Материалы по номерам

Результаты поиска:

Запрос: год - 1969, номер - 11

Ф. Николаев. СКУЧНО ТАКОМУ КРИТИКУ…

№ 1969/11, 28.05.2015

И. Роднянская. «К спорам вокруг Анискина». «Новый мир», 12. 1968.

 

Бывают такие унылые критики: всё-то им давно приелось, всё опостылело; ничто их не волнует; перо у них, правда, резвое, а писать им не о чем, ибо кажется им, что вся литература оскудела, потускнела. И даже когда появляется всеми примеченное и привеченное, не тусклое – мизантропствующий критик тут же внесёт в общее мнение свою поправку.

В таком духе написана статья И.Роднянской, напечатанная среди других, тоже довольно язвительных рецензий в журнале «Новый мир», № 12. Названа её рецензия «К спорам вокруг Анискина»: она в самом деле показательна, ибо написана как бы от лица тех интеллигентов, брюзжащих и мизантропствующих, коих в период «малых дел» во множестве и осуждающе рисовала наша отечественная классика.

Что же не по душе автору рецензии в самом произведении В.Липатова и в статьях, посвящённых ему? Роднянскую не устраивает то, что вокруг героя «Деревенского детектива» идут «пространные дискуссии», в то время как автор этого цикла новелл и повестей «склонен к бесспорности и неоспоримости». Да, действительно, нравится это или не нравится иным литераторам, у Липатова ясная позиция, суждения его точны, не расплывчаты, герой у него несёт нагрузку положительную, и дано всё это не декларативно, а органично: такого героя Липатов увидел в жизни. Но для И.Роднянской цикл Липатова об Анискине не художественное создание и тем более не открытие автором героя, а всего-навсего лишь «аккуратная работа» писателя, который склонен к «бесспорности и неоспоримости», у которого господствует «неуязвимая правота», а «идейная субординация соблюдена вполне» и «символы... расставлены так густо, как указатели в метро, – даже самый неискушённый провинциал с пути не собьётся»,– словом, везде и всюду Липатовым «достигнут идеальный баланс».

Человеку непосвящённому, прочитавшему лишь иронические строки И.Роднянской, и впрямь покажется, что речь идёт о произведении примитивном, плоском, невыразительном, – в особенности потому, что к концу своей рецензии Роднянская постаралась с тщанием, в других случаях не проявленным, выписать все огрехи, и словесные, и в построении фразы, встретившиеся ей в «Деревенском детективе». Но вот вопрос: как же это «безликие книги» Липатова вызвали дискуссию, как они смогли создать автору – ещё до всякой критики – огромную читательскую аудиторию?

Нет, не вдумчиво и доброжелательно, а тенденциозно прочитала И.Роднянская новую вещь Липатова. Это легко подтвердить, так как автор рецензии начинает вспоминать прежние вещи Липатова и присовокуплять к своему ироническому анализу неудачную его пьесу «Земля не на китах». Если бы автора рецензии не заедал недуг уныния, он не смог бы не заметить, что Липатов далеко ушёл от этой пьесы, что он, собственно, сделал скачок – он нашёл героя, внешне непривлекательного – и об этом непрестанно говорится в книге, – внутренне же отличного, душевного, любящего людей человека, который «не по службе, а по душе» стал совестью деревни Кедровки. Как раз этого и не улавливает Роднянская, а упорно повторяет, что Анискин – «идеальный патрон Кедровки», что-то вроде «племенного вождя».

Если бы критик был менее разгневан, он мог бы представить себе, что будь Анискин не милиционером, а кем-то другим, скажем, учителем, врачом, председателем, простым колхозником, кем угодно, – он и тогда оставался бы Анискиным, то есть самим собой, той совестью деревни, тем советчиком и помощником своих односельчан, каким он оказался на посту участкового уполномоченного.

Но у Роднянской свой подход, и она стремится вылепить портрет совсем другого и очень плохого человека, у которого «вся деревня на крючке», который «ту припугнёт, этого предупредит – и, глядишь, дело сладилось». Она подчёркивает «любовь Анискина к штрафам» и якобы нелюбовь к колхозной демократии. Так белое становится чёрным под лукавым, недобрым глазом. А ведь штрафует Анискин не тех, кого не надо штрафовать, он наказывает виновных, Анискин справедлив. Он любит свою деревню и службу свою несёт, будто каждый день держит экзамен перед своей совестью. А насчёт колхозной демократии, так слова эти критиком вырваны из контекста; нет, Анискин не тот человек, чтобы пренебрегать демократией, просто разгадал он человека, которого хотел бы видеть председателем.

Никогда не было Анискину так плохо, как в день убийства егеря. Больно ему, что ходят они с приезжим следователем из избы в избу все «по плохим мужикам». Хотелось бы ему показать городскому человеку мужиков хороших, но он на такой должности – приходится показывать приезжему деревню с изнанки. Первое в своей долголетней службе убийство расследует милиционер Анискин, и ему стыдно за своих соседей, за односельчан, ему, разумеется, очень бы хотелось, чтобы ни один из них не был замешан в преступлении. Но Анискин справедлив. Что бы ни чувствовал он лично, убийца найден, он – деревенский и он будет наказан.

