Материалы по номерам

Результаты поиска:

Запрос: год - 2005, номер - 16

ПЕРВАЯ СТРАНИЦА

№ 2005/16, 23.02.2015

НЕДОПЛАТА В ТРИ МИЛЛИАРДА

 

У издательского холдинга «АСТ», в который входит свыше 30 книжных и три журнальных издательства, а также две типографии и 270 магазинов в разных регионах, появились серьёзные неприятности. В департаменте экономической безопасности МВД России считают, что издатели недоплатили в казну свыше трёх миллиардов рублей налогов. Эксперты считают, что эта новость может привести к существенным переменам на книжном рынке.

Сегодня «АСТ» ежегодно выпускает более четырёх тысяч книг общим тиражом почти 50 миллионов экземпляров. Больше выходит книг лишь в издательстве «ЭКСМО». Там каждый день запускают в производство не меньше тринадцати книг, а суммарный ежегодный тираж всей продукции «ЭКСМО» превышает семьдесят миллионов экземпляров. (Кстати, два года назад правоохранители уже приходили в «ЭКСМО» с весьма серьёзными претензиями.) Если верить знатокам, годовой оборот группы «АСТ» составляет полмиллиарда долларов (это треть оборота всего издательского рынка России).

 

КТО ЗАЩИТИТ ДОНЦОВУ?

 

Известный театральный концептуалист Кирилл Ганин не на шутку обиделся на Дарью Донцову. Он считает, что своим романом «Дантисты тоже плачут» писательница нанесла ему непоправимый вред. Истец возмущён тем эпизодом романа, в котором один из персонажей — полковник милиции — заявил, будто театр Ганина — откровенная порнография. Драматург обратился в суд и требовал, чтобы ему, во-первых,  возместили моральный ущерб в размере десяти тысяч рублей, а во-вторых, изъяли из продажи непонравившуюся книгу.

При этом Ганин умалчивает, что он уже пытался отмстить Донцовой. Критика именно как месть восприняла его пьесу «Дарья Донцова. Эротическая фантазия про театр Ганина».

Защищать Донцову от претензий драматурга вызвался знаменитый адвокат Павел Астахов.

 

ВЕЗУНЧИК

 

Владиславу Отрошенко в последнее время безумно везёт. Он только и успевает регулярно получать различные литературные премии. Хотя издаётся при этом крайне редко.

Напомним, первую книгу прозы «Пасхальные хокку» Отрошенко выпустил в 1991 году. Тогда же он издал повесть о Сухово-Кобылине «Веди меня, слепец». Третья же книга в России у него вышла лишь через девять лет (я имею в виду книгу «Персона вне достоверности»). Ну а потом в печати появился роман «Приближение к фотоальбому. Вариант семейной хроники».

Теперь о премиях. Первыми талант Отрошенко оценили итальянцы, присудившие ему премию «Гринзане Кавур». Мало кто знает, что одно время итальянцы не отпускали писателя из Рима, настолько большие аудитории собирали его лекции. Кстати, в 1997 году в Италии была издана книга Отрошенко «Недостоверные свидетельства».

Вторую крупную награду писатель получил в 2003 году от корейской фирмы «Самсунг» (производители корейской бытовой техники, как известно, спонсируют премию «Ясная Поляна»). Деньги писателю тогда дали за повесть в рассказах «Двор прадеда Гриши». Правда, жюри предложило не совсем корректную формулировку: якобы за выдающееся дебютное произведение. Распорядители финансов, видимо, ослепли и не заметили, что для дебютанта Отрошенко, родившийся в 1959 году, явно был несколько староват.

И вот новая награда. На сей раз писателю вручили премию Белкина за опубликованную в конце 2004 года в журнале «Знамя» повесть «Дело об инженерском городе». Кстати, весьма симптоматично: Отрошенко, если есть возможность, печатается и у либералов, и у консерваторов. Скажем, один из лучших своих рассказов «Прощание с архивариусом» он в своё время отнёс не в революционный «Октябрь», а в патриархальный «Наш современник».

Что ещё? Решение о премии Белкина принимал консилиум литераторов под руководством известного мастодонта отечественной прозы Андрея Битова. Размер награды — 5 тысяч долларов.

Дело осталось за малым: почаще издавать книги Отрошенко в России.

 

О. ЧУЧКОВ

ДРАМА НАСТРОЕНИЙ: ШАМПАНСКОЕ НА СЦЕНУ!

№ 2005/16, 23.02.2015

Санкт-Петербургский Государственный академический театр им. Ленсовета — один из самых посещаемых в городе. У входа людно. Вхожу в просторный вестибюль и погружаюсь в мир театра. В вестибюле полно народу. Публика самая разнообразная: от подростков, до лиц весьма почтительного возраста. Много молодых, и это радует.

Сегодня в театре спектакль по пьесе Александра Вампилова «Старший сын». Вот уже более трёх лет комедия ставится на разных сценах Санкт-Петербурга, и до сих пор залы полные.

Незамысловатые декорации в виде стены с множеством обшарпанных дверей компенсируются превосходной игрой актёров. Эмоций на сцене — хоть отбавляй! Горит бумага, льётся вода, мощной струёй из бутылки вырывается шампанское. По залу разливается знакомый аромат. Настоящее ...

Время действия комедии по замыслу автора — конец шестидесятых прошлого столетия, но на сцене эпохи смешались. Экстравагантный «прикид» Сильвы, разорванные над коленом джинсы Васеньки Сарафанова и современная музыка, сопровождающая действия комедии, явно вытесняют её из века минувшего в век нынешний. Ничего не скажешь, художник по костюмам постарался. Укороченные брюки, плотно облегающие бёдра красавицы секретарши, её открытый топик на тонких лямках — всё это как-то явно не тянет на эпоху «застоя». Здесь налицо современность. Разве что Васенька, младший сын, в нашу бытность вряд ли стал бы упаковывать рюкзак. Конечно, мыслей бредовых в головах современной молодёжи предостаточно, но на «стройки века» сейчас точно никто не поедет. Не то время. А так всё вполне современно ...

Гаснет свет. Конец первого действия. В зале довольно душно, и народ устремляется к выходу. В буфете выстраивается длинная очередь. Заказываю себе «Мartini» с апельсиновым соком и, неспешно втягивая через трубочку ароматный коктейль, наблюдаю за публикой.

Много «заядлых театралов», их сразу видно. Они оживлённо обсуждают игру актёров, сравнивают с увиденным ранее, критикуют... Не замечаю ничего для себя интересного.

— Как тебе? — спрашивает дама интеллигентной наружности у своей собеседницы.

— Неплохая игра, — отвечает та. — Жаль, нет именитых, но, в целом, достаточно колоритно. Мне нравится.

Чувствую, что их разговор может продолжаться долго, но раздаётся звонок и дамы вынуждены прерваться. Начинается второе действие.

Мой приятель заметно оживился, а я ведь помню, как он бесцеремонно зевнул в самом начале постановки. Ему можно простить. Человек он серьёзный, типичный представитель делового мира. Бизнесмен. Вся его жизнь — по Станиславскому, с пресловутым: «Не верю». И все же приятеля моего что-то зацепило, это я с уверенностью могу сказать. Может быть, хорошая игра актёров, а может, красивые бедра секретарши (вспомнилась рецензия Александра Гриценко в № 15 «ЛР» на балет «Светлый ручей» — «О стройных балеринах и о наивной интонации»!). И аплодировал он от всей своей широкой предпринимательской души. Значит, поверил!

Кроме Кристины Кузьминой, которая талантливо сыграла роль Макарской (той самой секретарши), хочется назвать ещё несколько фамилий: Алексей Торковер, Станислав Никольский, Дмитрий Лысенков, Андрей Попов, Лаура Лаури. Бурные аплодисменты в финале пьесы были адресованы именно им, и, конечно же, режиссёру-постановщику Юрию Бутусову. Зритель остался доволен, а это самое главное.

После такого спектакля уже ничто не сможет испортить настроение, даже тоскливый апрельский дождь.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Валентина АМОСОВА

 

г. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

ДЕНЬ РОЖДЕНЬЯ ТОЛЬКО РАЗ В ГОДУ

№ 2005/16, 23.02.2015

20.04.1939 — Георгий ПОЛОНСКИЙ. Начинал как преподаватель английского языка в рядовой московской школе. Нашумел в 1968 году фильмом «Доживём до понедельника», за сценарий которого получил Госпремию СССР. Много лет писал киноповести о школе. Но уже в перестройку творчество писателя оказалось невостребованным. Жизнь придумала новые конфликты, ярко отразить которые Полонский уже не сумел. Умер в безвестности в 2001 году.

23.04.1936 — Анатолий НАЙМАН. Из плеяды ахматовских сирот. Трудно понять, почему Ахматова приблизила к себе этого инженера-химика. Вряд ли она высоко ценила его стихи. Может, ей нравились переводы трубадуров? Кстати, напрасно искать правдивый ответ у самого Наймана. После того как в 1989 году он опубликовал в «Новом мире» цикл «Рассказы об Анне Ахаматовой», кажется, с лёгкой руки В.Топорова писателя прозвали «ахматовской вдовой». Куда лучше Найману удаются кулинарные книги. Я думаю: каждая домохозяйка должна иметь его книгу «Процесс еды и беседы».

24.04.1929 — Владимир МИХАЙЛОВ. Прокурор, который ещё в эпоху оттепели устав всё время кого-то разоблачать в Латвии, как-то решил, что сможет прокормиться фантастикой. И ведь смог. А вот вписаться в новый режим, установившийся в Латвии после 1991 года, не захотел. Последние десять лет живёт в Москве.

24.04.1960 — Владимир СОТНИКОВ. Ученик Владимира Маканина. В 1991 году издал роман «Покров». В последние годы одна за другой штампует повести для подростков. Но серьёзная критика молчит. Все ждут, когда Сотников напишет этакое что-то фундаментальное, но не прокорма ради, а чтобы обессмертить своё имя. Талант у него есть. Но, кажется, недостаёт амбиций.

25.04.1922 — Юрий МЕЛЬНИКОВ. Поэт-фронтовик. Лучшая его книга — «Пока мы живы», которая была издана в 1981 году. Увы, в постперестроечное время издатели проявили поразительную глухоту по отношению к фронтовой поэзии. Поэт тяжело переживал то, что его перестали печатать. Умер Мельников в 1997 году.

25.04.1959 — Андрей МАКСИМОВ. Начинал как драматург, пьесы которого поставили сразу в нескольких столичных театрах. Однако пресса осталась практически ко всем его спектаклям равнодушна. Народ узнал о Максимове лишь благодаря телепередачам «Времечко» и «Ночной полёт». Свой первый роман «Посланник» выпустил в 2000 году. Впрочем, газеты эту книгу не заметили. Одно из двух: или Максимов пишет ну очень плохо, или когда-то он здорово насолил театральным и литературным критикам.

25.04.1970 — Ольга РЫЧКОВА. Экономист по профессии, несколько лет отдавшая в Томске банковскому делу. Но больших капиталов так и не нажила. Презренные деньги не стали главным смыслом её жизни. Её уделом оказались стихи. Русофилам она далека, потому что не торопится воспевать берёзки. Западники тоже не спешат принимать её в свои объятья, ибо она не пишет постмодернистских книг. Так, может, это и хорошо, что Рычкова утверждает в поэзии собственный стиль. Уже пятый год живёт в Москве.

26.04.1937 — Виктор ГОЛЫШЕВ. Главный переводчик английской и американской литературы. Благодаря ему мы сегодня читаем на русском языке многие роман Р.Уоррена и У.Фолкнера. Уже в наши дни непонятно зачем согласился на авантюру и перевёл пятый том  пресловутого «Гарри Поттера». Может, захотелось на старости лет порезвиться?

26.04.1937 — Владимир ФИРСОВ. В конце 1960-х — начале 1970-х годов комсомольская верхушка, недовольная популярностью Евгения Евтушенко, решила воспитать нового кумира молодёжи. Ставка была сделана на Фирсова. Его срочно повезли к Михаилу Шолохову. Тут же удостоили премии Ленинского комсомола. Даже журнал дали, не «Новый мир», конечно, а всего лишь «Дружбу», но не всех народов, а только советско-болгарской молодёжи. Но ничего не помогло. Добровольно читать Фирсова мало кто захотел. Лидера советской поэзии из него так и не получилось. А амбиции остались.

27.04.1962 — Александр АРХАНГЕЛЬСКИЙ. Великий многостаночник. Может с блеском сочинить книгу о героях Пушкина. Надо, раздраконит всех мэтров современной русской литературы. Запросто написал роман об Александре I. Научился клепать учебники. И не забывает периодически публиковать проповеди в защиту либерализма на страницах «Известий».

28.04.1932 — Валентин СИДОРОВ. В юности чуть не стал диссидентом. Руководство ЦК ВЛКСМ очень было недовольно первой книгой его стихов «Город после дождя». Комсомольские деятели решили, что этот сборник идейно порочен. Позже первые стишата Сидорова власть оценивала уже как цветочки. Ягодками стали книги писателя о Рерихе. В 1982 году цензура костьми легла, лишь бы не пропустить в печать повесть Сидорова «Семь дней в Гималаях». Главреду журнала «Москва» Михаилу Алексееву пришлось тогда искать поддержку среди секретарей ЦК КПСС. В перестройку создал общество «Мир через культуру». В 2000 году выпустил книгу «Знаки Христа».

28.04.1949 — Александр МИНДАДЗЕ. Подрабатывая после школы секретарём в районном народном суде, как бы между делом написал первую повесть о нравах третьей, судебной власти и сунулся с нею в Литинститут. Но профессура отбрила. Тогда поощрялись лишь этюды о рабочем классе. В итоге пришлось Миндадзе сдавать документы во ВГИК. Позже по его сценариям было снято почти 20 фильмов. Миндадзе стал успешным кинодеятелем и лауреатом Госпремий СССР и России. И всё-таки он время от времени жалеет о том, что профессура Литинститута когда-то не разглядела в нём талант великого прозаика.

28.04.1965 — Дмитрий ПОЛИЩУК. Хороший поэт. Считает себя представителем «неизвестного поколения», которое видит теперь свою цель в «соединении разрозненного». Надеется, что сумеет заставить заново плодоносить посечённые в революциях ветви русской поэзии. Кстати, стихи Полищука очень высоко ценит Инна Роднянская. Живёт в Москве.

30.04.1947 — Юрий КУБЛАНОВСКИЙ. В юности был близок к основателям литературной группы «СМОГ». В 1979 году согласился поучаствовать в создании неподцензурного альманаха «Метрополь». В итоге первую книгу стихов смог выпустить не в России, а за бугром. В 1982 году чекисты посоветовали подобру-поздорову перебраться на Запад. Разлука с родиной продолжалась девять лет. В 2003 году А.Солженицын наградил его своей премией. Как сказал автор «Архипелага ГУЛАГ», награда досталась Кублановскому «за языковое и метафорическое богатство стиха, пронизанного болью русской судьбы, за нравственную точность публицистического слова».

 

Подготовил Вяч. КАЛМЫКОВ

ЖУРНАЛУ «ДОН» — 80 ЛЕТ

№ 2005/16, 23.02.2015
 В Союзе писателей России прошло обсуждение старейшего журнала страны «Дон», у истоков которого 80 лет назад стоял автор известного романа «Разгром» Александр Фадеев. Город Ростов-на-Дону всегда назывался воротами Кавказа. Журнал, носящий имя легендарной казачьей реки, в разные времена дал путёвку в большую литературу многим писателям, оставившим заметный след в искусстве: Виталию Закруткину, Анатолию Калинину, Владимиру Фоменко, Виталию Сёмину, Анатолию Софронову, Борису Куликову, Николаю Доризо... Сегодня же этим изданием рулит поэт Виктор Петров.

О творческом потенциале журнала «Дон» вели речь Валерий Ганичев, Феликс Кузнецов, Николай Переяслов, Аршак Тер-Маркарьян, Валерий Латынин, Анатолий Парпара, другие именитые литераторы Москвы и Кавказа.

