Материалы по номерам

№ 2001/22, 28.05.2015

Счастливый случай привёл меня недавно в мастерскую старинного приятеля главного художника Театра на Малой Бронной Николая Эпова. Там я, не скрою, более всего интересовался раритетами пушкинских времён. Книги и альбомы в золочёных переплётах, расписные веера, инкрустированные трости смотрелись отнюдь не лавкой древностей. Они вдруг представились мне важнейшей частицей российской истории. Без них — это отлично понимал и хозяин мастерской — был бы немыслим ни один добротный спектакль о России начала XIX века, когда жил и творил наш национальный гений.

— А не хочешь ли увидеть пистолеты, на которых Пушкин дрался с Дантесом? — спросил меня Николай Николаевич.

— Пистолеты системы "лепаж"? Конечно, хочу!

— Тогда изволь! — И гостеприимный хозяин направил на меня ствол старинного оружия, которым пользовались двести лет назад при выяснении вопросов дворянской чести.

Я, разумеется, знал, что пистолет не заряжен. И всё же что-то дрогнуло во мне: прямо в мою душу глянул чёрный, будто лакированный, зияющий ствол. В эту минуту я понял: каким же мужеством и бесстрашием, каким великим сердцем обладал наш поэт. Там, на Чёрной речке, среди белых снегов России, стрелялся философ и мудрец.

— Он жил как эпикуреец, а принял смерть как стоик, — подтвердил мою догадку мой добрый собеседник.

Но еще одна мысль с далёких времён запала в мою душу, я теперь все яснее начинаю понимать... дуэль была не одна. Да, конечно, чисто физический поединок вёлся с корнетом гвардии Жоржем-Шарлем Дантесом. Но одновременно у Пушкина был куда более важный духовный поединок с другим французом — Мари-Франсуа Вольтером. Мне кажется, что в тот морозный день в январе 1837 года Пушкин швырнул перчатку сразу двум безбожникам. И о том, что это жестокое противостояние всё же было, говорят простые и ясные строки, написанные поэтом перед смертью:

Ещё в ребячестве, бессмысленный и злой, 
Я встретил старика с плешивой головой, 
С очами быстрыми, зерцалом мысли зыбкой, 
С устами, сжатыми наморщенной улыбкой.

...У Пушкина до столкновения с Дантесом было три дуэли, и все — с русскими людьми (точнее, с россиянами), и все — по пустякам. Разумеется, ни у кого из дуэлянтов и в мыслях не было всерьёз целиться в молодую надежду России. Был, правда, среди них очень опасный соперник — Фёдор Иванович Толстой (Американец), схватка с которым казалась неизбежной. Пушкин, находясь в ссылке на юге за вольнодумные стихи, постоянно готовился к поединку с первым дуэлянтом России. Поэт даже научился класть пулю в пулю с двадцати шагов. Но после окончания ссылки вместо дуэли состоялась свадьба Пушкина с первой красавицей России Натальей Николаевной Гончаровой, сватом к которой поехал помирившийся с поэтом Толстой-Американец.

Если рассуждать спокойно, с позиции военного человека, то у дрянного офицеришки Дантеса, занимавшегося волокитством и попойками, возможности уцелеть на дуэли с Пушкиным не было никакой. Не случайно в день поединка, 27 января 1837 года, Дантесов "голубой папаша" барон Якоб-Теодор-Борхард-Анна ван Геккерн трясся от страха за своё распутное чадо, сидя в собственной карете за версту от Чёрной речки. Умный нидерландский дипломат понимал, что всё складывается против его питомца и любовника. Силы стрелявшихся были слишком неравны. Куда более достойного соперника обрёл Пушкин в лице Вольтера, писателя, философа, историка эпохи Просвещения. Слово "вольтерьянство" подразумевалось юным Пушкиным как синоним понятию "вольнодумство". Автор "Кандида" и "Орлеанской девственницы", наделённый разящим саркастическим умом, подверг жестокому осмеянию церковные авторитеты. Недаром на родине Вольтера, призывавшего "раздавить гадину" (то есть Церковь), прозвали дьяволом во плоти. Трудно сказать, разделял ли юный Пушкин философию безбожника-француза, но он находил в его книгах увлекательного и остроумного собеседника, открывал новые сферы познания, новые миры. Этот искус поэта был сродни искушению Адама, сорвавшего яблоко с древа Познания. Сразу же по выходе из Лицея Александр начал переводить поэму "Орлеанская девственница". Похождения Вольтеровой Иоанны д'Арк, непрестанно попадавшей в двусмысленное положение, оказавшейся вовсе не святой и, возможно, не девой, возбуждали пылкое воображение гениального переводчика:

Я не рождён святыню славословить, 
Мой слабый глас не взыдет до небес...

И тут, как говорится, Пушкина бес попутал. Вместо того, чтобы перекладывать с французского на русский тысячи строф, юный и неокрепший духом поэт решил написать собственную богохульную поэму — "Гавриилиаду":

Воистину еврейки молодой 
Мне дорого душевное спасенье...

Желание сравняться с "дьяволом во плоти" завело Александра слишком далеко. Вот когда им был получен удар отравленной Вольтеровой рапирой. Позже Пушкин приходил в ярость при одном только упоминании о "Гавриилиаде". Он даже собирал и сжигал её списки: всё сжечь не удалось. В своих показаниях следственной комиссии по поводу списка "Гавриилиады", найденного у штабс-капитана М.Митькова, поэт писал: "Рукопись ходила между офицерами Гусарского полку, но от кого из них именно я достал оную, я никак не упомню. Мой же список сжег я, вероятно, в 20-м году. Осмеливаюсь прибавить, что ни в одном из моих сочинений, даже из тех, в коих я наиболее раскаиваюсь, нет следов духа безверия или кощунства над религиею. Тем прискорбнее для меня мнение, приписывающее мне произведение столь жалкое и постыдное". Убеждён, что рукой поэта двигало не желание как-нибудь выкрутиться. В пушкинских словах есть искренняя самооценка ("произведение жалкое и постыдное"); есть здесь и программа творчества на будущее, в котором нет больше "духа безверия или кощунства над религиею". Царю же Пушкин признался во всём.

Имя Вольтера не раз мелькает в поздних пушкинских письмах и произведениях. Но от былого пиетета не осталось и следа. Нет, старик с плешивой головой не восторгал больше Александра Сергеевича. Да и что можно было ждать от человека, чья проповедь безбожия вела людей неустойчивых и легкомысленных к потере нравственных идеалов. Теперь Пушкин критиковал кумира своей юности. "Вольтер, во всё течение долгой своей жизни, никогда не умел сохранить своего собственного достоинства... Наперсник государей, идол Европы, первый писатель своего века, предводитель умов и современного мнения, Вольтер и в старости не привлекал уважения к своим сединам: лавры, их покрывающие, были обрызганы грязью... Он не имел самоуважения и не чувствовал необходимости в уважении людей" ("Современник", N 3).

Дело, разумеется, не в возникшем вдруг раздражении против великого писателя, умершего более чем за двадцать лет до рождения Александра Сергеевича. Просто у Пушкина в 30-е годы сложились новые нравственные ориентиры. Чтобы лучше понять искания пушкинского духа, стоит внимательнее перечитать его статью "Собрание сочинений Георгия Конисского, архиепископа Белоруссии" ("Современник", N 1). Смысл её отнюдь не в оценках полузабытого ныне религиозного писателя конца XVIII века. Нам интересен прежде всего слишком не случайный отбор фрагментов из сочинений Конисского, мысли которого оказались созвучными тогдашнему мироощущению поэта: "Нераскаявшийся грешник есть новый распинатель Христа"; "Радость духовная есть радость вечная; она не умаляется в бедах, не кончается при смерти; но переходит по ту сторону гроба"; "Одни яко пшеница, другие яко плевелы ожидают серпов ангельских". Для нас, пожалуй, особенно важна следующая цитата: "В нынешних богоборных сонмищах атеистов и натуралистов, в главных гнёздах их, во Франции и Англии, нашёлся хотя один ревнитель, который за безбожие своё на муки дерзнул?" Нет, Вольтер — так подразумевал автор статьи — на подобное никогда бы не дерзнул...

Одна из поздних статей Пушкина "Последний из свойственников Иоанны д'Арк" была опубликована уже после смерти поэта. Тема статьи — дуэль; человек, к которому она полемически обращена, — Вольтер. Автор даже пошёл на литературную мистификацию, выдавая своё оригинальное произведение за перевод из английского журнала, чтобы придать почти документальную достоверность истории несостоявшейся дуэли престарелого, сильно перетрусившего Вольтера с потомком Орлеанской девы. Все это — чисто пушкинская выдумка, имеющая под собой нравственное основание. Время завершило свой круг. И Пушкин вступился за святую деву Франции, с которой слишком непочтительно обошёлся её соотечественник. "Итак, прошу вас, милостивый государь, дать мне знать о месте и времени, так же и об оружии, вами избираемом для немедленного окончания сего дела" ("Современник", N 5). Вот слова из той статьи, которые по тональности и мысли перекликаются с запиской поэта Геккерну. А по сути это — вызов Пушкина Вольтеру, посланный через десятилетия.

В одном из лучших своих исследований "Опыт реконструкции пушкинского сюжета об Иисусе" профессор из Тарту Юрий Лотман приходит к удивительным выводам. Учёный доказывает, что перед смертью поэт вплотную подошёл к осуществлению грандиозного замысла — трилогии о трёх чашах. Её сюжет должен был строиться вокруг трех пиров: Клеопатры (известные читателям "Египетские ночи"); Петрония (начало повести из римской жизни, известный отрывок "Цезарь путешествовал"); Христа (долго вынашиваемая, но так и не осуществлённая пушкинская вещь "Тайная вечеря"). "Существенно, — пишет Лотман, — что и в египетском, и в римском, и в христианском эпизодах речь идёт о смерти, по существу, добровольно избранной и одновременно жертвенной". Осуществив подобный замысел, Пушкин, безусловно, поднялся бы на новую, высочайшую ступень поэтической, философской, религиозной мысли. Образ чаши жизни, чаши наслаждения, чаши страдания не покидал его никогда. Замысел не был доведён до конца: поэту слишком рано пришлось испить чашу смерти...

— Всё-таки жаль, что Пушкин не написал "Тайной вечери", — вздохнул в конце нашей встречи хозяин мастерской Николай Николаевич. — Без неё пропало очень важное звено человеческой культуры.

— Всё было в воле Господней... Не мог один и тот же человек быть автором "Гавриилиады" и "Тайной вечери"...

— Нет! В этой дуэли, в этой смерти было слишком много несправедливого! — воскликнул Николай Николаевич, отбрасывая в сторону пистолет "лепаж". — Стреляться с французом на французских пистолетах — ужасная ошибка! То ли дело немецкие "кухенрейтеры": порохом нос не опалишь, да и пулю всадишь наверняка. Не пистолет — а просто моё почтение!

 

Владимир КЛИМЕНКО

№ 2001/22, 28.05.2015

 

Джавара. В этом слове есть что-то загадочное, романтичное. А в 1986 году это была крупнейшая душманская база. Разместилась она в ущелье в двух километрах от границы с Пакистаном в округе Хост.

С этой базы душманы вознамерились овладеть Хостом. Взятие его позволило бы отхватить крупный кусок от ДРА и объявить своё правительство в Афганистане. Этот городок, расположенный в обширной долине, был как кость в горле исламских мятежных вождей. Хостинский гарнизон в составе 25-й ПД Афганской армии и погранбригады жил в круговой обороне. Командовал дивизией генерал-майор Асеф. Это был талантливый комдив, царь и бог района. Душманы боялись его и уважали. Он хорошо ладил с местным населением и местной властью, организовал полк самообороны, который вместе с дивизией выступал на защиту в случае нападения.

В министерстве обороны ДРА было принято решение разгромить базу Джавара. Генерал армии Варенников одобрил это решение. Был разработан план совместной операции.

Группа управления боевыми действиями прилетела в Хост в последних числах марта, в её составе был и я. Немедленно я заказал аэрофотосъемку горной местности района боевых действий от Хоста до границы с Пакистаном. Меня интересовали пути подхода к базе Джавара.

Комдив Асеф, знающий район как свои пять пальцев, уверял меня, что проезжей дороги на Джавару нет, только пешие и вьючные тропы. По ущелью Лезикалай есть дорога, но она на восьмом километре кончается, ущелье сужается и дальше 10 километров до базы ведет ишачья тропа.

В академии я увлекался дешифрованием, и это мне пригодилось. Получив аэрофотосъемку местности, я изучил с лупой каждый сантиметр и пришел к выводу, что дорога на Джавару есть!

Афганскую группировку войск возглавил заместитель министра обороны генерал-лейтенант Азими. В его плане предусматривалась высадка десанта бригады коммандос на господствующую высоту Даригар в 3 километрах от базы. Эта вершина возвышалась на 3600 метров и видна отовсюду. Советники были против этой высадки, так как квалификация афганских вертолётчиков не давала уверенности в успехе. Но Азими настоял на своем.

Бригада коммандос — это элитное подразделение Афганской армии, которое проявило себя в боях очень хорошо. Солдаты громадного роста, отлично обученные нашими инструкторами ведению боя, самбо и стрельбе. Отбор солдат производился по кровной мести, то есть у каждого кого-то из родни убили душманы.

Десанту было отведено центральное место. После двухчасовой огневой подготовки подразделения идут каждое в своём направлении и занимают господствующие высоты, через них идут другие — и так до самой базы. Коммандос высаживаются на самой высокой горе Даригар, оттуда подавляют огневые точки душманов и принимают наступающих на себя. Эту гору видно невооружённым глазом издалека.

Начало операции

Со стен крепости Матун мы наблюдали артиллерийскую огневую подготовку, действие авиации и вертолётный десант. Шесть вертолетов Ми-8 унесли десант, и, когда вертолёты благополучно вернулись, наш КП переместился в населённый пункт Тани в 12 километрах восточнее Хоста.

Вот тут и началось непонятное. Связь с десантом была нормальная. Войска двинулись по горам, преодолевая яростно сопротивление душманов, — и вдруг с горы Даригар, на которую по плану высажен десант, был открыт такой интенсивный огонь по нашим, что войска остановились. А командир коммандос докладывает, что перестрелка от них ещё далеко, и они огонь не ведут.

Это было в три часа ночи. Дали по подступам горы Даригар световой снаряд. "Видите?" — спрашиваем у коммандос. "Да, видим, 15 километров от нас", — отвечают. Дали плюс 5 километров световой снаряд, уже за горой Даригар. "Видите?" — "Да, видим, в 10 километрах от нас". Батюшки, это значит, что коммандос оказались на Пакистанской территории, за базой Джавара!

Им сказали. Командир коммандос спокойно ответил: "Понял, буду уходить". Через час он доложил, что окружён и ведёт бой.

Из Пакистана

Отряд коммандос сражался трое суток. Пробились из 80 бойцов только 17 человек. Командир и замполит погибли. Коммандосовцы пришли в Тани и плакали от обиды и злости. Хотели видеть Азими, но замминистра обороны генерал-лейтенант Азими, когда узнал о неудаче десанта, просто сел в самолёт и улетел в Кабул по "важным" делам. Из Кабула он дал распоряжение арестовать командира полка вертолётчиков, но тот скрылся в неизвестном направлении. Вертолётчики, которые высаживали десант, отвечали, что выполняли команду командира. Что произошло, толком никто не знает. В светлое время промахнуть мимо самой высокой горы на 10 километров и высадить коммандос в Пакистане — надо суметь так ошибиться.

Нет худа без добра

Коммандос оттянули на себя значительные силы защитников Джавары. По вершине Даригар били из всего, из чего только можно было, но душманы там серьёзно закрепились и держали под точным огнем большое пространство. Многочисленные атаки на эту гору были безуспешными. Начиналась огневая подготовка — душманы прятались в пещеры, заканчивалась — они занимали боевые позиции и отражали атаки.

Подполковник Михаил Караев, советник командира пехотного полка 25-й пехотной дивизии (геройски погиб через полгода в бою), ночью без шума вывел свой полк на высоту и с рассветом без огневой подготовки атаковал врага. Душманы этого не ждали и дрогнули. Вершина была захвачена в считанные минуты. На третий день база была взята.

Найденная дорога

И дорога нашлась! Я по ней пришел на Джавару. После узких проходов горных дорог перед нами предстало широкое, до 150 метров, ущелье с ровным укатанным дном протяжённостью до двух километров. В скалах, обращённых в сторону Пакистана, были вырублены пещеры до 10 метров глубиной, четырёх метров шириной, трёх метров высотой. Стены обложены кирпичом. Входы закрыты мощными железными воротами, расписанные яркими красками.

Посчитали, оказалось — 41 пещера. Все электрифицированы. За изгородью мечеть с красивым кирпичным входом, госпиталь с новым медицинским оборудованием американского производства. Даже прибор УЗИ стал пополнением Хостинского госпиталя. Никелированная фурнитура, кровати с меняющимся наклоном ложа. Здесь же библиотека с книгами на английском языке и фарси. Хлебопекарня, и у входа — гора свежих лепёшек. Складские помещения с металлическими стеллажами, на которых аккуратно разложены ящики с оружием и боеприпасами. Дальше помещения для мин. Каких только здесь не было: противотанковые, противопехотные, противотранспортные, итальянского, французского, голландского, немецкого производства. Взрывпакеты хранились отдельно. Взрывчатка различного образца и детонаторы к ней, тоже в отдельных хранилищах. В самом дальнем участке базы боксы для техники с ямами для ремонта. В одном из них стоял танк Т-34. Обслужен, заправлен, с новенькими аккумуляторами. Завёлся с ходу и выехал из бокса. Наверху над скалами стоял красивый дом с надписью "Отель". Обставлен он был мягкой мебелью, полы устелены коврами. Сколько авиация наша работала, а дом и пещеры целехоньки.

Вот здесь-то и открылась загадка, почему генерал Асеф "не знал" о существовании дороги. Он хотел всё содержимое базы оставить для своей дивизии. Только первые подразделения вошли в Джавару, как впереди появились машины 20-й ПД — и пошёл грабёж. Машины прибывали, моментально загружались с верхом различным имуществом. Двухметровую кирпичную стену моментально разобрали и кирпич вывезли в дивизию.

Асеф знал своё дело. Солдаты Афганской армии волокли на себе кто что может. Мой переводчик Алеша Петров тут же купил у афганского солдата за 100 афгани старинную книгу на фарси.

Подрыв

Мне было приказано организовать уничтожение базы. Времени отводилось 4 часа. Мы распределились: часть пещер готовят к подрыву сапёры 45-го полка 40-й армии, часть пещер и построек — афганские сапёры.

Я понимал, что за отведённое время уничтожить пещеры невозможно. Над ними — 30 метров горной породы. Если бы в потолке сделать шурфы метра на два да забить взрывчаткой, — вот тогда бы был обвал, но времени на это не было, так как войскам уже назначено время отходить.

