СО ВСЕЮ СКОРБЬЮ НЕРАСКАЯННОЙ

Рубрика в газете: поэтический альбом, № 2018 / 25, 06.07.2018, автор: Сергей СЛАВНОВ

Сергей Славнов родился в 1976 году в Москве. Кандидат физико-математических наук, доцент в МИЭМ НИУ ВШЭ. Член Союза писателей Москвы. Стихи публиковались в сетевых журналах «Сетевая словесность», «45 параллель», «Новая реальность» и других изданиях.

* * *

И на город, давно привыкший к январским лужам,

третий день подряд дремучим котлом метель.

То есть, вот и зима. И хана коммунальным службам.

И непонятно, где ты и куда теперь.

Когда улицы тонут, и, шамкая снежной кашей,

вязнут машины. И, приготовив кисть,

некто нездешний, незримый, какой-то Брейгель старший

уже пишет поверх нас – то как не чисть

проходы, шурша лопатой, уже ни шанса;

не отроешь жизнь. Лучше слепи в снегу

бабу. Скатись с горы. Или хлопни, к примеру, шнапса.

И когда ночь, лучась пустыней, прильнёт к стеклу,

то представь, что вот так и двинешь до мест загробных:

просмолишь беговые, неумело встегнёшь башмак –

и тропить, ковыляя, кривую лыжню в сугробах

к заповедным кордонам, чисто твой пастор Шлаг.

А когда тишина гудит, доходя до точки,

и из снега выходят ёлки и бродят во сне –

там радистка Кэт отбивает тире и точки;

я и слушал: замри, умри, а теперь воскре…

* * *

скоро вообще навеки по односпальным

и бессловесным а память фонит не в тему

мимими сердце вот мы и стали спамом

сам себе споки-чмоки и глазки в стену

видишь: в конце ни слова куда ни гугли

все части речи строем в бессрочный отпуск

от всего человека – только сплошные губы

на пустоте оставляя бессонный оттиск

засыпай уже – замотавшись в тоску как в спальник

подступает немое кино где стирают лица

после нас в пустоте порхает чеширский 🙂

и не находит места где приземлиться

НОВЫЙ ЭПОС

(Оммаж А. Родионову)

Вообще-то никуда не собирался. Так просто вышло.

Переводил очередную статью, в перерывах размышлял о своём.

А у Иры Филиной образовался лишний

билетик в Консерваторию. Ну мы, конечно, пошли вдвоём.

Наши места были в самом верхнем ярусе. Мы опоздали

к началу. Концерт повели, мы даже не успели сесть.

Что же играют? Ну Моцарта-то мы опознали

(это был Бетховен, вторая симфония, Op. 36).

На такой галёрке я в Консе сидел до этого

лет, наверное, двадцать назад. В счастливые времена

мы сюда забегали запросто без билетов

с одной рыжей бестией – не знаю теперь с кем она.

Как говорила Лаура: из радостей мира

лишь любовь круче музыки. Или что-то вроде того.

Ну и в кого ты теперь влюбился? – спросила Ира,

пока мы шли потом по перекрытой Тверской к метро.

(Там была репетиция очередного парада,

от которой нам всем никуда не проехать и трудно пройти.)

Я проводил Ирку до Охотного Ряда

а сам двинул к Арбатской, завернув по пути

в Жан-Жак на Никитском. В нём было тесно,

и ценник такой, что хоть вообще не гляди.

Ну о чём ты грустишь? – спросил меня бармен. – Ведь жизнь чудесна!

А я не грустил, просто Бетховен гудел в груди.

Поторчал у стойки, выпил четыре стопки

с какой-то смешной девчонкой чокался и болтал –

пока её парень в машине мучился из-за парада в пробке,

она заскочила сюда пропустить просеки – один бокал.

Ну ничего себе, – я подумал, – так вот, что такое

действительно жизнь чудесна! Но зависть – не моя страсть.

А весь бар гомонил, что Москву перекрыли, суки, доколе!

никуда не доехать, и может даже домой не попасть.

Это был месяц май, и по кровлям бил ливень. Вровень

с бордюром ложились лужи, в которых не сыщешь дно.

А в душе у меня был только сплошной Бетховен –

а если что-то ещё, то не расскажу всё равно.

Вот такая картинка жизни. И то – не скроем,

что подкрашена очень сильно. Зачем на такое изводить перо?

Со своего парада на Новый Арбат выезжали танки дурацким строем.

Я докурил сигарету и пошёл, чтоб успеть в метро.

* * *

Избитая матрица:

знакомишься – влюбляешься – волочишься – любишься,

приходит время – разрыв,

и мы больше не разговариваем.

Начинаем сокращать:

вычёркиваем «влюбляешься»,

или:

вычёркиваем «любишься»,

приходит время –

и вычёркиваем всё лишнее.

Просто:

мы больше не разговариваем,

мы больше не разговариваем.

* * *

Такая осень – точно смертница!

в моём окне горит безвременно,

и золотые ветки светятся

во мгле прозрачно и безветренно –

что кажется: там за провалами,

стальною выстелившись лентою,

уже стоят и ждут товарные –

жизнь увозить мою нелепую.

Что вся она уже погружена,

и друг за дружкой прочь от пристани

они везут её над лужами,

до дна засыпанными листьями.

Где улица, крутясь и шаркая,

сигналя дня конец рабочего,

поломится – тенями, шапками,

рисуя лица неразборчиво,

и вертится столпотворение,

в фонарно-светофорной извести –

и всё как будто повторение,

и невозможно муку вынести.

Вот так моя пойдёт над скверами,

над гаражами и качелями –

вся жизнь, с её стихами скверными,

с её бесплодными кочевьями,

со всею скорбью нераскаянной –

как эта вся толпа вечерняя.

И не моя, а так, какая-то,

одна всеобщая, ничейная –

как мимо брошенная реплика,

как за окошком куст рябиновый,

как лист, сбежавший по поребрику,

как вся любовь неистребимая.

2 комментария на «“СО ВСЕЮ СКОРБЬЮ НЕРАСКАЯННОЙ”»

  1. “Из наслаждений жизни/ Одной любви музыка уступает…” – это говорила не Лаура, а один из ее гостей (“Первый”), кому она спела под гитару.

  2. “Лист, сбежавший по поребрику”?
    Ти хатэл сказат: “жо поребрику”?
    Я так понял тэбя, дарагой…

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.