Роднянская же ведёт следствие по-своему. Она «ловит» Анискина, а вместе с ним и писателя. Всё, что делает автор «Деревенского детектива», он, по мнению Роднянской, делает будто бы не от чистого сердца, не с художественным замыслом исследовать своего героя, а с заданностью человека, которому, видите ли, важно, чтобы был соблюдён «идейный баланс», с расчётом, «аккуратно»; с юморком снимает «дурашливо» ложную патетику, тут и там соблюдает «идейную субординацию». Диву даёшься – какое нужно критическое коварство, чтобы произведение, где всё органично, всё сопряжено и связано с общей системой образов, так вот грубо и бестактно расчленить на цепь мелких и крупных подделок под художнический и идейный баланс!

Укоряя критиков цикла Липатова, Роднянская, однако, и сама определяет какие-то новеллы как детективный жанр. Книга эта, по словам Роднянской, «замешана на двух различных заквасках». С одной стороны, «почвенность»... с другой – Липатов (ведь он же сторонник равновесия и баланса!) развенчивает истовость и кондовость старого патриархального быта, и делает это, разумеется, «аккуратно». Что же касается взглядов, мировоззрения, знания этого кондового быта самим автором, его любви к лучшим традициям – это мало интересует критика, он просто сбрасывает такие «мелочи» со счетов. Липатов же, естественно, без какого бы то ни было нажима стремится соединить эти лучшие традиции старой деревни с новью, пришедшей туда в наши дни.

Анискин увидел в своей простой должности высокое назначение человека. Он не только рыцарь порядка, но и рыцарь справедливости. Липатов нашёл свой, новаторский образ для воплощения идеи социалистического гуманизма.

Но что до этого критику, если ему показалось заведомо необходимым низвести произведение Липатова до уровня плохой литературы? Да, так и написано, что это литература плохая. В цикле, мол, многое заимствовано из других произведений, из «Двенадцати стульев», из Достоевского... Да, так и говорится, что повторы и штампы (!) были и у Толстого, и у Шекспира, однако «всё, что в хорошей литературе хорошо, в плохой – плохо». И, по мнению Роднянской, Липатову ничто не поможет, даже если очистить текст от всех тех «огрехов», на которые она столь тщательно указывает, потому что «живая вода... в литературных аптеках не продаётся».

Если бы такая вода продавалась, то автору рецензии, прочитавшему цикл Липатова в настроении вполне сумеречном, не показался бы добряк и по-своему герой Анискин гнусным типом, подозрительным маньяком, низменным соглядатаем, преследователем всевозможных честных и благородных людей.

Нет, мы думаем иначе: Роднянская в своей рецензии явила себя недоброжелательным и просто эстетически глухим критиком. Будучи объективной, не могла бы она не понять художественную природу произведения Липатова. Да и как не понять, что у Липатова свой стиль этой вещи, у него доброжелательно-ироническое отношение к Анискину, ироническое не оттого, что к его делам автор относится несерьёзно, но ироничен Липатов там, где говорит о внешности Анискина, о его проницательном взгляде, о его способности видеть подопечных «насквозь», при этом лёгкая насмешка выражена будто бы от имени тех, кто не задумывается, почему Анискин такой, а не иной. Роднянская эти иронические авторские замечания – может быть, правда, и повторяющиеся слишком часто – принимает за словесные огрехи. Её рассердило и то, что Липатов сумел найти диалектику характера Анискина. Что же касается его дочери, то неужели за той чисто журнальной опиской, которая была допущена в обрисовке её внешности, критик не увидел трагедии старого человека, которому не понятна собственная дочь. К чести Анискина скажем: он-то хочет её понять, он преодолевает свою собственную кондовость. Критик ставит в вину Анискину то, что тот не доверяет заведующему клубом, но ведь в том-то и секрет, что Анискин – не соглядатай, не сыщик, не детектив в том самом, юридическом понимании. В том-то и дело, что он хочет и может делать людям добро. Да, он установил для себя самого своё «нравственное право». Только потому, что он живёт жизнью односельчан долгие годы, знает каждого, видит каждого насквозь. Не по совести он ничего не сделает. Наиболее недоступны его пониманию люди городские – вот уж в чём права Роднянская! Но и этих «пришлых» он стремится понять. Трудно поверить, что Роднянская и в самом деле не видит, что, обставляя каждый выход Анискина «вполне ритуально», автор вовсе не фетишизирует его. Это – манера, слог, слегка насмешливый, но соответствующий пониманию Анискиным своего долга.

Роднянскую, может быть, немного стесняло, что факты не в её пользу, что трудно опровергнуть книгу, живущую уже в народе своей художественной достоверностью. Поэтому, скорее всего, она заканчивает свой приговор над книгой Липатова словами о том, что он «предложил читателю свою двояковыпуклую правду» и тем самым проявил «опрометчивость, хотя и недоказуемую, но очевидную».

Сложный, однако извиняющийся ход. Скучно, должно быть, жить в литературе такому критику, чья опрометчивость в оценке произведения и очевидна, и вполне доказуема.

 

Ф. НИКОЛАЕВ