В каждую пещеру мы поместили около двухсот противотанковых мин. Связали электропроводную сеть. В эти пещеры положи заряд хоть в 10 раз больше — толку не будет, сила взрыва пойдёт по пути наименьшего сопротивления, и пещеры выстрелят словно пушки.

И вот настал момент. Пещеры, как 12-метрового калибра пушки, выплёвывали всё содержимое. Когда улеглась пыль, всё пространство ущелья было завалено комьями земли, кирпичным боем и камнями. А пещеры стали чистыми, под метёлочку, и ещё вместительнее, только входы чуть обрушились сверху, да ворота, скомканные в груду рваного железа, валялись у подножия противоположных скал.

Улетели все любопытные, уехали последние гружёные машины, а мы остались минировать базу. Работа трудоёмкая, времени оставалось мало. До темноты надо уходить. В 17.00 дана команда уходить войскам в направлении Тани. А я знаю, что такое отход войск. Только тронешься с места, как душманы тут же садятся на хвост и "геройски" идут по следу, как шакалы. Кто зазевался или отстал — попадёт в беду.

И вот со стороны пакистанской границы послышалась стрельба, она нарастала и становилась более отчётливой. Я увидел, как с той стороны спускаются солдаты и энергично через нас уходят дальше. Надо уходить. Я дал команду по радио. Афганские сапёры бросили работу на том, что успели сделать, и живо заняли свои места на броне. Саперы 45-го инженерно-сапёрного полка СА ответили: "Сейчас". Это "сейчас" длилось минут пятнадцать. Я снова потребовал от командира немедленно бросать работу и уходить, а тот опять: "Сейчас". Тогда я сказал ему: "Ты можешь оставаться хоть на час, а солдат немедленно отправляй в колонну, душманы рядом, мы уходим". Наверное, мои слова дошли, так как сапёры из-за поворота показались.

Проверили, все ли на месте и вперёд! Я сел на броню трофейного танка, так на нём и вернулся в Тани, на КП, и доложил генералу армии Варенникову о завершении задачи.

Комдив Асеф уверял меня, что проезжей дороги на Джавару нет, только пешие и вьючные тропы. По ущелью Лезикалай есть дорога, но и она на восьмом километре кончается, ущелье сужается и дальше 10 километров до базы ведет ишачья тропа. Позднее загадка, почему генерал Асеф "не знал" о существовании дороги, открылась довольно просто.

В 1986 году Джавара была крупнейшей душманской базой. Разместилась она в ущелье в двух километрах от границы с Пакистаном в округе Хост.

Перед нами предстало широкое ущелье с ровным укатанным дном протяжённостью до двух километров. В скалах, обращённых в сторону Пакистана, были вырублены пещеры до 10 метров глубиной, четырёх метров шириной, трёх метров высотой. Стены обложены кирпичом. Входы закрыты мощными железными воротами, расписанные яркими красками.

 

Виктор КУЦЕНКО, 
Генерал-майор в отставке

№ 2001/22, 28.05.2015

 

Жил-был адмирал. Прослужил он в советском и российском военно-морском флоте ровно пятьдесят лет. Командовал одной из первых атомных подводных лодок, потом стал учёным и возглавил кафедру в одной из военных академий. Однажды он надолго засел за работу: ездил в архивы, расспрашивал былых сослуживцев, листал свои дневники и научные выкладки и, в конце концов, написал честную и смелую книгу про то, как наш флот жил, воевал в Холодной войне, строился и реформировался, как терял корабли и ставил непревзойденные рекорды, про всё то, что обычно замалчивалось или секретилось, дабы не выносить сор из избы.

Итак, пора назвать имя этого смелого и усердного человека — контр-адмирал Георгий Георгиевич Костев.

В историко-документальной маринистике выход этой книги можно приравнять к спуску авианосца на воду. Объёмный труд контр-адмирала Костева "Военно-морской флот страны в последние полвека", сошедший "со стапелей" московского издательства "Глобус", стал событием общероссийского масштаба. Очень во время — под занавес века — была сделана попытка осмысления судьбы нашего флота в послевоенные годы. Годы, которые всё же не были мирными для военных моряков, поскольку в мировом океане более сорока лет продолжалось противостояние двух сверхдержавных армад.

Адмирал Костев поставил себе титаническую задачу, достойную целого коллектива историков, и справился с ней практически в одиночку: понять и оценить, чем были для военно-морского флота страны минувшие полвека — что мы приобрели, что потеряли, тем ли курсом шли, как шли... Ведь никогда у России не было столь мощного и крупного флота за все три века его существования, как во второй половине минувшего столетия. Российское общество так и не успело это понять, тем более осознать сей удивительный исторический факт. Костев первым взялся это сделать.

В мемуарах самое опасное дело — ворошить прошлое да ещё давать оценки тем, кто живёт с тобой рядом. В книге адмирала-историка — всё то, о чём долгие годы предпочитали умалчивать, скрывать, оправдывая это старинным присловьем насчёт мусора, который де негоже выносить из избы.

азумеется, некоторые выводы и оценки Костева не лишены субъективизма, но, право, тем и хороша эта книга, что она несёт на себе печать личности своего автора. Он не становится в позу отрешённого от событий аналитика, он сам плоть от плоти флота, и потому, каждая страница пронизана живым чувством, будь то гордость, боль или тревога...

В принципе, Костев написал учебное пособие, по которому можно изучать новейшую историю нашего флота. Тем паче, что многое из того, о чём поведал Костев, долгие годы скрывалось под грифом "для служебного пользования", а то и ещё круче. Но знать историю своего флота, это знать и историю своей страны.

 

Николай ЧЕРКАШИН, 
капитан 1 ранга запаса

№ 2001/22, 28.05.2015

 

ТАРУТИНО

 

Место было незнакомое, с тёмными купеческими лабазами вокруг, с ночным трактиром, где витала русская душа. Пушкин сел в телегу без спросу и окликнул извозчика. Отсюда — с Тарутинской станции дилижансов — лежала дорога через Малоярославль и Медынь на Полотняный завод.

У коновязи кучеров собралось несколько.

— Гляди-ко...! — с матерщиной кинулся извозчик на чернявого-курчавого. — Это тебе не сивки-бурки, а почтовые с экстерьером! Ванька ищи!..

В деле с купцом Гончаровым именно сегодня должно было свершиться нечто важное, и Пушкин нарушал все приличия. В людском движении мелькнул Мунито, появлявшийся по полицейским причинам в Арзамасе и даже в Болдино, и Пушкин почувствовал, что будет кровь. И чтобы вырваться отсюда, он начал отвязывать лошадей. Пьяные извозчики сорвались как с цепи. Когда он с фингалом вбежал в трактир, сюртук на нём висел клочьями. Он сумасшедше уставился на молодого человека в костюме из английского сукна, нажравшегося всласть.

— Уступите почтовых ради Христа! — покраснел от стыда Пушкин.

— Бог не велит, — кротко отозвался денди. — Я с женой поскачу. Был повод для драки, но Пушкин болезненно переживал срам и хотел потрясти сотенными, а кошелёк исчез. Он на целковый заказал водку и селёдку, выпил и переоделся в зелёный дорожный сюртук, выпрошенный у отца.

Неожиданно у стойки проступило усатое лицо агента, нарушавшего своим нелепым видом мирную картину Глинищевского переулка, где Пушкин последнее время частенько видел его, возвращаясь с вечеринок заполночь.

У него оставалась одна возможность выжить — найти кошелёк. Он вышел из трактира в полумрак станции, но побоялся идти к коновязи, где были различимы фигуры, освещённые фонарём. Вокруг лошадей ходил тот же агент Мунито в шляпе а Lа ВоLar, давний участник комедий в стиле дель-арте, что не помешало ему украсть кошелёк.

В комедии для Пушкина предусмотрена роль трагедийная. Но ему было не страшно, он выкарауливал чужую жену, а вокруг всё напоминало героическое прошлое — войну, Наполеона и Кутузова, стяжавших в этих местах воинскую славу. Прошёл час, а жену местного денди он не дождался и вернулся в кабак договариваться о лошадях.

"Англичанин" смотрел в рюмку и говорил о жене, как об уродине. Душу занять было нечем, но был один ход. Пушкин подошёл к усатому агенту.

— Вы знаете, я картёжник, — сказал он. — Извозчики вытащили у меня кошелёк.

— Сколько монет в кошельке? — поинтересовался дядька.

— Две тысячи из царского жалования. Они в кармане у филёра.

— У филёра? — вздрогнул дядька.

Пушкин задел его за что-то живое и сидел с жаждой денег — и когда дядька вернулся с кошельком, протянул ему две сотенные.

— Вы младенец, — сказал дядька и спрятался в своём месте.

— Вы из сыска, — сказал Пушкин. — Почему нет почтовых?..

— Задерживают на Калужской заставе, сударь, — сказал агент. — В Москве холера.

— Найдите мне ванька.

— Зачем на ночь глядя к чёрту на кулички, — посмеялся агент. Дядька желал ему добра. Придётся здесь скоротать ночь. На душе тоска, и тут в трактир вошла цыганка. Пушкин кожей почувствовал на себе взгляд её чёрных глаз. Есть места, как этот трактир, где за женщинами не ухаживают, а цыганка была на диво хороша. Такая томно-усталая, видать, из богатого дома.

Цыганки обычно очень чувствительны — и эта сразу повернулась лицом к Пушкину, поглощая его тёмными глазами.

Пушкин старался выглядеть обыденно, но, чего греха таить, прелесть цыганки веселила душу. Было время, он водил с ними компанию.

Он чувствовал, что надо заменить сальные свечи на восковые, заказать шампань, а если она начнёт увиливать, заняться чем-нибудь святым. Например, послать письмо Елизавете Михайловне Хитрово, дочери фельдмаршала Кутузова, писавшей ему со всей чистотой , что его гению придёт конец, если он женится и обзаведётся детьми и что поэту способствуют только несчастья.

Он взял бумагу и скомкал. Станет ли Наталья его женой? Он направлялся в Полотняный завод к отцу своей невесты, досадуя, что её там нет и вообще нигде нет и Наталья перестала ему писать. Или почтовая цензура задержала её письма, или она на Финском заливе гостит у одной бляди на даче Булгарина. Его опять привлёк сосед, похоже, сынок промотавшегося купца, которые окружали его в публичных местах и получали деньги за услуги III отделению.

Этот разгуляй завлекал цыганку движениями размягшего тела.

— Погадай... — вытягивал он руки.

— Проиграй жену в карты! — заглянула ему в глаза цыганка. — Боже, развёл скуку. Ты фабрикант.

— Ты научишь, ведьма, — всплеснул руками фабрикант и повернулся к Пушкину. — Будете играть? Я слышал, вы картёжник.

— Ставлю тысячу, — отозвался Пушкин.

"Англичанин" вытащил колоду карт. Сдвинули столы. Пушкин выигрывал,бросал в рот конфету, не замечая обступивших стол любопытствующих.

Его противник через очки в тонкой оправе пытался определить величину выигрыша и шевелил губами и скоро стал заикаться и взвинчивать ставки. В его взносах была какая-то интрига, и Пушкин уже не мог успокоиться. Этот деревенский парень, видно, получил ланкастерское образование, в игре грамотен и может сорвать банк. Продолжая играть азартнее прежнего, фабрикант запустил красную, как клешня рака, пятерню с зажатой сторублёвой в вырез платья стоявшей рядом цыганки и самым фривольным образом толкнул её к трактирной стойке:

— Тащи шампань!

Всё выглядело как в дурацкой пьесе.

Пушкин в невероятном усилии удержал себя от подступившего бешенства и продолжал играть, а деньги кончались. А парень-разгуляй пошёл на неприкрытый мухлёж и перебирал в пальцах игральные карты с вызывающей ухмылкой. Пушкин завёлся:

— Я с вами знаться не желаю!

— Вам не понравилось, что я с кона деньги взял?! — привстал "англичанин". — Будете свидетелям жалиться?

— Я видел, как вы сдавали и тасовали, — Пушкин ещё не знал, куда его ударить. — Я вас поймал!

Противник побледнел и очутился за спиной капитан-майора.

— Видите, он бреттер — взмолился он.

— Я готов к удовлетворению, — с румянцем на лице Пушкин подскочил к усатому агенту. — Будьте моим свидетелем.

— С удовольствием, сударь, — поднялся тот. — Отложите до утра. Всякое может случиться. Могут появиться жандармы.

— Господа! — с вдохновением проговорил капитан-майор. — Мы отмерим в "чистом поле" десять шагов. А сейчас прошу разойтись.

Пушкин заказал нумера. Взял бутылку шампанского и разглядывал цыганку, гревшуюся от голландской печи, как кошка. Будто он видел эту жгучую красавицу на авансцене или на пляже. С памятью происходило что-то поразительное, будто из-за неё где-то с кем-то стрелялся. Он понял, что не сможет поступить возвышеннее, чем поступает, выпил ледяной глоток и почувствовал соблазн укрыться с цыганкой от всех.

Капитан-майор глядел на него исподлобья, а Пушкин продолжал смотреть будто бы на Лейлу из цыганского театра в Одессе. Помнится, он наблюдал за грозой, разыгравшейся над морем. В низине за развалинами кто-то застыл неподвижно. Кто-то смотрел в освещённое окно. Пушкин быстро задул свечи. И увидел в потоке жёлтой воды чёрную девушку.

На сцене цыганского театра, куда пошёл с приехавшей к нему княгиней Вяземской на представление, она появилась, как призрак. Пушкин едва выдержал её танец с пением, а за кулисами вцепился в краешек её платья. Когда графиня Воронцова из ревности приказала выгнать цыган из города, побил в графском доме зеркала...

Рядом звучал голос капитан-майора:

— Будете ли вы говорить со мной о записке для противника, в коей вызав может быть назван как не имевшей места?

— Моё условие: стреляться с шести шагов, — сказал Пушкин. — Вы разбираетесь в дуэлях?

— Я по натуре дуэлянт, — сообщил капитан-майор. — По этой причине меня перевели из московского полка в эту глухомань.

Пушкин был счастлив. Он замер у трактирной стойки с мечтательными глазами.

— В садах созревают вишни, — сказал он.

Он любил поедать вишни и сплевывать косточки прямо в лицо противника.

— Барин я пошлю за вишнями, — понимающе сказал трактирщик. Пушкина никто не провожал. Он поднимался в нумера и слышал женский голос.

Он хотел домчать до купца Гончарова в Полотняные заводы и обсудить приданое для Натальи Николаевны. По просьбе разорившегося "тестя" он ходатайствовал перед правительством о внесении денег в бумажное производство. Ещё просил разрешения переплавить медную статую Екатерины II, валявшейся в подвале главного дома Гончаровых... Чтобы поправить денежный грех...

Он лежал на подушках, разглядывая спальню. Взгляд блуждал по картинкам с альковными сюжетами, по бордовой ширме, укрывавшей умывальник. Вдоль стены мерцал диван, а на нём блестели в раскрытом футляре пистолеты.

Удачи в этот день не было. Пушкин не искал её. При мысли о Лейле сердце сжималось.

За окном в деревне тревожно запели петухи.

Бессоница перед дуэлью была сама собой разумеющейся. Он решил умыться и одеться, но скрипнула дверь и послышался стук женских сапожек. Цыганка!

Щёки заливало горячим жаром. Он откинул одеяло.

— Пушкин! — раздался тонкий женский голос. — Это я, Марина. Вспомни Каролину Собаньскую.

Пушкин молчал.

Каролина пригрела его в Кишинёве. При ней его охватывало странное возбуждение, и она признавалась, что он очень силён для её нежного тела. Она потирала руки в предвкушении его карьеры, успевая поваляться в постели генерала Витта, которому нужны были сведения о тайном Обществе Южного союза благоденствия.

Может быть, Пушкин в объятиях Каролины был слишком болтлив и только теперь, находя время для умствования, он сообразил, что выпячивался, а ситуация была серьёзна и надо было уметь молчать.

Марина была лучистее и очаровательнее Каролины, готовившей девочку к шпионскому делу. Когда Пушкин оставался наедине с Мариной, страсть в нём кипела, а он жил в героическом мире и боялся втянуть девочку в жестокие игры.

— Маrckes, соvres — vous! Шаг вперёд! — засмеялся Пушкин. — Я тебя учил фехтованию...

У Марины был недоступный вид в белом плаще и лакированных сапогах. На голове чёрная шляпа. Она подошла к нему и распахнула плащ. Грудь её пахла живыми цветами.

Она и маленькая была очень бойкая.

— Что за глупости с пистолетами, — начала всхлипывать она.

— Ты его любишь? — спросил Пушкин.

— Он очень опасный, — сказала Марина. — Давай с тобой уедем в деревню. Рано утром вставать, бежать босиком по траве, пить чистую воду... Я ему отдала свою юность. Он купит здешнее бумажное производство и будет поставлять бумагу во двор его величества. Он женится на дочери компаньона — и я свободна.

— Ты решила нас помирить?

— Он тебя убьёт, — всхлипнула Марина. — У него особый порох. На вид обыкновенный, а втрое сильнее! Пуля пробивает восемь досок...

— Я его утром убью, — сказал Пушкин и сел на кровати, свесив короткие ножки.

У Марины дрогнули уголки губ — и она схватила пистолет.

— Я его сама...

Пушкин догнал разгорячённую женщину в передней, отчётливо вспомнил её гибкое тело и повёл отогреваться. Испуг вошёл в душу, а у неё силы были, как у кобылицы. Он решительно раздевал её, видя, как блестит враждебный глаз, а когда она начала по-русалочьи извиваться всем телом, — почувствовал, что на неё сил хватит. Его затрясло от возбуждения, как мальчика. Радость того мгновенья, когда он впервые увидел её, оказывается, он пронёс сквозь толщу времени и теперь не стеснялся.

Она была уж слишком ухоженна и её было за что любить. Маринкины глаза с поволокой глядели куда-то вверх — и опьянённый её тяжеловатостью, Пушкин увидел те же давние завитки возле её виска.

На диване стояла корзина с вишнями. Пушкин понял, что их принесла Марина — она-то знает, что он любит разминать во рту вишни во время дуэли, — и сердцем почувствовал, что она останется с ним на всю жизнь.

В ноябре — по записи в дневнике — Пушкин второй раз ехал в Полотняные заводы и подрался с тарутинскими кучерами...

КОМУХА

Перед Пушкиным на сто вёрст тянулись четырнадцать холерных карантинов. В деревенской избе он комкал бумагу, а пора было прорываться к Натали которая так нравилась мужчинам, что он налаживал пистолеты.

Как автор и исследователь, я должен сказать, что речь идёт о его будущей законной жене Наталье Николаевне что последние болдинские дни он не стриг вихры и бакенбарды и стал похож на Ганибала. Перед дорогой ему снилась одна из двенадцати дочерей царя Ирода — Комуха, как ангел-хранитель его тела от вездесущей холеры.

