Зачем футбол звезде оперетты
Павел Иванов играет и выигрывает
Рубрика в газете: Герой номера, № 2019 / 43, 21.11.2019, автор: Павел ИВАНОВ
Новый спектакль Московского театра оперетты – мюзикл «Доходное место», поставленный по мотивам известнейшей сатирической комедии русского классика, хотя и утопает в избыточно пышном а ля ХIХ-й век оформлении Бориса Краснова (сценография) и Виктории Севрюковой (костюмы), отчётливо стремится к актуальности и созвучию с нервом сегодняшнего дня.
Имя композитора Геннадия Гладкова («Бременские музыканты», «12 стульев», «Обыкновенное чудо») способно привлечь самую широкую публику. Живописуя реалии «Руси ворующей», Островский продолжает традиции Гоголя, Салтыкова-Щедрина и Сухово-Кобылина с их разоблачительно-горьким, убийственным смехом, но при этом переносит акцент на психологию и морально-этическую сторону семейных отношений. Вряд ли великий драматург мог предположить, насколько его наследие окажется к месту в ХХI веке – как будто бы всё про нас. «Доходное место» с его в общем-то невесёлой темой взяточничества, казнокрадства и чиновного протекционизма всегда считалось пьесой довольно-таки мрачной и обычно шло по соседству – в «Доме Островского», как часто называют Малый театр, а теперь вдруг оказалось в не слишком привычном контексте канкана, венских вальсов, княгинь чардаша и звуков мюзикла. Но почему бы и нет?! Люди и деньги – вечная тема. В том числе и для «лёгкого жанра», где практически все сюжетные коллизии замешаны на социальном неравенстве героев и «власти капитала».
Главную роль – либерала-идеалиста и правдоруба Жадова играет Павел Иванов. Не желающий «прислуживаться», «брать» и «давать», отлучённый от «кормушки» герой доводит свою жизнь с молодой женой до крайней нужды и в конце концов под страхом разлуки с любимой идёт на поклон к богатому дядюшке просить доходного места столоначальника – но поздно… Впрочем, в отличие от первоисточника, мюзикл Гладкова и Кима даёт в финале определённый «луч света в тёмном царстве» – да, зеркало, на которое «неча пенять», перед нами поставили, но и надежду на что-то лучшее и светлое дали.
Элегантный, подтянутый, впечатляющего баскетбольного роста под два метра, поющий, как в опере, танцующий, почти как в балете, играющий, как в драме (а ещё в футбол), поющий цыганские и белогвардейские романсы, имеющий в своём репертуаре музыку не только от Баха до Оффенбаха, но вплоть до рэпа, сегодня он – мужское лицо лёгкого, но такого трудного жанра. «ЛР» узнала у артиста оперетты, как ему удаётся всё это совмещать и зачем ему футбол.
– Здравствуйте, Павел Ростиславович! Давайте начнём с самого начала – вернее, с главного. Из какой вы семьи? И вообще, как обычный рыбинский мальчишка стал звездой оперетты?
– Родители у нас простые. Папа 25 лет отработал на Механическом заводе – был шлифовщиком на знаменитом «Сатурне», мама – главным бухгалтером в роддоме и других организациях. Музыкантов до нас с младшим братом не было. Он сейчас работает в хоре МВД, по моим стопам закончил ГИТИС, а до этого Вологодское музучилище. Петь я начал в глубоком детстве, любил выступать на сцене вместе со взрослыми (в Рыбинске много дворцов и домов культуры), очень этим гордился. Все вокруг говорили: тебе надо в ГИТИС, и я стал мечтать о нём, у меня даже плана «Б» не было на случай провала. Пройдя все отборочные и поступив сразу же в год окончания школы, понял, насколько легко отделался – другие, оказывается, годами штурмовали. Учился на факультете актёров музыкального театра в Мастерской Александра Борисовича Тителя. Вокальным педагогом там был его первый выпускник и мой однофамилец – баритон Константин Михайлович Иванов, тоже, как оказалось, рыбинский, до недавнего времени – заместитель Тамары Синявской на кафедре вокального искусства, всего на 10 лет меня старше.
