Материалы по номерам

№ 1970/4, 28.05.2015

Георгий Владимов. «Три минуты молчания». Роман. Журнал «Новый мир». №№ 7, 8, 9. 1969.

 

Последние страницы романа Георгия Владимова перелистываешь с грустью: жалко расставаться с его героем Сеней Шалаем. Казалось бы, и познакомился с ним обстоятельно: видел его и хорошим, и плохим; видел его в море и в ресторане «Арктика», трезвым и пьяным, на вахте и в кубрике. Успел и полюбить его, и поругаться с ним. И наспорился вдоволь. И сочувствовал ему, и переживал вместе с ним. И помог бы ему в трудную минуту, если бы встретился с ним не только в романе... Поэтому и не наскучил симпатичный Сеня Шалай, что получился он у Георгия Владимова живым и интересным, но только ли из-за этого жаль покидать его? Чувство такое: настроена гитара для последней и самой лучшей песни, но не спел её Сеня Шалай.

 

Вл. СОЛОМАТИН

Душа у Сени открыта для дружбы и натянута, как струна, отзывчива, звонка, да вот настоящих друзей – разве, кроме «деда», – не видно рядом. А почему бы?

Чтобы ответить на этот вопрос, надо внимательно посмотреть, что и как делает в романе Сеня Шалай, какая пружина движет этим наблюдательным, ироничным и умным парнем. Должна же быть в человеке такая пружина? Или – как: иди, куда позовут; работай, когда прикажут; отдыхай, когда отбой сыграют; люби ту, которая первой приласкала? И тянутся так вопросы один за одним, как за «вожаком» тянется весь дрифтерный порядок... Только ведь про друзей я не случайно спросил и не с бухты-барахты поставил этот вопрос первым...

Читатель и без подсказки уже догадался, что роман «Три минуты молчания» – о море, о рыбаках, раз появились такие слова, как «вахта», «кубрик» и «дрифтерный порядок». А точнее – о том, как мурманские рыбаки ловят рыбу, в том числе и ту самую селёдку, что так хороша с луком и подсолнечным маслом. О работе, о тяжёлом труде в штормовую – «сильную»! – погоду и о быте моряков – на траулерах, на берегу, – и рассказывает Владимов устами Сени Шалая.

В рыбацкой терминологии и в знании самых тонких деталей труда моряцкого и быта автор безукоризненно точен. Иначе выбранная им форма – рассказ от лица героя – не выдержала бы испытания. Заручавшись знаниями не из книжек, а получив их в самой жизни, – Владимов ходил с рыбаками в море и жил в Мурманске, – писатель целиком доверяет Сене Шалаю и тот не подводит его, пока глядит на весь мир и на работу свою глазами матроса первого класса. С палубы. И на палубу. Он весь в броне навыков, которых требует эта работа. Вот он даёт практический совет Алику, впервые вышедшему в рейс и страдающему от морской болезни:

– Вообще приучайся не глядеть на море.

Практический совет, не более. А другой молодой моряк – салага Дима – извлекает из этого совета некую философскую сентенцию:

– ...Природа, создавая нас двуногими, не учла, что мы ещё будем моряками. Но есть один секрет. Шеф тебе не зря сказал: «Не смотреть на море». Обрати внимание, как они ходят по палубе. Она для них горизонт. На истинный горизонт не смотрят, а только на палубу...

Сеня, который невзначай слышит этот разговор, задумывается:

– ...интересно же, как это я хожу. И на что же я при этом смотрю? На палубу или на горизонт?

Оказывается, не так пуста эта сентенция, которую выводит Дима. Умножая навыки, рейс за рейсом, год за годом, Сеня Шалай, сам того не замечая, приучается видеть только палубу, и работа, которую он знает лучше иных, начинает заслонять от него истинный горизонт. Автор, влюблённый в своего героя, крепко верит, что доброта, порядочность, честность в труде, лёгкая ироничность и ощутимый перед многими другими рыбаками интеллектуальный запас – надёжный щит для того, чтоб человек всегда оставался человеком: не шкурничал и не трусил, не выставлялся бы вперёд, когда сладко, не прятался бы за спины товарищей, когда горько. И в том сила писателя, что, любя героя, он может заставить и читателя полюбить его.

Однако я не очень охотно ступаю на палубу траулера «Скакун», на котором отправился в рейс Сеня Шалай, не с той степенью доверчивости, на которую рассчитывает автор. Дело в том, что место действия определено в романе чётко, а время – нет. Я забываю о своём недоверии, когда вместе с Шалаем обхожу причалы Рыбного порта, вижу «чёрную воду в гавани – как она дымится, а швартовые белеют от инея». Я забываю о своём недоверии, когда сижу на обледенелом кнехте, а катерок несёт меня с ветром на Абрам-мыс. И не думаю, что уж много лет отделяют меня от первой встречи с этой землёй, где «домишки, как стрижиные гнёзда, лепятся один над другим, и клочки земли – как палуба при крене, всё время одна нога выше другой», но ведь первую встречу не забыть, как не забыть тех – первых – друзей на этой земле. Стоп!

Вот, что рождает во мне настороженность. Жизнь расставляет друзей по годам, мы теряем их и приобретаем новых, но те, старые, живут в нашей памяти, и через расстояния, через годы наша память тянется к ним, и небрежения к дружбе мы себе не прощаем.