Запасов он взял столько, что на всех хватит. Время в дороге длиннющее, скучное, небо свинцово — серое, на полянах звенит чёрный бурьян, а в колее по тёмной холодной воде ходит мелкая рябь и редкие снежинки предвещают заморозки.

У малоприметной деревни его обогнала повозка с рессорами, медными втулками, по вечной бедности сам Пушкин ездил на телеге, а сейчас решил резвых коней перегнать. Утром уже было происшествие — в городской булочной московский агент из канцелярии московского обер-полицмейстера украл у него тёплые варежки и, конечно, на холерной дороге устроит мерзкую забаву.

— Гони полем, дядя! — крикнул он кучеру.

— Не-е ! — испугался мужик. — Тут ведьмин круг, барин!

Пушкин слез с телеги. Здесь поле, трава по пояс, ромашки. В ноябре-то. В овраге мелькнуло что- то яркое и Пушкин — в широких штанах, заправленных в сапоги — заскользил по тропке вниз к девушке в красной шубе. Предчувствуя сладкое единение с девицей — Пушкину судьба послала очередную жену — он дотронулся до краешка её платья, а она, ведьма, вскочила и влетела в трубу деревенской избы.

Карантинный дозор арестовал Пушкина.

Он проснулся в чьей- то пустой избе. В окно дышала ледяная Россия и под лопатками было холодно. Пушкин зажёг свечу, увидел на полу страницу со стихотворением "Моя родословная" и в глаза сразу полезла строка "... Писаки русские, толпой, меня зовут аристократом...". Он сильно не в духе написал "Post Scriptum" к стихам, как ответ продажному журналисту Фаддею Булгарину, написавшему про африканского предка, — чёрного арапа, купленного за бутылку рома.

Из деревни с названием Плтава на Владимирском тракте. Один выберется ли живым? На него нашла лихорадка и душа в пятки упала от мысли, что подцепил холеру. Он раскрыл священную книгу Коран на страничке, где в тексте привлекла сура 25.

"Они будут вознаграждены горницей за то, что терпели, и встречены будут приветом, вечно пребывая там. Прекрасно это, как пребывание и место".

Человек смертей. Умирать неразумно — сюда сунутся агенты. Он сложил рукописи, вспомнив Гоголя, который сжёг бы всё написанное. Он уже поднёс пламя свечи к бумаге.

Но послышался нежнейший голос. В окно тыкалась натуральная дева Комуха!

Видно, искала. Пушкин открыл окно и взял её в охапку. Что-то диковатое, лесное проглядывало в её раскосых глазах. Губы намалёваны, а под глазами синие тени. Это она лежала в овраге свободно, как летом.

— Зачем ко мне лезла? — спросил Пушкин.

— Я знахарка, — сказала она. — Ты холерный?

— Холерный, — не в шутку ответил Пушкин.

— Не прикасайся ко мне, — отстранилась от него молодая. Она полезла в запечье за медным противенем, налила в него спирт и подожгла. Синее пламя поднялось до уровня их лиц и Пушкин разглядел её каменное лицо, божественно оживавшее. Губы колдуньи шевелились, произнося что-то злое, разрушающее болезнь.

— Как можно жить одному и писать, — говорила она. — При холере положено выпить полстакана вина.

Пушкин вынул бутылку бургонского помня как часто вместо смерти приходит счастье.

В появлении женщин всегда есть повторяемость, и он приблизил своё лицо к ней, одно из тех незнакомок, которые приходят спасать и любить. Им надо отвечать взаимностью. Имя её Маша.

— Тебе трудно жить с такой фамилией — Пушкин?. Сходи за водой. А я печь зажгу.

Пушкин на улице прижался к колодезному срубу. В темноте ходил агент, прозванный им Мунито за то, что разбойник занимался собачьей гимнастикой, доглядывая за ним. Агент через улицу с пьяной тоской ругал русского поэтишку Пушкина, за которого отвечай, как за французского поэта.

Небо подбито облаками. Над чёрным лесом висит луна, а на луну собака воет, задрав морду кверху.

Не страшна улица, но в раскрытых дверях слышится жалобный голос:

— Я умираю.

В его постели лежала Комуха. Он и её любил и с разбегу общупал тело. — Жива, — вздрогнул. Она привстала, откинув одеяло, тяжёлая, как Венера.

— Лежи, — сказал Пушкин.

— Нет, бежим, — шепнула Маша. — Я тебя проведу лесом.

— Заведёшь в ведьмин круг, — опешил он.

В конце концов он Пушкин. Живой. Пусть ведёт. Он возмёт её в богатый дом, где её научат искусствам и они проживут счастливую жизнь. Он был одинок, в Болдино, где бессоница и муза несли его в поле. Он будто ударился об кору старой ивы и проснулся. В этой нежной колдунье, глядевшей на него из постели, было его спасенье. Он был во власти чистой красы, как у ног Анны Керн: "Я помню чудное мгновенье".

— У меня в узелке вино с белладонной, — отозвалась она. — Налей мне бургонского. В избе моей московские агенты спасаются от холеры.

— Кики и Дока! — изумился Пушкин.

— Я от них бежать,- продолжала Маша. — Я несла лекарю записку и конверт к почтовой телеге от них, а заглянула к тебе на огонёк. Деревня мёртвая.

Машенька неожиданно задремала. Пушкин нашёл в её шубе конверт, вынул шедевр агентурного жанра и это неграмотное донесение дошло до потомков в исторической достоверности.

...Сочинитель Пушкин соблаговолил написать дифирамбы государю, но послал чрез Погодина с такой пакостной просьбой: "Если Московская цензура не пропустит, то перешлите Дельвингу, но также без моего имени и не моей рукой переписанную". Хитрец и смутьян в оном сочинении "Герой" льстит государю, а коленопреклоняется перед Буонапарте, посетившем холерный госпиталь в Яффе. В Болдино пользовался благосклонностью губернаторши Бутурлиной, позволявшей сочинителю всякие вольности и призывы к крестьянскому бунту особенно после польского восстания. Везёт много как стихами, так и прозой. В одном письме грозился посадить на гауптвахту цензора, запретившего к постановке пъесу "Борис Годунов". Похвально, что Пушкина принуждают переписывать колкие сочинения в форме водевиля или под Вольтера.

К свече тянулась рука, но пусть дойдёт до помощника Бенкендорфа фон Бока. Не муза и не шестикрылый Серафим диктуют этим соглядатаям. Пушкин имел право написать сильнейшим о своей воле.

Он зажал двумя пальцами огрызок пера и написал записку. "Я задерживаюсь в карантине в Плтаве, меня не пропускают. Умоляю вас сообщить о моём печальном положении князю Дмитрию Голицыну и просить его употребить своё влияние для разрешения мне выезда в Москву. Я в 75 верстах от вас и, бог знает, увижу ли Вас через 75 дней.

РS. Или же пришлите мне карету или коляску в плтавский карантин на моё имя". (Это из архивов).

У него лежали два пистолета времён русско-турецкой войны. Он на Кавказе в сюртуке и цилиндре с одной пикой ходил в атаку с солдатами. Он сунул пистолеты за пояс и когда Маша проснулась, выглядел совершенным лицом кавказской национальности.

В гору шли вдвоём. Наверху лекарский пункт.

На обратном пути Маша припомнила избу, где жила её тётушка. Она заглянула Пушкину в лицо.

— Подожди меня здесь...

В избе двое веселились, играя в подкидного. Кики ухмыльнулся.

— Ты из кутузки! — схватился за пуговицы её шубы. — Я постелю...

— Ты на красивых падок, — разозлился Дока.

Маша отбивалась, а Дока наливал в фунтовую кружку спирт, добавляя красного вина. Он выпил и выпучил глаза от крепкого дурмана. Кики душил в объятиях девку — и за это ему фунтовую кружку с белладонной. Это тебе, филёр, за поруганную честь вполне пригожей хозяйки избы и за украденные у поднадзорного Пушкина пуховые варежки.

Чёртова девка всё сделала, чтобы Дока позорно проиграл сегодняшний день. Колдовство зашифровано природой в траве белладонне и придётся обвенчаться с Кики.

Во дворе стояла повозка с цепью на колесе. На цепи болтался замок. Машенька протянула Пушкину ключ от замка и вползла в повозку.

Луна сползла с неба за лес, когда Машенька увидела Пушкина в чьей-то поддёвке, с вожжами в руках, что-то декламировавшего на взлёте поэзии. Он влез к ней в тулуп и продолжал говорить своё непонятное. Слова были не его пользу.

Дорога оборвалась в поле. Дальше застава, белокаменная столица... Вдруг она почувствовала, что они неразлучны.

Иеромонаху Григорию (из Малоярославецкого мужского монастыря) глядеть было положено за "греховными похождениями сочинителя стихов "Гавриилиада" Александра Пушкина". В летописи Григория вычитываются особенные тайны поэта, как факты земного бытия.

 

Илья Бореевич Кашафутдинов родился в 1936 году в Казани. Окончил в 1973 году Литинститут. Печатался в "Литературной России" в 1970 — 1980-х годах. Книги выходили в издательствах "Современник", "Известия", "Детская литература". Его проза широко публиковалась за границей, переведена на многие языки мира. Сейчас работает над новой прозой.

№ 2001/22, 28.05.2015

 

В своё время Литфонд создавался для помощи писателям. Раньше лично я мог в любое время взять в Литфонде путёвку в Коктебель или в Малеевку, творческую командировку хоть на Чукотку. Кроме того, были реальные шансы получить дачу в Переделкино или во Внуково. Я мог детей отправить за счёт Литфонда в пионерлагерь. Да ещё — что самое главное — литфондовская поликлиника заботилась о моём здоровье и здоровье писательских семей.

Но в последние годы я что-то не слышу, чтобы Литфонд заботился о художниках слова. Я часто встречаю старых писателей, которые не в состоянии вставить себе зубы. Лично я сейчас срочно ищу три тысячи рублей на уколы и не знаю, где их найти. Мне, например, не ясно и то, как работает сейчас Дом творчества в Малеевке. Могут ли писатели отдыхать там по льготной цене? Или для них путёвки стоят столько же, сколько для "новых русских"?

Ещё один вопрос. Я очень удивился, прочитав в "Литературной России" объявление о том, что Литфонд России организует сбор средств для пострадавших от наводнения в Якутии. Поймите меня правильно. Я не против помощи пострадавшим. Но при чём тут Литфонд? Сколько у нас в России обездоленных писателей, не имеющих ни жилья, ни постоянного заработка?! Однако Литфонд им почему-то никак не помогает. Может, всё дело в том, что председатель Литфонда России Иван Переверзин не так давно переехал в Москву из Якутии, где у него остались свои деловые интересы, и теперь всё его время по-прежнему занимает якутский бизнес? Или я ошибаюсь? Надеюсь, Иван Иванович Переверзин внесёт в этот вопрос ясность.

Литфонд — это не чья-то личная кормушка, а общеписательское дело.

 

Владимир ДРОБЫШЕВ

№ 2001/22, 28.05.2015

 

Я обрадовался, когда узнал, что участникам Великой Отечественной войны в мае увеличат пенсии. Но (как зловеще звучат эти две буковки) мне в этом отказали. А когда я позвонил в собес, то услышал: "Вы считаетесь у нас работающим". И, дескать, согласно таким-то и таким-то постановлениям работающие пенсионеры лишаются новых фронтовых надбавок.

Я почти 40 лет находился на государственной службе. Был токарем, красноармейцем, офицером (майор в отставке), журналистом, административным и партийным работником. И лишь за несколько месяцев до пенсии уволился со службы. И в "Трудовой книжке" написано: "Уволен от должности по собственному желанию в связи с переходом на творческую работу".

Видимо, недалёкие чиновники собесовские думают, что если ты литератор, то деньги гребёшь лопатой. А я многие и многие годы вообще не получал гонорара. Ни копейки, И мне это и в дальнейшем, как говорится, не светит. Добавлю ко всему этому, что я — инвалид 2-й группы, сердечник, и у меня были сложнейшии операции.

И так не только со мной. Кто теперь из писателей получает какие-то гонорары. Я таких людей в наших краях что-то не видел. Во всём этом несомненная "заслуга" ретивых ельцинцев. Они много чего натворили.

Кто мне будет давать фронтовые надбавки? Союз писателей? Или, может быть, правительство с парламентом? Так и хочется отматерить кое-кого (уж извините за грубость).

Что-то слишком уж частенько у нас в России возникают всякие выкрутасы и нелепости. И это страшно.

 

Василий ЕЛОВСКИХ

г. КУРГАН

От редакции: Вот вопрос, требующий немедленного вмешательства всех Союзов писателей и Литфондов. Но, похоже, литературным функционерам нет дела до насущных проблем, касающихся большинства писателей. Они заняты, видимо, только личными делами. Во всяком случае, ни председатель Союза писателей России В. Ганичев, ни председатель Литфонда России И. Переверзин до сих пор, несмотря на многократные приглашения, всё не решаются рассказать читателям "ЛР", какая сейчас осталась у творческих людей общеписательская собственность, как эта собственность используется, какие она приносит доходы (или убытки) и как эти доходы тратятся.

№ 2001/22, 28.05.2015

 

Кто из нас без греха? Наверное, каждый грешен. Можно ли после этого удивляться положению, в котором мы в основном все оказались? За последние пятнадцать лет в основном весь опыт сосуществования людей, больше даже, чем в годы Великой Революции, забыт или предаётся забвению. Возврат на сто лет назад произошёл так по-детски непосредственно; капиталистическое светлое будущее показалось таким безальтернативным, что непонятно, как это десятки тысяч людей посвятили всю свою жизнь борьбе против царизма и расцветающего, только встающего на ноги капитализма в России? Да, были взлёты и в царской России, но капиталистическое производство было слабым, в основном, как и сейчас, происходило разграбление природных ресурсов: нефти, золота, леса, угля, икры. По-настоящему индустриальной страна стала только при социализме.

Что же население России получило взамен? Платное высшее и среднее образование. Даже те, кто учится "бесплатно" и получает стипендию (даже для медалистов в этом году средняя взятка в вуз составляет 50 — 100 тысяч рублей), фактически учатся платно, так как стипендии хватает только на один день.

Платная медицина. Полное отсутствие возможности получить бесплатную медицинскую помощь в провинции — от лечения зубов до полостных операций. Много месяцев не получая нищенской зарплаты 400 — 1000 рублей, врачи и персонал вынуждены превращаться в вымогателей и взяточников, чтобы как-то прожить, прокормить семью (можно ли говорить о большем?).

Зарплату, в порядке исключения, можно получить и вовремя, по заявлению, по великой нужде, с разрешения чиновника. Но за мзду: "...я понимаю, что вам нужно заплатить за обучение сына, иначе его заберут в армию, но поймите и вы меня, что мне тоже надо учить дочь...". В тот раз мне удалось заплатить за обучение — отец отдал деньги, отложенные на похороны, — "...всё равно похороните, на земле никого не оставляют". Но разве это нормально? Вот уж действительно — "за что боролись, на то и напоролись".

Сами виноваты, не поддались искушению, не "подарили" факультету компьютер, как предлагалось, чтобы поступить на бесплатное обучение. Та же тысяча долларов.

В этом году пока только в нескольких регионах начинается реформа в образовании — единые экзамены. Можно пожелать только — не сажайте голодных учителей, ведь у нас в стране сейчас единый лозунг: "...как это быть у воды и не напиться!" Этому лозунгу следуют очень многие. Можно ли сейчас дать школе такие права? Это как дать радар и знак, запрещающий превышение определённой скорости, сотруднику ГИБДД.

Зачем искушать столько людей, сажайте уж лучше "отдельных" деканов и доцентов. Или проводите действительно рациональную реформу, с учётом реалий нашей жизни. Ведь у нас уже было бесплатное образование, что в своё время позволило сделать беспрецедентный экономический рывок.

Ещё в большее искушение вводят народ многочисленные партии, кандидаты в депутаты, кандидаты в главы, мэры, губернаторы и пр., обещая земной рай. Ой ли, господа кандидаты? Нет на вас псалома 90:

"Бог мой, и уповаю на него. Яко Той избавит тя от сети ловчи, и от словесе мятежна, плещма Своимя осенит тя, и под криле Его надеешися: оружием обыдет тя истина Его. Не убойшися от страха нощнаго, от стрелы, летящия во дни, от вещи во тме, преходящия, от сряща и беса полуденнаго".

Но "лукавые" продолжают искушать нас, хотя ведь ясно: "не пойдёт паровоз вперёд, конструкция не та — весь пар в свисток уходит"! Проходят выборы, и кандидаты все свои обещания народу забывают, как парень, соблазнивший девушку обещанием жениться.

Спрос неумолимо рождает предложение: взятку, самогон, проститутку, коррупцию, мафию, наркоманию, содомию во всех вариантах, вождей и даже героев-богатырей. Где ты, долгожданный Святогор?

Назревает пенсионная реформа в виде негосударственных накопительных фондов. Сметливый Буратино держит за щекой подаренные золотые: "не купить ли ему ещё акций АО МММ?" Зачем, господа, ещё раз хотите отобрать "смертные"? Кто нас при такой продолжительности жизни хоронить-то будет? Но опять искушают... Но особенно в искушении преуспели левые, крайне левые и профсоюзы (к сожалению, превратившиеся в муху на рогах пашущего вола), помахивающие на митингах портретами Сталина. Куда зовёте, в лагеря, в колхозный рай? Чего мутите юношество? Прочитайте, если забыли, "Один день из жизни Ивана Денисовича" А.Солженицына или "Ошибку в расчётах" Ю.Козлова.

Назад пути нет, нужно думать, как лучше идти вперёд. "Дорогу осилит идущий"!

 

В. ДИМАРСКИЙ

г. САРОВ, 
Нижегородская обл.

№ 2001/22, 28.05.2015

Однажды колокол весело ударил, я и родился. Родители были москвичи. Но когда потом надо было получать паспорт, мама устроила мне в графе "место рождения" обозначение деревни, где я появился на свет, когда она была в декретном отпуске. Так на всю жизнь я и остался ярославским мужичком из деревни Хватково, лишённый всех льгот коренного москвича.

Зачем так мама пошутила, мне не ведомо, только льготы эти ни разу в жизни мне не потребовались.

Или она что знала?..

Родительский дом стоял напротив Новодевичьего кладбища, с видом из окон на главную колокольню.

А в монастыре — икона чудотворная Смоленская Богородицы, или Одигитрия, что по-гречески значит Путеводительница.

И это — так. Мой путь она определила просто: провела его вокруг монастыря. Хотя понял я это, только пройдя весь путь, а, точнее, на втором уже витке...

Гулять меня водили по другую сторону монастыря, к прудику. Это самое красивое место в Москве. К нему никогда не кончается поток туристов, оно и на открытках, в календарях и в проспектах.

И всё было хорошо, но однажды колокол пропел как-то грустно. Вдоль стены монастыря, с нашей стороны поплыли колбасы аэростатов воздушного заграждения. Отец ушёл в народное ополчение, а мать увезла меня в эвакуацию. Московская площадь и прописка были потеряны...

