ЧТО С НАМИ ПРОИСХОДИТ?

№ 2017 / 15, 28.04.2017

        Принято считать, что в России всегда актуальны два вопроса – «Кто виноват?» и «Что делать?». Думается, в этот список надо включить и третий – «Что с нами происходит?». Потребность в ответе на этот вопрос, озвученный Василием Шукшиным в последние десятилетия советского периода, особенно обострилась сегодня, когда стало очевидно, что свершившийся четверть века назад разворот от «реального социализма» к капитализму не принёс России ни благополучия, ни спокойствия. А стремительно следующие друг за другом события весны 2017 года – митинги 26 марта, взрыв в питерском метро, резкое обострение отношений с Западом и пр. – до предела актуализируют поиски такого ответа и даже делают его условием нашего выживания в самом прямом смысле слова.

        На этом фоне отмечаемое в 2017 году 100-летие Великой русской революции как-то отошло на второй план. Между тем при правильной расстановке акцентов именно аналогии между 1917 и 2017 способны не только раскрыть суть совершающихся событий, но и с достаточной степенью достоверности предсказать грядущие. Говоря конкретнее, открывается возможность проиграть все допустимые варианты и на этой основе выбрать оптимальные, уклонившись от нежелательных и наиболее мрачных.

       

        Начнём с исходных положений, которые с незначительными оговорками принимаются и в общественной науке, и в массовом сознании. Первое: общество, в котором мы сегодня живём, является рыночным, то есть капиталистическим. Второе: это общество является ключевым (но не конечным) этапом человеческой истории; так считает большинство серьёзных исследователей общеисторического процесса – от Карла Маркса и Макса Вебера до Мишеля Фуко и Юргена Хабермаса. А если хорошо подумать, то надо бы добавить и третье: Россия объективно не приемлет, не переваривает рыночную модель. Суммируем эти три положения.

        Россия слишком неоднородна во всех отношениях, от природных и географических до этнических и духовных, чтобы быть совместимой с капитализмом. Капитал руководствуется интересами скорейшего получения прибыли, он не способен ничего откладывать и запасать для более отдалённых целей и потому идёт не туда, куда велят стратегические общественные потребности, а туда, куда ему выгодно. Как следствие, разные российские регионы втягиваются в процесс рыночного обмена с различной интенсивностью, а следовательно, обречены развиваться в условиях возрастающего расхождения интересов. Поэтому успешное развитие рынка в России неизбежно приводит к усилению регионализации, к расслоению единой государственной ткани, к сепаратизму, что самым прямым образом угрожает её существованию как единого централизованного сообщества. За последние 150 лет мы трижды переживали подобный тренд: в первый раз – в период первичного развития капитализма в России после отмены крепостного права в 1861 году, во второй раз – в 1917 году после Февральской революции, в третий раз – в конце прошлого века в ходе «рыночных реформ» после 1991 года.

      В качестве модели рассмотрим первый цикл. Не будучи лидером капиталистического развития, но внедряя у себя рыночные порядки, Россия оказывается в положении сырьевой полуколонии Запада. Это так называемые «великие реформы» периода правления Александра II. (Если проводить аналогию с современностью, то это период правления Ельцина и его министров-либералов типа Гайдара, Немцова, Чубайса, Кудрина и прочих здравствующих поныне апологетов рыночных свобод, «имя им легион», как бесам из Евангелия.) Их деятельность стремительно ведёт государство к развалу и утере независимости (кстати, именно при Александре II была продана Аляска). Тогда отечественная элита, не желая оказаться в лакеях у Запада, быстро перекрашивается из «космополитов» в «патриотов», частично сворачивает прежние контакты и принимается за укрепление государственности. Это контрреформы Александра III, манипуляции «великого реформатора» Петра Столыпина. Но поскольку делать это приходится в условиях блокировки свободного доступа на мировой рынок, то у неё остаётся единственный ресурс – собственное население, за интенсивную колонизацию которого она с усердием и принимается, вводя поборы разного рода (проявляя при этом фантастическую изобретательность: читайте Салтыкова-Щедрина), закручивая административные гайки, усиливая кастовое деление, наращивая бюрократическую иерархию, плодя чиновничество и прочих паразитов. Такова картина пореформенной России вплоть до 1917 года.