 

Арсен РЕЧНИКОВ

ПЕРВЫЕ ЛАСТОЧКИ ФИЛИМОНОВА

№ 2005/16, 23.02.2015
 

В Чеховском культурном центре, что на Страстном бульваре, состоялась презентация трёх поэтических сборников. «Опыты счастья» Константина Гадаева, «Коньковская школа» Михаила Кукина и «Стихи» Игоря Фёдорова. Книги стали первыми ласточками молодого «Издательства Н.Филимонова». По мнению ведущего вечер Олега Лекманова, представленные в книгах стихи заполняют существующую в нашей «очень сильной технически» поэзии пустующую нишу: они предельно искренни, безыскусны и, несмотря на иронию, очень серьёзны.

В ближайших номерах «ЛР» читайте рецензию на книгу Игоря Фёдорова.

СЛОВО О СЛАВЕ

№ 2005/16, 23.02.2015

 Скорбная весть пришла из города Воронежа, где на 46-м году жизни неожиданно для всех скончался известный русский прозаик Вячеслав ДЁГТЕВ.

ПАМЯТЬ ОГНЕННЫХ ЛЕТ

№ 2005/16, 23.02.2015

 

В этот день центром Берлина стал восточный район Карлсхорст. Приготовления к церемонии начались с утра, когда во двор бывшего немецкого военно-инженерного училища начали съезжаться машины генералов, командующих армиями и корпусами, многочисленных военных корреспондентов и кинооператоров.

В зале, предназначенном для церемонии, несколько наших офицеров расставили на столах чернильные приборы, разложили бумагу и простенькие ручки, какими пишут школьники. Должно быть, старшина из комендантской роты штаба фронта не нашёл лучших в разрушенном городе. На столах стояли ещё пустые школьные чернильницы и лежали пачки наших папирос «Беломорканал».

Всё здесь выглядело предельно скромно и по-фронтовому просто. В зал, заглянуть на столы, на стены с цветными олеографиями в рамках, то и дело входили генералы, прибывшие с разных концов фронта. Мне запомнилось, как один из офицеров, отвечающий, видимо, за порядок в зале, ходил между столами и уже несколько раз заново переставлял стулья. В углах зала суетились и громыхали своей аппаратурой кинооператоры.

Уже под вечер, когда закатившееся солнце позолотило железную крышу инженерного училища, одну из немногих крыш в Берлине, не разорванную осколками мин и снарядов, пронёсся слух, что церемония скоро начнётся. Однако в ожидании прошло ещё несколько часов. Стемнело. Наконец, без десяти минут двенадцать по московскому времени, а следовательно, без десяти десять по берлинскому, в зал заседаний начали входить представители союзного командования, дипломаты, многочисленные корреспонденты, кинооператоры, прилетевшие на самолётах из США, Англии, Франции. Вдоль стенки выстроились наши фото- и кинооператоры, они заняли места в проходах между столами.

Ровно в полночь зажглись все люстры в зале. И первая фраза, которую произнёс председательствующий маршал Г.К. Жуков, обращаясь через переводчиков ко всем присутствующим, была такова:

«Господа, мы собрались сюда, чтобы предложить представителям верховного немецкого командования подписать акт о полной и безоговорочной капитуляции...»

Он добавил ещё несколько слов, объясняя цель заседания. Речь его была предельно краткой. Не было нужды пространно разъяснять значение этой исторической церемонии. После этого приказано было ввести в зал немцев. И сразу наступила тишина такая, что стало слышно дыхание соседа.

Все взоры обратились к раскрытым дверям в зал, за ними просматривалось несколько метров коридора.

Этот звук родился сначала как будто бы далеко. Странный ритмический звук. Признаться, я не сразу догадался, что это. Постукивание усилилось. Ещё минута. И стало ясно, что это немецкие генералы, чётко отбивая по паркету прусский шаг, приближались к дверям зала.

И вот они появились в дверях: Кейтель, Фридебург, Штумпф. Позже я видел кинодокументы Нюрнбергского процесса. Кейтель вместе с другими гитлеровскими главарями находился на скамье подсудимых. Он сидел там сгорбившись, с худым лицом, потухшими глазами — так быстро он потерял свою петушиную осанку. Но в ту ночь перед нами стоял ещё другой Кейтель. Дородный генерал, с румяным полным лицом, с подчёркнуто гордой осанкой, с прусской чванливостью. Должно быть, в ту минуту он ещё не видел перед собою нюрнбергской виселицы. Может быть, вместе с другими фашистскими генералами он ещё надеялся, что выйдет сухим из воды, останется в живых, с тем чтобы снова служить нацизму...

Со своей звукозаписывающей аппаратурой мы находились вблизи от нами же установленного микрофона, прямо перед столом президиума. Тут же, примыкая к микрофону, находился столик для двух переводчиков на английский и немецкий. Чуть левее, прямо напротив входной двери, стоял стол для немцев, за который уселись Кейтель, Фридебург и Штумпф. За их спинами выстроились трое адъютантов в соответствующих мундирах армии, флота и авиации разгромленной нацистской армии.

Сама процедура капитуляции описывалась уже не раз. Всему миру известны снимки ключевых моментов заседания, подписания актов на четырёх языках. В эту историческую ночь газеты всех стран оставляли на первых полосах места для экстренных сообщений и фотографий. Всюду ждали специальных киновыпусков о капитуляции в Берлине. Надо ли удивляться тому, что в зале находилось тогда множество журналистов, фото- и кинорепортёров из всех стран-союзников.

Кейтель подписывал листы Акта, методично откладывая в сторону ручку и выбрасывая движением века из левого глаза стёклышко монокля. Приподнимая голову, с одним и тем же выражением готовности и внимания смотрел на советских генералов и главным образом на маршала Жукова.

В то мгновение, когда сам маршал Жуков, коротко вздохнув, первым поставил свою подпись на документе — в зале напряжение, казалось, достигло наивысшего накала, — все корреспонденты устремились к столу президиума и начали его буквально «штурмовать», чтобы найти наилучший ракурс, сделать исторический снимок.

И в этой стихийно возникшей сумятице, в этом сдержанном и одновременно почти нерегулируемом возбуждении всё же выделялась главная психологическая нота, которая и врезалась мне в память.

Это было сознание огромного нравственного превосходства, достоинства силы и благородства целей, которые освещали этот торжественный триумф победителей, главным образом советских людей, больше всех вложивших сил в эту войну и поставивших фашизм на колени.

В течение всего заседания я вёл на листе бумаги поминутную запись церемонии в дополнение к тому, что фиксировалось через микрофон на пластинку.

Две краткие речи маршала Жукова при открытии и в заключение заседания. Два «яволь» Кейтеля и поднятая вверх бумага в руке и ответ на вопрос председательствующего Жукова о том, ознакомилась ли немецкая делегация с Актом о полной и безоговорочной капитуляции и готова ли она его подписать?

Но зато как эмоционально насыщены были эти сорок пять минут, как выразительны лица, жесты, глаза, улыбки, как контрастировали ликование и злоба, радость и ненависть, бессильная, с трудом сдерживаемая.

Никогда мне не забыть спокойного, по-деловому слегка озабоченного, сильного и прекрасного в своей волевой сосредоточенности лица маршала Жукова. Он то разговаривал с сидящим рядом генералом Соколовским и дипломатом Вышинским, то подписывал документы, то задумчиво посматривал куда-то в глубину зала, поверх голов Кейтеля и сопровождающих его адъютантов.

Закончилась процедура, и майор-переводчик громко передал команду: «Немецкая делегация может покинуть зал».

И опять натянуто-вычурным жестом Кейтель выбросил вперёд руку с фельд-маршальским жезлом. Круто повернувшись, немцы, отбивая прусский шаг, удалились в глубь коридора.

И тогда словно бы вздох радостного облегчения пронёсся по залу. Зажглась ещё одна люстра, и стало ещё светлее. Раздвинулись портьеры на окнах, и на площадку перед домом брызнул свет из первых незамаскированных окон в Берлине. Так начались здесь первые сутки мира.

 

Анатолий МЕДНИКОВ

 

Анатолий Михайлович Медников Великую Отечественную войну начал солдатом Истребительного батальона, затем был полковым разведчиком на Западном фронте, сапёром, получил два тяжёлых ранения. В конце войны он — военный радиожурналист и в этом качестве принимал участие в боях за Берлин, вёл важнейшие радиозаписи в ходе Берлинского сражения, в том числе и историческую запись заседания по капитуляции фашистской Германии в Карлсхорсте в ночь на 9 мая 1945 года.

ПИСЬМА ЧИТАТЕЛЕЙ: НЕ ВСЁ ТАК БЕЗНАДЁЖНО

№ 2005/16, 23.02.2015

Случайно набрёл в Интернете на информацию в вашей газете о себе:

«26.01.1954 — Евгений ТУИНОВ. На излёте перестройки сумел очаровать своей разоблачительной прозой Анатолия Иванова. Не случайно Иванов пробил своему подопечному премию Ленинского комсомола. В 1993 году стал депутатом Госдумы по спискам ЛДПР. Но ни партийная, ни депутатская карьера у него не задалась. Да и литературная слава быстро прошла. И где сейчас Туинов, чем занимается, никто не знает. Подготовил Вяч. КАЛМЫКОВ».

Здесь почти всё неправда или полуправда. Какая у меня разоблачительная проза? Можно ли уточнить поимённо, кого я ею сумел разоблачить? С какой это стати я очаровывал своей прозой Анатолия Степановича Иванова, в подопечные которого устами из последних сил иронизирующего Вяч. Калмыкова меня почему-то записывает ваша газета? Только лишь потому, что он был в комиссии по присуждению премии Ленинского комсомола?

Да, в депутаты Госдумы я прошёл по спискам ЛДПР. Это единственно правдивый факт из всего крошечного текста обо мне.

Дальше о карьере партийной. Видимо, редакция имеет в виду (так понятно из контекста) ЛДПР. Разочарую. Депутатом от фракции ЛДПР был, а вот в самой партии не состоял. Если же взглянуть на партийную карьеру пошире, то она у меня как раз задалась: был секретарём партийной организации Высших литературных курсов. Но это ещё при КПСС.

В депутатской карьере автор «ЛР» вообще ничего не понимает. Если человек становится депутатом, это уже задавшаяся депутатская карьера. Ведь сколько народу-то баллотируется, а становятся депутатами только 450 человек в один созыв. Впрочем, мы с Вяч. Калмыковым о терминах не договаривались, поэтому даже не знаю, что он имел в виду, говоря о моей незадавшейся депутатской карьере.

О славе? Тут ваша газета меня рановато хоронит. Ещё сочтёмся.

Что же касается того, где я сейчас и чем занимаюсь, то всё не так безнадёжно. Достаточно выйти в Интернет и набрать мою фамилию. Последняя моя книга вышла чуть меньше года назад. Называется «Злая книга. Думские дни». И если бы ваш сотрудник не поленился и хотя бы полистал её, то вряд ли в его тексте появились бы столь обидные нелепости и неточности.

 

Евгений ТУИНОВ

Александра Маринина: САГА О КАМЕНСКОЙ

№ 2005/16, 23.02.2015

Не застал я тех времён, когда к нам в Литинститут на встречу со студентами приезжал сам Юрий Казаков. Поговаривают, что в аудиторию он вошёл в валенках и телогрейке. Словом, выглядел как обыкновенный русский мужик. Профессор, смутившись, стал представлять его. Казаков же вдруг встал, выругался да послал того куда подальше. И ушёл. Классик! Недавно к нам приезжала признанная королева детектива Александра Маринина. Чего ожидать на этот раз, никто не знал. Золота, бриллиантов, роскошных нарядов на ней не оказалось. Выглядела как обыкновенная женщина. Иногда вопросы задавали мы, студенты, а иногда наш ректор. Мне было особенно интересно: с чего же начался её творческий путь.

СЕРДИТОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ

№ 2005/16, 23.02.2015
 

Я, честно говоря, не уверен, правильно ли мы поступили, напечатав эту статью. Нет, я нисколько не сомневаюсь: Валентин Колумб — большой поэт не только марийского народа. Он — достояние всей России. Вопрос в другом: как долго мы о наших гениях будем печатать лишь дежурные статьи?

Я помню, с каким увлечением прошлой осенью Аркадий Васинкин рассказывал мне в Ханты-Мансийске на конгрессе финно-угорских писателей о трагической судьбе Колумба. Он смело говорил о новаторстве своего земляка. Васинкин не боялся назвать имена тех шавок, кто строил интриги против надежды марийской поэзии. Я тогда впервые услышал историю о том, как исписавшееся, но не желавшее расставаться с привилегиями старое руководство писательской организации пыталось устроить судилище над поэтом и редактором весьма спорного, но крайне интересного журнала.

Да, Колумб сорвался, попытавшись утопить все беды и проблемы в горькой. Но это же не значит, что он своими стихами перестал влиять на умы марийской молодёжи. Не будем ретушировать чьи-либо биографии. Величие гения проявляется во всём: и в стихах, и в жизненных поступках. Так же как и ничтожество завистников.

Увы, до сих пор не прояснены все детали последних дней жизни Колумба. Такое впечатление, что кто-то наложил своё табу.

Я в Ханты-Мансийске оценил Васинкина за его незашоренность. Мне тогда показалось, что вот появился у марийцев литературовед, который сможет вывести своих коллег в республике за рамки официоза и в перспективе предложит нам настоящую, а не фальшивую историю марийской литературы. Или я ошибаюсь?

 

Вячеслав ОГРЫЗКО

ЭТО НАДО СМОТРЕТЬ. В ПОДВЕШЕННОМ СОСТОЯНИИ

№ 2005/16, 23.02.2015

В новогодние праздники мне довелось гостить у своих друзей в уральской столице. Бурные выходные обернулись неминуемой депрессией, то ли от избытка выпитого накануне алкоголя, то ли от мрачных ландшафтов живописного Уралмаша, то ли из-за разлуки с любимой девушкой. Меня обламывало всё, не хотелось ничего, ни играть на гитаре, ни сидеть за компом, даже пивные вечерние посиделки с моим закадыкой Филей уже не так радовали, как раньше. Единственное спасение, которое я всегда находил в такие кризисные моменты, было чтение.

Но сколько бы я ни копался на домашних полках Фильтоса, кроме Чехова и Бунина, достойной литературы не откопал. А читать их сейчас мне совсем не хотелось. Ну не такой уж я поклонник классики, давайте, кидайте в меня камнями! Большую часть этих рассказов я уже читал когда-то, ещё давно, а новые никак не хотели укладываться в мою тяжёлую голову. Бывает так, хочется чего-нибудь интересного, захватывающего, так, чтобы как в детстве про Робинзона или капитана Гранта, взахлёб, от корки до корки, но берёшь книгу, пролистаешь несколько страничек и отложишь подальше. Ну не прёт и всё, что делать?

Именно в таком «подвешенном» состоянии я и пребывал пару-тройку дней. Надо было брать с собой сноуборд, покатался бы на местных уктуских горах, развеялся. Но доска осталась дома, а сам я был в Екатеринбурге. Филя с женой днём были в университете, а я совершенно не знал чем себя занять.

В итоге я отправился в ближайший местный магазинчик с надеждой найти себе какое-нибудь чтиво, лёгкое и не напряжное (о Марининой, Донцовой и т.п., как вы понимаете, не могло быть и речи). Мне нравится ходить в книжные магазины, там такой специфический книжный запах, который я люблю с детства, не такой как в библиотеке или, скажем, в типографии. В книжных магазинах он особенный, заставляющий остановиться, задуматься, не спеша постоять у книжных полок, полистать понравившуюся книгу. В книжных магазинах некуда спешить, время там идёт медленнее, и если бы я был каким-нибудь маститым фантастом, то непременно написал бы роман об искажённом времени книжных лавок и магазинов.

Но я всего лишь читатель в обычном «Книжном». Люди в нём никуда не бегут, а стоят и вдумчиво вчитываются в строчки той книги, которую, вероятно, купят. Вот и я. Брожу между полок, высматриваю себе интересного рассказчика на ближайшие пару дней. Времени валом, читай не хочу, осталось лишь выбрать книгу. Люблю вытаскивать книги наугад из плотного ряда книг.