Возвращался я в Москву через много лет по Смоленской дороге, той самой, по которой Одигитрию в 1812 году везли из Смоленска, спасая от французов.

Сперва отец получил должность в подмосковной Кубинке, потом я женился в Немчиновке (по той же дороге). Место же моей работы (СКВ "Газприборавтоматика") в это время оказалось рядом с Новодевичьим монастырём, только с другой его стороны — со стороны главного входа. Так и ходили мы каждый день от метро "Спортивная" к "Саввинской набережной" под звон колоколов.

Не буду настаивать, что это была судьба, но работал я там конструктором, хотя кончил экономический институт. И всё здесь выходило как по волшебству. Было много интересной работы, ещё интересней — люди вокруг. Дважды без всяких усилий получал жильё от предприятия. Вскорости был уже соавтором в нескольких монографиях, почти ничего не написав, — только картинки рисовал. И это вовсе не похвальба. Это молитва. Благодарственная.

В обед ходили к монастырскому прудику. Там же стал прогуливаться иногда пенсионер, бывший председатель Совета Министров СССР Булганин Н.А. — где-то жил рядом.

Потом руководители страны стали меняться часто. Менялся даже государственный уклад. Но ничто не нарушало хода моих дел: колокол звонил.

Когда из меня посыпались изобретения, то завелись дела с третьей стороны монастыря. Напротив него, через реку — Патентное ведомство. И много лет бегал я туда через старый Краснолужский мост воевать с экспертизой.

С моста монастырь особенно хорош. Возвращаясь с очередной победой, часто думал: интересное это сооружение — церковные купола. Если рассмотреть их геометрию, то на каждом есть, по крайней мере, одна точка, отражаясь от которой, взгляд направляется вертикально вверх. Туда же, наверное, попадают наши желания и мечты. Да и под куполами, известно, чудес хватает, не говоря уже о святой воде. Долгое время в это можно было не верить. Теперь же обнаружены эффекты, создаваемые телами, близкими по форме к куполам. Это, например, "пирамиды" Вильгельма Райха, а также А.Е. Голода. Пространство внутри этих пирамид и около них оказывает физическое и психическое влияние на состояние человека, всхожесть семян, даже структуру металлов. При этом одни исследователи находят это влияние положительным, а другие отрицательным. Однако, главное в этом то, что никто не говорит об отсутствии такого влияния, а приборы фиксируют его весьма ощутимую силу. Так что теперь, видимо, следует более серьёзно относиться и к церковным куполам. Тем более что про их влияние ещё никто не сказал худого. Видно, не зря и я вокруг них кручусь...

Река под мостом сонно течёт мимо монастыря. Но расстаться не хочет. Заворачивает к нему со стороны четвёртой его стены, да так, что совсем уже пошла в обратном направлении. Ну и я никуда не делся. Как раз у этого поворота реки находился Институт метрологии (ВНИИМС), где оказалась аспирантура точно по моей рабочей специальности...

Через несколько лет после защиты, гуляя в тех местах, в конце Нескучного сада, решил заглянуть к месту прежних волнений. В том помещении, где мы защищали наши диссертации, теперь... стала церковь и шла служба (ВНИИМС находился на территории Андреевского монастыря). К чему-то вспомнил, что мой день защиты был последним: заканчивались полномочия Учёного совета.

Выйдя за ворота и вернувшись к Нескучному саду, оглянулся в сторону Новодевичьего. Монастырь за сталинскими домами не виден, но половина колокольни — над ними...

Как-то по телевизору была передача про Новодевичий монастырь, и я узнал, кто мне звонил всю мою сознательную жизнь. Его звали Мошков Владимир Иванович. С пятидесятых годов каждый день поднимался он на 300 ступеней главной колокольни. И так — до глубокой старости. Умер в конце февраля 2001 года в возрасте 94 лет. Мне он звонил не зря, дозвонился: восемь лет назад я крестился, да и все дела успел переделать. И теперь я уже не хожу на работу мимо главного входа монастыря, а вхожу в эти ворота.

А однажды оказался в очередной раз на дорожке между прудиком и монастырём, куда меня в детстве гулять водили, и вдруг резко остановился: ...ведь я же прожил у этих стен прекраснейшую жизнь! А ещё через несколько шагов: ...да и сама смерть, наверное, — не конец. Ведь об этом же — все мои странные совпадения.

От такого открытия побежал в храм поблагодарить Христа и Одигитрию. И отправился домой готовить праздничный ужин.

К этому времени был я уже без работы (1997 год). Из остатков продовольствия всё же удалось кое-что соорудить.

Это был лучший ужин в моей жизни.

 

Лев ТЕТЕРЕВЯТНИКОВ

№ 2001/22, 28.05.2015

 

Большинство граждан России, где уже более десяти лет так трудно идут рыночные реформы, всё чаще задают себе вопрос, а как обстоят дела у соседних государств, которые были составной частью бывшего Советского Союза. Жизнь показала, что за годы независимого развития странами СНГ на пути адаптации к условиям рыночного хозяйства большинству из них, как правило, приходится сталкиваться с негативными результатами. В чём причины этого и что нужно сделать для успешного экономического развития государств, возникших на постсоветском пространстве?

В XXI век Россия и другие страны СНГ вступают с разрушенной экономикой. Они остро нуждаются в программах форсированного вывода национальных хозяйств из кризиса и обеспечения устойчивого развития в дальнейшем. Причём выход из кризиса не должен быть самостоятельной целью, но служить этапом перехода на эффективную модель развития. Этот курс должен быть настроен на управляемую экономику. Это значит, что перед экономикой должны быть поставлены определённые цели и приоритеты и государство обязано через определённый механизм способствовать их достижению.

При всём различии в экономическом положении и условиях хозяйствования в странах СНГ все они имеют примерно аналогичные проблемы и аналогичные альтернативы выхода из кризиса, связанного с "взрывной" трансформацией прежнего строя, перестройкой советской (социалистической) экономики.

Все эти страны при нынешней концепции неограниченного рыночного саморегулирования в ближайшем пятилетии могут выйти лишь на уровень показателей экономического роста в советских республиках в 1990 году. Продолжать строить сложившуюся за последние годы модель развития экономики значит провоцировать серьёзные социальные потрясения в странах.

Поэтому во всех новых независимых государствах всё больше крепнут убеждения, что для их успешного развития необходимы не просто "реформы", а экономика развития, основанная на поддержке отечественного товаропроизводителя, необходима соответствующая промышленная политика государства. В большинстве стран радикальные реформаторы первой волны ушли в отставку.

Реальный путь в направлении оздоровления экономики — это реанимация и возрождение реального сектора в рамках многоукладной экономики сориентируют преимущественно на мобилизацию собственных ресурсов и возможностей, то есть развитие в рамках мобилизационной экономики, правовой формой которой является государственный капитализм.

В России и в большинстве других независимых государств будущее развитие будет определяться борьбой двух моделей развития — свободной рыночной экономики и государственного капитализма. При всей внешней противоположности этих концепций между ними нет принципиального различия, ибо они основываются на рынке и конкуренции. Однако в последнем случае эта конкуренция может при необходимости ограничиваться государством.

Стратегия рыночников-либералов состоит в разграничении сфер ответственности государства и бизнеса. Они полагают, что государство должно концентрировать свои усилия на смягчении социальных тягот переходного периода, при одновременном закрытии убыточных предприятий, приватизации рентабельных хозяйственных объектов, создании подлинной конкурентной среды через дальнейшее расчленение сложившихся народнохозяйственных комплексов.

При этом реформаторы пытаются подправить свою концепцию "разрушительного созидания". Они стремятся в новой экономической системе создать не только конкурентную среду, но и на новой основе осуществлять концентрацию и централизацию производства. Например, экономическая стратегия нынешнего руководства РАО "ЕЭС России" направлена на создание энергометаллургических компаний и топливно-энергетических комплексов (объединение электростанций и производителей топлива для них). В перспективе возможно создание углеэнергометаллургических групп.

Однако в условиях рыночного беспредела этот процесс выливается в новый передел собственности.

Сейчас губернаторы заключают с правительством соглашения о перераспределении полномочий по управлению федеральными пакетами акций, препятствуя поступлению последних в частные руки. Губернаторы добиваются бюджетной поддержки вопреки законам рыночного хозяйства, не дают ликвидировать нерентабельные производства. Они пытаются создавать межотраслевые структуры, действующие на иных, нерыночных условиях. Конкурсный порядок выделения бюджетных инвестиций заменяется директивными решениями. Реформаторы считают, что это рецидивы командно-директивной системы.

В то же время в конкретном плане предложения либералов в области промышленной политики сводятся практически к двум положениям: снизить налоговый пресс на промышленность и делать упор на развитие мелкого и среднего бизнеса.

Снижать налоги, конечно, нужно, но как быть с теми предприятиями, которые вообще не платят налоги, поскольку не могут запустить производство, задействовать свои мощности?

Что касается мелкого и среднего бизнеса , то он может по-настоящему существовать лишь в "тени" большого бизнеса, работая на него через технологические связи в рамках кооперационных цепочек. Чтобы выйти из кризиса, речь должна идти прежде всего о возрождении крупной промышленности.

Я уверен, что в рамках мобилизационной модели развития экономики, например в России, можно обеспечить ежегодный прирост ВВП в 7-12%, реальной зарплаты — 18-30%, промышленного производства — 12-15% , рост инвестиций — 10-20% (в приоритетных отраслях — 40-60%).

Мобилизационная экономика в рамках государственного капитализма — это путь максимального использования имеющихся производственных природных, технологических и интеллектуальных ресурсов для обеспечения высоких темпов экономического роста. Это соответствующая система регулирования экономической деятельности государством, которая позволяет обеспечить максимально полное использование ресурсов, их эффективное размещение. Это жёсткое определение целей (приоритетов) развития и постоянный контроль за выполнением поставленных задач.

Давно уже пора переориентировать денежно-кредитную политику на улучшение финансового положения производственной сферы. Устранить диспаритет цен, налоговую дискриминацию отечественных товаропроизводителей, защитить их интересы во внешней торговле.

Предстоит освободить предприятия от затрат на содержание социальной инфраструктуры, списать старые долги и отменить пошлины на ввоз комплектующих изделий, не производимых в стране.

Ошибочность стратегии реформаторов состоит в их отказе от признания того факта, что большинство предприятий убыточны из-за создания подавляющей производство макроэкономической среды. Из-за высоких цен на топливо и электроэнергию, приближающихся к мировым, их доля в себестоимости продукции выросла за последние годы с 8-10% до 40%. Отсюда и высокие цены на промышленные и продовольственные товары. Эту тенденцию не может побороть низкая оплата рабочей сапы.

Реформаторы не оставляют попыток поднять цены на нефть и газ до уровня мировых. Однако они не хотят видеть того факта, что если за рубежом размеры зарплаты и пенсий составляют несколько тысяч долларов, то в большинстве стран СНГ — 20 — 30 долларов. Если ещё поднять цены, и отказаться от социальной поддержки населения государством, то неизбежен экономический коллапс, поскольку некому будет покупать товары. Уже сейчас большинство населения тратит свои денежные доходы в основном на приобретение продовольственных товаров первой необходимости.

Промышленная политика в рамках мобилизационной экономики исходит, прежде всего, из того, что производственный потенциал промышленности сегодня загружен на 40%, в машиностроении — на 20, в высоких технологиях — на 5-10%. Не заняты или работают не по специальности примерно 20 миллионов человек. В этих условиях важно переосмыслить роль долгосрочных инвестиций в развитии экономики на нынешнем этапе. Ведь монетаристы традиционно связывают экономический рост исключительно с инвестициями, хотя это не всегда так. Например, в бывших странах СЭВ экономический рост начался раньше роста инвестиций. Промышленность в первую очередь нуждается не в них, а в пополнении оборотных средств, чтобы запустить производство.

Важно также уяснить, что причины инфляции находятся не в сфере роста доходов и денежного спроса, который всячески ограничивали монетаристы, а в структуре производства и отсутствии конкуренции. Наше ценообразование равняется на цены импортных товаров. Характерно, что за последнее время доходы населения снизились, а цены растут.

Государство может временно установить такой торговый режим, при котором за рубежом будут закупаться только те товары, которые в стране не производятся. Это будет способствовать более эффективному регулированию ценообразования в интересах промышленной политики.

По мнению академика Д.Львова, основной вклад в прирост ВВП вносит не труд и не капитал, а природно-ресурсная рента — 75%. Поэтому главную налоговую нагрузку должна взять на себя рента, а не промышленность.

Предстоит обратить в доход государства природную ренту, установить монополию на экспорт природных ресурсов, производство и реализацию алкоголя и табака. Например, в России рентные доходы отечественного ТЭК достигают 8 миллиардов долларов, а в госбюджет из них поступает лишь 1 миллиард долларов.

Очень важно, чтобы государство выступало в качестве не коррумпированного субъекта хозяйственной деятельности, который направлял бы свободные средства не на престижное потребление немногих, а на общегосударственные цели.

В.ГАВРИЛОВ, 
научный сотрудник Института международных экономических и политических исследований РАН

№ 2001/22, 28.05.2015

 

Есть такая загадка: на последнем этаже шестнадцатиэтажной башни живёт старичок. Каждое утро он пьёт кофе и идёт за газетой. Он спускается в лифте, поворачивает за угол, делает в киоске свою ежедневную покупку, удовлетворённо сопя, направляется обратно, садится в лифт и... доезжает только до десятого этажа. Оставшиеся шесть пролётов он, кряхтя, преодолевает пешком. И таким странным способом добирается до квартиры каждый раз. Вопрос: почему он это делает?

Ответ не очевидный, но простой: он настолько мал ростом, что не достаёт до верхней кнопки. Дурачок, правда? Мог бы брать с собой лёгонькую табуреточку или придумать какую-нибудь палочку для нажима... Но старение — не только изнашивание тела: к сожалению, мы слишком часто — и слава Богу, не всегда! — видим, что это также и свертывание Духа, его уход от широких и динамичных движений разума и жизненных притязаний к сознанию тела с его инстинктами и обслуживающей его частью ума. И на этом уровне старичку уже не до творческих экскурсов: топ-топ по лесенке — это ему знакомо; ему не до перемен: ровный, устоявшийся быт — утро, завтрак, киоск и газета, всё в порядке. И всегда есть тройка мыслей в кармане: погода, здоровье, еда...

Природа с трудом выворачивала Жизнь из каменных недр Материи. Жизнь однажды победила, и с самого начала возникла её первая и основная задача — выжить и утвердиться. Поэтому характерная энергия её заключается не столько в развитии, сколько в бдительной настойчивости; не столько в самоувеличенни, сколько в самоповторении. И когда Природа, двигаясь от типа к типу, вышла на уровень Животного, первое, что она заложила в генетическую память клетки, — инстинкты самосохранения и продолжения рода. Они — господствующие среди остальных инстинктов телесной Жизни. И если мы спустимся на уровень нашего физического существа — тела, минуя искажающие нашу правильную оценку активности более высоких внутренних регионов, то увидим только одно — Животное. Мы слишком привыкли отождествлять себя с телом и поэтому присваиваем ему и нашу сердечность, и разумность, и деловитость, но все эти качества — не его. Правда, оно имеет свой, физический разум — это та часть нашего ума, которая обслуживает его животные потребности. Оно испытывает определённые эмоции и также очень специфически практично. Но всё это — в мере, которая отвечает закону его природы. А главное занятие, способ и смысл его бытия, как мы можем теперь заключить, — самосохранение, самоповторение и самоумножение. И большего ожидать от него не приходится.

И если теперь мы вернёмся к нашему старичку, то обнаружим, что пройти мимо и отмахнуться от его странностей нам никак не удаётся. Ибо он — и дело здесь не в годах — представитель о б ш и р н е й ш е г о типа людей, в которых соотношение масштабов и сил частей их внутреннего существа таково, что Животное внутри уверенно доминирует.

"Материальный человек", так можно было бы назвать старичка...

Вы знаете таких людей?

Вся цель материального человека — жить, пройти путь от рождения до смерти с наибольшим комфортом и удовольствием, какие только возможны на этом пути, но в первую очередь — жить. Он может подчинить эту цель, но только лишь другим инстинктам физической природы — воспроизведению себя в потомстве и сохранению своего типа в семье и обществе. И, значит, что прежде всего необходимо ему сделать? Родиться, освоить какую-нибудь профессию или торговлю, жениться, породить семью, зарабатывать, преуспевать разумно, наслаждаться до поры и... в назначенный срок умереть. Сделав таким образом все дела, для которых мы пришли в жизнь. Ибо это, по-видимому, тот конец, для которого человек со всеми своими божественными возможностями был рождён!

Всё наследие подчеловеческих истоков жизни воспроизводится такими людьми в человеческом исполнении и неизменно извращает их жизнь животной утилитарностью и неосознанным автоматизмом своей Природы.

Самосохранение, самоповторение и самоумножение...

Они великие специалисты по манипулированию с окнами и дверьми: сквозняки к хорошему не приведут, через окно могут залезть воры, на дверь лучше поставить засов... Их домашняя аптечка ломится от лекарств ото всех реальных, надуманных и возможных заболеваний. Ведь они д у м а ю т об этом! Они любители криминальных хроник и страшных кровавых историй из жизни знакомых. Они — толкователи кошмарных снов и знатоки народных примет. На всякий случай они примитивно и подобострастно религиозны, но, кажется, больше б о я т с я Бога, чем любят Его. Они разливают святую воду по углам комнат и скользят в этих лужах, расшибая себе лоб, но снова тащат её из храма огромными трёхлитровыми банками.

Они — непрерывны. Им незачем останавливаться. Они постоянно болтают, обсуждают каждую и всякую мелочь. Да и дел у них невпроворот — дел, целесообразность которых исчерпана самой этой непрерывностью: сломанная груша унитаза, новый замок на двери, ещё один ремонт в квартире, доски с дворовой помойки — на дачу, картошку — через сотню километров домой — с огорода, кошке — "Вискас". О, они без ума от кошек! Они любят братьев наших меньших. Они сентиментальны и добры с ними, смотрите — кормят их с рук, потом сыпят птичкам пшено, гладят собак... Но всё это — ложь, их добродетель — это претенциозная нечистота, потому что только троньте их пальцем, попробуйте нарушить нормативы их повседневной рутины — и образ домовитого делового мужичка, правоверной добродушно-болтливой хозяйки исчезнет. Ощерившись звериным оскалом, появляется взбешённое животное — подлое и безжалостное, потому что все средства хороши там, где закон один — самоутверждение и повторение заученного. И кошки летят в окно, собаки — в дверь, а над вашей головой угрожающе заносится тяжеленное кресло...