        Существовала ли возможность иного варианта тогдашней исторической эволюции? – Теоретически – да, можно было совместить освобождение крестьян в 1861 году с наделением их землёй, что открыло бы дорогу «американскому» варианту рыночного развития, основанному на фермерском землевладении. Но практически это оказалось невозможно из-за ограниченности и жадности правящих кругов царской России, которые цепко держались за привилегии, не желая даже слышать о каком-либо ином распределении национального богатства, нежели то, которое осуществлялось исключительно в интересах властвующей верхушки и их обслуги, то есть 10% тогдашнего населения; в результате они получили три революции и Гражданскую войну, уничтожившую их не только как господствующий класс, но попросту физически. Хотя Герцен и Чернышевский в своё время прямо предупреждали Александра II и его «рыночников», что «аграрный террор будет страшен».

        Вторая попытка загнать Россию в рыночные рамки – Февраль 1917 года; он ликвидировал монархию и привёл к власти тогдашних «рыночников» в лице Временного правительства и Керенского, деструктивная деятельность которых сделала неизбежной в Октябре 1917 смену их большевиками.

      Третья попытка совершилась у нас на глазах. Проведённая в 90-х годах прошлого века приватизация – полный аналог освобождения крестьян без земли, последующие два десятилетия – повторение сценария XIX века. После фантастического ограбления России в результате развала Советского Союза, когда иллюзия братского единения с капиталистическим Западом под вывеской «вхождения в мировую цивилизацию» полностью развеялась, наступил период конфронтации с ним. Нефтяная рента, позволявшая олигархам-приватизаторам торговать Россией оптом и в розницу, наращивая свои капиталы и одновременно подкармливая население, закончилась с кризисом 2008 года, прежние сверхприбыли больше не вернутся. В результате, как и полтора века назад, за дело взялись сторонники «государственных интересов», для которых главным источником доходов снова оказалась народная масса. Вот откуда нынешний безудержный рост тарифов, налоговой нагрузки, «сбрасывание» образования и медицины, появление невиданной более нигде в мире категории «работающие бедные», запланированное повышение пенсионного возраста и прочие бюрократические «изобретения», а также резкое падение качества управления и фантастические масштабы коррупции. Что закономерно вызывает растущее недовольство со стороны подавляющего большинства населения страны.

        Но одновременно активизируются и главные сторонники рыночного переустройства России – сырьевые олигархи, вследствие санкций лишившиеся прежнего свободного доступа на мировой рынок. Они некоторое время сидели тихо, надеясь на то, что новая администрация США снимет санкции, но как только стало ясно, что этого не произойдёт, с весны 2017 в адрес нынешней государственной администрации РФ стали поступать недвусмысленные «месседжи» внутреннего и внешнего порядка (раскручиваемые либералами акты протеста, теракты, провокации в военной и межгосударственной сферах), содержание которых сводится к требованию полностью открыть страну. Какие варианты вырисовываются вслед за этой согласованной изнутри и извне «раскачкой» государства, каждый может промоделировать в меру своего знания русской истории и отношения к ней, но нет сомнения, что самой большой ошибкой для нынешней власти было бы продолжение нынешней политики давления на народ.

        Вот диагноз того, что с нами происходит сегодня. Можно, конечно, остановиться на констатации исторических аналогий. Но что, если пришла пора вырваться наконец-то из порочного круга, порождённого желанием встроить рынок в культурную модель России, и подумать о новом гуманитарном проекте? Это означало бы возвращение к двум исконным для России вопросам, но уже на новом уровне.

 

Владимир РЫБИН,

доктор философских наук

г. ЧЕЛЯБИНСК