Жёлтая обложка, мышонок на кусочке сыра... Дэниэл Киз, «Цветы для Элджерона». Краткая аннотация на обратной стороне обложки. Д.Киз лауреат всевозможных премий, получил «Хьюго» в 1960 году за небольшой рассказ «Цветы для Элджерона», в 1966 году переписал его в роман, получивший престижную премию Небьюла и несколько других не менее почётных наград. Заинтригованный, читаю дальше. Вкратце: роман повествует о умственно отсталом мужчине тридцати семи лет с невероятно низким показателем IQ, которому в процессе сложного хирургического вмешательства искусственным образом увеличивают интеллект, в итоге Чарли Гордон (главный герой) медленно, но неуклонно превращается в самого обычного гения. Заинтригованный, я иду к кассе, плачу за книгу и на целый день погружаюсь в по-настоящему психоделический роман. Деньги, которые я заплатил за книжку, стоили того, чтобы их отдать за этот шедевр.

«Цветы для Элджерона» я проглотил буквально за несколько часов, с отрывом на один телефонный звонок и два чаепития (вечером). Книга держит читателя в напряжении до последнего. Повествование начинается с дневника Чарли Гордона, заурядного дебила, в котором он рассказывает о том, как он жутко хочет стать умным. Киз отличный стилист, он пишет от первого лица именно так, как это писал бы реальный умственно отсталый человек — со множеством ошибок (видна отличная работа переводчика), с посредственными детскими размышлениями и суждениями — «Я паправде старался увидеть. Я держал карточку близко от глаз а потом далеко. Я сказал еслибы у меня были ачки я бы видел палучше я одиваю очки только в кино или кагда сматрю тиливизор, но я сказал что они в шкафу в передней». Супер!

Далее Гордон переносит операцию, но сразу не происходит никаких изменений, он так же продолжает ходить на свою работу, где над ним продолжают посмеиваться коллеги-пролетарии, продолжает ходить в школу для умственно неполноценных, где преподаёт мисс Кенниен, в которую Чарли влюбляется, ему она кажется невероятно гениальной женщиной, которую он просто обожествляет. С каждым днём главный герой становится всё смышлёнее и смышлёнее, лучше пишет, пользуется знаками препинаниями, начинает видеть то, что раньше не замечал, а именно, издевательства своих коллег по работе (он всю жизнь трудится уборщиком на фабрике), которых раньше считал друзьями. Всё, что безумно хочет Чарли, так это стать умным, чтобы его полюбили, и он смог иметь много друзей. Больше ему ничего не нужно. Но, становясь умнее, он начинает видеть посредственность окружающих его людей. Стремительный взлёт его прогрессирующего IQ ставит его на равных с профессорами мировых величин. Он принимается за научную работу, одновременно пытаясь встречаться с мисс Кенниен. Теперь перед героем встаёт новая проблема. Если раньше люди не хотели с ним общаться из-за того, что он бесконечно глуп, то теперь его сторонятся даже башковитые профессора, не говоря уж об обывателях, разумеется, из-за его сверхгениальности.

Опыт, который провели над Чарли, до этого ставили на белом мышонке Элджероне, IQ которого впоследствии вырос в десять раз. Спустя несколько месяцев у мышонка начались признаки медленной, но необратимой регрессии. Гордон понимает, что и его ждёт подобная участь. Далее события разворачиваются по классической драматической схеме. Концовка реально впечатлила. Всем читать!

Книга ни много ни мало — настоящий шедевр литературы. Её я немедленно порекомендовал для прочтения Филе, а по приезде домой советовал своим друзьям. Настоящее качественное чтение, этот томик занял достойное место в моём книжном шкафу. Киз — неоспоримый мастер пера, теперь я загорелся идеей прочитать у него что-нибудь ещё, помнится мне, в том книжном магазине стояла ещё одна его книжка...

 

г. СУРГУТ

ХРОНИКА ГНУСНЫХ ВРЕМЁН

№ 2005/16, 23.02.2015
 Минувшая неделя прошла у наших домохозяек под знаком Татьяны Устиновой. Начиная с понедельника, все вечера они по каналу «Россия» переживали за героев фильма «Всегда говори «всегда»-2", снятого Алексеем Козловым по сценарию Устиновой.

Татьяна Устинова сегодня — одна из самых модных детективщиц России. Но мало кто знает, что литературой она занялась лишь в 1999 году. Инженер-физик по образованию, она по специальности не работала ни дня, а сразу подалась на телевидение, где её заметило руководство пресс-службы Бориса Ельцина. Политтехнологи доверили Устиновой редактирование сразу двух официальных программ — «Москва, Кремль» и «Из первых рук», но которые по большому счёту ни на кого не влияли и которые мало кто смотрел.

Однако в кремлёвских коридорах Устинова так и не стала своим человеком. Не случайно она потом ушла в пресс-секретари к Евгению Примакову в Торгово-промышленную палату.

Свой первый роман Устинова написала в 1999 году.

Если верить её признаниям, она только в романе «Большое зло и мелкие пакости» описала реальную историю. Сюжеты всех остальных книг выдуманы. «Я, как Агата Кристи, выдумываю сюжеты, когда мою посуду», — откровенничает Устинова.

Как считают журналисты, «схема Устиновой простая, но идеально отлаженная и срабатывающая на все сто: робкая, но с большим внутренним потенциалом героиня оказывается в сложных, грозящих столкновением с Уголовным кодексом обстоятельствах, её бросает, кидает, оставляет или просто всячески истязает её мужчина, но она выстаивает наперекор всему, раскрывает те самые интригующие обстоятельства и свои скрытые достоинства, встречает наконец достойно Избранника и живёт за последними строчками романа долго, счастливо и во всяческой гармонии, если только жестокосердная Устинова не подбрасывает ей ещё каких-нибудь приключений на пару-тройку следующих романов. Все эти изумительные свойства и обеспечивают устиновским романам колоссальный успех, как правило, среди женской читательской аудитории, делая её одним из самых кассовых авторов».

Летом 2003 года писательница оказалась в центре скандала: газета «Известия» выяснила, что издательства «АСТ» и «ЭКСМО» одновременно выпустили под разными названиями одинаковые произведения, введя тем самым читателей в заблуждение. Так, выпущенный «АСТом» роман «Гроза над морем» в «ЭКСМО» получил название «Персональный ангел», а «Родню по крови» то же «ЭКСМО» обозвало «Мифом об идеальном мужчине». Обычаи же делового оборота предполагают, что под разными названиями выходят разные, но не одинаковые книги.

Чуть позже скандал возник и вокруг романа Устиновой «Запасной инстинкт». Критики в образе главного героя Арсения Троепольского увидели руководителя известной дизайн-студии Артемия Лебедева и задались вопросом: что это — скрытый пиар или издёвка? Ответ повис в воздухе.

Последние полтора года народ с упоением читает роман Устиновой «Олигарх». Острословы полагают, что цель этой книги — развенчание Березовского.

И ещё одна интересная подробность: только в 2004 году книги Устиновой выходили в нашей стране 49 раз общим тиражом 5 миллионов 203 тысячи экземпляров. Это вам не хухры мухры. Но экранизированы пока лишь единицы. Так что представляете, сколько сериалов мы ещё сможем увидеть!

 

В. СЕВЕРЦЕВ

Сергей Васильев. КАМЫШОВЫЙ РАЙ

№ 2005/16, 23.02.2015
    Наташе Барышниковой

1

Двухэтажные дома,

Бесприютные дворы,

Зной кромешный задарма

Для разутой детворы.

Среди летней дряхлой лжи

Каждый сир и каждый наг.

По траве плывут бомжи,

Огрызаясь на дворняг.

Мир не пуст, но бестолков,

Счастье ходит выше крыш,

Выше облаков — таков

Мой бекетовский Париж.

 

2

В луже ржавая вода,

В ручке девочки анис.

Голубь сел на провода

И сердито смотрит вниз.

Магазин тридцать восьмой,

Водка на розлив рекой.

Пьяный дяденька хромой

Грустно машет мне рукой.

Подойду, я знаю толк:

Бог — он есть, хоть невидим.

И нальёт Марина в долг —

На том свете отдадим!

 

3

Мало рытвин, много ям,

Улицу Шекспиром звать.

Жил ли этот здесь Вильям

Или не жил — наплевать!

Пахмутова-то жила —

Вот такая к чёрту вязь! —

По дорожке тихо шла,

Ножку втаптывая в грязь.

Я хожу, едва дышу,

Нежности глотаю ртом.

А сонеты напишу

Как-нибудь, прости, потом.

 

4

Может быть, кромешный зной,

Может быть, кромешный труд:

В коммуналке за стеной

Песни пьяные орут.

Прежней жизни не вернёшь:

Вот стакан, вот ананас.

А не будешь пить — под нож,

Это запросто у нас.

Каждый сам себе полпред,

Каждый злых рабочих сил

Бог. И если бы не Фред,

Я не знаю, как бы жил.

 

5

То ли лодка кверху дном,

То ли счастье — вопреки.

Бабка Поля под окном

Смотрит вдаль из-под руки.

Выжив из ума, она

Ходит всюду с топором.

За её спиной — война,

За её спиной — «Химпром».

Время прожито не зря,

Бог не выдаст, чёрт не съест.

Вот накормит сизаря —

И опять нырнет в подъезд.

 

6

Что, курчавый? Вновь хандра

И душа плывёт в Кижи?

Пей «палёнку» до утра,

А уж утром мне скажи,

Каково стоять века,

Нос воинственно задрав,

Средь убогого ДК

И роскошных жирных трав?

Каково, скажи, хандрить,

Как жених перед венцом?

Каково, скажи, кадрить

Малолеток со шприцом?

 

7

Не криви печальных уст,

Вкалывай себе, как вол.

Под окошком белый куст,

Куст шиповника расцвёл.

Он не грешник и не льстец,

Он — рассудку вопреки.

И его сажал отец.

Чей? Наташин, дураки!

В день рождения её

Расцветает он всегда.

Мистика? Да ё-моё!

Сверхреальность, господа!

 

8

Жизнь печальна, смерть длинна,

Жабам хочется в полёт.

На болотный дым луна

Свет серебряный свой льёт.

Сон уходит в камыши,

Рыбам не достать до звёзд.

И в округе ни души,

Может быть, на тыщу вёрст.

Ночь мучительно светла

Беспросветностью земной,

Как дыхание крыла

Ангельского за спиной.

 

9

Спит великая река,

Сон её, как жизнь, суров.

И белеют берега

От скелетов осетров.

Жёлт песок, темна вода,

Смерть и счастье далеки.

Что ей снится — невода,

Стенька Разин, бурлаки?

Я не знаю. А со дна

Вдруг всплывает колесом

Не персидская княжна,

А державный Китеж-сом.

 

10

Комариный звон в ушах,

Дождь, и вечность за плечом.

Птица плачет в камышах,

А поди пойми, о чём.

Человек печаль в горсти

Комкает, и зерна ржи

Сыплются, Господь, прости,

В царство горечи и лжи.

Я прошу: не умирай,

Но живи — хотя б затем! —

Камышовый этот рай,

Комариный мой Эдем!

 

г. ВОЛГОГРАД

 

 

Сергей Евгеньевич Васильев родился в 1957 году. Окончил Литинститут. Автор нескольких поэтических сборников.

 

ЛИБРЕТТО ПИКЕЙНЫХ ЖИЛЕТОВ

№ 2005/16, 23.02.2015
 

«Истинный защитник России — история: ею в течение столетий неустанно разрешаются в пользу России все испытания, которыми подвергает она свою таинственную судьбу», — писал наш великий поэт и дипломат Фёдор Тютчев как будто бы не 150 лет назад, а вчера, отвечая новым клеветникам России, которые уже и в школьных учебниках заявляют, что наша страна «помогла США и её союзникам победить фашизм».

В том, кто кому помог, кто победил фашизм и чья духовная сила одолела сатанинскую силу, с глубокой исторической правдой было сказано на Девятом Всемирном Русском Народном Соборе. И не только об уроках недавней истории напомнило Соборное Слово русского народа, но и о главных проблемах жизни России и мира.

Речь ведётся не о «удвоении ВВП», и не о «реформе ЖКХ» или каких-то экономических проблемах, а о самой судьбе нашего народа, о том, останется ли он как этнос на мировой карте народов. И это не поэтическая метафора, не «фигура речи», а реальность времени.

С одной стороны, как не радоваться тому, что народ разомкнул уста, что в нём, казалось бы, вызрело гражданское чувство, и он вроде бы стал разбираться в изгибах политической жизни; а с другой — сколько же нынче стало этих «пикейных жилетов», этих «друзей демократии», которые благодаря нашему славному ТВ готовы хоть завтра взяться за управление страной. Как тут не вспомнить Илью Ильфа, который в своей записной книжке отметил: «На каждую умную мысль находится свой дурак, который эту мысль доводит до абсурда».

У нас в стране несколько тысяч общественных организаций и движений, и каждая из них (или почти каждая) пишет письма президенту, в правительство и Думу. И все требуют «принять решительные немедленные меры», «привлечь к ответственности». Ну и славно, скажут опытные политики, пусть пишут, всё равно письма эти из секретариата президента поступят в секретариат губернатора, а оттуда начальнику управления или треста, а от начальника — инспектору, а инспектор вызовет жалобщика и скажет ему: «Ну, уважаемый Иван Иванович, Ваше письмо президент получил и поручил мне лично разобраться». И злорадный холодный блеск появится в его глазах, а один глаз может и полыхнуть огнём, как у Азазелло в романе Михаила Булгакова.

Но наших иван-иванычей и марий-ивановен тоже не очень-то нынче запугаешь. Они и плакаты напишут, и с пустыми кастрюлями на улицу выйдут, и примутся кричать: «Мэра в отставку!» «Губернатора — к ответу!»

Свобода у нас, и начальникам хоть большим, хоть маленьким приходится носить в карманах валидол, а то и нитроглицерин, а дорогой костюм от Версаче, заляпанный тухлыми яйцами, срочно отдавать в химчистку и приходить на совещание в свитере и джинсах, как недавно пришлось министру образования Фурсенко.

Демократии у нас нет, зато есть разнузданность публичного поведения, насаждаемого телевидением и теми телеведущими, шоуменами, которые все нынче ходят в академиках и являются законодателями вкусов. То, что известные политики, учёные, генералы выходят «к барьеру», уже заранее кипя злобой друг к другу, публично стремясь как можно больнее ударить один другого, а шоумен поощряет их в этом и подбадривает, и язвит, и острит, а так называемые «эксперты» ещё и оценивают эту провокационную, по сути, грязную игру на виду у всей страны, и что народ призывают ещё и голосовать: кто кого больнее и «тоньше» укусил — в самой своей основе есть затея пошлая и безнравственная. Но это мало кому нынче приходит в голову — ведь все эти «ток-шоу» приняты во всех «цивилизованных странах»! Герои телебаталий часто выглядят бестолково, но шоумену того и надо, ибо идея, которую надо опорочить, «пригвоздить», защищается, как правило, людьми, мягко говоря, не очень образованными, не умеющими вести дискуссию — вроде председателя молодёжного движения «Идущие вместе». Этот «герой» мог разве противостоять «свободной» Хакамаде, которая и «мальчиком», и «невежей», и «купленным политиком» его походя назвала, язвительно усмехаясь? Речь велась о новой опере «Дети Розенталя» в постановке Большого театра. Шум вокруг этого спектакля уже поднят такой, что в театр отправилась депутация Госдумы, чтобы прочитать либретто и вынести свой вердикт. Но какой тут может быть вердикт, если заранее всё известно — оперу будут хвалить и ни при каких обстоятельствах не дадут снять спектакль со сцены, ибо это будет «отрыжка советских времён», «акт вандализма» и т.д. А то, что так называемый писатель, автор либретто, навеки покрыл себя позором, опубликовав людоедские, гнусные, построенные на нецензурной лексике книги, — это нормально. Ну и пусть бы себе шёл этот любитель котлет из людского мяса (в одном из его рассказов герои собираются на ужин и едят такие котлеты, и знают, кого едят, и нахваливают повара), пусть бы себе этот «писатель» шёл к каким-нибудь постмодернистам вроде Берлинского театра, где актёры ходят голые и испражняются на глазах у публики. Но дело-то заключается в том, что либретто принято Большим театром, гордостью нашего национального искусства, и в круг нашей культуры втёрся растлитель из когорты де Садов. Дело сделано, шумиха поднята несусветная — такая и нужна пиарщикам для «пополнения денежного довольствия».