Они никогда не способны на сопереживание, они чуть-чуть примеряют вашу боль на себя и тут же шарахаются в сторону — "тебе надо было..." или "сам виноват, потому что..." Определить меру вашей вины и правильный способ защиты — вот их ответ. На самом деле это беглый и пугливый анализ — такое ведь может случиться и с ними! — они заняты не вами — собой, их милосердие крепко спит.

Правда, когда дело касается их потомства или родственных отношений, они внимательны, ответственны и щедры. Семья — это их ипостась номер два, и всё бы хорошо, если бы не туповатая автоматичность всей их домашней натуры. С младых ногтей они взваливают на себя ярмо семьи, бездумно, механически — в войну, революцию, перестройку, безработицу, неопределённость — и тянут эту ляму, выпучив глаза, с пеной у рта, бессознательно, подчиняясь импульсам своей природы. Как они будут жить, что это будет за жизнь — для детей и для них, где их место в этом огромном и опасном мире — они не задают себе такие вопросы. Они просто лопатят, по ходу решая проблемы быта и демонстрируя необыкновенную жизнестойкость, цепкость, практичность.

Но быть их дочерью или сыном — великая беда. Рост и развитие — чуждый и опасный для них процесс, ребёнок — их враг изначально, а сделали они его, потому что так надо, это у всех... Он тревожит их, он всё делает не так, он их бесит. А в животном мире грозный рык и насилие — первое средство решения всех проблем. Они желают повторить себя в нём — это главное! — и вышибают изо дня в день, из года в год из беспомощного маленького человечка самим Богом данные ему потенциальности. Они навязывают ему свой, в землю устремлённый взгляд и оснащают, может быть, очень даже приличными условиями материальной жизни, а за это отнимают всё — радость жизни, открытость восприятия и возможность сначала чутко направляемого, а потом полностью сознательного саморазвёртывания.

Они сексуальны в молодости, блудливы в зрелые годы, сладострастны в старости.

Они пропитаны либидо до мозга костей, ибо половое удовлетворение — цель номер один после обеспечения безопасности и достижимого комфорта. Ведь категорический наказ их природы — уверенное воспроизводство, приманка к этому — вожделение, награда -удовлетворённость, а они, как мы поняли, не задумываясь, глотают любые её приманки. Тем более они не откажутся и от наград: ведь доступно им в мире немногое, слабость вибраторного отклика животной шкуры физического — вот их слабое место. Интеллектуальное наслаждение идеей, остроумной комбинацией, логикой; торжественный восторг истинной веры; радость утончённого эстетического восприятия звука, образа, краски и формы; в конце концов — скрытое блаженство каждой вещи, открывающее себя только видению человеческой Души, — всё это недоступно для них. Поэтому секс в их жизни — на ведущих ролях. Но и он в силу той же причины неполноценен, усечён сверху, не эмоционален, исполняется грубо и вульгарно. Им постоянно приходится менять партнёра в поисках иного качества, но дело не в партнёре — дело в них. Они изменяют друг другу, "ходят налево", для иных это настоящее хобби; в их раздевающем взгляде плещется сперма; они ревнуют и ссорятся, жестоко дерутся на кухнях и... как-то естественно мирятся: самим с собой им скучно, там, внутри — ничего нет...

Их нечувствительность заставляет искать сильные раздражители и точные акценты в развлечениях. Их книги — незатейливые мелодрамы и кровавые триллеры, их фильмы — бешеные боевики с тривиальной фабулой и дикими выходками сексуальных маньяков, их музыка — отупляющий примитивной ритмикой рок и слезливая сладкоточивая "попса", вечно стонущая о неразделённой любви.

Но вряд ли даже такое чтение, музыка и кино занимают важное место в их досуге. Есть кое-что посущественнее, что дарит ощущение безопасности, снимает страхи, разнообразит сексуальную монотонность и позволяет повеселиться по-настоящему. Это — выпивка. Они любят банальные застолья с прорвой бутылок — по поводу и без повода. День строителя? Как не отпраздновать! Конец рабочей недели? Сдвигай столы в бухгалтерии! День освобождения Гваделупы?.. Надо бы отметить... И — садятся, и женщины суетятся над тарелками, мужчины тревожно сверкают глазами — "давай, не тяни!", и — пошло, и вот уже затянули "Хас-Булат удалой...", они поют эту песню уже десятки лет: это хорошая песня, знакомая...

Они стоят со стаканами в подворотнях, ими кишат наши дворы. Они сидят за деревянными столами с домино, стоят на углах, показывая друг другу натруженные ладони: "Я вот этими вот руками..." И говорят, говорят — и мужчины, и женщины — как механические говорящие куклы с разинутыми ртами и стеклянными глазами — одно и то же, каждый день и всякий раз по нескольку раз, с повторами, небольшими вариациями, отклонениями, но об одном: работа, знакомые, конфликты, "где-кто-что-достал" и "моя кошка"...

Если Природа на подчеловеческом уровне и предполагала такое извращенное выражение её инстинктов в человеческой жизни, то, поднявшись к Разуму, наверняка всё-таки ужаснулась содеянному!

Но это — наше предвзятое восприятие. Несмотря на весь негативизм низшего проявления материального человека, мы должны отдать ему должное: в своих лучших ролях это — крепкий хозяин, твёрдо стоящий на этой земле, практичный строитель, бережный рачитель материальной жизни, бесстрашный защитник потомства, имущества, родной земли. Он ни пяди, ни цента без боя просто так не отдаст никому. Он бессознательно, но твёрдо выполняет работы Природы и защищает её результаты.

Невежественное, но ответственное родительство; слепое, но удивительно щедрое жизнеобилие и способность к труду; животная, но всё же неизмеримо возвышенная человеком самоотдача в работах и защите отвоеванных у Судьбы рубежей — вот настоящие достоинства его — пусть стратегически не выявленного для себя, но тактически блестяще упорного и практичного — следования линии своей жизни. И для Природы человек такого типа имеет колоссальное значение. Он убеждает её в надёжности структуры, которую она создала, и в упорядоченном продолжении и сохранении её достижений.

 

Игорь ГЕТМАНСКИЙ

 

№ 2001/22, 28.05.2015

 

Помните печально знаменитое "Нет человека — нет проблем", то есть применительно к нашему случаю: уехал человек — и привет, пусть сам себе помогает. Нечто подобное происходит и в Дагестане, где мигранты, нынешние и будущие, чувствуют себя людьми второго сорта. По данным общественных организаций, число беженцев и вынужденных переселенцев в республике — около двадцати тысяч человек. По официальным же данным, на 1 января 2001 года их 9276 человек. Это значит, что более 10 тысяч человек (то есть разница между первой и второй цифрой) не живут, а выживают. Судьба "незабытых", то есть имеющих статус вынужденного переселенца и беженца, так же незавидна. Грубо нарушаются их гражданские, имущественные права, оскорбляется человеческое достоинство. Каждое второе обращение в общественную юридическую приёмную, действующую при Региональной благотворительной общественной организации помощи беженцам и вынужденным переселенцам "Набат", связано именно с миграционной службой республики или её подразделениями на местах. Отсутствие гласности в работе, факты волокиты при решении вопросов мигрантов, унижение вынужденных переселенцев — таков фон, на котором зачастую разворачиваются действия, полные холодного расчёта и равнодушия одних и неслыханных страданий, слёз, отчаянных и униженных просьб других. Думаю, не трудно догадаться, кто первые, кто последние.

Проблем, касающихся вынужденных переселенцев, в обществе накопилось великое множество. Государственным структурам зачастую их решение не под силу. Причины разные. И объективные (плохое финансирование, например), и субъективные, о которых вскользь сказано выше.

На помощь беженцам и вынужденным переселенцам (а значит, и государству) приходят общественные благотворительные организации, которые зачастую становятся последней надеждой для "унесённых ветром" соотечественников, заслоном на пути чиновничьего произвола.

3 — 4 апреля в Махачкале пройдёт конференция на тему "Пути решения проблем беженцев и вынужденных переселенцев в Дагестане". Её целью является консолидация усилий общественных организаций, органов власти, СМИ в решении жгучих проблем мигрантов. Ожидается участие в её работе руководителей "Форума переселенческих организаций России", объединяющего 252 общественные организации, представителей ряда международных, а также правозащитных организаций.

Записки, которые ниже предлагаются вниманию, лишь на первый взгляд кажутся не имеющими прямого отношения к теме предстоящей конференции. Это не так. Тем, кто не от хорошей жизни уже был вынужден покинуть Дагестан, впрочем, как и потенциальным мигрантам, кому статус беженца или вынужденного переселенца вовсе "не светит", никакая защита их интересов не гарантирована.

...Когда-то я жил в доме на пересечении махачкалинских улиц Мира и 26 Бакинских комиссаров. Была у нас такая традиция — по вечерам соседи выходили в ухоженный дворик, накрывали стол, пили чай, играли в шахматы, домино, рассказывали смешные истории, делились свежими новостями. Душой нашей дружной компании была тётя Нина — умный, добрый человек, прекрасная хозяйка, мать двоих детей. Прошло 6 — 7 лет. Тётя Нина уехала с мужем и детьми в Краснодарский край. Следом — ещё несколько русских семей.

С тех пор многое изменилось, даже названия улиц: Мира стала Аскерханова, 26 Бакинских комиссаров — Ярагского. Квартиры на первых этажах превратились в магазины, аптеки и т.д., выветрился дух прежних братских взаимоотношений — ему на смену пришли предприимчивость, расчёт. Редко встретишь и старых знакомых из того двора — "одних уж нет, а те далече..."

Между тем во многих регионах России мигрантов не особо ждут. Слово "понаехали" режет слух. Но я не про это. Я про Дагестан, про дагестанское лицемерие. Другого точного слова, характеризующего состояние нашего больного общества, привыкшего жить во лжи, не подберёшь. Из Дагестана уезжают русские. С обидой, болью, тоской, неуверенностью в завтрашнем дне. Уезжают от безысходности, от страха за жизнь свою и близких, уезжают, не веря в хрупкий мир в республике, в то, что будет дан отпор религиозным экстремистам или просто авантюристам, жаждущим власти. И голос муэдзина, призывающий правоверных к молитве, вряд ли звучит в сердцах сидящих на чемоданах людей как призыв опомниться и успокоиться...

В прошлом году из Дагестана уехало 1291 человек. Отрицательное сальдо — 3026 человек.

По переписи населения 1989 года удельный вес русских составлял 9,21%, на первое января 2001 года — 5,6%. Два года назад, то есть в 1999 году, 5262 русских уехали из республики. Отрицательное сальдо — 3832 человека.

В последние 5 — 6 лет в республике число руководителей разных уровней русской национальности сократилось в 1,5 раза. Это приводит к тому, что новые руководители нерусской национальности зачастую расставляют на различных должностях в том или ином министерстве или вузе своих земляков, а порой и родственников.

Понимая, что продолжающийся отток русских бьёт по престижу республики в глазах федеральных властей (при том, что на 85 — 90% бюджет республики дотационный), время от времени праительство принимает меры и решения, направленные на исправление ситуации. Создана и работает правительственная комиссия РД по проблемам русскоязычного населения. В какой-то мере удалось переломить негативную ситуацию, но полностью остановить отток русских из республики не удаётся. На них пока не действуют обещания решить кадровые вопросы, гарантировать места в вузах детям из русских семей и так далее. Зато каждое сообщение из сводок МВД действует на потенциальных мигрантов как катализатор. И им есть о чём задуматься.

На оперативном учёте в органах внутренних дел находятся 2538 активных приверженцев религиозно-экстремистского течения "ваххабизм". У населения за прошлый год изъято 542 единицы огнестрельного оружия, в числе которых — пистолеты, пулемёты, автоматы, зенитно-ракетные комплексы, взрывчатые вещества. Число зарегистрированных преступлений только в Махачкале выросло по сравнению с 1999 годом на 18,7%, больше зарегистрировано за тот же период преступлений, связанных с незаконным оборотом наркотиков.

В отношении русских в прошлом году, по данным МВД республики, совершено 633 преступления, а в 1999 году — 722. Далёк от мысли, что сами русские сплошь и рядом ангелы во плоти. За аналогичный период ими совершено, соответственно, 873 и 858 преступлений. Половина из них — в Махачкле. Таков криминальный фон, влияющий на отток русских, на настроения потенциальных мигрантов.

Есть факты, когда в адрес русских поступают прямые угрозы, направленные на вытеснение их из республики. Во многих общеобразовательных школах дети из русских семей чувствуют себя абсолютно не защищёнными от нападок и давления товарищей по учёбе. Но латентная, то есть скрытая от учёта, преступность (многие русские вообще из страха не заявляют в милицию о таких фактах) гораздо опаснее. Так какой здравомыслящий человек в этих условиях не будет предпринимать упреждающие действия? И предпринимают, в панике убегая из республики.

Другой пример. Каждая переименованная в Махачкале и других городах улица — тоже урок русским дагестанцам, свидетельство лицемерия властей. Я насчитал только в столице республики более 30 бывших русских названий улиц, в том числе и те, которые в своё время были названы именами русских просветителей, мыслителей, революционеров, писателей, поэтов. Чем, спрашиватеся, провинились перед дагестанцами Чернышевский или Гоголь, многие другие классики и исторические личности? А ведь сколько недовольства (и справедливого недовольства!) проявили мы, дагестанцы, когда в своё время город Гаджиево в Мурманской области переименовали в город Скалистый! Где же наша последовательность, где присущее горцам стремление к справедливости? Разве теперь мы вправе издеваться над исторической памятью общества?

Как это понимать, когда мы к месту и не к месту заявляем о нашем духовном и политическом единстве, родстве с Россией и тут же исподтишка, воровато плюём в это же родство и единство? Почему молчат крупные поэты, к кому известность пришла во многом благодаря русскому языку? Горько сознавать, но факт — некоторые переименования происходят с благословления членов почтенного Совета старейшин республики. Может, они рассчитывают, что "в том строю есть промежуток малый" и, если не улица, то хоть переулок достанется и им? Всё может быть.

Не хочу много писать об экономических причинах оттока русских из Дагестана. Основу дагестанской экономики, особенно машиностроения, заложили специалисты из России. В основном, промышленные предприятия были ориентированы на выпуск продукции для нужд обороны (до 80%), на них работали тысячи русских людей. В 90-е годы большая их часть осталась без работы из-за сокращения военных заказов. Напомню также, что Россия всегда спешила на помощь республике после стихийных бедствий. Делается это и сегодня. Но Дагестан, несмотря на предпринимаемые усилия, продолжает оставаться одним из самых неблагополучных в экономическом отношении регионов страны.

Надежды, что очень скоро республика возродится, мало. Скорее поднимутся дворцы очередных "новых дагестанцев", чем заработают на полную мощь заводы и фабрики.

Грустно. И обидно. Обидно оттого, что власть вроде бы хочет, но не может делать, как хочет. Общество, пожалуй, и не хочет, и не может. Оно устало от несбывшихся надежд, от собственной беспомощности, неорганизованности, рыхлости. Равнодушие разъедает его.

Для русских, уезжающих из республики, может послужить слабым утешением то, что не только они вынуждены покидать республику. Братьев по несчастью много и среди других дагестанцев. Так, в прошлом году из Дагестана уехали 7369 человек разных национальностей. Правда, примерно столько же и вернулось в республику...

Но это тема для другого разговора.

Алюсет АЗИЗХАНОВ, 
председатель Региональной благотворительной общественной организации

помощи беженцам и вынужденным переселенцам "Набат"

№ 2001/22, 28.05.2015

 На 1-м курсе Литературного института студенты моего семинара пишут «неформальные автобиографии», то есть не по форме отдела кадров, а от души. В тетрадках, исписанных ещё детским школярским почерком, либо уже на страницах компьютерной распечатки возникают незатейливые исповеди, юношески-максималистские оценки окружающей действительности, сюжеты будущих рассказов, повестей...

 Тетрадка первокурсницы Анны Маранцевой впечатлила даже такого закалённого читателя, как я.

 Ей 16 лет, она родилась в одном из рабочих посёлков Подмосковья, где все люди знают друг друга с детсадовской поры до глубокой старости. В школьном классе девочке-заморышу была отведена роль «чучела», подобного тому, что сыграла в одноимённом фильме Кристина Орбакайте. Но инстинкт Золушки неистребим. Девочка послала письмо в редакцию популярного среди подростков журнала «Cool Girl» («Крутая девчонка»), предложив себя на роль фотомодели. И чудо произошло! В одном из номеров журнала появилась фотография юницы нестандартной внешности – характерной, броской.

 Подружки отреагировали на публикацию так, как и следовало ожидать: «чучело» избили прямо в классе, дружно и жестоко, чтоб «не высовывалась», чтоб «не воображала». Однако на школьном крыльце исцарапанную дебютантку уже ждала младшеклассница со свежим номером «Крутой девчонки»: просила автограф, а то, мол, не поверят, что учимся в одной школе...

 Так началось шествие Анюты Маранцевой по страницам глянцевых журналов и подиумам. Богатые бизнесмены предлагали ей встречи и деньги. Она была актрисой «Светового театра». Снялась в телевизионном фильме о молодой поэтессе, погибшей в автокатастрофе, той самой, что написала текст песни «Позови меня с собой...», которую поёт Алла Пугачёва. Но когда «счастье» отворачивалось, не чуралась и обыденной работы: продавала в магазине дублёнки, служила горничной, что и стало сюжетом публикуемого рассказа «Грязь».

 В творческом конкурсе Литинститута 2000-го года моё внимание привлекла рукопись Анны Маранцевой – рассказ «Школа выживания», где рассказывалось о событиях десятилетней давности, когда в школе уже не было октябрят, пионеров, комсомольцев и на уроках перестали рассказывать детям о «дедушке Ленине», но на партах ещё не появились учебники, замешенные на крутом антисоветизме, на презрении к подвигу народа в Великой Отечественной войне, когда в классах ещё не приобщали ребят к основам религии, но предлагали обучаться медитации...

 Анна Маранцева стала студенткой Литературного института. Мы разработали с нею индивидуальную творческую программу, целью которой была автобиографическая повесть с условным названием «Анюта».

 Однако с героиней и автором этой повести не соскучишься!

 В один прекрасный день Маранцева объявила, что категорически отказывается писать «про себя», а вместо этого представила другие рассказы. Прочтя их, я впал в глубокое уныние: откровенно графоманские опусы про мертвецов, выскакивающих из могил, про мосфильмовского вахтёра Артура, который обещает легковерным девицам знакомство со своим «корешом», знаменитым режиссёром Никитой Михалковым, но, конечно, не за так...

 Не буду смягчать возникшую ситуацию: я попросил Аню Маранцеву покинуть семинар.

 Вот тут-то и проявилось ещё одно качество, столь важное в судьбе молодого литератора: стойкость, умение унять слёзы, утереть сопли и снова сесть за рабочий стол.

 За три недели «изгнания» Анна Маранцева написала цикл новых рассказов, один из которых публикуется сегодня.