За три года плаваний Сеня Шалай, с его открытым характером, не успел найти верных друзей? А кто вокруг: попутные люди, соединённые отделом кадров в одной команде, портовые бичи-захребетники, жадные до богатых рейсовых рублей настоящих промысловиков, случайная женщина, лица которой не вспомнишь и через неделю? Сознательно ли обрекает автор своего героя на такое одиночество, дабы решить его судьбу вне времени, а в обстоятельствах исключительных или этим подчёркивается специфика работы рыбаков? Что если – второе? Разобщение трудом? Мы эту мысль оставим в покое, она парадоксальна и совершенно не соответствует духу романа «Три минуты молчания», в котором траулер «Скакун» с израненным бортом и кормой идёт по сигналу «SOS» на помощь шотландцам, находящимся в ещё более бедственном состоянии.

Значит – первое? Представим, что, задав Сене Шалаю характер устоявшийся и определённый и сжав пружину этого характера до отказа, автор отпускает его в тяжелейший рейс, где невзгоды, как из рога горького изобилия, сыплются на команду траулера «Скакун», где весь экипаж с самой первой мили живёт мыслью, что «рейс не задастся». И делает это автор, чтобы проверить: а как ты выдержишь ниспосланные тебе мною и судьбой передряги? На берегу еле устоял, посмотрим на тебя в море! Но в характере Сени Шалая нет заданности, и никакой он не устоявшийся, этот характер; он – мятущийся, развёртывающийся во всю свою незаурядную мощь, и, как ни боится сам Сеня Шалай «высокого штиля», – героический, а по строю мыслей своих – современный. И этому характеру тесно в рамках «безвременья», но сам Сеня выхода не находит: брошу море; нет, останусь; нет, брошу! Разум его выше силы устарелых традиций, но воля импульсивна. На вопрос красавицы Клавки:

– А говорил, что жизнь понимаешь. Как же ты её понимаешь, скажи хоть? – отвечает.

– Сколько надо, – говорю, – столько понимаю. На всё другое боцман команду даст.

Это – рисовка. Ибо в трудные моменты Сеня Шалай может принимать ответственнейшие решения, от которых зависит и жизнь его самого, и всей команды. Но, действительно, может и выполнять «что боцман прикажет», в душе посмеиваясь, но не протестуя.

Представленную мною выше схему об устоявшемся характере Сени Шалая ломает «дед» – стармех «Скакуна» Сергей Андреевич Бабилов, единственный друг героя. Думает о нём Сеня всегда с теплотой и заботой, нежно, хотя сантиментов стесняется. «Дед» стольких людей видел-перевидел – и в море, и на берегу. Он понимает, что пружина, которая движет Шалаем, – случайные обстоятельства, и знает, что верит Сеня Шалай только ему одному. «Дед» не вооружён новомодными социологическими терминами, Сеня для него – и добрый, и умный, но без руля. А «деду» не хочется, чтобы Сеня Шалай всю жизнь только на палубу смотрел и истинного своего горизонта не увидел. Хочет он в рейсе выучить Шалая на механика, есть потребность у человека дело своё передать из рук в руки.

– Только я ни черта в твоей машине не разберусь.

– У меня разберёшься! Да не в том штука, чтоб разобраться. А чтобы любить. Я тебя жить не научу, но дело своё любить будешь. А это главное. Дальше-то всё само приложится. Ты себя другим человеком почувствуешь.

В другом месте, предугадывая, какая болезнь крылом своим коснулась Сени Шалая, «дед» говорит:

– Сейчас хорошая молодёжь должна появиться, я на неё сильно надеюсь...

Лёгкая ироничность, если вовремя не узришь – за дымкой ли, за туманом, – как она прогрессирует, может обернуться чёрным скепсисом, а доброта – слабостью, слабость – злом. Куда повернёт такой характер в иных обстоятельствах – ответить трудно.

Когда я говорю, что характеру Шалая тесно в рамках «безвременья», я думаю о том, что у него не только нет друзей, но и врагов. Ибо друзья и враги – это часть нашей биографии, а биография Сени Шалая куца и обрублена. Словно спохватываясь: как же в этой искусственно созданной ситуации добро будет противоборствовать злу? – автор начинает выдвигать и носителей зла. Случайно или нет, но почти все они из тех, кто постоянно на палубе не работает.

И действительно, а вдруг автора упрекнут в том, что труд разобщает людей? Да ещё такой труд, как рыбацкий, где все одинаково «стынут и мокнут». Все? Да, все. Кроме тех, кто в штурманской рубке. На палубе – одна работа, у них – другая. Тут и капитан безвольный, и старпом-недотёпа, проложивший курс через берег и разбивший корму собственного траулера, и третий штурман Черпаков, водящий суда по сомнительному диплому, и сам «сельдяной бог» Граков Дмитрий Родионович, трус, паникёр. Посмотреть – так получается, что на капитанском мостике есть лишь один приличный человек: штурман Жора Ножов, да и тот, если разобраться, с подлинкой: подсказал Шалаю, что надо рубить «вожак», а отвечать боится. Не много ли «нечистых» на один траулер? Здесь, по-моему, некая нарочитая заданность исключительно трудного рейса до обидного подвела автора, и он, как тот старпом, свернул с правильного курса, рискуя выбросить корабль своего повествования на скалы. Просчёт, который нельзя не отметить и трудно простить, даже понимая, что иному палубному матросу так порой может видеться штурманская рубка с рыборазделочной палубы.

А Сене Шалаю снова выходить на промысел. И кто будет с ним рядом, если для «деда» рейс на «Скакуне» был последним? И кто поведёт новый для Сени Шалая траулер «Океан» в море? Ведь в Мурманске много хороших капитанов. Пусть повезёт промысловику на спокойное море и добрых друзей.