– Вас к нему назначили?
– Нет, получилось обоюдно. Никого из преподавателей я тогда не знал, а он после вступительных подошёл и спросил: пойдёшь ко мне? Конечно, с удовольствием! Позже выяснилось, что у нас общий вокальный педагог Валентина Геннадьевна Куликова в Рыбинском ДК «Волжский» (это в посёлке ГЭС, куда я каждый день ездил на другой берег Волги), только с разницей в 13 лет! Она даже и не знала, что её бывший ученик остался преподавать в ГИТИСе. Короче говоря, поступал я как тенор, а выучился как баритон. Причём, поступая, мы все считаем себя великими, а заканчиваем с парадоксальным ощущением, что абсолютно ещё ничего не умеем. Как и многие, я тоже наивно полагал, что у меня большой сильный голос, а оказалось, что с гулькин хвост. Константин Михайлович настолько развил мой аппарат по европейской системе вокального дыхания и прикрытия звука, что я без труда (и без микрофона) могу заполнить любой зал, предназначенный для живого пения. Чего мы только ни делали, чтобы отключить мозг и дать зазвучать дополнительным резонаторам: лежали на столе, поднимали рояль, прыгали, бегали по кругу, ходили, танцевали, чуть ли не на потолке висели! Всё время искали. Каждое занятие – что-то новое, всегда было интересно. И, конечно, я благодарен ему за шлифовку моего музыкального вкуса. А Игорю Ясуловичу – за уроки актёрского мастерства, так же, как и другим педагогам, вкладывавшимся в нас: Анне Трифоновой, Тимофею Сополеву и всем остальным.
– А о какой карьере вы думали в те годы: певческой, актёрской, опереточной, мюзикльной? Кем хотели быть?
– Тут рядом кабинет директора – главное, чтобы он не услышал (улыбается). Если честно, до ГИТИСа я даже и не знал, что такое оперетта и с чем её едят. А поступив, ходил исключительно в драму, оперу и балет. В оперетту зашёл только на пятом курсе в поисках работы.
– А что нравилось в 16–17 лет?
– Прежняя мелодичная советская эстрада уже умерла, и не было ещё такого количества и разнообразия музыкальных каналов – и интернета, по крайней мере, у меня, тоже не было. В основном слушал Николая Баскова, ещё того, раннего, голосистого, в лирическом кроссоверском стиле рубежа 90-х и 2000-х, в общем, на его взлёте, когда он дебютировал в Большом театре в партии Ленского. Нравились композиции Носкова. Из вечного – Магомаев, Ободзинский, Мартынов. Вот это всё я и перепевал.
– А ваши однокурсники состоялись в профессии?
– Как ни грустно, кроме нас с Ваней Викуловым, моим нынешним коллегой по театру, меццо-сопрано Марии Гулик и Ильи Викторова, особенно никто, но и в троллейбусном парке всё же никто не работает.
– Вы изначально хотели играть в оперетте? Как произошёл этот выбор – в пользу оперетты?
– Искал работу, пришёл сюда, и абсолютно всё мне понравилось, совпало и сложилось именно так, что я даже не представляю себя сейчас без оперетты, без этого театра. Вместе с Ваней пришли и остаёмся. Нас со студенческой скамьи всё время видят вместе (типа «сладкая парочка» и всё такое, хотя у нас и свои семьи, и дети). Случается, что кто-то в театре чахнет и ищет самовыражения на стороне, а мне здесь всё подходит, всё по голосу, я здесь всё могу делать – и сальто кручу, и бегаю, и прыгаю, и танцую, и по-оперному попеть могу, а где-то и поиграть, как в драме (недавняя наша премьера – «Доходное место» Геннадия Гладкова по комедии А.Н. Островского – поставлена как в Малом театре, только с музыкой). Всё разнопланово, интересно и… (улыбается) перспективно. Сперва выходил в массовке грузинских князей в «Фиалке Монмартра», а теперь пою главную партию в этом спектакле. Начинал со вставного номера «Ножки» в «Весёлой вдове», а вырос до главных фрачных ролей (первым стал Тассило в «Марице»). Первая по-настоящему большая, даже титульная роль – Фанфан-Тюльпан.