 Хочу обратить внимание читателей на две особенности её письма. Помещая свою героиню в характерные обстоятельства жизни современной «элиты» – в богатые квартиры нуворишей, в их тусовки и «парти», в дорогие рестораны, демонстрационные залы, – Анна Маранцева очень точно отслеживает поведение юной героини, вынужденной подлаживаться под обычаи и речи нынешних «хозяев жизни». Но она неузнаваемо меняется, попадая в привычный круг трудяг и страстотерпцев со столичных окраин, из подмосковных рабочих посёлков – там всё другое, и обычай, и речи, но именно это – родная для неё стихия.

 Юная героиня Анны Маранцевой не чурается острых проблем. И когда в попутной беседе с шофёром-леваком возникает тема зреющего в «низах» социального протеста, возможной революции униженных и оскорблённых против вконец обнаглевшей своры жулья и ворья, девушка говорит с тоскливой обречённостью: «Они и революцию эту купят».

 Незаёмное знание реалий современной жизни и готовность жёстко расставлять социальные акценты позволяет, на мой взгляд, многого ждать от пока ещё шестнадцатилетней писательницы.

Александр РЕКЕМЧУК,

профессор Литературного института

№ 2001/22, 28.05.2015

 

Не утихает шум по поводу книги "Козетта, или Время иллюзий", задуманной как продолжение романа Виктора Гюго "Отверженные".

Потомки французского классика и общество его друзей обратились в суд с целью запретить публикацию, так как она является коммерческой подделкой и нарушает целостность творческого наследия Гюго.

Все свои рисунки и рукопись Гюго завещал Национальной библиотеке. Право на уважение к его произведениям записано во французском Кодексе интеллектуальной собственности. Это моральное право, в отличие от авторского, остаётся за писателем или его наследниками навечно. Без их разрешения никто не может изменять или сокращать текст.

Автор продолжения оживил Жавера, который, как известно, утонул в Сене. И тем самым пошёл против замысла писателя, считает Пьер Гюго, его праправнук. Он решил потребовать от издателя компенсации за причинённый моральный ущерб — шестьсот тысяч долларов. Полученная сумма будет использована для защиты литературного наследия Франции, а также передана детским организациям. Таким образом, плоды от маркетинговой операции издательства "Плон" пойдут на пользу общества.

Издатель удивлён. Он признаётся, что не подумал предупредить наследников писателя о готовящейся книге. Тем более, что одно продолжение "Отверженных" уже публиковалось в США и никакой отрицательной реакции не вызвало. Но за океаном не существует такого понятия, как моральное право на литературное произведение.

Судебное решение ожидается в ближайшее время.

 

Лариса ОБАНИЧЕВА, 
наш соб. корр.

г. ПАРИЖ, 
Франция

№ 2001/22, 28.05.2015

 

У немцев есть интересная пословица: "Кто не слушает родителей в молодости, тот будет слушать палача в старости". Но что такое молодость? В каком возресте следует прислушиваться к назиданиям родителей? Оказывается, мы начинаем понимать наставления (и, следовательно, подвержены воспитательному воздействию) уже на 20 неделе существования. Нет, не после фактического появления на свет, рождения, а за несколько месяцев до этого.

Развиваясь в материнской утробе, мы не просто физиологически реагируем на физические изменения, воздействие, не только "моторно" соглашаемся или противимся. Главное (предвидим пристальное внимание, а может быть, и возмущение филологов, психологов, философов, физиологов, культурологов и прочих к столь категорическому заключению), мы — понимаем слова, находясь в утробе!

К такому парадоксальному выводу пришёл доктор медицинских наук, профессор Эдуард Шуберт. Результаты исследований учёного, проведённых им в магаданском Северном международном университете, свидетельствуют, что формирование северянина следует начинать во внутриутробный (пренатальный, дородовой) период. По мнению учёного, только так можно получить человека, не стремящегося убежать с Севера, любящего суровый край, способного не только выжить в жестоких условиях, но и, как говорили раньше преобразовать действительность себе во благо, при этом, впрочем, сначала преобразовав (обрезовываясь, дорастая до Образа) самого себя. "Популяция северян" — сегодня это не медико-антропо-генетическая" фантастика!

 

— Эдуард Евгеньевич, вы утверждаете, что процесс воспитания должен начинаться в пренатальный период?

— Совершенно верно. Онтогенез, биологический процесс развития организма от зарождения до окончания жизни, в большей степени сегодня изучет как периоды, связанные с развитием индивида после появления на свет. А как же предыдущее время жизни?

Президент Французской национальной Ассоциации пренатального воспитания Андрэ Бертин справедливо восклицает в своём исследовании "Воспитание в утробе матери, или Рассказ об упущенных возможностях" (М., 1992): "Ведь новорождённый уже прожил 9 месяцев, которые в значительной степени сформировали базу для его дальнейшего развития!"

Попытаюсь развить эту мысль. Внутриутробный онтогенез имеет свои периоды. Центральная нервная система готова к восприятию социальной информации к 140-141 дню развития новой жизни в материнском чреве! Именно с этого времени необходимо активно социализировать (воспитывать с прицелом на будущую функцию человека в обществе) зародившуюся личность (кстати, это не противоречит современным теориям личности). К сожалению, мы упускаем этот период.

— Какими способами можно осуществить внутриутробное воспитание? Насколько это вообще реально?

— Более чем реально. Главный способ — воздействие словом.

— Словом? Вы имеете в виду речь? Неужели зародыш в утробе понимает её значение?

— Вторая сигнальная система (в данном случае — способность понимать слова) начинает развиваться именно в указанный период. Это как раз то время, когда смысловое содержание слова, речи вызывает у зародыша своеобразную реакцию (в отличие от чисто "материального воплощения" речи: тональности, громкости, мелодики, темпа, тембра и так далее). В дальнейшем это проявляется в развивающемся родившемся человеке, который воспринимает мир на 60 процентов "внешними" словами, знаками и на 40 процентов — социальной расшифровкой этих знаков.

В принципе это и есть основа образования и воспитания, заложенная в человеке от природы. Вновь сошлюсь на А.Бертин: "После рождения ребёнка процесс его воспитания характеризуется последовательными этапами: впитывание информации, подражание и личный опыт". Заметим, после рождения первой стадией является также потребление информации. Через Слово! Без внутриутробного воспитания, подготовки восприятию слова в "новом свете" здесь не обойтись.

— Кстати, о "свете". До рождения ребёнок находится в полной темноте?

— Да. Его восприятию доступен лишь слабый оранжевый свет или розово-красный при освещении живота матери. Тем большее значение приобретает слово.

— Но ведь находясь в тёмной утробе, 4-5-месячное существо не может ассоциировать слова с действительностью. С предметами быта, к примеру. Зародыш же просто их не видит!

— Верно. И судя по всему — не слышит (в доступном нам понимании этого слова).

— А как в таком случае происходит накопление им информации? Как вообще тогда воспитчывать в утробе?

— До рождения ребёнок чувствует слово, которое есть для него набор импульсов, превращающихся в символы, коды. Зародыш приспосабливается к ним, трактует их в зависимости от реакции (ментальности обмена, биохимического состояния в утробе) матери, "первой земной вселенной ребёнка".

— Следовательно, если я правильно вас понял: слово понимает не зародыш, а мать?

— Не совсем так. Мать является "поставщиком информации", а воспринимает её сам зародыш. Это принципиально! Реакция матери становится посредником между комплексным значением слова, его семиотикой, и внутриутробным развивающимся организмом, его самостоятельным восприятием значения слова.

— Это, видимо, связано с материнскими гормональными изменениями, которые способно вызвать слово?

— Да, однозначно. Мать реагирует на слово. Это связано, к примеру, с выделением адреналина. Для ребёнка в утробе — это информация: слово, превращённое в материю. Нервная и эндокринная системы плода, в свою очередь, как мы уже сказали, на 20-й неделе способны самостоятельно реагировать на данную информацию.

— Следовательно, внутриутробный организм, напрямую связанный и зависимый от матери, не является её "частью тела", как рука или нога, которые тоже воспринимают информацию (и не только, замечу, механическую: тепло, холод, прикосновение)...

— Конечно, речь идёт о двух самостоятельных в смысле анализа информации жизнях: матери и маленьком человеке. Более того — о двух личностях, отвечающих на психолингвистические параметры слова! Именно поэтому мы и рассматриваем мать как основного воспитателя ребёнка в пренатальный период.

— Мать может предопределить, точнее — сформировать при помощи словесного воспитания необходимый её тип будущей человека уже во внутриутробный период, предопределить профессию, место жительства, здоровье будущих сына или дочери?

— Не только может, но и обязана сделать это.

— Как это делали женщины в Древнем Китае, где существовали пренатальные клиники. Будущие матери проводили период беременности в покое и красоте...

— Не только в Китае. Практически все древние учения предполагают уединение, мерное, доброе, беспроблемное, спокойное общество матери, родителей, родственников с будущим человеком. Установление контакта (с элементами воспитания!) с плодом во имя будущих социальных отношений является нормой для многих религий, медицинских систем, берущих истоки в глубокой древности. Здесь мы не новаторы, а Иваны, родства не помнящие.

Не могу не сказать, что у нас сегодня все заботы и до, и после рождения человека падают преимущественно на мать, изношенную, простите, бедную русскую бабу. Я не говорю уже о быте. Разве это правильно?

— Эдуард Евгеньевич, выходит — "бытие определяет сознание"?

— Скорее комплекс условий предопределяет всю нашу жизнь. Увы, аткая банальность. Многие музыканты, литераторы, художники были в пренатальный период прямо или косвенно подвержены мощному культурному воздействию, возможно, в общественных отношениях беременной матери. А отношения эти и есть выжимка культуры, её зеркало, если хотите. Чем реньше личность будет вовлечена в этот процесс, тем активнее и плодотворнее окажется развитие. А от панка может родиться лишь панк — в этом я нисколько не сомневаюсь. Понимаете?

— Стараюсь понять. Но одно не ясно: как же всё-таки слово переходит в материальную биохимичесакую реакцию, несущую информацию. Неужели "сеятель сеет слово"? (Евангелие от Марка, гл. 4). Не могу осмыслить сам процесс перехода...

— И не старайтесь. Думаю, это и есть то недоступное пока человечеству таинство. Наука здесь, как говорят, бессильна. Но только на данный момент. Вспомните, ведь в том же Евангелие есть такие слова: "Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным; и ничего не бывает потаённого, что не вышло бы наружу..." Современная медицина всё дальше уходит от религии, но... всё ближе к ней оказывается. Но давайте оставим религию. Хотите моментальный эксперимент?

— Я не против.

— Лимон... Сочный лимон...

— ...

— Какая реакция?

— Слюна, простите, пошла.

— Видимо, по такой же схеме слово превращается в материю.

— Но как это связано с внутриутробным воспитанием?

— Приведу пример. Мать вынашивает ребёнка. Приходит отец с работы и начинает ныть: "Всё плохо. Зарплату не дали. Жизнь ужасна. Просвету нет" и так далее. Какой появится ребёнок? Ясно же: раздражённый, больной, настроенный на негативное восприятие мира. Почему? Слово опечаленного отца вызвало гормональный дискомфорт в утробе, следовательно, больно отрикошетило на развивающийся плод. Это удар более сильный, чем прямое физическое воздействие (простите, удар матери в живот). В "Домострое" на это обращено особое внимание.

— Социально-экономический кризис северных регионов РФ (в частности, Магаданской области) последних лет, как я понимаю, напрямую согласаутся с проблемой внутриутробного воспиитания?

— Разумеется. Мало того что климат, питание, общее состояние здоровья магаданских матерей свидетельствуют, согласно данным наших исследований, о резком снижении репродуктивных возможностей северянок, так ещё и невнимание к пренатальным процессам, в первую очередь — процессам воспитания!

Забвение одной из рекомендаций Гиппократа: "Живи там, где родился!" и русской народной мудрости: "Где родился, там и пригодился! может привести северян к вымиранию! К исчезновению популяции северян! А ведь это люди с особым типом русской ментальности, своеобразным типом жизни! Мы можем изменить условия сущесвтования, а если это станет нам не под силу, то мы обязаны будем изменить нашу трактовку северной жизни.

Главное, на Севере можно жить, следовательно — можно жить хорошо. Качественно жить! Это мы должны донести до наших, быть может, ещё только собирающихся появиться на свет детишек.

 

Владислав ИВАНОВ, 
наш соб. корр.

г. МАГАДАН

№ 2001/22, 28.05.2015

 

Твардовский говорил Трифонову, что проза должна тянуть, тянуть, как хороший мотор. Этому научить нельзя. Как пишешь, так тебя и прочитают. Пишешь правду на едином дыхании — тебя так же будут читать.

В последнее десятилетие нашу литературу наводнили бездарностей всех мастей, плетущие пустопорожние подобия романов и повестей. Обратите внимание: рассказов графоманы не пишут. Им подавай сразу роман. Садятся у компьютера — и вперёд, к объёмам, благо, компьютер позволяет без особого труда раздвигать фразу до безразмерности. Вот что об этом говорил Трифонов: "В литературном мире происходит инфляция: литературщина — это наштампованные миллиардами бумажные деньги. Может быть, даже ещё проще: литературщина — это отсутствие таланта. Впрочем, тавтология. Всё равно что сказать: бедность — отсутствие денег. Нет, пожалуй, вот: литературщина — это что-то жёваное... Литературщина многолика. Это избитые сюжеты, затасканные метафоры, пошлые сентенции, глубокомысленные рассуждения о пустяках. Это и — почти литература, во всяком случае, нечто похожее на настоящую большую литературу. Это длинные, на полстраницы, периоды с нанизыванием фраз, с нарочито корявыми вводными предложениями, утыканными, как гвоздями, словами "что" и "который", — под Толстого; или такие же бесконечные периоды, состоящие из мелкой психологической требухи — под Пруста". Это написано в 1973 году!

Обновление искусства никогда не происходило от самого искусства. Обновление всегда шло от жизни. Кому есть что сказать, тот может печататься хоть в двенадцати номерах "Нашей улицы". Например, Нина Краснова со своим повествованием о поездке в Польшу и в бесчисленных отступлениях от этой поездки так оригинальна, остра на зубок, проста до народно-философской глубины, что я с удовольствием именно так и поступил — печатал её во всех двенадцати номерах 2000 года! Надо заметить, что Нина Краснова, пожалуй, на мой взгляд, самая сильная поэтесса последнего десятилетия XX века. В её книгах и публикациях в периодике всегда слышится народный прикольный говорок, частушечные переборы, языческие мотивы секса и плодородия. Творчество Нины Красновой — это новизна в поэзии, это жизненное, душевное событие, встретившееся с вдохновением. Подлинно значительное внутреннее событие всегда даёт о себе знать, когда идёт своим путём, бездорожьем, даже против традиции. Красновой, уроженке древней Рязани, удалось избежать повального влияния Есенина не только на рязанских поэтов, но и на поэзию в целом. Хотя в Рязани почти что каждый пишет под Есенина, по ним Есенин проехал, словно на танке. Краснова всегда в настроении, всегда задорна, фольклорна, напевна, ухватиста, говорлива, метафорична. Она спокойно возвышается над фактами, над прозой дня. И это истинно по-русски: послать хандру к бесу!

Было время, когда я цеплялся за факты, потом — вдруг — пришло просветление: фактами ослеплён только тёмный человек. Он живёт в своей пятиэтажке и в своём будильнике, живёт в троллейбусе и в очереди за чем-то, на своей ткацкой фабрике и в пивной. Финал — кладбище. Что же это такое? Что же это за смысл жизни такой: из пивной — на кладбище?! Протестовать? Перед кем? Беспомощность человека колоссальна! Ничто не спасает: ни теории, ни факты, ни деньги. Фактическая цель жизни — место на кладбище?

Факты становятся вымыслом, вымысел — фактами!

— Не надо стремиться быть добрым в литературе, — говорил Нагибин, — это не цель писателя, не задача писателя. Надо стремиться к одному — быть адекватным самому себе. То есть выражать свою суть...

Суть — в стол. А что в печать? Теперь можно — всё. А тогда?

— Сталина вы пели? — спросил я для разнообразия.

— Сталина я не то что пел, но в какой-то момент своей жизни продержался на том, что писал месяц для газеты о Сталинском избирательном округе. Но я написал с таким сарказмом, что в газете просто взмолились — приглуши! А там у меня какие-то цыгане табором приходят голосовать за Сталина с песнями-плясками, а их не пускают. Они кричат, что хотят отдать свои голоса за любимого вождя... Грузинский лётчик-инвалид, сбитый в бою, приползает на обрубках... Чёрт-те что! — хохочет Нагибин до слёз. — В газете этот материал назвали "Выборы-52", что ли, я уже не помню.

Редактор спрашивает: "Скажите, что-нибудь из этого всё-таки было?". Я говорю: "Как вы считаете, могло быть?". Он: "Но мы же могли сесть!". Но не только не сели, а ещё и премиальные получили!

— Вы хотите сказать о трагикомичности эпохи?

— Именно. Многие смотрят в то время, как в преисподнюю. А это не так. Мы как могли издевались над Сталиным, над режимом. Писали в газетах чёрт знает что, а они это за чистую монету принимали. А вообще это был самый худой период в моей жизни. Серьёзного тогда напечатать ничего нельзя было.

— А момента беспринципности здесь нету?

Нагибин без всякого жеманства:

— Наверно, есть. А вы поживите своё, там будете судить. Понимаете, всё это двухкопеечные разговоры... Понимаете, — продолжил Нагибин, — если ты в то время не совершил предательства, не доносил — устно и письменно, телефонно, — если нет хоть одного человека, которому ты принёс хоть какое-то зло, то, в конце концов, ты лишь растлевал свою собственную душу, понимаете, а писанина в газетах... Делал это потому, что мы иначе бы загнулись. У меня нет другой профессии. Я начал писать ещё до войны, когда мне было девятнадцать лет. Я мог зарабатывать только пером. И на мне было ещё три человека. Берут — хорошо, дают деньги. Я приезжаю домой — там радовались. Но я никогда не восхвалял Сталина в своих нормальных произведениях, то есть в прозе. Я хорошо помню свою статью — называлась она "Инженер колхоза". Это была огромная статья. Я специально ездил за материалом. Какой-то колхоз всё электрифицировал, что можно. Но, вообще, ничего особенного. Ну, ведь вы знаете, что манера писать очерк довольно своеобразна. Вот человек заходит в хлев и видит градусник. Казалось бы, так и напиши. Не тут-то было! Он пишет: "Где мы находимся? Мы в лаборатории, в научном институте или в хлеву?" Ну, так же эти очерки воспринимались. Я написал. В газете говорят, что дадут обязательно, но в материале нет, говорят, конца. Я удивляюсь, как это нет конца? Конец там есть. "Ну, что вы, Юрий Маркович, ребёнок, что ли! Всё-таки надо как-то выйти на это...". Я говорю: "Я не знаю". "У вас есть колхоз имени Ленина, да? Но у вас же ни разу нет имени Сталина!" А колхоз назывался, знаете как? — "Шлях Ленина". Они в номер хотят на первую полосу. Никак не могут придумать конец. Но меня зло, что ли, взяло. Хотя всё это привычно было, но всё равно раздражало. Они мне всё время звонят, мол, что делать? Грозят, что снимут материал, ну, нельзя же без конца, на первой странице идёт. Сейчас это звучит анекдотически. А тогда — совершенно серьёзно. Серьёзные люди. Симонов был редактором. "Знаете, — говорит, — прекрасный материал, колхоз весь электрифицирован, а не можем давать, потому что нет конца". Достали этим концом. Я не выдержал, психанул, говорю, ладно, пишите, диктую, это будет одна фраза, и заорал в трубку: "Шляхом Ленина, дорогой Сталина колхоз идёт в коммунизм!" Слышу оттуда: "Гениально!"