Самый тип этих бесчисленных ток-шоу, заполонивших все телеканалы, совершенно чужд и народу нашему, и отечественному телевидению. Но вот, получив доступ к американскому ТВ, наши стрекулисты быстренько стали копировать типы этих передач, считая их самыми современными и смотрибельными. «Впереди планеты всей» оказался Швыдкой, о котором уже немало сказано как о человеке, не соответствующем занимаемой должности, как о шоумене, который в своей «Культурной революции» ставит вопросы провокационные, превращающие серьёзнейшие проблемы национальной литературы и искусства в занимательную игру. Это игра таит в себе очень опасный и коварный смысл: она расщепляет сознание человека, призывает поставить знак вопроса над святынями народа и проповедниками этой святости.

Когда смотришь на лицо этого человека — такое ухоженное и сытое, то хочется позвонить режиссёру Владимиру Бортко, который снимает сейчас фильм «Мастер и Маргарита». Мне кажется, что лучше актёра на роль дядюшки Максимилиана Андреевича Поплавского не придумаешь. Так и вижу Азазелло, который открывает фибровый чемоданчик плановика-экономиста из Киева, выхватывает оттуда варёную курицу с одной ногой и со всего маху бьёт ею по шее Поплавскому так, что тот летит вниз по лестнице, а рядом с ним прыгает по ступенькам тушка курицы.

Иногда кажется: всё, что ты делаешь — твои книги, фильмы, статьи, — всё это пустое, всё падает в пустоту. Такое чувство не раз охватывало меня. Особенно когда работал на телевидении, на радио. Но это ошибка, более того — так думать грешно. Наше слово совершенно невидимым образом передаётся от сердца к сердцу. И слово порой обретает силу, которой можно только дивиться. Теперь чаще приходится заниматься публицистикой — такое время. Нельзя молчать. Как нам жить? Какой образ жизни соответствует душе народа? Вот вопрос вопросов сегодня. Если девушка говорит, что она не будет рожать детей, потому что «незачем плодить нищету», то тут образ её жизни, её мировоззрение уже сформулированы по образу и подобию удалых парней и их подруг из телесериалов, криминального чтива вперемешку с женскими романами. Такой девушке обязательно надо просторную квартиру со всей начинкой, желательно автомобиль и т.д. Вот тогда, может, она и откажется от контрацептивов, может быть, «обзаведётся ребёнком», как нынче принято говорить. Жить в одной-двух комнатах с детьми, как это было у нас и наших родителей, — это уже другая опера, это вам уже не «Евгений Онегин», а «Дети Розенталя». С ужасом я узнал, что более 80 процентов судебных дел связаны с жилплощадью. Дети судятся с родителями, бабушками, дедушками, отвоёвывают у них квадратные метры, не уступают ни единой копейки.

Наша политическая, гражданская культура должна вызревать, крепнуть. Это относится и к духовному росту самих лидеров гражданского движения, и тех, кто его формирует.  Я твёрдо верю, что мы всё равно победим, что наш народ никогда не исчезнет с лица земли, как бы тяжело ему ни пришлось. Только надо помнить, кто мы, какова наша вера, кто наши предки, что они нам завещали.

Алексей СОЛОНИЦЫН

г.САМАРА

КАКИЕ СЕРИАЛЫ О ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ ВАМ ПОНРАВИЛИСЬ?

№ 2005/16, 23.02.2015
Василий ЛИВАНОВ, актёр

«Штрафбат». Потому как это произведение искусства. Несмотря на то, что реальность несколько искажена, дан образ войны, трагедии и мужества. Во всём чувствуется не европейский, а именно наш, российский менталитет.

 

Александр ТИТКОВ, публицист

Телефильмы подобные «Штрафбату» мне принципиально не нравятся, потому что они низводят подвиг советского солдата до уровня авантюрного приключения а ля Д’Артаньян и три мушкетёра. В старых сериалах, конечно, занятный сюжет был, но сохранялся трагизм события, а вот в современных кинополотнах приключения только ради приключения. И это понятно, потому что делаются телепроекты ради рейтинга и извлечения денег из рекламодателей. Студии зарабатывают на патриотических чувствах граждан, и тем самым оскорбляют память павших в войне.

 

Юрий ЩЕРБАКОВ, поэт, город Астрахань

Я не смотрю сериалы. Видел только две серии телефильма «Человек войны». Они мне не понравились, потому что сняты в стиле бандитского боевика. Ни капли нет того героизма, который был в советских картинах.

 

Михаил АЛЕКСЕЕВ, писатель, фронтовик, Герой Социалистического Труда

Рад забыть «старые», но не получается, поэтому считаю киноклассикой фильмы «Батальоны просят огня», «Горячий снег», «Журавушка», «Они сражались за Родину», «Судьба человека».

 

Алексей РОСТОВЦЕВ, полковник внешней разведки

Уже больше не смотрю, поскольку считаю такие сериалы искажающими правду о войне, о нашей великой Победе. Такие фильмы разлагают подрастающее поколение и воспитывают в нём презрение к нашей истории и неуважительное отношение к подвигу отцов и дедов, которые своей грудью заслонили Отечество и весь мир от фашизма. Выгодно выделяется из общей серой массы киноподелок по-настоящему хорошая лента «Звезда».

МАСТЕР НА ВСЕ РУКИ

№ 2005/16, 23.02.2015
В нынешнем поколении тридцатилетних Роман Сенчин, кажется, единственный, кто умеет с блеском выступать чуть ли не во всех жанрах.

ИЗУМЛЯЕМСЯ ВМЕСТЕ С МАРИНОЙ ЕЛИСЕЕВОЙ

№ 2005/16, 23.02.2015
 

АНГЕЛЫ И ДЕМОНЫ ИЗДАТЕЛЬСТВА «СОВА»

 

«Все счастливые семьи счастливы одинаково» — говаривал классик, но кому не известно, что Лев Николаевич мало что знал о счастливых семьях. История, которую, как некое странное блюдо на тарелочке с голубой каёмочкой, преподнесли читателям Вячеслав Букур и Нина Горланова, подтверждает, увы, полнейшую слепоту Толстого, упорствовавшего в своём заблуждении. Но всё по порядку.

Во-первых, насчёт блюда. Дело в том, что поначалу оно кажется сладким до приторности, да только под конец становится горьким и оставляет отвратительное послевкусие. Так и хочется прополоскать рот.

Во-вторых, насчёт счастливого семейства Ивановых, героев повести «Чужая душа». Оно невероятно отличается от остальных, тоже счастливых. Это вообще поразительные люди, просто мамонты какие-то, даром что живут в Перми, рукой подать до вечной мерзлоты, где оттаяли целёхонького мамонтёнка. Мама, папа, двое детей. Все умные, интеллигентные, образованные, талантливые и... клинически нищие. Ну это не удивительно. Когда в России по другому-то было? Хотя, с другой стороны, умные ли? Вот так, просто, по-житейски? Получается, что не очень, но ясно это становится лишь под конец повествования.

Итак, живут себе Ивановы жизнью духовной, а на мелочи бытовые внимания не обращают. Что им материальные ценности? Есть же ценности иного рода. Идеалы, так сказать. Кстати, совсем забыла, повесть охватывает временной период от брежневского «застойного застолья» до горбачёвской перестройки. И вот во время застоя, когда лишь столица может похвастаться более или менее сносной жизнью, а на окраинах Союза Советских Социалистических Республик мечтают о колбасе, как о манне небесной, Ивановы берут в дом девочку шести лет, дочку проститутки и алкоголички, угодившей в тюрьму. Пожалели соседку, не вынесли чистые и добрые сердца зрелища несчастного брошенного ребёнка. И зажили уже вчетвером. Всем делились с  подобранной в луже Настей, кормили, учили, лечили. Потом появились на свет ещё две дочки у Ивановой Светы, не сразу, конечно. И стало их всех уже... сами считайте. Квартирка коммунальная, убогая, денег нет. Но они все счастливы! У них куча друзей для кухонных посиделок, эдаких интеллигентов с фигами в карманах, друзей бесцеремонных, но по-своему верных. И не дом у Ивановых, а просто бедлам какой-то. Но дети растут талантливые — это главное! Потому что их правильно воспитывают. Действительно, в общем-то, правильно. Хорошими, добрыми, достойными, честными, бескорыстными. Потому что сами такие. А девочка Настя оказывается очень даже талантливой и пишет картины маслом на деревянных досках, потому что на холсты денег, разумеется, нет. Даже телевидение местное её снимает, даже прочат выставку в самом городе Париже. Вот они, скажет читатель, плоды просвещения и педагогических усилий людей праведных! Хотя чувствуется всё время — что-то не так. И многие старые мудрые люди говорят — нехорошая у вас приёмная дочка, порочная девочка, и как иначе может быть, если не родится вишня от яблони, несмотря на все старания. Мичуринские ли, лысенковские ли. И вовсе не лженаука, оказывается, генетика. Так и случается, что платит девочка, а потом и девушка Настя приёмным родителям такой чёрной и страшной неблагодарностью, что даже не верится, будто такое возможно. Возможно, уверяют авторы рассматриваемой повести, ещё как! Чужая душа. Потёмки. Сны разума, порождающие чудовищ. Убедительно написана книга, хотя и кажутся герои слишком уж невообразимыми. Невольно вспоминаются святые подвижники. Да только где им воздастся за добрые дела?

Есть ужасная по своему цинизму, но очень НАРОДНАЯ поговорка: «Не делай добра, не получишь говна». И родилась мудрость сия не на интеллигентских кухнях, а в самой толще народного, в данном случае, читай — плебейского — сознания. Печально заканчивается книга: времена вроде бы меняются, демократия приходит на смену тоталитаризму, а в результате снова торжествует победу Его Величество Хам. Хотя, если вдуматься, от какого слова произошла «демократия»? Правильно, дорогой мой, образованный читатель, от слова «демос», что значит — «народ». Вот и тема для размышлений всё ещё пытающихся барахтаться ивановых-праведников, безнадёжных мечтателей и идеалистов. Кнут и пряник. Хлеб и зрелища. Или всё-таки нужно что-то ещё?

А ещё можно почитать книгу Вадима Филатьева «Калаус», выпущенную тем же издательством «Сова», которое представило нам «Чужую душу» и её авторов В.Букура и Н.Горланову. И впечатление безнадёги усилится. Хотя у главного героя, много чего кошмарного пережившего, наступает какое-то непонятное просветление. Вот уж воистину — познание Бога через Страдание. Всё-таки никогда я не могла понять этой странной идеи. Ну зачем, скажите на милость, страдать, чтобы познать абсолютную абстракцию? Именно так, потому что большинство страдальцев ни к чему вразумительному так и не приходят. Чтони говорите, а страдание — зло, особенно если бессмысленное и бесцельное. Вот и мучается на болоте с названием Калаус юноша Влад. Мучается так, что скулы сводит, даже когда просто про это читаешь. Мучается ради денег, чтоб заработать на «достойную жизнь» себе, жене и будущему ребёнку. Рубит камыш и делает маты, из которых сооружаются глинобитные домишки в бескрайней степи. Живёт в жуткой хибаре вместе с другом, мечтающим однажды покинуть навеки ненавистный «совок». Друг этот вообще — отдельная песня. Хиппи — не хиппи, рокер — не рокер, но парень крепкий. Может и доберётся когда-нибудь до своей вожделенной Америки. Влад же совсем другой. Кишка у него тонковата. Потому и тяжко ему жить по звериным законам Калауса, где каждый сам за себя, где опять же, заметьте, такие типажи НАРОДНЫЕ демонстрируются, что куда там вышеописанной сиротке Насте! Не сравнится девчонка с такими монстрами. Бедный, бедный Влад! И раздвоение личности у него от непомерного употребления чифиря случается, совсем как у одного из братьев Карамазовых, что с дьяволом беседует. А дьявол-то кто? Он сам! Такой же иллюзией терзаем Влад. Да, разумеется, как вы понимаете, денег он при таком раскладе всё равно не заработает, а «люлей» за жадность получит. Тоже урок. И вот тут-то, ограбленный, побитый, он просветляется. И, ясное дело, отступает от него проклятый бес.

Сильно написана книга, ничего не скажешь. Грамотных авторов, надо признать, отбирает издательство «Сова», способных, прекрасно владеющих стилем, мыслящих нестандартными образами. Это большой плюс. Но есть и минус. Хотя никогда вы не назовёте ни «Чужую душу», ни «Калауса» чернухой, есть в них нечто, вызывающее лёгкую брезгливость. Нечто или некто? Если «некто», тогда понятно. Гадкий, грязный, завистливый, корыстный, злобный, ленивый, беспробудно пьяный, готовый харкнуть вам в лицо и нагадить в кастрюлю с супом. Народ, вот кто. Неужели же ОН в самом деле таков?! Тогда, просветлившись индивидуально, следует немедленно повеситься. Грех, конечно, смертный, но ничего, простит Господь милосердный...

 

Без   намерения   оскорбить

 

Нет, не стоила книга, которую я так ждала, моих воспалённых надежд. Но как было её не ждать, когда в крови не угасал огонь загадок, так и не разгаданных ни одним из его читателей? Мало кому удавалось столь изысканно и элегантно, при этом ничуть не оскорбляя невежд, ставить перед ними такие шахматные задачи, такие устраивать вычурные шарады на внимание плюс интеллект, такие игры предлагать, что дух захватывало! Напрасно, да, совершенно напрасно имя Артуро Перес-Реверте мочалили досужие критики, чтобы доказать, что кто-то из «наших» пишет куда «живее» и интереснее. Таких не случалось. На «Фламандской доске» игра шла не на жизнь, а на смерть, и даже тот, кто вовеки не брал в руки шахмат, пытался вникнуть в самую суть этой жестокой игры. Единственный, кто сделал попытку превзойти Переса-Реверте хотя бы в этом, — Дэн Симмонс, у него садисты-нацисты играли в живые шахматы, переставляя по мраморному полу обречённых людей. Съедена королева — расстрел, съеден конь — в яму его, с пулей в башке. Одна пешка осталась, и та в конце концов сгубила главного игрока. Так всегда и случается. Нельзя оставлять в живых пешек! Другой мастер чуть было не выбил почву из-под ног великого Артуро: с тем же роковым именем — Дэн. На этот раз Браун. Помните отца Брауна? Забавного детектива, порождённого фантазией Честертона. Тот тоже любил шарады... Наш, ах, простите, их Дэн Браун покусился на тему, от которой, как казалось, ничего не осталось после «Севильского причастия». Но «Код да Винчи» вкупе с «Ангелами и демонами» выиграли ход у гроссмейстера. Признаюсь, я чуть было не поменяла одного кумира на другого. Нет большего наслаждения для женщины думающей, чем сыграть партию с интеллектуальным мужчиной, пусть и заранее известно, что он выиграет... С «Клубом Дюма», более известным профанам как «Девятые врата» благодаря блестящей игре интеллектуала Джонни Деппа, всё было ещё интереснее. Картинки! Картинки самого Денницы! Ни малейшего сомнения, что их создал падший ангел, этот Данко католического мира, Люцифер. Нарисовал кровью сердца своего, огнём своей души. И Дюма там был, собственно говоря, совершенно ни при чём, так, параллельный сюжет, не стоящий особого внимания. Все вещи Великого Короля Таинственной Прозы Артуро компоновались вокруг им же созданного Круглого стола, окольцованного Змеем-Уроборосом, кусающим себя за хвост, змеем, воплотившим в себе бесконечность времени. Игры во время.