– А как бы вы сами определили своё нынешнее амплуа? Кем стал «молодой герой»?
– Героем-любовником – в основном меня ставят на «героические» партии.
– А простаки типа Бони, Тони и Зупана из «Марицы» вас миновали?
– Сто процентов.
– Может быть, все эти амплуа старой оперетты – героиня, субретка, простак, фрачный герой, комическая старуха – утратили свою актуальность в современной театральной практике?
– Нет, и сейчас это всё есть, просто не так категорично выражено, как раньше, когда уж если ты Бони, то простаком и умрёшь. Сегодня эти грани размыты, и актёру, играющему в одной постановке «Сильвы» Бони, в другой могут дать Эдвина. У нас в театре имеются такие универсалы – достаточно назвать Петра Борисенко, который играет и тех, и тех. А в системе координат прежней оперетты это было невозможно.
– Многие сегодня говорят если не о смерти классической оперетты как жанра, то о необратимой её трансформации, тем более под напором мюзикла. Как вы к этому относитесь?
– У меня противоположное мнение. Правда, изнутри. Наоборот, мне кажется, что упадок оперетты, отмечавшийся в 90-е и нулевые годы, закончился, и сейчас наш жанр возрождается. Да, «как при бабушке» уже не будет, но будет как-то по новому, в чём и интерес. Наш театр – для публики. Спектакли на любой вкус и возраст – детские, для молодёжи, для старшего поколения, которому хочется поностальгировать. Если нравится классика оперетты и академический вокал, вот вам «Фея карнавала», «Летучая мышь» или «Цыганский барон» (почти опера!). Если мюзикл – вот «Анна Каренина» или новые «Ромео и Джульетта» Укупника. Если предпочитаете что-то среднее – пожалуйста, «Бал в Савойе», «Фанфан-тюльпан» или «Собака на сене». Если хотите, как в драме – «Любовь и голуби» и «Доходное место». И спектакли очень хорошие – говорю не из-за того, что тут работаю и рекламирую. У меня есть возможность ездить по миру, смотреть и сравнивать. У нас очень хороший театр и самое главное – замечательная, сильная труппа, которая может делать абсолютно всё, материал любого жанра и любой сложности (от Баха и… даже не до Оффенбаха, а до хард-рока, рэпа и новых актуальных направлений).
– А что делать с тем, что из оперетты ушёл живой акустический звук, и не слышно больше традиционных оркестровок Оффенбаха, Штрауса, Кальмана, Легара? Это хорошо или плохо? Какие у вас ощущения?
– Жить дальше (смеётся). Всех гамлетовских вопросов мы всё равно не решим. Современные артисты оперетты уже привыкли работать с микрофонами, тем более, что акустика в старых театрах сильно испорчена, а в новых её зачастую просто нет. Так что без подзвучки сегодня никак, чисто технически. У нас осталось два «акустических» спектакля без микрофонов – «Мистер Икс» или «Летучая мышь», и мы все с большой радостью там поём. Вроде бы собирались восстановить третий – «Сильву», но поживём-увидим. В каком-то виде «Сильва» должна быть в любом уважающем себя театре. А вообще, я верю, что придёт время, и хороший классический спектакль обязательно появится. Например, мне очень хочется, чтобы поставили советскую оперетту – Дунаевского, Александрова, Милютина, Стрельникова – причём, не обязательно из мейнстрима, условно говоря, «Свадьбу в Малиновке» или «Холопку», а может быть, что-то редкое, забытое. И ещё мы должны помнить, что и та старая классика, которая шла в СССР, всё это тоже были обработки, адаптации и переоркестровки. Либретто западных оперетт всегда переписывались. Так что могу всех утешить – с тех пор ничего не изменилось. И тогда, и сейчас оперетта хочет быть современной.
– Когда слушаешь, как вы поёте, не покидает ощущение гибридной природы вашего голоса – что-то вроде баритенора. Впрочем, мужские партии в оперетте всегда на этой промежуточной грани, и надо уметь петь «разными» голосами в одном.