Мы расхохотались до слёз.

— Тогда ни одна статья не могла кончиться без его имени, — смахивая слёзы платком, сказал Нагибин. — Испытывать угрызения совести, когда при этом ещё веселились, — нет, это не то.

Ушла эпоха. Ушёл Нагибин. Всё пошло вкривь и вкось. Рушатся догматы исторического развития. Вообще, мне кажется, у этой самой истории нет никаких законов. Всё идёт стихийно, спонтанно, вот, как выплеснешь из стакана на пол воду, как растеклась, так и растеклась. Ловлю себя на том, что иногда смотрю на людей как бы из космоса. Ну вот, вращается Земля, всякие там существа рождаются, умирают. Какие-то машины ползают, стреляют. Смешно, конечно. Что они там делают, чего суетятся, какие-то границы охраняют от себе подобных, когда их цель совершенно в другом?! В чём? Да только в том, например, чтобы проложить транспортный коридор, как туннель под Ла-Маншем, к другой галактике. Из той галактики, где есть своё Солнце и своя Земля, забросили в своё время несколько биороботов, способных самовоспроизводиться, на нашу Землю для чисто технической цели, а они-то — биороботы — возомнили себя Бог знает кем! Книжки сочиняют! Отклоняются, так сказать, от магистрального пути человечества!

Шестидесятники, увы, не поняли, не нащупали смысла хитрейших завихрений второй реальности, в которой всё возможно, поскольку ныне вторая реальность отделена от государства. И не имеет никакого влияния на государство. Вся литература только этого и добивалась в течение всего своего пути. И вот она брошена государством на произвол судьбы. Остолбеневшая от этого литература стоит в голом поле и вопит: "Верните мне власть надо мною государства, дайте мне цензуру и редакторов-церберов, гоните меня, зажимайте, я хочу пострадать, дайте возможность публично пострадать!"

В чём смысл жизни? Шестидесятники были погружены в социальность, которая есть сон разума. Не было и не могло быть ни социально-экономических формаций, ни классов, ни проблем мира и социализма.

В России действуют другие законы вопреки установкам экономистов: законы Достоевского, Ломоносова, поскольку Россия — страна литературная. Поэтому деньги здесь нужны только для того, чтобы Настасья Филипповна швырнула их в камин. Это и есть тот самый третий путь России. Америка нам не указ. Да и как может что-то нам диктовать страна без истории и без традиций?! Только безбожники могут поклоняться денежным знакам.

Итак, России ни коммунизм не подходит, ни демократия с рыночной экономикой. России нужна культурная аристократия, с экзаменовкой (и, разумеется, медицинским освидетельствованием) кандидатов в правители.

Ещё раз: России нужна новая идея в виде строительства новой столицы в географическом центре где-нибудь за Уралом. Первая партия освобождающих Москву — управленцы всех уровней (гоголевские персонажи), в лексике которых превалируют два слова: "налоги" и бюджет". Ещё "Муму" не прочитали, а уже о сборе налогов и о бюджете рассуждают. Даже неловко как-то говорить об этом в стране страдальческой литературы. За ними из Москвы потянутся мигом все присосавшиеся к бюджету.

Не бывает низких жанров для таланта. Булгаков пользовался приёмами фельетонов, анекдотов, пародий, скетчей в создании своего великого надреалистического, или, если хотите, постмодернистского романа "Мастер и Маргарита". Артист Театра Армии и писатель, дебютировавший в "Нашей улице" с блестящими "Театральными романами", Александр Кондрашов, на мой взгляд, один из оригинальнейших писателей нашего времени, в новой вещи — "Мордатовщине", напечатанной мною в этом году, — искромётно высмеивает новых реформаторов, дорвавшихся до власти на волне народного протеста против застоя. Пришли не те силы, которые готовили реформы, а те, кому наплевать на идеи, мораль, уголовный кодекс. В истории так всегда случается. Так кривое ружьё стреляет не в ту мишень, куда целился стрелок. Это отличительная черта русской истории — деление общества на два лагеря. Раньше противостояние выражалось парой: "славянофилы — западники", теперь — "евразийцы — атлантисты". Кондрашов художественными средствами рисует фантасмагорическую картину нынешнего положения дел в результате победы одной из сторон этого противостояния. Его сатирический мир обнаруживает за ширмой демократии её жадность, глупость, механическое американизирование и духовную нищету.

До всех предшествующих изобретений писатель овладел самой совершенной — мыслью! Только на ней держится любое художественное произведение. Не поняв мысль автора, критик вынужден крутиться вокруг прибамбасов. Ему говорят — это комедия, смейтесь над постмодернизмом Треплева, над наивностью Заречной. Но критик не смеётся, ему плакать хочется. Ему говорят — коммунизм кончился, вы свободны, идите в мир, создавайте свои газеты и журналы, пишите всё, что захотите. Нет, говорят они, не хотим свободы, хотим ходить на работу в государственный орган, не хотим ответственности. Это не моё детище — это наше! Знакомый лозунг из прежних времён, круговая порука безответственности. Ответственность страшна, за неё даже убивают! Легко рассуждать о самоубийстве Треплева (читай, по Чехову, самоубийство самого постмодернизма), убейте в себе рабскую психологию! Прочитайте свою бывшую жизнь как комедию, а не как драму. Для меня стихи Пастернака "Быть знаменитым некрасиво" — комедия, ломаемая серьёзным человеком, потому что он всеми силами хотел быть знаменитым, и меня в этом никто не переубедит. Тригорин не стреляется, Тригорин изо дня в день тянет, как Чехов, свою лямку, за одним рассказом пишет другой, и так всю жизнь. А Треплев прокукарекал на рассвете — и замолк. А жизнь, с добром и злом, длинная-предлинная. Дыхания должно хватить на всю дистанцию. Свобода, воспринятая лишь как возможность прокукарекать, печальна. Выясняется, что такой свободы никто не хотел. Хотели, как и прежде, биться о стену головой, рыдать, что не пропускают мысль. Так за что же мы целые десятилетия ратовали?

 

Юрий Кувалдин родился в 1946 году в Москве. Автор книг прозы "Улица Мандельштама", "Философия печали", "Так говорил Заратустра" и других работ. Основатель журнала "Наша улица".

№ 2001/22, 28.05.2015

 

Можно никогда не прочитать этот роман, вышедший в издательстве "АИФ-принт", а до этого заботливо проанонсированный в Интернете по адресу http://poezd-prizrak.muslib.com. Но не знать легенду о "поезде-призраке", обсмакованную ещё в 70-х годах в Западной фантастической литературе, а в 90-х — в большинстве российских газет, невозможно. У одних это странное словосочетание ассоциируется с гибелью линкора "Новороссийск" (якобы в ночь перед катастрофой этот поезд видели под Севастополем), у других — с неизвестной романтикой железной дороги... В русской фантастике тема "поезда-призрака" впервые была по-настоящему воспета в 70-х годах писателем Владиславом Крапивиным, уже в те годы заслуженно считающимся мэтром "литературы для ищущих". В его фантастической трилогии "Голубятня на жёлтой поляне" некий поезд проходил через разные пространства, замкнув Время в кольцо. Это "кольцо", судя по всему, так и не суждено было разорвать — в начале нового тысячелетия в русской фантастической литературе неожиданно для всех появился роман, полностью основанный на идеях, когда-то предложенных Крапивиным и, похоже, основательно им забытых.

Для журналистов и фантастов идея железнодорожных аномалий — это "чёрный хлеб", который никогда не надоест. Поэтому "соль" не в том, что тема поезда, загадочным образом пропавшего в Италии летом 1911 года вновь попала на страницы русской фантастики, а в том, что к этой теме неожиданно решили обратиться создатели фантастической серии "Чёрная Звезда" издательства "АИФ-принт".

Не фантастикой единой живо "расписание" злополучного состава. В постсоветскую прессу "поезд-фантом" был привнесён журналистом (писателем-маринистом по совместительству) Николаем Черкашиным. Его публикации в "Технике — молодёжи", "Совершенно секретно", "Российской газете", etc., наглядно показали, что ХХ век пока ещё не создал ни одной столь же стройной и привлекательной мистификации. Но вот за дело взялись фантасты. Очевидно, муза-идея слишком долго витала в прокуренных кулуарах Русской Фантастики, стучась в головы то почивающего на заслуженных лаврах Булычёва, то озорника Лукьяненко, то "гения синтетической инфернальности" Никитина, то занятых евгеникой человечества супругов Дяченко... Не достучалась муза. Вот и пришлось Ей (очевидно, "за неимением лучших кандидатур") обратиться к писателям начинающим и в фантастике совершенно неопытным. Выбор почему-то пал на оригинального интерпретатора сведений о классической музыке Бориса Тараканова и сочинителя детективов Сергея Галихина.

В качестве популяризатора классического музыкального наследия, Борис Тараканов достаточно ангажирован. Возможно, из-за относительной незаполненности этой ниши. Статьи его далеко не шедевральны, но читаются с интересом, хотя изобилуют странными фактами в стиле откровений Галины Улановой (та как-то обмолвилась, что во время знаменитого пробега Джульетты в гениальном творении Прокофьева она вспоминала молодого врача Кремлёвской больницы, который делал ей аборт). Тем не менее, на сдобренные "клубничкой" обзоры Тараканова можно наткнуться и в Интернете, и на страницах уважаемых периодических изданий — от демократичных "Компьютерра" и "Мир ПК" до чопорного приложения "Искусство" к газете "Первое Сентября". Сергей Галихин менее известен читающей публике — на данный момент из его публикаций можно назвать только один детектив, изданный в "АСТ", но почему-то подписанный совершенно незапоминающимся псевдонимом.

Версия Галихина и Тараканова известной истории о "поезде-призраке" обладает рядом достоинств небольшого фантастического романа: компактностью формы, остротой конфликта (философское столкновение Добра и Зла, в том числе в душе человека), динамичностью действия, а главное — гармоничным компромиссом между попыткой обратиться к классическим традициям русской фантастики и несмелым новаторством. Сам Черкашин, бесспорный "крёстный отец" железнодорожной легенды, прочитав этот роман, наверняка скажет, что свой "Поезд-призрак" он так и не написал. Несмотря на определённое количество сюжетных и композиционно-стилистических "ляпов", в работе соавторов чувствуется мастерская направляющая рука. Наше время, как известно, не балует нас Беляевыми и Ефремовыми. Но зато есть Владислав Крапивин — блуждающий метеорит, оторвавшийся от блистательного созвездия классической школы фантастики, и прочно осевший в Екатеринбурге. Достаточно экстравагантный персонаж для московских палестин, он лично "благословил" соавторов на использование его философских идей о параллельных мирах "кристаллической вселенной", и наверняка частично помог с общей редакцией текста — что касается "технической оснащённости" соавторов (чувство композиции, словарный и фразеологический запас, умение "управлять стилем" и т.д.), то претензий здесь, к сожалению, предостаточно. Видимо поэтому рукопись романа была практически в одно и тоже время отозвана из "АСТ", "Аванты плюс" и "Армады", и переделана под требования новой серии молодого издательства при известном бульварном еженедельнике. Но и в рамках "Чёрной Звезды" произведение, похоже, не станет "своим", ибо, несмотря на топорное редакторское вмешательство господина Янковского, оно сохранило амплуа экзотической залётной птицы и стиль рафинированного самолюбования — всё это, как известно, не очень соответствует традициям, принятым в современной фантастической "тусовке". И если относительно образа "сатаниста" Лукавского бесстрастно холодную манеру изложения ещё можно обосновать, то в описаниях взаимоотношений героев отсутствие у соавторов должного писательского мастерства приводят ряд ситуаций к полному краху. Например, эпизод финального объяснения с "сошедшей с катушек" Тамарой в Подземном Храме (эпизод, требующий кипения агрессивных страстей и, как минимум, сексуальной соблазнительности) в эмоциональном отношении совершенно провален.

На фоне всех этих, видимых невооружённым глазом, несоответствий вторая ("итальянская") часть романа подкупает искренностью, гибкостью и текучестью сюжетной линии, по-модернистски красивыми описательными оборотами. Авторы не стесняются лишний раз доказать своему читателю, что, в конце концов, все мы — путешественники, и все ищем свою Италию.

Как всегда в подобной литературе — "любые совпадения случайны". Однако нельзя не предположить, что образ Григория Бондаря неуловимо соотносится с личностью журналиста Николая Черкашина — основного генератора идеи "поезда-призрака" и фактически "крестного отца" его отечественной ипостаси. Пожалуй, это самый колоритный персонаж в романе — элитарный, начитанный, информированный, интеллигентный, готовый прийти на помощь всему человечеству, но... сам становящийся жертвой артефакта, обещающего неограниченную власть. Через сердце именно этого героя авторы проложили лезвие образцового конфликта: мечты и грубой действительности. В эпизоде, когда наделённый мистической силой череп попадает в руки Бондаря, на наших глазах вдруг открывается экзистенциальная Бездна — происходит внутреннее перерождение человека. Это уже не спокойно-рассудительный Григорий Ефимович, гуляющий с журналистом Юрой по заброшенным рельсам, и беседующий с ним о топологических корнях феномена "поезда-призрака". Это вырвавшееся на свободу его второе "Я", квинтэссенция тёмных сторон души и в тоже время некий фантом, рок, судьба! И соблазн вновь берёт верх над добродетелью...

В финале романа Добро побеждает Зло с огромным трудом. Удивляться не приходится — какие времена, такие и концовки. И, несмотря на вопиющую писательскую неопытность и воинствующий эстетизм Бориса Тараканова в сочетании с детективно-брутальным апломбом Сергея Галихина, впечатление от знакомства с результатом их совместного творчества, в общем и целом, положительное. Сам не понимаю, почему...

 

Д. БУРЧУЛАДЗЕ

№ 2001/22, 28.05.2015

Пётр Алёшкин как-то обронил афоризм "Две мысли рождают третью". Не опровергнув расхожее изречение "В споре рождается истина", он сместил акцент с результата на само мышление. Но ведь где мысль, там и слово: какая ж песня без баяна? Читая рассказы Вячеслава Дёгтева — одного из закопёрщиков писательской артели "Литрос", я обнаружила, что они перекликаются с оперативными материалами в газетах. Если публицистику считать первой мыслью, его прозу — второй, то третья — осенило меня — родится в голове читателя.

Кто хозяин на "поляне"?

Размаху "Независимой газеты" в проведении "круглых столов" можно только порадоваться; газетной площадью она не обделена, и это позволяет вывернуть любую проблему, что называется, наизнанку, чтобы все заморочки и загогулины стали видны, как на ладони. Вот и беседа "Высокий уровень коррупции препятствует нормальному развитию государства" ("НГ" Политэкономия от 8 мая 2001 г.) политиков, учёных и журналистов не подвела организаторов. Собеседники вроде легонечко потянули за ниточку, что, мол, такое — коррупция, а клубок как пошёл, как пошёл разматываться, так что читателю, если у него были усы, оставалось только мотать на ус поразительные факты и не менее удивительные откровения сведущих людей.

Представитель думской оппозиции Сергей Глазьев не преминул поставить "ельцинскому режиму" каждое лыко в строку, дескать, раскрутили во время приватизации маховик коррупции: "...Залоговые аукционы, которые опять же, по заключению Счётной палаты, являются притворными сделками. И все прекрасно понимают, что это сговор... осуществлена крупномасштабная раздача государственного имущества "под ковром".

Оратор без передышки гвоздил технологов незадавшегося рыночного капитализма, обернувшегося тотальной безответственностью, воровством и круговой порукой. Респектабельные либералы обличали коррупцию с неменьшим пафосом ("Народное радио" могло денёк отдохнуть). Если, не вдаваясь в подробности, свести воедино Speech двух ораторов, то возникает афоризм: даже властный ресурс (Георгий Сатаров) — всего лишь рыночный товар (Михаил Краснов). И ты, дескать, Брут! "Коррупция пошла по всей правоохранительной и судебной системе", — приподнял Кирилл Кабанов завесу над святая святых. Он занимался этой темой в органах государственной безопасности: "Раскрывали всю цепочку, и расследование доходило до результата, получался лишь точечный удар, который освобождал поляну для другого преступника". Елена Панфилова ослабила беспрецедентную мозговую атаку нигилизмом, — мол, это дань моде на борьбу с коррупцией, — и унеслась в мечтаниях в заоблачные выси: "усилить гражданское образование населения".

Трудно поверить, что Вячеслава Дёгтева не было среди участников беседы, что былина "Бой Еруслана Владленовича с Тугарином поганым" написана задолго до "общественного мероприятия"; она воспринимается как прямой репортаж с места событий. Ну конечно, в былине — пародия и гротеск — "поляна", за которую бьются казак из колена Илюши Муромца и Тугарин поганый; не РАО ЕС или там нефтяная отрасль, а всего лишь базар в одном из городов центральной России. Однако битва развернулась не на жизнь, а на смерть; авторитет авторитетнейший, бугор смотрящий Еруслан Владленович "ударил Тугарина о землю-кормилицу, и ахнули его клевреты, сбледнули и дух боевой потеряли". Финалом стычки криминальных кланов стал знакомый по теории "круглого стола" сговор.

"Что делать с бригадой этой чёрной, пардону запросившей и власть его мигом признавшей — не распускать же, всё равно работать честно никто из них не пойдёт, да и жаль орлов таких носатых. О вопросы, вопросы, вопросы необъятныя, значится, стратегические..." — иронизирует прозаик не только над базарным Муромцем, но одновременно и над его "коллегами" из более крупных "полян" экономики.

Концовка у рассказа — великолепная. "Сел он в позу роденовскую, положил шишковатую репу на руки и крикнул громко: "А ну ша-а, урки! Думать буду, б-блин..." Ну чем не гротесковый "фотоснимок" с заседания "круглого стола"?

Нет, не родит "репа" третью мысль, потому что она должна быть облачённой не в слово, а в действие, освобождающее поляну-базар от всякого ворья. Такая мысль под силу только "лохам, мужикам русским, пахарям-трактористам-комбайнёрам", поставляющим свою сельхозпродукцию. И требуется им для этого самая малость — пару часов на чтение книги "Падающие звёзды" (Воронеж, 1999), чтобы извилины зашевелились.