Последняя книга Переса-Реверте  — «С намерением оскорбить» (издательство «ЭКСМО») — книга эссе. Зачем она, я, честно говоря, не понимаю. То, что блистательный писатель ведёт с 1991 года колонку в журнале «Семаналь», мне понятно. Традиция и всё такое. Он там как бы пытается отразить приметы времени, но, с моей, наверное, профанической точки зрения, приметы времени Реверте уже сумел отразить так в своих лучших романах, что никаких эссе для подтверждения этого факта ему уже не требуется. Приметы эти совсем не в том, что происходит с миром в гипотетическом «настоящем», эпоха ХХI века настолько не поддаётся усилиям рассмотреть её с точки зрения обычного реализма, который был столь свойствен, скажем, Хемингуэю, что никакие старики вкупе с морем, ловящие больших рыб в мировом океане, не вызывают никаких эмоций. Эссе Артуро Переса-Реверте не стоило публиковать отдельной книгой, они хороши лишь для Испании, лишь для его родной газеты и его преданных читателей. Это иной Артуро. Это не тот Король Прозы, которого все мы, включая мою скромную персону, хотим лицезреть. И мне не то чтобы не нравится то отражение в зеркале, которое показывает, что у каждого из нас «рожа крива», мне не нравится то, что это вовсе не литература. Это просто не может быть Перес-Реверте, автор «Фламандской доски», «Севильского причастия», «Клуба Дюма» и «Королевы юга». Приходит на ум крамольная мысль, неужто сеньор Артуро начал потихоньку дистанцироваться от своих единомышленников-писателей, которым мракобесы католической церкви уже вынесли свой суровый приговор. К счастью, аутодафе отменены и даже сам Папа принёс запоздалые извинения за «тёмные века», отмеченные тавром Инквизиции. Но это всего лишь слова. Простите, если что-то русской читательницей понято не так. Простите тысячу раз, маэстро. Но душа моя, возможно, слишком по-славянски языческая, остаётся ныне с «Ангелами и демонами» и верит, что Чаша Грааля, полная животворящей крови, великий символ бытия, рождения и смерти, символ ЖЕНЩИНЫ, как бы нам ни пытались доказать обратное. А эссе мастера — всё равно эссе мастера. Только нет там ни страсти, ни загадки, ни адского пламени гордыни истинного МАЭСТРО.

 

ГЛУХОМАНЬ ГИПЕРБОРЕЙСКАЯ

 

Русская глухая провинция — самое загадочное место на свете, потому что там каким-то необъяснимым образом Пространство и живущие в этом Пространстве аборигены совершенно не подвластны Времени. Собственно говоря, сама категория Времени перестаёт что-либо значить, оно в этой самой провинции спит мертвецким сном и не движется совершенно. Во всяком случае, определить, какое нынче тысячелетие на дворе, созерцая быт и нравы жителей «глухоманья», не представляется возможным. Хотя, конечно, Владимир Фёдоров, автор романа «Песни гипербореев» (издательство «Сова») и прочих повествований на пейзанскую тему, находит некоторые признаки, по которым всё же понятно, что гипербореи его обитают в нашем мире здесь и сейчас.

Надо признать, что язык писателя хорош — насыщенный, порой до трудно перевариваемой концентрации, ярок и дерзок. Хотя в больших дозах такую прозу воспринимать трудно. Автор вываливает на читателя всю невыносимую тяжесть и одновременно с тем бездумную лёгкость деревенского бытия, как самосвал вываливает на вскопанную землю естественное удобрение. Хотя это для кого как.

Наивность гипербореев уму непостижима. И такая в них простота нравов, и такая лепота вокруг них, и такие беседы ведут они меж собой, и так любятся славно да скусно, что у читателя, любителя российской экзотики, слюна вожжой от зависти. На волю хочется! Туда, где ещё не испоганена земля русская всякими коварными иноземными ворогами и вонючими отрыжками монстра под именем Дикий Рынок. Нет, правда, хочется, без дураков. Что-то притягательное в пейзанах Фёдорова, которых он обзывает гипербореями, а можно звать и берендеями или ещё как-нибудь, есть. И мужики эти, и бабы невероятно забавны. Вот, к примеру, одна из героинь. Муж от ревности её вилами немножко потыкал, не до смерти, понятное дело, русскую бабу так просто не убьёшь, у неё, как у кошки, жизнь будто бы не одна. Иначе она бы призадумалась — а вдруг вдругорядь милый друг-супруг дело своё кровавое довершит? И бежала бы, заплющив очи. А она осталась, и живёт рядом с ревнивцем как ни в чём ни бывало. А всё почему? Вот дочка этих двух гипербореев думает, что мать потому отцу всё простила, что тот так её в баньке порой наяривает, что банька чуть не трещит. «Любятся» папка с мамкой, и детки «любятся». На то и роман! Ничего сложного и заумного. И в рассказах тот же ядрёный дух, и та же простота нравов, которая порой, как в том же народе говорят, хуже воровства... А о природе Владимир Фёдоров всё-таки отменно пишет!

НАРУШИТЕЛЬ СПОКОЙСТВИЯ: Андрей Ветер

№ 2005/16, 23.02.2015
Андрей Ветер — автор книг, которые имеют все шансы стать настоящими бестселлерами. Тут издательство «Гелеос» ничуть не прогадало, выпустив в свет один за другим его фантастически-мистические романы, замешанные на блестящем знании истории. Это «Нарушитель. Римский след» и «Нарушитель. Белый дух». Кроме всего прочего, свои произведения автор иллюстрирует сам, присовокупляя к завораживающему тексту не менее завораживающую графику. Разносторонне образованный, умеющий выстраивать феерический сюжет, обладающий собственным неповторимым стилем, этот писатель — настоящая находка и для избалованных интеллектуалов, и для неисправимых романтиков, всему остальному предпочитающих возможность отключаться от реального мира, полностью погружаясь в мир ирреальный.

 

ЧЕЛОВЕК — ЭТО…

№ 2005/16, 23.02.2015
 

Радость открытия ни с чем не сравнима! Конечно, мало кому дано криком «Земля!» возвестить об открытии хоть какого-нибудь островка, ещё не отмеченного на картах. А вот радость открытия нового имени нетленно талантливого писателя, значительно меньшую по «накалу», могут зато испытать как минимум 7000 потенциальных читателей сборника М.Харитонова «Успех» (М: АСТ, Люкс; 2005 — серия «Звёздный лабиринт»). Что мог знать читатель, о «мировой паутине» знающий лишь понаслышке, до выхода этой книги об её авторе? Из биографической справки в журнале БНС «Полдень, XXI век’» (№ 2 за 2003 год), сопровождающей совершенно необычное исследование «Дракон» Евгения Шварца: победа над Солнцем», можно было узнать: москвич Михаил Юрьевич Харитонов (р. 1968 г.) после окончания МИФИ и философского факультета МГУ работал программистом, веб-дизайнером, фин. аналитиком, рекламистом, занимался политпиаром. В 1998 году написал первый рассказ, интересовался «социальной фантастикой».

Пример такой фантастики можно было найти в сборнике «Перпендикулярный мир» (2004): «Вариант «Омега» (маленькая жизнь Стюарта Кельвина Забужко». Это «настоящая невыдуманная история» девятилетнего жителя Wtstern Ukraine (точнее, Львiва), начало которой могло быть как раз в наши времена. Жуткая история... «Помолитесь самую чуточку» о С.К. Забужко...

Кое о чём говорило и то, что рассказ Харитонова (фантастический!) «Зимы не будет» опубликовал «Новый мир» (№ 10 за 2004 год). Но этого было явно недостаточно, чтобы делать далеко идущие выводы. «Критическая масса» набралась в сборнике, произошёл творческий «взрыв», после которого спрашивать, есть ли такой писатель Мих. Харитонов — просто нонсенс? Рассказчик «божьей милостью», он может затрагивать любые темы, касаться разнообразнейших проблем, и всё в итоге «замечательно» (в смысле: не заметить этого невозможно)!

Вот в рассказе «Преступление и наказание» и «герой», немолодой Леонид Иосифович Малкин, и Его превосходительство Генеральный инспектор 404-го сектора Внешней зоны ответственности Галактического Содружества особой симпатии не вызывают, но... В итоге Земля «скоро станет полноправным членом Содружества», а Малкин получит почти что бессмертие, к тому же в самых комфортных условиях. И никакого внутреннего протеста разрешение конфликта не вызывает, чем плохо!.. А в рассказе «Семейное дело» так мастерски переплетены линии постоянных героев фэнтези волкодлаков, вампиров, драконов, да с такой психологической «семейной подкладкой», что только и можно сказать: «Да-а-а...»

И Фукуяму Мих.Харитонов поддел — в рассказе «Почва», и Нострадамуса задел — в рассказе «Эфир». А вот «Наваждение» — черти созданы некой галактической расой для ведения партизанской войны: как только кто-то (США, к примеру) получает перевес, тут сразу вступает в дело «адская» команда!.. История об «отморозке» Сталина в 2010 году (рассказ «Лёд») ну совершенно фантастична, но читать о восстановлении в России порядков времён генералиссимуса очень даже интересно.

Куда ни кинь, везде клин! В рассказе «Как бы» Харитонов рассматривает три версии развития событий (возможных) после путча 1991 года: 1) чечены в Москве, 2) натовцы в Москве З) «наши» в Москве. И что же? Хрен редьки не слаще... Что ж это за страна, каков же её главный секрет-тайна, что всё наперекосяк. Не большевики, так монахи-сорокатысячники будут сбивать крестьян в монастырские хозяйства — об этом «Белая новь» (отрывок из романа-трилогии иеромонаха Михаила (Шолохова) «Генеральная линия»)... Но есть что-то всё же в русских, есть; Харитонов неспроста написал рассказ «Юбер аллес»: и вот в результате активизации законсервированной ещё в 1944 году некой «бета-формы» уже не новгородцы приглашают Йорика навести порядок, а канцлер Германии приглашает Петрова из города Тоцка поспособствовать порядку у них!

Повесть в сборнике одна — «Успех», и мнение самого популярного отечественного фантаста  Сергея Лукьяненко она подтверждает полностью. Ведь до последних страниц так и не ясно, чем же закончится одиссея «говнокрута» Оскара Кралевского с заштатной планеты звёздной системы В7ВDEF. На переплёте книги художником М.Калинкиным изображён именно он: жидкие серые волосы, толстые губы, водянистые глаза... Пройдя через унижения, моральные и физические, мечтающий о власти ещё с детства, Оскар захватывает космический грузовик (что оказывается не так уж и сложно для думающего человека), удовлетворяет мстительные свои наклонности (коллекционируя черепушки своих жертв), устанавливает на корабле режим личной тирании. Преданный, начинает заново, телесно воплотившись в фанатика-святотельца Паргентума, и получает заветное земное гражданство. Чтобы в конце концов получить полное подтверждение своих извечных мыслей: «Человечество — крайне извращённая раса существ, желающих власти и способных к ней»! Создано оно было искусственно, потому что в природе невозможна раса, которая ценила бы власть выше жизни! Да-а-а... Человек — это звучит гордо? А как же, задача человечества — готовить управленческие кадры для Большого Космоса! Ведь без людей остальные расы способны разве что собирать грибы и корешки... Человек — это...

 

Валерий ОКУЛОВ

г. ИВАНОВО

ВЫБЕРИ СВОЙ БЕСТСЕЛЛЕР!

№ 2005/16, 23.02.2015
 

Мы рады сообщить, что по результатам вашего голосования первое место заняла книга Евгения Шишкина «Концерт» (издательство «СовА»). На следующей неделе мы опубликуем название книги-победителя в категории «Зарубежная проза» по результатам вашего голосования.

Присылайте название выбранной вами книги по адресу: lltrossia@litrossia.ru

 

ВЫБИРАЙТЕ:

1. Абэ Кобо. Женщина в песках. Сожжённая карта. Вошедшие в ковчег

(издательство «ОЛМА-ПРЕСС»)

2. Франц Верфель. Чёрная месса (издательство «ЭКСМО»).

КНИГИ — СОБЫТИЯ: выбор Сергея МАЛЫШЕВА и Алёны ДЕРЕВЯНКО

№ 2005/16, 23.02.2015

Выбор поэта-переводчика Сергея МАЛЫШЕВА

 

1. Франц ВЕРФЕЛЬ. Чёрная месса (издательство «ЭКСМО»).

2. Марк АГЕЕВ. Роман с кокаином (издательство «Geleos»).

3. Сергей ЧИЛАЯ. Виварий (издательство «Олма-пресс»).

4. Бернард Вербер. Последний секрет (издательство «Geleos»).

5. Артуро ПЕРЕС-РЕВЕРТЕ. С намерением оскорбить (издательство «ЭКСМО»).

 

Выбор художницы и дизайнера Алёны ДЕРЕВЯНКО 

 

1. Алексей МУХИН. Путин: ближний круг президента (издательство «Алгоритм»)

2. Анатолий ГЛАДИЛИН. Тень всадника (издательство «Олма-пресс»).

3. Притер СТРАУБ. Парящий дракон (издательство «ЭКСМО»).

4. Андрей ВЕТЕР. Тропа (издательство «Geleos»).

5. Андрей ГЕЛАСИМОВ. Рахиль (издательство «Яуза»).

КАК ИЗДАТЬСЯ ПИСАТЕЛЮ?

№ 2005/16, 23.02.2015
Недавно в ЦДЛ состоялось первое собрание «Клуба романистов». Обсудить вопросы книгоиздания пришли старушки и старики, до этого писавшие для своих родных. Молодых же литераторов эти вопросы пока не интересуют. Идея создания «Клуба романистов» пришла писателю Юрию Вигорю, последним твореньем которого был нашумевший роман «Гибель Москвы». Так как в нашем отечестве ни «Союз писателей России», ни «Союз писателей Москвы» не интересуют проблемы авторов, которые не имеют средств за свой счёт выпускать книги, «Клуб романистов» предлагает издаваться совместными усилиями. Пишущие люди зачастую поглощены процессом творчества и не ведают ничего о том, как вывести своё творенье «в свет». Где издать? Сколько это будет стоить? Столкнувшись с такими проблемами, многие писатели опускают руки и пишут в стол. Ответы на эти вопросы как раз-таки пытался найти Юрий Вигорь.

ДУШЕВНОЕ ЗДОРОВЬЕ КАК ПАТОЛОГИЯ

№ 2005/16, 23.02.2015
Роман «Патологии» Захара Прилепина, только что изданный лучшим журналом страны — «Роман-газетой», — книга о Чечне, написанная человеком, принимавшим участие в боевых действиях. Книга страшная, честная, бескомпромиссная, она заставляет задуматься над многими вещами, о которых обыкновенно задумываться не слишком хочется. Написана она истинно художественно, замечательным здоровым вкусным русским языком, густо и вместе с тем легкочитаемо. Описания ситуаций предельно достоверны и держат в состоянии сильного напряжения. О названии «Патологии» автор говорит: «На мой взгляд, любое истинное человеческое чувство всегда балансирует на грани патологии, обрыва в хаос и душевный распад. Однако если чувство не дотягивает до этого острия, оступись с которого — и ты впадёшь в безумие, — значит, оно неполноценно. Рационально, высушенно. Быть может, даже лишено божественнной силы».

НЕ СПЕШИТЕ ХОРОНИТЬ СОВЕТСКУЮ КЛАССИКУ

№ 2005/16, 23.02.2015
Я долго собиралась с духом написать об этой книге. Но не потому, что это так трудно. Просто тяжело снова пропускать через себя все эмоции, которые я испытала, прочитав «Молодую гвардию» А.Фадеева. А ведь поначалу и брать в руки не хотела. Думала, что это просто реклама Советскому Союзу, как об этом писали газеты. Но... уже на десятой странице я сделала вывод, что это вовсе не реклама и не выдуманная история, а сама жизнь...

КАВКАЗСКАЯ ТЕТРАДЬ УРАЛОЧКИ

№ 2005/16, 23.02.2015
Есть поэты, которые входят в литературу тихо и незаметно и так же существуют в ней. Есть другие, которые врываются стремительно и ярко, заявляя о себе во весь голос. Такие часто сгорают на лету, но если уж остаются, то навсегда.

АКАДЕМИК ОЦЕНИВАЕТ НАШЕГО АВТОРА

№ 2005/16, 23.02.2015
  Уважаемые литроссияне!

По роду своей работы интересуюсь тем, что публикуется сегодня о Великой Отечественной войне, в частности, писательским творчеством. К сожалению, эта некогда полноводная струя в советской литературе нынче обмелела. В особенности, мне кажется, в белорусской литературе, издавна тяготевшей к военной теме. Перебирая в памяти несколько последних лет, затрудняюсь назвать что-либо достойное. Даже слабых произведений почти нет. И это в Белоруссии, где память о пережитом всегда была остра, горька и болезненна. Впрочем, таковою во многом она осталась и сегодня, но писательский интерес к этой теме, приходится констатировать, несколько притупился, угас. Будем считать, что это временно, потому что тема войны и её последствий неисчерпаема.