– Именно! И вот представьте, когда я заканчивал, то был на голосовом распутье и, помимо класса своего основного преподавателя, одновременно занимался ещё у трёх разных педагогов: как тенор – у знаменитого нашего драматического тенора Вячеслава Осипова, царство ему небесное, как баритон – у Евгения Поликанина (они оба были солисты МАМТа) и как бас-баритон – у баса Юрия Статника, солиста Большого театра и педагога ГИТИСа. Причём, каждый помог, подсказал, приоткрыл что-то важное.
– Как же вам удавалось лавировать не только между регистрами, но и между столь разными школами?
– (смеётся) Голос позволял. Но таков в принципе и сам наш лёгкий, но трудный жанр – оперетта – очень гуттаперчевый, синтетический, требующий постоянного переключения с одной манеры на другую, потому что сегодня ты поёшь фактически в опере («Цыганский барон», «Летучая мышь», «Сильва», «Баядера», «Весёлая вдова»), завтра в музыкальной комедии, послезавтра – в мюзикле.
– Но вы ведь не очень много заняты в жанре мюзикла, а в «проектных» спектаклях, которые в вашем театре идут большими отдельными блоками («Монте-Кристо», «Граф Орлов», «Анна Каренина», а раньше «Нотр-Дам», «Ромео и Джульетта») вообще не участвуете?
– (улыбается) Да, директор «бережёт» меня, считая «классиком» по направлению. Правда, в репертуарных спектаклях у меня всё же есть несколько ролей, приближённых к мюзиклу – «Фанфан-Тюльпан», «Собака на сене» и «Доходное место».
– Это и правда, странно, поскольку многие в мюзиклы, наоборот, рвутся – и не только по творческим причинам. Вы сами не хотите?
– Отчасти можно сказать и так. Это даёт мне дополнительную свободу, а значит и новые творческие шансы. Когда здесь происходит, скажем, «Анна Каренина», я могу разъезжать, гастролировать, пробовать себя в смежных жанрах, играть в футбол наконец! На днях вернулся из Вены, где моя группа «Новые голоса» выступала в МАГАТЭ при ООН на мероприятиях, посвящённых 65-летию запуску первой в мире атомной электростанции в Обнинске, а буквально сегодня, после нашей встречи отрабатываю репетицию и мчусь в Бишкек «жюрить» конкурс «Среднеазиатская романсиада» (международный финал будет в декабре уже в Колонном зале). Хотя считаю, что прожигать жизнь, просиживая штаны в жюри в мои 35 слишком рано и расточительно, но «если женщина просит», особенно такая, как Галина Преображенская, отказать нет сил (смеётся).
– Вы сказали «моя группа», что это значит?
– Это наш с ребятами проект. Вокальный ансамбль из трёх человек, если хотите – трио: я, Иван Викулов и заслуженный артист Приднестровской Молдавской Республики, тенор Игорь Милюков. Сотрудничаем с Правительством России, часто выступаем в Кремле.
– И как составляются ваши концертные программы?
– Чаще всего программы как таковой нет, а набор и порядок номеров зачастую рождаются экспромтом. Понятно, что тема и общая канва продумываются заранее, но случается, что во время выступления понимаешь: именно сейчас нужно спеть «ту самую» песню – и просто объявляешь её. Можно сказать, что программу помогают делать сами зрители – своими эмоциями, настроением.
– Вернёмся к «Доходному месту». Как Островский стал мюзиклом?
