывалось. Отца родного, правда, побаивался. Кольча-старший сам хребет любому дьяволу переломит одним махом, – старик покашлял, вытер ладонью губы. – Спрашиваю я его однажды, когда он ещё трезвый был – чего ты, мол, дурью маешься, чего тебе всё неймётся. Бросил бы, говорю, давно эту заразу лакать. Ни до чего хорошего она тебя не доведёт. Либо в тюрьму угодишь, либо самому где шею свернут. А он мне и говорит. Бросил бы, дядя Кузьма, да трезвому жить страшно. Боязно. Видишь что! Бесы ему окаянные копытами в рёбра стучали и на ересь всякую подталкивали. А как с отцом Вячеславом поговорил – враз образумился. Вино бросил, в город подался, семьёй обзавёлся. И жизнь теперь в милость. И не боязно боле жить. Нужное слово оно любой душе лекарство. 

Кузьма приумолк. Евгений через седину старика тоже посмотрел на золотистое сияние куполов, и опустил голову. Так-то оно так. Всё верно. Что бы не случилось, а душу не обманешь. Навестить священника надо. Поговорить, послушать. Всё легче будет. Может и правда, какой невидимый камень спадёт вниз, и дохнёшь немного свободы. Если силы завтра будут, обязательно дойдёт до церкви, ежели нет, пошлёт Аркадия за отцом Вячеславом. Сейчас уж медлить нельзя. Вот ведь тоже, и крещёный, и в Бога верующий, а церковь не посещал сроду, молитвы ни одной не знаешь, в грехах по горло утоп. А теперь, когда одной ногой уже там, священника подавай, исповедоваться, утешить душонку свою грешную. Честно ли это? Что это – раскаяние за неправильно прожитую жизнь или страх перед неизвестным? Всю жизнь чего-то боимся и чем-то недовольны. Учись не учись, а всё равно жить не научишься. На смертном одре припомнятся дела, за которые будет стыдно и неизгладимо больно. Тому позавидовал, там подло поступил, перед тем подхалимом прогнулся, этого предал, обманул. Всю жизнь живёшь в маске боясь показать истинное лицо. Всё чего-то мало, всё чего-то не хватает. И не задумываешься, не понимаешь, что уже счастлив тем, что родился и живёшь, и что Всевышний наградил тебя и твоих близких здоровьем. Не обделил, как некоторых, а именно наградил. Дал руки и ноги, чтобы мог другим принести пользу. Этими ногами уйти от невзгод, этими руками побороть трудности. Видно, только и понимаешь это, когда лишаешься чего-то. Пожить бы ещё лет с пяток, пусть без ног, пусть без руки, хоть самую малость, совсем чуть-чуть. Разве от этого кому-то хуже будет, если немного ещё полюбуешься рассветами, погреешься под солнцем, умоешься дождём?..

Лёгким скрипом отворилась калитка, и раздался звонкий весёлый лай. Это пришла Оля Попкова, что носила старикам козье молоко. Сами-то уже давно никакую живность не держат. Тяжело. Приходится брать у соседей.

– Вот ведь разбойница, – девица смущённо развела руками. – Увязалась всё-таки. Умка! 

Маленькая собачонка, белоснежная, как кусок сахара, весело носилась от яблони к яблоне и звонко лаяла. 

– Ух, бойкая какая, – засмеялся Кузьма. 

– Не то слово, – согласилась Оля. – Как Моська из басни, никому проходу не даёт. Ни малому, ни большому. 

– Собака она и есть собака, – протянул Ковшов.

– Я вам тут молока принесла, дед Кузьма. Только баночку верните, а то с позапрошлого раза ещё. Я, так, напомнить.

– Всё верно. Всё правильно. – Старик поднялся на ноги и крикнул жену. Елизавета Михайловна показалась на крыльце, взяла молоко и вновь вошла в избу. Ольга, поправляя волосы, виновато посмотрела на Умку.

– Ну и как, – поинтересовался Кузьма. – Ездила в город?