Что это так, доказывает напечатанный в вашей газете отличный рассказ Сергея Трахимёнка «Родная крывинка» («ЛР», 04.02.2005), написанный, надо сказать, и со знанием дела, и с душой. У нас часто спорят, имеет ли право писать про войну тот, кто на ней не был. Рассказ Трахимёнка отвечает однозначно: имеет. Автор правдиво, в точных деталях, передаёт дыхание того трагического времени, обстановку, быт, рисует, не приглаживая, людские характеры и судьбы (что обычно одно с другим связано), свидетельствует, что борьба партизан с захватчиками нелегким бременем легла на плечи народа, на населении оккупированных территорий. Не буду, однако, пересказывать сюжет этого произведения, в котором меня особенно взволновал образ матери, взявшей на воспитание в свою семью партизанского ребёнка — только что родившуюся Лизку — и отнёсшейся к ней, как к своей «родной крывинке».

Сила Трахимёнка как писателя в искреннем интересе и внимании к человеческим судьбам, в умении подняться до значительных обобщений.

В рассказе отсутствует сколько-нибудь подробно выписанный индивидуальный портрет героини, известно только, что её имя Ходора, но это обстоятельство не только не ослабляет её образ, но как бы оттеняет её нравственный облик, подчёркивает типичность характера этой белорусской женщины.

«Родная крывинка» — впечатляющая удача писателя, сделавшего свой новый шаг к постижению правды народного подвига в Великой Отечественной войне.

 

Академик В. ГНИЛОМЁДОВ,

директор Института литературы имени Я. Купалы

Национальной академии наук Беларуси

 

г. МИНСК

АПОСТОЛЫ САКРАЛЬНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

№ 2005/16, 23.02.2015
В наше время никого не удивишь фантастическими сборниками-альманахами. Однако эта книга — «Ковчег «Бастион» (Москва, 2005, издательство «Мануфактура», составитель: Д.Володихин) — цепляет за душу, выбивается из ряда подобных себе изданий. Помнится, в советские времена издавались годовые сборники «Фантастика», которые зачитывались до дыр, подкупали своей необычностью, нестандартностью, отличностью от того вала «совковой» литературы,  которая процветала в то время.

Виктор ПРОНИН. БЕДА ПРИШЛА

№ 2005/16, 23.02.2015

 

Старший товаровед Маласаев вернулся домой позже обычного, вернулся хмурым, не в ладу с предметами и вещами – они мешали ему, он их поддавал, сбрасывал со стола, сметал с пути. И комнатные тапочки долго от него прятались, и мыло выскальзывало из рук, старалось забиться в самые недоступные места между кранами и унитазом, и ложка, едва только он прикоснулся к ней, словно взвизгнув от боли, с воплем грохнулась на пол.

– Что с тобой? – спросила жена Елизавета.

Но Маласаев не услышал вопроса и выхлебал борщ, даже не заметив этого. Подай ему сейчас красную икру, он тоже съест её и не поймёт, что это была вовсе не икра кабачковая. Поднявшись из-за стола, он отправился в долгое хождение по квартире, обходя углы и устремив вперёд невидящий взгляд.

– Нет, с тобой всё-таки что-то произошло, – сказала Елизавета, стараясь наполнить голос милой лукавинкой, чтобы не вызвать в Маласаеве гнев и раздражённость.

Маласаев обернулся, хмуро глянул из-под кустистых бровей, из-под низкого лба, из-под нависших густых волос, которые, похоже, начинались у него сразу же за бровями.

– Понимаешь, – проговорил он неожиданно оробевшим голосом. – Похоже на то... Похоже на то, что я влюбился.

– И в кого же? – игриво спросила Елизавета, ещё не представляя всех тех событий, которые свалятся на неё.

– Ты это брось! – сказал Маласаев строго. – Не надо. Тут не до шуток.

И он всё рассказал Елизавете. И о своих душевных муках, и о девушке Валентине, с которой познакомился совсем недавно и которая работала младшим товароведом, и о том, какие нескромные, срамные желания вызывала в нём эта самая девушка Валентина.

– Боже! – Елизавета схватилась руками за рот. – Беда-то какая!

– А ты думала! – поддержал её Маласаев.

– Может, как-то пересилишь себя, переборешь, а, Жора?

– Ты что же, думаешь, не пробовал!

– Ну тогда... не встречайся с ней, не разговаривай... И постепенно всё пройдёт... Ведь проходит и воспаление лёгких, и нарывы всякие.

– Пытался, – Маласаев махнул рукой. – Она сама всё время попадается на пути.

– Сама? – В голосе Елизаветы вдруг возник металл и холод. – Сама, говоришь?

– Да не в том смысле, что бегает за мной... Она от меня даже бегает. Куда ни пойду, а она там. И смеётся, и глаза у неё, и волосы, и всё остальное. Ноги сами поворачивают, понимаешь? И нет сил. Измордовался весь, – Маласаев обхватил ладонями лицо и, застонав, начал раскачиваться из стороны в сторону. – Хоть криком кричи.

– Может, это... выпьешь? – предложила Елизавета и потянулась было к холодильнику.

– Пробовал, – сказал Маласаев. – Ещё хуже. Тогда уж совсем никакого сладу.

– И что же... она вот такая красивая?

– А чёрт её знает! – заорал Маласаев не то на Елизавету, не то на самого себя, не то на Валентину, которая, естественно, услышать его не могла. – Может, и красивая. Может, и нет. Какая разница?! Сижу вот здесь, как последний дурак, а она... Может, она целуется с кем-то?! Или обнимается, а он, сволочь, ей ручку жмёт, за всякие места трогает...

– А ты что же... И ты трогал?

– Трогал, – угрюмо кивнул Маласаев.

– И целовал?

– Целовал.

– И это...

– А вот этого не было!

– Как же быть-то, Жора? – беспомощно спросила Елизавета, и глаза её наполнились слезами.

– Не знаю, Лизка, не знаю. Не было у меня такого никогда. Такая в этом сила, такой расход чувств, что на второй раз меня и не хватит. Я ведь, по дурости своей, всё смеялся, – дескать, брешут про любовь. А она – вот она! Кто, говорит, тут неверующий, ты? И прищучила. Ох, как прищучила! – Маласаев непритворно застонал. – Знаешь, это как привидение – смеются, смеются, а оно своего часу дождётся и... А я-то всё думал – голову людям морочат, расписывают чувства, чтоб забавнее всё было, чтоб не так скучно жилось. А оказывается-то, всё всерьёз. Выходит, не зря предупреждали меня про опасность, не зря болтали и по радио, и по телевизору, и в книжках писали... А мне, дураку, всё смешно было, мне всё в хохот надо было превратить... Болит, как болит! – Маласаев снова начал раскачиваться.

– К врачу бы сходил...

– Уж записался. Завтра пойду. А сейчас к Валентине. А то нет моих сил.

– Ночевать-то придёшь? – спросила Елизавета.

– Приду, куда ж я денусь... Она же меня и выставит.

– Зачем же пойдёшь?

– Хоть на душе спокойнее будет.

– Ты что же, в этой рубашке? – возмутилась Елизавета. – Надел бы чего поприличнее. – Она полезла в шкаф, нашла белую рубашку, проследила, чтоб муж переоделся, повязала ему галстук как смогла и проводила до порога.

– Ни пуха, – сказала она.

– К чёрту! – с чувством произнёс Маласаев, будто отсылал ко всем чертям все свои страдания, которые подстерегли его в самом начале четвёртого десятка.

До сих пор жизнь его напоминала плавание по спокойной реке в ясный день при синем небе и ярком солнце. Достигнув одного бакена, Маласаев видел невдалеке следующий и, не задумываясь, не пытаясь даже понять, куда он плывёт и откуда, безропотно, даже с чувством правоты, направлял свою баржу к очередному бакену. Когда пришло время жениться и жизненные обстоятельства этому не противились, он, как бакен из-за поворота, увидел подвернувшуюся Елизавету. Их знакомство, сближение, свадьба тоже напоминали спокойное движение по тихой реке. К праздникам Маласаев не забывал о подарке для Елизаветы, она в свою очередь тоже не забывала, более того, подарки к праздникам становились такими же обязательными в их жизни, как сон, еда, постель.

Но однажды всё это рухнуло, и Маласаев почувствовал, что дальнейшее движение по реке уже невозможно. Налетевший ветер закрыл солнце, бакен впереди исчез из виду, путь, по которому он плыл, уже не был бесспорным и не казался правильным. Более того, река, тихая и покорная, река, которая до сих пор безропотно несла его баржу, теперь вздыбилась, и тёмные волны перекатывали через борта, грозя опрокинуть её и затопить к чёртовой матери. Да и сам Маласаев уже не чувствовал себя хозяином на барже, штурвал вырвало из рук, он уже потерял из виду берега, которые совсем недавно были совсем рядом и радовали глаз мирной зеленью и манящей тенью.

Всё кончилось.

Маласаев вынужден был признаться себе, что никогда раньше чувств, навалившихся на него, он не испытывал, более того, даже не подозревал об их существовании. Он бывал пьяным, бывал больным, бредил, у него вырывали зуб, удаляли аппендицит, однажды автобус, в котором он ехал, столкнулся с легковушкой, так что можно сказать, что и в автокатастрофе побывал старший товаровед Маласаев. В отпуск он ездил на юг, гостил у двоюродного брата на Украине и поэтому вполне обоснованно считал себя человеком бывалым, знающим жизнь и людей.

И вдруг обнаружил, что все его знания не стоят ровным счётом ничего, что все его достижения в жизни – обман и суета, что сам он ничтожен, нищ и несчастен, если нет рядом девушки Валентины, работавшей в соседнем отделе младшим товароведом.

Едва только вспомнив о ней, подумав о ней, Маласаев чувствовал, как сердце его начинало учащённо биться, из головы начисто улетучивались все знания о качестве продукции, степени носкости вещей, товарные знаки превращались в китайские иероглифы, и единственное, что могла воспроизвести его память на внутреннем экране его души, это улыбка Валентины, её глаза, руки, ноги, её талия, её грудь, казавшаяся такой незащищённой и такой дурманящей под лёгким платьем – Маласаев понимал, что между ним и этой грудью нет ничего, кроме лёгкой ткани платья, и эта ткань передавала малейшее движение груди, её вздрагивание, её дыхание...

Рассудок Маласаева туманился, и он отходил от Валентины, сцепив зубы, сжав кулаки, закрыв глаза, закрыв всего себя наглухо, намертво, не слыша звуков, не видя красок, только ощущая, как в нём происходит что-то таинственное, всесильное, но вполне естественное, ради чего он, оказывается, и рождён, и чему он, оказывается, отныне должен посвятить всего себя без остатка, для чего он, собственно, и появился на этой земле. А там и умереть можно без сожаления, там и уйти можно спокойно, без страха, с чувством выполненного долга.

Снова и снова спрашивая себя, действительно ли он готов умереть, действительно ли это не пугает его, как раньше, когда даже отдалённая мысль о собственном конце заставляла мысли в ужасе метаться в поисках спасительного выхода, Маласаев честно отвечал себе – да, готов, да, ему не страшно, да, теперь он знает цену самым лучшим товарам, знает, что они не стоят ровным счётом ничего.

Маласаев вернулся поздним вечером несчастный, разбитый и какой-то потерянный. Валентины он не застал, она куда-то ушла, соседи не знали, куда именно, бабки во дворе тоже не знали, подруга, которую он нашёл в соседнем доме, понятия не имела, куда может уйти Валентина поздним вечером. Но зато Маласаев прекрасно знал – она может оказаться в объятиях какого-то подонка, может не совладеть с его дурацкой силой и поцеловать его, потом окажется в его постели, если эта сволочь, эта мразь, этот маньяк догадается угостить её вином, а потом предложит переждать дождь в его квартире, которая, конечно же, окажется совсем рядом...

До двенадцати шагал Маласаев вдоль дома, не замечая дождя, а если и замечал, то испытывал странное, больное наслаждение от того, что мокнет, страдает, а Валентина даже не знает, каково ему сейчас, пока она ласкает этого отвратительного типа, у которого, конечно же, мохнатая, как у гориллы, грудь, кривые, как у гориллы, ноги и зубастая, как у гориллы, ухмылка.

Елизавета встретила его с материнской заботой, тут же заставила переодеться, повесила на дверь мокрый плащ, поставила на плиту чайник, набросила на плечи мужа свой большой пушистый шарф.

– Не застал? – спросила проницательно.

Маласаев нашёл в себе силы лишь покачать головой. Горе свело ему челюсти, и он не смог бы сейчас произнести ни слова, разве что издать какое-то животное мычание.

Наутро он пошёл к участковому врачу, молча, оцепенев, высидел очередь, с таким же успехом он мог отсидеть не только несколько часов, но и несколько лет – сжавшись и уставившись взглядом в одну точку. Видел он в этой маленькой, невидимой простым глазом точке и вчерашнюю свою ночь, и вздрагивающие под платьем груди Валентины, и её лицо, и смех её он видел в этой точке, и слова её слышал, и насмешливость, и интерес, был всё-таки, был и интерес к нему, к Маласаеву, потому что такие безудержные чувства не могли не вызвать интереса, такая преданность и такие страдания, и такая безрассудная откровенность не могли не вызвать ответного чувства, пусть маленького, пусть совсем незаметного для постороннего человека.

И потом, это надо признать, хотя многие учёные люди из страха показаться смешными и не согласятся с этим, усмехнутся с привычной защитной иронией, но мы, не убоявшись показаться смешными, будем утверждать – организм Маласаева вырабатывал и исторгал в окружающее пространство такое количество флюидов, с такой силой и настойчивостью, что они наверняка достигали незащищённой души Валентины и производили там разрушительную свою работу. Впрочем, с таким же успехом можно сказать, что флюиды Маласаева производили созидательную работу, и в душе Валентины выстраивался, как из детского конструктора, угловатый, неловкий, несуразный образ влюблённого Маласаева.

И Маласаев это почувствовал.

Но открытие его не обрадовало, не внесло в душу лёгкости и беззаботности, нет, оно ещё больше озадачило, он стал ещё более угнетённым и как бы даже принадлежащим уже не себе, не родному коллективу и даже не обществу, озабоченному демократическими переменами, нет, он ощутил себя принадлежащим каким-то высшим силам, космическим излучениям, расположению звёзд, древним и всесильным законам животного мира, зародившимся в глубинах мирового океана. И он, малая частица всего живущего, находился в прямом родстве и с громадными динозаврами, и с мохнатыми мамонтами, и с падающими под ноги листьями клёна, и с этими мокрыми облаками, проносящимися над ним, – точно так же, как проносились они и в те времена, когда на земле не было ничего живого...

Маласаев понимал, что мысли его и чувства заходят слишком далеко от того, что позволено рядовому знатоку товаров широкого потребления, начинал всерьёз бояться за себя, но тут же отбрасывал все опасения, поскольку главное было сейчас в другом – в Валентине.

Врач – молодая строгая женщина, которой очень шёл белый халат, и она, по-видимому, прекрасно это знала, посмотрела на Маласаева требовательно и нетерпеливо. Её можно было понять – в коридоре сидели ещё около десятка человек и всех их нужно было принять за оставшиеся час или полтора.

– Слушаю вас, – сказала она.

– Видите ли, доктор, – начал Маласаев, маясь от обилия чувств и слов, которые ему необходимо было произнести. – Последнее время я очень плохо себя чувствую...

– На что жалуетесь, Маласаев? – спросила врач, взглянув на карточку, где была указана фамилия Маласаева, его имя, отчество, год рождения и род занятий.

– Значит так... Кружится голова... Слабость... Какое-то рассеянное внимание...

– Вы что, влюбились? – улыбнулась врач собственной шутке.

– Да, – сказал Маласаев. Он оставался серьёзным, более того, печаль светилась из его небольших тёмных глаз, в позе была обречённость и незащищённость, какую можно увидеть только в кабинете врача у людей действительно опасно заболевших, а не пришедших клянчить больничный лист, чтобы встретить друга или смотаться за тыщу километров проведать родню.

Врач проверила давление – оно оказалось повышенным. С таким давлением многие работают и приносят пользу, но убитый вид посетителя, видимо, подействовал на врача, и она измерила температуру – она оказалась пониженной.

– Да вы совсем ослабели, Маласаев, – сказала она сочувственно.