– Это длинная и немного грустная история. Зажигалочкой всего был композитор и дирижёр Андрей Семёнов. Втроём с режиссёром Александром Горбанем и балетмейстером Валерием Архиповым (оба известны своей работой в театре «Сатирикон») они планировали выпустить целую трилогию, но, к сожалению, после успеха «Фанфана» трагически погиб Горбань, и оставшиеся спектакли (включая «Любовь и голуби») осуществил уже один Архипов. У композитора Геннадия Гладкова была музыка к фильму «Вакансия», который почему-то признан не очень удавшимся и редко показывался. Андрей попросил его дописать недостающие «куски» и «связки», и сам сочинил один «вставной» шлягер – арию Досужева «Соблазны» в трактире с цыганами (поёт). Другой хит спектакля – дуэт «Дождик» – Геннадий Игоревич успел закончить ещё до удара, но довольно большую часть клавира – уже после. Семёнов всё это дело скомпоновал, выстроил, оркестровал, поэтому с полным правом можно сказать, что он второй композитор постановки. Когда меня назначили на Жадова, я подумал: как же так, немного не моя роль, ведь уже привык к фрачным героям-красавцам, которые ходят прямо и статно, гордо несут себя и свой голос. А тут всё наоборот – немного ущербный, очень странный человек, совсем не красавец, в очках, в общем, ботаник не от мира сего с завиральными идеями. У него разлад, надлом в душе, и это мешает жить не только ему самому, но и всем окружающим. Он везде чужой – и в департаменте среди чиновников, и в аристократической среде своего дядюшки-коррупционера, и среди мещан, и в трактире, и везде. В итоге Жадов для меня – это драма любящего, но слабого человека, который сдался под напором житейских обстоятельств и униженно пришёл просить места. Если бы не Полина, всё могло быть иначе. У нас в спектакле открытый финал, снова идёт «Дождик» – по законам жанра мы даём чуть больше света и надежды, чем у Островского. И в этом своя прелесть.
– А есть в театре институт наставничества?
– Конечно. У нас прекрасные педагоги по вокалу: Светлана Оссовская-Чумакова и Николай Васильев, оба в своё время известнейшие оперные певцы, а Светлана Ивановна была женой Льва Оссовского, в прежние времена главного дирижёра нашего театра. Занятия эти происходят в самой разной форме. Начнём с того, что у нас много талантливой молодёжи с целевых курсов Щукинского училища, но у ребят, не будем льстить, естественно есть проблемы с вокалом, голоса нужно развивать дальше. Или кому-то из артистов надо помочь быстро вспомнить партию. У кого-то что-то не получается, кого-то надо послушать со стороны, чтобы понять: наполняет ли голос зал и т.д. В общем, помогают и делом, и советом.
– Вы – лауреат многочисленных конкурсов оперетты и романса. Любите состязательность?
– Если честно, конкурсы ненавижу с детства. Но для начинающего артиста это осознанная и неизбежная необходимость – знакомства, связи, предложения, приглашения… Помню, мне было лет 12–13, и на одном местном конкурсе в Рыбинске ужасно засудили одну очень яркую девочку Аллу, она, кстати, пела «Ты на свете есть» своей выдающейся тёзки таким потрясающим чувственным меццо-сопрано, но по пятибалльной системе ей все дружно поставили тройки, явно тянули других. Девочка выросла и стала ведущей артисткой Рыбинского театра драмы, сейчас получает премии на различных театральных фестивалях – Алла Смоленкова.
– Бывают же совпадения! Я только что с фестиваля театров малых городов «Надежды России» в Вышнем Волочке, и она там получила приз за лучшую женскую роль в «Красавце-мужчине» Островского (только теперь её фамилия – Молодцова).
– Видите, как жизнь расставляет всё по своим местам. А тот случай добил меня своей несправедливостью, что-то сломал во мне. Творческие конкурсы придуманы будто бы для добра, но часто творят зло, травмируют психику, особенно детскую. Когда мне на другом конкурсе дали второе место, я спросил, а почему, собственно, второе, мне ответили: девочкам надо уступать. Ну, я взял и ушёл в спорт – в лёгкую атлетику (думал, что навсегда – оказалось, на три года). Добился больших результатов, ездил на всероссийские соревнования, в Ярославской области был номер один по ходьбе, и по бегу занимал призовые места… Тем не менее, после проекта «Голос» со всей его изнанкой я вообще зарёкся участвовать в каких-либо конкурсах, кроме спортивных, да и не мальчик уже. Не люблю проигрывать, привык всегда быть первым, во всём стремлюсь добиваться цели. Но, с другой стороны, и проигрыш тоже важен, поскольку идёт в копилку твоего опыта.