Старик Некрасов бы заметил...

Пожалуй, пора перефразировать Некрасова и задаться вопросом: "Когда же народ Белинского и Гоголя, и Вячеслава Дёгтева с базара понесёт?"

С базара его книги пока не несут, зато газеты гонятся за Дёгтевым по пятам. В самом деле, ведь рассказ "Крёстный отец" из той же книги "Падающие звёзды" напечатан раньше статьи Жанны Касьяненко "Схватка" ("Советская Россия", 2001, N 54), а живописуется одно и то же — "нанайская борьба" без правил. Разница, естественно, в том, что Ж.Касьяненко анализирует реальную ситуацию недавних выборов в Туле и в качестве победителя-праведника представляет "красного" губернатора В.Стародубцева; В.Дёгтев моделирует художественно-символический поединок на ринге монаха Пересвета и чемпиона в "боях без правил" Рикардо. Всё остальное — одно к одному.

Криминальные сообщества не брезгуют ничем на "демократических" выборах — от клеветы до вторжения в здание администрации вооружённой банды и силового давления на облизбирком. Стародубцев прошёл с честью через огонь, воду и медные трубы, потому что на его защиту поднялись всем миром. Для поддержки кандидата-коммуниста в область приехали академик Жорес Алфёров, политики С.Глазьев и А.Лукьянов, космонавт В.Севастьянов.

В рассказе такую же роль защитника интересов народа играет не команда, а монах, обладающий не только техническими приёмами боя без правил, но и отменным здоровьем, и огромной духовной мощью. В рассказе решается судьба не одной области, защиты требует национальное достоинство русских, поскольку "Саблезубый Ягуар", или "Думающий Танк", как прозвали латиноамериканца изобретательные журналисты, приехал в Россию, чтобы "вытереть ноги об эту бывшую сверхдержаву".

"Пересвету так и не удаётся узнать, какой школы боевых искусств придерживается противник. Говорят, будто чёрный пояс по джиу-джитсу... В последний момент, в момент удара, Пересвет пожалел его, — молодой ещё парень, — и не стал касаться точки ЦИ-ЧУН, где коварная чакра СВАДХИСТАНА; в худшем случае это могло бы убить его, как был убит в своё время непобедимый Брюс Ли, всего лишь пальцем! — а в "лучшем" случае Рикардо остался бы без потомства. Воистину русский человек "аки лев на поле брани, и он же — агнец под мирным кровом..."

Лев и агнец

Празднование Дня Победы, как обычно, стало всенародным; утром на тротуары, чтобы приветствовать демонстрантов, и вечером на площади, чтобы любоваться салютом, высыпал стар и млад.

"Война давно стала историей, но память о ней, пожалуй, остаётся единственным фактором, который способен объединить нацию. А значит, терять её никак нельзя..." — пишет Дмитрий Писаренко в статье "Сколько же было панфиловцев?" ("АиФ"-Москва", 2001, N 19), осмысливая феномен народной памяти. Журналист совершенно прав, терять её нельзя; спор вызывает другое — утверждение памяти о героической Победе единственным фактором, объединяющим нацию.

Естественно, вчерашний лётчик не проходит мимо военной темы, она получает самое широкое освещение — от Великой Отечественной (рассказ "Штопор") до Афганской (рассказ "Жалейка") и Чеченской ("Псы войны", "Джеляб" и другие), и даже Грузино-Абхазской (рассказ "7,62"), но проблема объединения нации — наиважнейшая для воронежского прозаика — не вмещается в рамки этой темы, оказывается более объёмной: к истории добавляется родная природа и земля-кормилица, а также обычаи предков и вера в Бога.

Вообще-то всё творчество В.Дёгтева пронизано пафосом возрождения Родины, пребывающей ныне в тяготах, слабости и позоре. Эссе "Облака над Аустерлицем" (в книге "Русская душа", М., Литературная Россия, 2001) выражает патриотизм автора публицистически: "Будет ещё и Бородино... Верую!". В других вещах его нравственный пафос воплощается в разнообразных художественных формах.

О своеобразии стиля В.Дёгтева можно разглагольствовать долго — прозаик он самобытный; я остановлюсь на моменте, показывающем пути, которыми автор ведёт читателя к постижению "третьей мысли". В сущности, есть два Дёгтева — лев и агнец, условно, конечно, говоря. Один в порыве вдохновения создаёт великолепные гротески и хлёсткие пародии: "Псы войны", "Камикадзе", "Козлы", "Фараон и Нефертити" и так далее. Эта волевая и жёсткая проза, заметно выделяющаяся на фоне современной литературной "расслабухи" и "порнухи", не всем нравится и вызывает упрёки в неясной, якобы, нравственной позиции писателя. Но ведь если пародию разжижить риторикой, то огненная лава остынет и превратится в сухой кизяк (коровью лепёшку).

Другой кропает (тихие? лирические?) пасторали, похожие, словно написанные под копирку (так студенты записывают лекции для друзей-прогульщиков), например, "Парфюмерный блюз" с рискованным заголовком "Запах счастья". Этот — "другой — Дёгтев явно норовит напороться на сатирика, который не пожалеет жёлчи для перла красоты: "тонкие руки были бледными, с длинными, узловатыми в суставах пальцами" (рассказ "Не оставляй меня, Надежда"). Кстати, в этом случае Дёгтев не останется в одиночестве, компанию ему составит Андрей Волос, наделивший красавицу Ксению (роман "Недвижимость", "Новый мир", 2001, N 1, 2) "длинными тонкими пальцами"; ну, вовсе банальный штапм.

Есть, конечно, и среди благостных отличные рассказы, хотя бы "Благодать" — о братьях-художниках с разным мироощущением: жизнелюбие и аскетизм (книга стихов Александра Гончарова и прозы Вячеслава Дёгтева "Оберег", Москва, Воронеж, 2000). В пасторалях выплёскивается лиризм прозаика, которому не находится применения в гротеске; это явление неизбежное, как сопутствующий газ при добыче нефти. Может быть, найдутся читатели, не растерявшие в нынешней суматохе склонности к созерцательности, и клюнут на лирическую удочку, а проглотив "наживку", одолеют заодно и гротески. И тогда им точно никуда не деться от "третьей мысли", она их разбудит ночью, проклюнувшись неожиданно, и заставит осмыслить жизнь.

 

Руслана ЛЯШЕВА

№ 2001/22, 28.05.2015

 

Н.М. Языков — один из героев романа "Евгений Онегин"

 

Пушкин и Николай Михайлович Языков (1803 — 1846) — современники, выдающиеся поэты, пришедшие в молодую русскую литературу 1820-х годов как авторы романтических стихотворений и поэм1. Юный симбирский помещик Языков волею судеб стал немецким студентом в лифляндском городке Дерпте (ныне эстонский Тарту), этих ливонских Афинах, автор "Руслана и Людмилы" отправлен императором Александром I в "южную" ссылку. Но они, очутившись в разных концах огромной империи и не будучи знакомы, знают и читают друг друга, причём иногда в списках, даже обмениваются поэтическими посланиями, этими характерным для романтической поэзии дружескими письмами в стихах. Уже в 1824 году Языков получил из Одессы (через дерптского профессора и литератора А.Ф. Воейкова) поэтический привет от ссыльного Пушкина: "Наш Бейрон восхищается Вашими стихами и пророчествует Вам мирты, розы, лилии и вечнозеленые лавры"2. Он читал уже "Бахчисарайский фонтан", далеко не всё в поэме одобрил и тут же назвал новое произведение Пушкина, героем которого Языкову предстояло стать: "Что-то каков будет его роман в стихах "Евгений Онегин"?"3.

Знакомство поэтов ещё не состоялось, но "даль свободного романа" уже отражает в первом приближении образ юного лирика Николая Языкова. Это, конечно же, не сам реальный поэт, но его бесшабашный лирический герой, которого автор "Евгения Онегина" узнал и полюбил по стихотворениям и отрывкам из поэм. В пушкинском романе нет ничего случайного или лишнего. В поэтическую "энциклопедию русской жизни" (Белинский) молодой Языков (точнее, его лирический герой) вошёл именно как заметная и колоритная фигура романтической эпохи, разгульный студент немецкого университета и порывистый элегический лирик, которому свойственны

Учёности плоды: 
Вольнолюбивые мечты, 
Дух пылкий и довольно странный...

Пушкин сразу понял, какие богатые возможности даёт этот красочный образ для драматургии романа в стихах. Молодой Языков показан в четвёртой главе "Евгения Онегина" именно как романтический поэт школы Жуковского:

Так ты, Языков вдохновенный, 
В порывах сердца своего, 
Поёшь, Бог ведает, кого, 
И свод элегий драгоценный 
Представит некогда тебе 
Всю повесть о твоей судьбе.

Автор романа знает, что поэт познакомился с Жуковским в Дерпте, часто встречался с ним, внимал его литературным урокам: "Жуковский советовал мне никогда не описывать того, чего не чувствую или не чувствовал: он почитает это главным недостатком новейших наших поэтов"4. Вместе с тем образ Языкова дан в "Евгении Онегине" в развитии, ибо со временем юный элегик сблизился с пушкинским кругом поэтов и московским кружком любомудров ("архивны юноши" в романе), летом 1826 года познакомился в Тригорском с Пушкиным и стал его другом5. Дарование его созрело:

Остепеняют нас и учат нас заметно 
Лета и бремя бытия...

Появился замечательный "пушкинский" цикл стихотворений Языкова, в центре которого — маленькая "воспоминательная" (т.е. элегическая) поэма "Тригорское" (1826). Здесь Пушкин точно назван "свободным поэтом, не побеждённым судьбой". Видно, что языковскими элегиями движет энергия поэтического слова и мысли, Жуковскому не свойственная.

И зеркало пушкинского романа сразу отразило эти благотворные перемены в образе и творчестве поэта: в черновиках "Путешествия Онегина" (закончено в 1830 году) сказано о Тригорском:

Приют, сияньем муз одетый, 
Младым Языковым воспетый, 
Когда из капища наук, 
Являлся он в наш сельский круг 
И нимфу Сороти прославил, 
И огласил поля кругом 
Очаровательным стихом...

Но Пушкину движущийся образ Языкова нужен в романе не только как колоритная фигура юного романтика. Не случайно этот образ рождается рядом с другим элегическим лириком — Владимиром Ленским, его разъясняет, передаёт ему ряд своих умело отобранных черт и даже поэтические произведения. Восторженный Ленский моложе скептического Онегина, точно так же, как и простодушный Языков моложе проницательного Пушкина. Заметим характерную ошибку всех комментаторов: знаменитые слова "С душою прямо геттингенской" вовсе не означают, что пушкинский герой был студентом прославленного университета в Геттингене. Все учившиеся там знакомые Пушкина, от братьев Тургеневых до гусара-философа П.П. Каверина, окончили курс до Отечественной войны 1812 года и, следственно, были значительно старше его6. На них "русское геттингенство" и завершилось. А юный Н.М. Языков учился именно в известном немецком университете, Дерпт же считался чисто немецким по истории, культуре и населению, хотя и принадлежавшим России городом, частью "Германии туманной" (кстати, подвижное пушкинское определение "туманной" равно может относиться и к "учёности").

Элегии Владимира Ленского иронически описаны Пушкиным именно потому, что всем были известны элегии романтика Языкова, тут же вовремя упомянутые. Не случайно здесь возникает осторожный спор автора романа с "архаистом" В.К. Кюхельбекером об элегии и оде, причём ясно, что Пушкин не присоединяется ни к одной из спорящих партий, а имеет своё мнение. Но к Ленскому незаметно переходят и другие лирические жанры, для Языкова характерные — песни (у поэта их много, есть целый песенный цикл) и "отрывки северных поэм" (это, прежде всего, незавершённая "ливонская" поэма "Ала", важная для творческой истории пушкинской "Полтавы" и позже цитировавшаяся в "Арапе Петра Великого").

И становится ясно, что автор "Евгения Онегина", поставив рядом немецких студентов Языкова и Ленского, смотрит на этих элегических поэтов школы Жуковского и породивший их романтизм как бы со стороны, немного иронически, с доброй улыбкой, как на увлечение прошедшей молодости. Иначе как понять завершающие вторую главу строки:

Покамест упивайтесь ею, 
Сей лёгкой жизнию, друзья! 
Её ничтожность разумею 
И мало к ней привязан я...

Романтик Языков сразу увидел и понял движение пушкинской поэтической мысли. Отсюда, а не из какой-то мифической "творческой полемики", проистекает его известное отрицательное суждение о "Евгении Онегине" 1825 года, написанное в Дерпте и именно немецким студентом "с душою прямо геттингенской", поклонником Канта, Шиллера и Гёте: "Онегин" мне очень, очень не понравился: думаю, что это самое худое из произведений Пушкина. Мы, русские, меряем слишком маленьким аршином умственные творения и думаем, что наша мера такая же, как у просвещенных народов. Как мало наше великое в современной литературе, ничтожно значительное и низко возвышенное, если взглянуть на него, зная Гёте и Шиллера; мы пигмеи перед сими исполинами, а всё-таки думаем, что мы ровня им, или потому, что их не знаем, или потому, что не знаем себя и в чем состоит истинная поэзия... Мысли ни на чём не основанные, вовсе пустые, и софизмы минувшего столетия очень видны в "Онегине" там, где поэт говорит от себя; то же и в предисловии"7.

Понятно молодое неудовольствие самолюбивого, как все поэты, героя романа, увидевшего себя в его волшебном зеркале, говорящем всю реальную правду. Но позднее Языков часто цитирует "Евгения Онегина", перечитывает роман, а его известное романтическое описание застольных бесед с Пушкиным в "Тригорском" явно навеяно спорами Ленского и Онегина:

Что восхитительнее, краше 
Свободных, дружеских бесед, 
Когда за пенистою чашей 
С поэтом говорит поэт? 
Жрецы высокого искусства, 
Пророки воли божества! 
Как независимы их чувства, 
Как полновесны их слова! 
Как быстро, мыслью вдохновенной, 
Мечты на радужных крылах, 
Они летают по вселенной 
В былых и будущих веках! 
Прекрасно радуясь, играя, 
Надежды смелые кипят, 
И грудь трепещет молодая, 
И гордый вспыхивает взгляд.

Языков навсегда остался другом и почитателем великого русского поэта, Пушкин же, в свою очередь, с одобрением следил за его литературными успехами и озорными мистификациями8. А языковское послание П.А. Осиповой (1827) свидетельствует, что благодаря общению с Пушкиным молодой романтик изменил и своё суровое прежнее мнение о новой русской литературе и её мировом значении:

На вороном аргамаке, 
Заморской шляпою покрытый, 
Спеша в Тригорское, один — 
Вольтер, и Гете, и Расин — 
Являлся Пушкин знаменитый...

Напомним, что это говорит не только поэт о поэте, но и персонаж "Евгения Онегина" об авторе этого удивительного романа.

 

В.И.САХАРОВ

№ 2001/22, 28.05.2015

 

Умер Михаил ВОРФОЛОМЕЕВ. Даже не верится. Ещё вчера мы вспоминали его замечательные пьесы. А какую прозу Миша писал!

Он был на взлёте. Мы искренне радовались его успехам. Очень хотели, чтобы его книги стали известны не только в России, но и во всей Европе и Америке.

И вдруг — такое горе.

Прощай, Миша. Мы всегда будем тебя помнить.

Редакция "ЛР"

№ 2001/22, 28.05.2015

 Только прилетел из Магадана, а дома ждала тяжёлая весть: умер мой земляк, кубанец, и старший товарищ Виктор Гончаров. Это был удивительный человек. Фронтовик. Поэт. Скульптор. Я помню многие его стихи.

Уходит поколение победителей. Горько и обидно.

Встанем и помянем нашего друга.

Юрий КУЗНЕЦОВ

№ 2001/22, 28.05.2015

 

В "Доме Ростовых" известные писатели Юрий Бондарев и Арсений Ларионов вручили Международную премию имени М.А. Шолохова новым лауреатам 2001 года — президенту Приднестровской Молдавской Республики Игорю Смирнову, украинскому поэту Борису Олейнику, публицисту Владимиру Бушину, прозаику Владимиру Гусеву, живописцу Виктору Иванову и две поощрительные премии художникам Сергею Харламову, Юрию Реброву за большой вклад в области литературы и искусства.

 

P.S. После торжественной церемонии награждения наш корреспондент взял блиц-интервью у президента Приднестровской Молдавской Республики Игоря Смирнова.

— Уважаемый Игорь Николаевич, какие ощущения испытываеете вы сегодня в знаменательный день рождения Михаила Шолохова, когда вы стали лауреатом?

— Творчество великого писателя, конечно же, повлияло на формировние не только моего характера, но и всего нашего многонационального народа. Герои Шолохова — это мужественные и сильные люди, воины, которые отдавали свои жизни во имя Родины! Мы, читатели, черпаем силы в шолоховской бессмертной прозе, чтобы созидать и строить нашу Отчизну.

 

Аршак ТЕР-МАРКАРЬЯН

№ 2001/22, 28.05.2015

Уважаемые коллеги!

Исполком Международного Сообщества Писательских Союзов сердечно приветствует делегатов и гостей XIII съезда писателей Беларуси.

Всех нас объединяет любовь и служение литературе, делу, нами избранному на жизнь. Ведь творчество, в каких бы жанрах оно ни проявлялось, олицетворяет жизнь и писателя, и народа. Только это единство духовных скреп даёт нам силы создавать новые, оригинальные произведения.

Опыт советской литературы, теперь не всеми признаваемый и почитаемый, имел одно несомненное достоинство — многонациональная братская литература была единым целым в духовном пространстве СССР. И оказывала своё художественное влияние на мировую литературу, так как национальные литературы были переводимы и читаемы в многотысячных тиражах.

Теперь такая практика, по вполне понятным причинам, повсеместно изжита. Но это не может прервать и остановить наших духовных связей, нашего единства ради развития и процветания наших литератур.

Уважая эти взимные надежды писателей, объединённых в Международное Сообщество Писательских Союзов, мы обращаемся к делегатам XIII съезда с предложением объединить общие усилия, направить их на совместную издательскую, переводческую, научно-литературоведческую деятельность, расширить творческие контакты, сделав их постоянными и систематизированными в согласии с нашими целевыми устремлениями, рассчитанными на долгие годы.

Мы надеемся, что съезд поддержит наше предложение и даст такое поручение новому составу Рады.

Желаем успехов XIII съезду и творческих удач писателям Беларуси.

 

Сергей МИХАЛКОВ, Юрий БОНДАРЕВ, Пётр ПРОСКУРИН, Арсений ЛАРИОНОВ, Валентин CОРОКИН,

Владимир ГУСЕВ, Сергей ЕСИН, Шавкат НИЯЗИ, 

Ринат МУХАМАДИЕВ, Борис ШЕРЕМЕТЬЕВ