От её участливого тона Маласаев совсем растрогался, на его глаза набежала влага, и он всё рассказал этой красивой женщине в белом халате. Она начала было всё записывать в карточку, но вскоре остановилась и только слушала о душевных страданиях Маласаева. В дверь заглядывали, ворчали больные старухи, возмущённо пожимали плечами толстомордые толкачи с портфелями – им нужны были больничные листы и освобождение от работы, заглядывали другие врачи, которым нужно было без очереди протолкнуть в кабинет своих родных и близких, чтобы и они могли получить больничные листы, освобождение от работы и другие льготы, предусмотренные законодательством. Но врач всем давала понять, что занята и продолжала слушать Маласаева. Понимая, что интерес у женщины чисто профессиональный, медицинский, Маласаев упомянул и завитки волос у Валентины за ушком, и вздрагивающие без пластмассовых каркасов груди, рассказал даже несколько своих снов, настолько бесстыдных, или лучше сказать настолько возвышенных в своей откровенности, что рассказать их можно было только в кабинете врача. Конечно, главными действующими лицами в этих снах были сам Маласаев и девушка Валентина, которая время от времени превращалась то в сверкающую реку, в которой плескался счастливый Маласаев, то в грушу с бесстыжими формами, то попросту забиралась в семейную постель Маласаевых и вела там себя довольно бесцеремонно, что, впрочем, приводило Маласаева, того Маласаева, во сне, приводило в счастливое состояние духа, продолжавшееся до самого пробуждения.

– Послушайте, больной, – проговорила, не выдержав, строгая врач с красивым лицом и тёмными глазами, – а почему бы вам не дать волю собственным чувствам? Может быть, полегчает, а?

– Что вы, – с безнадёжностью в голосе ответил Маласаев. – Я ведь того... женат. Как можно...

– Но, по-моему, то, что с вами происходит, что вы мне рассказали, вполне естественно для здорового человеческого организма. Если, конечно, болезнь не запущена.

– А что бывает, когда она запущена? – с опаской спросил Маласаев.

– Предсказать невозможно, у каждого это бывает по-разному, – уклончиво ответила врач. – Не исключено помешательство, пусть кратковременное, – добавила она, увидев ужас в глазах Маласаева, – но бывает... Расстройство памяти... У вас уже замечено повышение давления и понижение температуры, – добавила она жалостливо.

– Что же делать, доктор? – совершенно потерянно спросил Маласаев.

– Поговорите с руководством вашего учреждения, может быть оно вам что-нибудь посоветует, – уже безжалостно добавила врач. – А больничный лист я вам выпишу. На три дня. Если не отпустит, приходите. Если будет хуже, вызывайте, приду.

– А как быть с Валентиной?

– Если свидания во сне вам кажутся недостаточными, – начала было врач всё тем же безжалостным тоном, но Маласаев перебил её.

– От них только хуже! Из-за них у меня с женой... нелады.

– Зайдите к психиатру.

– А вы мне ничего не выпишете?

– Всё, что вам требуется, продаётся во всех киосках без рецептов. И недорого, – ответила врач уже с совершенным цинизмом, поскольку женская душа её не могла больше выносить глумления над святым чувством.

Маласаев не выдержал постельного режима и, посоветовавшись с женой, оделся, прихватил большой чёрный зонтик и за полчаса до окончания рабочего дня отправился к управлению торговли. Пристроившись под большим клёном и раскрыв зонтик, он стал дожидаться Валентину. Всё так же шёл дождь, прохожие шли хмурые и озабоченные, Маласаеву было даже немного жаль их всех, поскольку они не испытывали столь пожирающего и неуправляемого чувства как он. Да, это надо признать, несмотря на несчастье, свалившееся на Маласаева, он всё-таки находил в себе мужество несколько гордиться собой, его страдания как бы возвышали его в собственных глазах, а стояние под клёном, под дождём делало его облик в собственных глазах трагичным, может быть даже достойным восхищения.

– Здравствуйте, Валя. – Маласаев шагнул из-под дерева навстречу шедшей Валентине.

– О, Жора! Здравствуйте. А говорили, что вы заболели.

– Заболел, – печально кивнул Маласаев. – Это ещё та болезнь.

– Что-то серьёзное?

– Влюбился.

– В кого, Жора? – спросила Валентина, хотя сразу поняла, о чём говорит Маласаев.

– В вас, Валя.

– Это хорошо или плохо?

– Плохо, конечно, плохо.

– Что же в этом плохого? – спросила Валентина несколько уязвленно.

– Почти не сплю, был у врача, у меня повысилось давление... Получается, Валя, что я не могу без вас жить. Вот так, – грустно закончил Маласаев.

– А со мной можете?

– И с вами не могу, – проговорил Маласаев с такой пронзительной печалью, что Валентина посмотрела на него обеспокоенно и участливо. – Мне бы очень этого хотелось, мне ничего в мире так не хочется... Вот спросили бы у меня... Выбирай, Маласаев, поехать во Францию или с Валей жить... Я бы и не задумался даже.

– Во Францию бы отправились?

– Ох, Валя, – вздохнул Маласаев. – Ну что мне делать, что делать?!

– Посоветуйтесь с женой.

– Советовался.

– И что же?

– Говорит, надо переболеть.

Валентина повернулась к Маласаеву, чтобы сказать что-то резкое, обидное, уничтожающее Маласаева на вечные времена, но, увидев его глаза, остановилась. Ещё раз взглянула, и совсем душа её смягчилась.

– Вы похудели, Жора, – сказала она.

– Да, я знаю. Почти не ем. – Маласаев провёл мокрой от дождя ладонью по щеке девушки, поправил выбившуюся из-под платка прядь волос, коснулся тыльной стороной ладони её подбородка и, простонав, неожиданно припал к ней, и беспризорный зонтик, наклонившись, скрыл их от хмурых взглядов мокнущих под дождём прохожих. И где-то там, в глубине, под чёрным ребристым, как крыло змея-горыныча, зонтиком, отгородившись этим крылом от всей вселенной, их губы нашли друг друга и соединились. Холодные, влажные губы Валентины и горячие, сухие, пышущие жаром внутреннего огня губы Маласаева.

Красиво сказано, сам вижу.

Были в тот вечер и другие поцелуи, не менее хорошие и запоминающиеся, не менее тревожные и обещающие. Маласаев и Валентина почти не разговаривали, в этом не было надобности. Они обошли город по всем переулкам, которые показались им в этот вечер наиболее чистыми и безопасными, невольно держась в отдалении от дома Маласаева и от дома Валентины. И ещё что-то было, чего уж там темнить-то.

А наутро Маласаев подошёл к начальнику управления и поделился с ним своей бедой. Тот слушал молча, крякал время от времени, по телефону говорил отрывисто и кратко, а когда Маласаев закончил своё повествование, долго молчал, глядя в календарь под стеклом стола.

– Вы когда были в отпуске, Георгий Петрович?

– Полгода назад, а что?

– Снова не хотите?

– Да нет... Дождусь лета.

– А в командировку? Поезжайте в командировку, а? Недельки на три...

– Нет, я не могу. Ведь она остаётся здесь...

– Кто, жена?

– Нет, Валентина.

Маласаев вышел от начальника со странным чувством облегчения. Он остановился на площадке и прислушался к себе. Той тянущей боли в груди, которая изводила его все эти дни, почти не осталось. Нет, его отношение к Валентине ничуть не изменилось, но вместо пронзительной болезненности, вместо визга в душе пришло ощущение уравновешенности. «Правильно, – решил про себя Маласаев. – Нельзя замыкаться в себе, когда случается такое несчастье. К людям, надо, к людям...»

И он отправился в домоуправление, к начальнице – Виолетте Александровне, женщине большой, рыхлой, со следами былой интеллигентности на лице. Впрочем, вполне возможно, что это были следы зарождающейся интеллигентности. Была Виолетта Александровна энергична, слова произносила с подъёмом, в разговоры влезала с азартом и с явным желанием всё поставить на свое место, поскольку по её убеждению сделать это по силам только ей.

Выслушав Маласаева, она, не задумываясь ни секунды, сказала:

– Значит так, Маласаев, слушай меня внимательно. На общее собрание жильцов твоё падение выносить пока не будем. Воздержимся. Но с активом рассмотрим обязательно. И всё расскажешь сам. Всё! – Виолетта Александровна предостерегающе подняла указательный палец. – И пусть люди решают, как с тобой быть. Пригласим и эту, твою подружку... Как её...

– Валентина, – ответил Маласаев, несколько сбитый с толку напором Виолетты Александровны.

Валентина на актив домоуправления не явилась, а Маласаев, несколько смущённый всеобщим вниманием, поделился своим горем откровенно и даже несколько многословно. Жильцы приняли самое живое участие в обсуждении и хотя никакого решения не приняли, сошлись в мнении, что проведено очень ценное воспитательное мероприятие, а поведение Маласаева, несмотря на прискорбность случившегося, заслуживает одобрения.

Вышел Маласаев с собрания утомлённый количеством вопросов, на которые ему пришлось ответить, но на душе у него было легко. Ничто не угнетало его, мысли всё чаще возвращались к ценообразованию, а качество товаров широкого потребления тревожило всё больше.

По дороге домой он зашёл в пивной бар и выпил две кружки пива. А пока пил, рассказал о собственной беде какому-то странному типу, который всё никак не мог разделать выскальзывающую из пальцев рыбу – казалось, никогда ему не вытащить из неё все внутренности.

Когда на следующий день Маласаев пошёл в поликлинику закрывать больничный лист, врач встретила его встревоженно – как он, что он? Но Маласаев был беспечен и весел.

– Кажется, дело пошло на поправку? – спросила врач с красивым лицом и тёмными глазами.

– Да, доктор! Всё в порядке! – Маласаев хохотнул. – Не знаете вы самого сильного лекарства, не знаете.

– Что же это за лекарство такое чудодейственное?

– К людям надо идти, доктор, к людям. И всё им рассказать. Без утайки.

– И вы пошли... И рассказали?

– Конечно. И руководству, и вообще... Даже в домоуправлении был...

– Ну что ж... Давайте больничный лист, будем закрывать... Теперь вы совершенно здоровы. Поздравляю, – сказала доктор упавшим голосом. – Желаю успехов.

 

 Виктор ПРОНИН

 

Виктор Алексеевич Пронин родился в 1938 году в Днепропетровске. Окончил в 1960 году Днепропетровский горный институт. Первую книгу «Слепой дождь» выпустил в 1968 году. Автор цикла рассказов «Банда», по которым был снят телесериал «Гражданин начальник». Станислав Говорухин экранизировал роман писателя «Женщина по средам», назвав картину «Ворошиловский стрелок».

МАЭСТРО ПРОЩАЕТСЯ

№ 2005/16, 23.02.2015

Знаменитый итальянский тенор — Лучано Паваротти вот уже несколько лет пугает своих многочисленных поклонников завершением певческой карьеры. Но то ли по забывчивости, то ли не желая огорчать почитателей своего таланта, Паваротти продолжает петь. Однако на этот раз маэстро, кажется, всерьёз настроен покинуть сцену. Напоследок он решил совершить прощальное турне по сорока городам мира. Из стран СНГ Паваротти почтит своим присутствием Украину. Интересно, что среди компаний, оказывающих финансовую поддержку в гастрольном туре певца, есть и российско-украинская — «Союз-Виктан», при участии которой ранее были организованы концерты групп «Scorpions», «Smokie», «Scooter», а также Патрисии Каас.

ЕСЛИ НЕ БОЛТАТЬ

№ 2005/16, 23.02.2015

Станица Старонижестеблиевская на Кубани славится своим особенным художественным миром. Сейчас я это докажу. Здесь вырос один из выдающихся композиторов и собирателей народных песен Г.М. Концевич. В середине тридцатых годов старый музыкант попал под жернова тоталитаризма и погиб в местах заключения. Но сборники его до сих пор помогают музыкантам-народникам.

Здесь всю свою жизнь собирал историю и описывал её своим острым пером старейший житель Старонижестеблиевской А.К. Троян.

А на берегах целебного озера Солёная Подкова сочинял и сочиняет свои вдохновенные стихи Михаил Ткаченко.

К нему-то и пришла счастливая идея пригласить в среднюю школу № 15 на «Праздник букваря» краснодарских писателей, да ещё каких! Представил писательский цех лауреат Государственной премии Виктор Иванович Лихоносов. Он-то и сказал, что движение людей, совершенствующих дух, идёт в русле краевой губернаторской программы.

Всё началось с выступления самых маленьких, первоклашек. Они и пели, и стихи рассказывали о Родине, о любимой станице, о папах и мамах.

Потом слово взяли взрослые. Поэт Алексей Горобец напутствовал детишек следующими строками:

 

Язык твой — друг твой,

Если не болтать,

А, затаив дыханье, жадно слушать,

Как яблони в саду твоём и груши

Пытаются агукать, лопотать,

Чтоб вдруг заговорить —

На внятном, русском,

Загадочном и чистом языке...

 

Виктор Лихоносов вдохновенно рассказал о «старых русских», о людях, с которыми ему пришлось встречаться в России, в Америке, во Франции. О том, как за границей берегут казачью славу.

Тепло встретили школьники стихи одного из старейших поэтов Кубани Ивана Данькова. И хоть эти стихи наполнены философией и жизненной мудростью, воспринимались они детьми с интересом. Знать, в школе не забыли изящную словесность.

Порадовали детские поэты. В своей певучей манере читала стихи Любовь Мирошникова. А Владимир Нестеренко привёз на праздник сразу две книжки, изданные в издательстве «Раритеты Кубани» В.А. Мамчуром. Детвора ахнула — так красиво! И «Азбука наоборот» и «Петушиный календарь».

Такие вот встречи целиком оправдывают писательский союз, который образовался вокруг журнала «Родная Кубань».

Даст Бог, что все писатели Кубани теперь будут работать в одном русле. Творить интересные книги и встречаться с народом, с детьми прежде всего. А деньги, потраченные на литературу и искусство, окупятся сторицей.

 

Николай ИВЕНШЕВ,

наш соб. корр.ст. ПОЛТАВСКАЯ, Краснодарский край

ТРАДИЦИЯ МАЯКОВСКОГО

№ 2005/16, 23.02.2015
 

На днях в Литературном институте имени А.М. Горького прошло уникальное по нынешним временам мероприятие. Кафедра русской классической литературы и славистики и её руководитель Юрий Минералов на своём расширенном заседании представили приглашённым гостям-литературоведам сборник работ «Владимир Маяковский и его традиция в поэзии» (М., издательство «Литера», 2005). На презентацию книги собралось также немало студентов.

МЮЗИКЛ В РОССИИ: БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ?

№ 2005/16, 23.02.2015
 

Недавно на глаза попалась статья, автор которой рассказывал об «истории российского Бродвея». В целом, претензий никаких, лишь один момент смутил: датой рождения мюзикла в России автор считает день выхода в свет постановки «Метро». Сам собой возник вопрос: а до 1999 года у нас ничего не было? Возможно, прежние музыкальные постановки нельзя назвать «русским Бродвеем», но ведь, извините, и «Метро» — спектакль польский, а значит, к Бродвею тоже отношения не имеет. Так что же было и есть у нас? Можно ли вообще говорить о мюзикле в России?

Прежде всего, стоит прояснить ещё один вопрос: какая постановка может называться мюзиклом? Вот, например, что говорит по этому поводу музыкальная энциклопедия: «Музыкально-сценический жанр, использующий выразительные средства музыки, драматического, хореографического и оперного искусств. Их сочетание и взаимосвязь придали мюзиклу особую динамичность, характерной чертой многих мюзиклов стало решение серьёзных драматургических задач несложными для восприятия художественными средствами».

В России до столь памятного критику 1999 года можно было проследить две линии развития музыкального театра, я не говорю сейчас об опере, балете и классической оперетте.

Первая линия заслуживает особого внимания, хотя о спектаклях, принадлежащих ей, почти никто не помнит. Развитие шло самостоятельно (подчеркнуть бы красным фломастером!). Спектакли полностью создавались российскими авторами.

Конечно же, все сразу вспомнят легендарную постановку «Юнона и Авось» Марка Захарова в Ленкоме — но будут не совсем правы: этот спектакль давно стал визитной карточкой театра, и уже на протяжении вот уже двадцати с лишним лет удерживает аудиторию и в Москве, и в других городах, во время гастролей театра. Но раньше на пять лет (в 1976 году) в том же Ленкоме появилась рок-опера «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» по одноименной пьесе в стихах Павла Грушко. Значит, датой рождения следует считать этот год? И опять ошибка: в Ленинграде в 1975 году состоялась премьера спектакля «Орфей и Эвридика» с участием Ирины Понаровской и Альберта Ассадулина. Музыку написал известный и поныне композитор А.Журбин, постановка была осуществлена Марком Розовским и ВИА «Поющие гитары».