– Ездила.

– Поступила?

– Поступила, – не без гордости улыбнулась Попкова. – И в общежитии место нашлось.

– Это хорошо. Это правильно. Учиться надо. Без диплома сейчас никуда. Да и город познать надо. Всё правильно. 

– И женихов там больше, – добавил Евгений.

– Ой, ладно, – девица робко опустила глаза.

– Всё верно, – добродушно кивнул старик. – 
И женихи будут, и учёба пойдёт, главное, чтобы одно другому не мешало. 

На крыльце показалась Елизавета Михайловна. Она отдала пустую банку и протянула конфету. Милые бабушки, только вы по-прежнему норовите угостить то вишенкой, то пряником, то конфетой, и не важно, что дети давно уже не дети. Хотя… для вас, пожалуй, они всегда ими будут. Оля приняла угощение и вежливо поблагодарила. Попрощавшись со всеми и по-детски помахав ладошкой, она позвала к себе хулиганку Умку и покинула сад. И как-то сразу тускло и одиноко стало без её живых глаз, тёплой улыбки, и весенней молодости. Словно солнышко заглянуло в гости, всего на миг, и поспешило дальше по делам, забрав с собою кусочек тепла и света. Старики смотрели вслед уходящей зелёной юности, и немного взгрустнулось, припомнились свои далёкие годы. Ковшов, провожая глазами девицу с собачкой, вспомнил о дочери. Через каких-то три года она так же окончит школу и поступит в институт. Так же превратится из куклы в невесту, и ребята будут стараться покорить её сердце. А она, ударившись в учёбу, не станет обращать внимание на эти вольные глупости. Отучится, устроится на хорошую работу, обзаведётся семьёй, в праздники будет навещать мать и отчима, в отпуск летать с мужем на море, и во всей этой жизненной суете вряд ли вспомнит о том, что где-то в селе Смолино находится могилка её отца. А если и мелькнёт в памяти, то быстро исчезнет как суматошный мираж, не оставив даже каплю сожаления. 

Жизнь. Жизнь. Что посеешь, то и пожнёшь. И то верно. Всё на будущее откладывал встречу, тянул, а теперь… не бывать ей. А как бы хотелось прижать дочь, обнять хрупкие детские плечи, и сказать ей, как сильно он её любит, попросить прощения и напомнить, что он её папа, ни кто другой, а он, только он. Но разве можно сейчас показаться таким? Таким беспомощным и жалким. Таким ненастоящим. Жизнь одна и не будет другой, как не будет больше сегодняшнего и вчерашнего дня. Может быть, только поздно. Поздно вернуть что-то или попросить прощения. Судьба и время беспощадны ко всему.

Елизавета Михайловна позвала Евгения в избу отобедать ухой, для которой с утра пораньше её старик наловил в реке окуней. Ковшов провёл мозолистой ладонью по лицу, тяжело вздохнул и, опершись на трость, медленно поднялся. Окинул взглядом тихую улицу и поковылял в избу. Может, и правда, немного силы ещё прибавится. А завтра напишет дочери письмо с пожеланием расти красивой и здоровой, и ни в коем случае не намекнёт о болезни. Если и упомянет где и когда отца родного, то как живого. И на этом спасибо.

 

с. ДИВЕЕВО,

Нижегородская обл.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Антон ЛУКИН

 —————————————————————————-

Антон Евгеньевич Лукин родился 2 декабря 1985 года в селе Дивеево Нижегородской области. C 2005 по 2007 года проходил воинскую службу в городе Курске. Печатался в журналах «Наш современник», «Молодая гвардия», «Север», «Дальний восток», «Лиterraтура» и др. В 2012 году за рассказ «Жених из райцентра» – лауреат премии им. Андрея Платонова «Умное сердце». В 2012 году за книгу «Самый сильный в школе» – лауреат Всероссийской премии «Золотой Дельвиг». Лонг-лист премии «Ясная поляна» 2014 г. С января 2015 года Член Союза писателей России.