– Спортсмен по жизни!
– Именно! И дочка Ника в свои три годика тоже спортсменка по духу. А у меня сейчас футбол. Мне всегда нравилась эта игра. В детстве мечтал стать футболистом. Хотел, чтобы родители отдали меня в футбольную спортшколу, но семья жила от зарплаты до зарплаты, и такой возможности не было.
– Значит был дворовый футбол?
– Да, любительский. А в Москве случайно (хотя ничего случайного в нашей жизни не бывает) попал в футбольный клуб звёзд эстрады «Старко». По приглашению директора оркестра нашего театра Юрия Махина пришли однажды с Ваней на тренировку в манеж ЦСКА, там познакомились с тренером Андреем Александровичем Емановым, и он позвал нас в команду.
– Наверное, сплошные знаменитости?
– В общем, да. В нашей команде – знаменитый на весь мир пианист Денис Мацуев, гитарист экстра-класса Виктор Зинчук, Эдгард Запашный, директор театра «Новая опера», пианист и продюсер Дмитрий Сибирцев, фигурист и тренер Илья Авербух, актёры Дмитрий Харатьян, Николай Фоменко, Марат Башаров, Алексей Барац из «Квартета И», популярные певцы Сергей Беликов, Сергей Минаев, Сергей Крылов, Дмитрий Маликов, Валерий Сюткин, Влад Топалов, «шоколадный заяц» Пьер Нарцисс, Колямба из группы «Ромарио», группа «Отпетые мошенники», спортивный комментатор Виктор Гусев и, наконец, президент команды и наш вратарь Юрий Давыдов, лидер группы «Зодчие» – устал, но всех всё равно не перечислил (смеётся). У нас есть такой проект «Под флагом добра». Мы ездим по регионам, сначала играем матч с местным правительством (или кем-то ещё) и потом прямо там же на стадионе даём концерт. Сами концерты бесплатные, но во время них идёт сбор средств тяжело больным детям этого региона, вручаются сертификаты на лечение. С 2008-го, то есть за 12 лет, помогли очень многим детям. А этим летом мы впервые стали чемпионами мира по футболу среди артистов – в Москве, на «Локомотиве» обыграли в финале Аргентину.
– Как удаётся совмещать это всё?
– Было бы желание – всё остальное найдётся. Нет ничего невозможного. Нужно только верить в то, что ты это сможешь. И просто это делать – глаза боятся, а руки делают. Не запрещать, а разрешать себе.
– Когда приезжаете на малую родину, что для себя отмечаете, какие изменения?
– Город Рыбинск – хранитель исконно русских традиций. Исторически это было пересечение всех торговых путей, бурлацкая и торговая столица. Веками тут собирались люди со всех концов Руси, и каждый приносил частичку своей культуры, своих песен. Так что талант к музыке заложен в нас на генетическом уровне. А перемены невозможно не заметить: многое строится, но многое и разваливается. Дороги и жильё – тема избитая. Обидно, что мой второй дом – шикарный сталинский ДК «Авиатор» – находится в том же состоянии, как и тогда, когда я выступал здесь ребёнком. Жизнь не стоит на месте, и такой огромный комплекс должен развиваться, меняться в лучшую сторону. В Рыбинске много талантов, и город достоин большего, по сравнению с тем, что имеет сейчас.
– Что в планах? О какой роли мечтаете?
– Когда-то я мечтал о Мистере Иксе, и я его сыграл. Теперь мечта по-настоящему спеть в оперном театре, в какой-нибудь главной партии, а что именно, пока не знаю – поэтому, наверное, и не сбывается. А наш театр сейчас репетирует новый спектакль к 85-летнему юбилею Герарда Васильева, человека и артиста, на которого можно и нужно равняться, – «Король Артур» Г. Шайдуловой о рыцарях Круглого стола, где у меня роль Ланселота.
Беседу вёл Андрей ХРИПИН
А трепачи уверены, что А.Н. Островский именно продолжает традиции А.В. Сухово-Кобылина и Н. Шедрина, начавши писать и прославившись раньше них? И эти люди еще произносят слова “культура” и т.д.