Так как «Юнона и Авось» является наиболее известным спектаклем, возьмём эту постановку в качестве примера. Через неё можно проследить черты, присущие и большинству остальных российских проектов.

В первую очередь нельзя не отметить серьёзный сюжет. Смысл действия играет одну из первостепенных ролей. Серьёзность литературного материала рождает серьёзность музыкальную. Потому можно уже не называть спектакль мюзиклом, так как в данном случае не подходит формулировка «несложными для восприятия» средствами. Заметьте, я вовсе не хочу говорить о перегруженности спектакля проблемами или музыкальной монотонности! Просто именно определение «рок-опера» как никакое другое передаёт характерные черты произведения Рыбникова.

Ещё одной особенностью «Юноны и Авось» и многих российских рок-опер (а потом и мюзиклов, перенесённых на русскую сцену) стало непременное наличие актёрской игры. Родная система Станиславского не давала нам покоя и в мюзикле, который в США в первую очередь является зрелищем, то есть шоу, а не психологическим театром.

Такой подход к музыкальному спектаклю роднит нас с Европой, где основой для мюзиклов часто становится классическая литература, а музыкальный материал содержит в себе множество арий, которые давали бы герою возможность донести до публики свои переживания.

Итак, российский музыкальный жанр развивается именно по линии рок-оперы. А позднее появились спектакли, которые не остановились на приставке «рок». В 1990 — 1991 годах вышли две интересные, но, к сожалению, неизвестные сейчас постановки: спектакль «Офелия» был поставлен в жанре «блюз-оперы». Актёры пели текст Шекспира, композитором стал Сергей Дрезнин. Второй спектакль «Саломея, царевна иудейская» находился на стыке жанров мюзикла и рок-оперы. Постановке очень повезло с авторами: композитор — Максим Дунаевкий, поэт — Юрий Ряшенцев.

Сколько бы ни продолжалось это перечисление, в глаза бросается один общий факт: ни один из этих спектаклей не стал долгожителем. Не говорю сейчас о «Юноне и Авось», постановке, живущей и процветающей. Ответ достаточно прост: на этот жанр никто не обращал должного внимания, и зачастую проекты прекращали своё существование из-за недостатка средств. В итоге линия «рок-опер» постепенно стала угасать.

Но на русских театральных площадках развивалось и другое направление. Началом её можно считать перевод на русский язык мюзикла Эндрю Ллойда Уэббера «Иисус Христос — суперзвезда», сделанную в Ленинграде А.Птицыным. Была записана аудио-версия этого мюзикла, но законченную сценическую форму он приобрёл лишь в 1991 году в Москве, в Театре имени Моссовета. Переводом текста занимался Ярослав Кеслер. Похожим опытом в Театре имени Моссовета стала постановка «Игра», основанная на мюзикле «Chess» Тима Райса и Бенни Андерсона, а также музыке легендарной группы «Битлз». Спектакли не были точной копией оригинальных версий. Оставляя за собой право на перемены в сюжете, создание собственных декораций и музыкальные вставки, Павел Хомский добился для своих спектаклей необыкновенной популярности.

Теперь мы вплотную подошли к 1999 году и компании «Метро Энтертеймент». Продюсеры этого проекта подошли к делу просто до гениальности: пригласили несколько звёзд (например, Гошу Куценко, Дмитрия Певцова, Александра Лазарева-мл.) на драматические роли, а певцов и танцоров набрали на конкурсной основе. Идея «Алло, мы ищем таланты!» себя оправдала на сто процентов: молодёжь работала с полной отдачей, толком ведь никто из них не знал — получит ли «Метро» продолжение? Но миф о том, как можно в одночасье проснуться знаменитым, сбылся. Спектакль получил не только признание профессионалов, но и популярность у зрителей, которые приняли новый спектакль.

Если говорить о том, что «Метро» стало в чём-то первым, то следует говорить не о первом мюзикле на российской сцене, а о первой постановке, к которой подошли профессионально не только с художественной, но и с рекламной точки зрения. «Раскрутка» «Метро» стала в своём роде шедевром: вся Москва увешана плакатами, создана грамотная пиар-компания в прессе, и вот уже как-то не пойти становится неудобно... Но сам спектакль полностью оправдывал ожидание зрителей.

Следующий ход компании «Метро Энтертеймент» — воссоздание на сцене Театра Оперетты французского мюзикла «Notre Dame de Paris». После динамичного, молодёжного «Метро» публике было предложено произведение более тонкое и сложное. Сюжетная основа — знаменитый роман Виктора Гюго — и музыка — композитор Люк Пламонд — ставили перед исполнителями более высокую планку, тем самым усложняя работу над спектаклем. Реклама и, если можно так выразиться, пропаганда приводит к тому, что зрительский интерес растёт с каждым днем, певцы мюзикла постепенно выходят на эстраду, а песня «Belle» (может, из-за чрезмерной навязчивости) становится практически народной. Возможно, здесь продюсеры «Нотр Дам» несколько переборщили. Но в то же время сам спектакль идёт с аншлагами, и если кто-то произносит: «Наш вариант ни в какое сравнение не идёт с первоначальной французской версией!», то ответить можно очень просто. Во-первых, никакая, даже очень точная копия, выполненная самым талантливым мастером, не может превзойти оригинал. А во-вторых, наша «мюзикальная» (именно «мю-», а не музыкальная!) индустрия ещё недостаточно развита, чтобы стать самостоятельной и независимой от привычного для нас музыкального театра. Но об этой проблеме, позвольте, несколько позднее.

Одновременно с «Notre Dame de Paris» в Москве проходят ещё две заметные премьеры: «Чикаго» и «Норд Ост».

Казалось бы, у «Чикаго» было всё: и дорогая рекламная компания, и знаменитые продюсеры, и лица поп-звёзд (например, Филиппа Киркорова и Лолиты Милявской) на афишах, и молодые исполнители, энергия которых позволила бы зажечь зал, и интересный, профессиональный материал, лишь в одном организаторы проекта просчитались. Наша публика не восприняла бродвейской системы проката: спектакль, идущий каждый день, не вызывает такого концентрированного интереса, как постановка, которую дают в течение десяти дней (пример «Метро» и «Нотр Дам»). Все, кто хотел увидеть «Чикаго», посмотрели его, те, кому данный жанр неинтересен, уже на него не пойдут. И никакое «летающее кресло» (рекламная акция — возможность съездить в Чикаго) уже не заманит публику на спектакль. Зрительный зал медленно пустеет, и жизнь спектакля замирает. По той же самой причине не пошёл в Москве мюзикл «Сорок вторая улица», который играли и пели американские актёры (незнание русского языка, тоже, конечно, не могло не отразиться на успехе). В планах проекта был прокат спектакля в течение года, но постановка не смогла прожить и двух месяцев. Итог очевиден: Бродвей у нас не прижился.

Мюзикл «Норд Ост», авторами которого стали Алексей Иващенко и Георгий Васильев, соблюдал все законы жанра, а главным своим козырем имел русский сюжет и русских авторов. «Самолёт, каждый вечер садящийся на сцену», тоже сыграл свою роль, но уже само понятие «наше» привлекло к спектаклю всеобщее внимание. Можно долго рассуждать о качестве музыкального материала, но я не буду долго заниматься этим, скажу лишь, что, хотя спектакль был сделан профессионально и красиво, авторы всё же допустили одну оплошность. Как бы ни любима и интересна была история Каверина «Два капитана», всё же не стоит забывать о том, что мюзиклу необходима история с достаточно ясным сюжетом. Она (как упоминалось выше) не отрицает драматичности сюжета, но в любом случае это должна быть простая история, рассказанная сложно. Запутанные перипетии сюжета, большое количество персонажей могут лишь помешать той самой «лёгкости восприятия». Такой же недостаток имеет и вторая ласточка в жанре современного российского мюзикла: «12 стульев». Историю все знают, многие любят, но представлять её на сцене было несколько неразумно. Не следует забывать, что на пути отечественного «мюзикла» мы делаем только первые шаги, а потому начинать следует с чего-то простого.

Если далее говорить об ошибках, которые можно допустить в постановке мюзикла, то стоит обратить особое внимание на последний спектакль компании «Метро Энтертеймент» — «Ромео и Джульетта» (автор музыки и либретто Жерар Пресгурвик). С первого взгляда — всё идеально. Красиво и приятно на слух, музыкальный материал создан в лучших традициях французской музыки. Немая роль Смерти (или Судьбы?) становится украшением всего спектакля: за этим героем можно просто следить глазами и восхищаться мастерством актёров. Николай Цискаридзе, Александр Бабенко, Павел Бельков — исполнители этой партии — оказались в большем выигрыше, чем другие артисты. Почему? Как раз потому, что их роль немая. На этот раз спектаклю весьма и весьма не повезло с текстами.

Чтобы картина, описывающая положение нашей «мюзикальной» индустрии была полной, нельзя не упомянуть о проблеме воспитания актера мюзикла.

Если мы договорились о том, что мюзикл — это «жанр, использующий выразительные средства музыки, драматического, хореографического и оперного искусств», то актёр, естественно, обязан владеть всеми вышеперечисленными умениями. Вокал, пластика, танец, актёрское мастерство — и всё на высоком профессиональном уровне. В театральных вузах начинающие актёры обучаются данным дисциплинам, но... Драматический актёр, способный петь и танцевать, — это одно. А актёр мюзикла, который должен уметь существовать внутри спектакля, подчиняясь музыкальному ритму — это другое. Возможно, что студент смог бы стать актёром мюзикла, учась на факультете, который был бы неким «смешением жанров»: драмы, музыкального театра, эстрады, может быть, даже цирка. Такого факультета пока нет. А потому у нас поют драматические актёры, люди, пришедшие из классических учебных заведений (Гнесинское училище, например), или просто «поп-звёзды». Танцуют же просто танцоры, которые не всегда умеют петь, как должна бы делать настоящая массовка мюзикла. Все же нельзя не признать, что постепенно картина выравнивается: на сценах появляются актёры, способные приблизиться к желаемому результату. Хотя факультета «Актёр мюзикла» в ближайшее время в Москве       не предвидится...

Недавняя премьера — «Кошки» Эндрю Ллойда Уэббера обещала зрителям очень многое. В основу сюжета положены цикл стихотворений Элиота, а композитор считал этот мюзикл своим лучшим произведением. Шансов на успех очень много, но опять в действии бродвейская система проката. Спектакль появился лишь в марте месяце, потому что-то предполагать о его судьбе не хотелось бы. Остаётся надеяться, что красота музыкального материала и постановки поможет «Кошкам» достаточно долго жить на российской сцене.

Подводя итог этого небольшого разговора о мюзиклах, можно выделить основные требования, которые способны обеспечить успех постановкам в этом жанре. Они таковы:

— отказ от Бродвейской системы проката;

— продуманная пиар-компания;

— несложный и знакомый сюжет;

— грамотный, ясный текст;

— талантливая музыка;

— профессиональные актёры;

— драматическая игра.

На первый взгляд, всё довольно просто, но как показывает опыт предыдущих спектаклей, занимаясь масштабными проектами, каким по сути своей является мюзикл, легко что-то упустить или не продумать. Несмотря на промахи и недоработки, публика чаще всего с интересом принимает каждую новую постановку. Вот только не хотелось бы, чтобы этот интерес объяснялся лишь тем, что постановки мюзиклов — это новое, не привычное зрелище. Хотя есть и другая сторона: чем больше мюзиклов появляется, тем больше публика узнаёт о неизвестном ранее жанре, а потому становится разборчивее и требовательнее к предлагаемому действу.

 

Наталья САЖИНА

ТЕРРОРИЗМ БРАТЬЕВ ПРЕСНЯКОВЫХ

№ 2005/16, 23.02.2015

В Москве с триумфом прошёл фестиваль братьев Пресняковых. Апофеозом торжеств стал заключительный спектакль «Терроризм» в постановке венгерского театра «Сиглигети».

У театралов всего мира «Сиглигети» означает знак высшего качества. В своё время там несколько своих шедевров поставили Юрий Любимов и Анатолий Васильев. А теперь вот пришла очередь Пресняковых. Кстати, до венгров их пьеса «Терроризм» уже прошла в 24 зарубежных странах.

Парадокс, но театральная Россия впервые имена Пресняковых открыла для себя лишь года три назад.

Братья выросли в Екатеринбурге, по образованию филологи, но, говорят, никакого отношения к школе Николая Коляды не имеют. «Терроризм» — это первая их пьеса.

В 2002 году Центр драматургии и режиссуры поставил вторую пьесу Пресняковых — «Пленные духом». Роман Должанский назвал братьев в газете «Коммерсантъ» драматургами года.

В 2004 году Ольга Субботина по пьесе братьев поставила в Москве спектакль «Половое покрытие». Известинец Артур Соломонов, когда прочитал эту пьесу, сразу вспомнил определение «тотальная амбивалентность». «По-русски это означает, что всё в их текстах двоится и троится, сознание героев раздроблено. Кажется, что целостного человека нет, а есть цепь поступков. Вполне приемлемый принцип драматургической техники, сулящий множество забавных нелепиц и страшненьких сюжетов».

В том же 2004 году Кирилл Серебренников поставил во МХАТе им. А.Чехова другую пьесу Пресняковых — «Изображая жертву», герой которой подрабатывает участием в следственных экспериментах в роли трупа. Тогда же братья предложили вольную и весьма саркастическую инсценировку романа Толстого «Воскресение», назвав свою пьесу «Воскресенье. Супер» (её постановку осуществил в театре Олега Табакова, в «Табакерке», режиссёр Юрий Бутусов).

Марина Давыдова полагает, что «записные ёрники Пресняковы выполняют в русской драматургии примерно ту же функцию, что Владимир Сорокин во всей русской литературе. То есть, как и положено порядочным постмодернистам, работают по преимуществу со второй реальностью».

А на днях выяснилось, что кроме театра Пресняковы обладают ещё одним даром — сочинять романы. Издательство «Афиша Индастриз» только что представило публике первый роман братьев «Убить судью». Будем читать.

 

В. РЯЗАНЦЕВ

ОБРАТНАЯ СТОРОНА КУЛИС

№ 2005/16, 23.02.2015
 

Фестивали

 

Хоть ездим мы не на все фестивали, но в каком бы ни поучаствовали, с чем бы ни приехали, мастерство наших артистов оценивается высоко. Справедливо ли — не знаю, но, честно говоря, приятно: на трёх нижегородских фестивалях были и три диплома привезли — за лучшие роли. Творчество и в спектаклях творчество, и без оных. Не хочется нам скучно жить: пришёл, порепетировал, зарплату получил и отдыхай до следующей постановки. Потому недавно на всероссийском конкурсе «Поют актёры драматических театров» в Нижнем Новгороде из четырёх саровских участников — трое в финале. И настоящим фурором стала худенькая маленькая артистка кукольного (!) жанра, исполнившая песню Эдит Пиаф. Мощный голос, потрясающий тембр, джазовая импровизация — она не копировала «великую», а создала свой колорит, покорив и коллег, и зрителей. Однако...

 

Проблемы

 

Проблем и в нашем театре тоже в изобилии, и никуда от них не денешься. Проблема первая — экономическая политика государства в отношении театров и к нам «прикатилась», и сбавлять обороты не собирается, скорее, наоборот. Потому «растить» зрителя становится труднее, так и тянет сделать попроще да побыстрее, соответственно времени, так сказать. Слава Богу, пока у нас не достать билетов именно на спектакли психологические, тонкие, «щемящие», а не на зажигательные переделки классики. Но... к сожалению, именно таких спектаклей становится всё больше и больше.

Проблема вторая — «собственный сок» грозит превратиться в уксус: который год не бываем на гастролях. В городе нет профессиональных критиков. Местные газеты ограничиваются пересказом содержания постановки.

И, пожалуй, самая главная третья проблема — непригодное для работы помещение театра. Трудно работать актёрам, трудно.

 

Премьера

 

Надоела тёмная сторона Луны. Есть ещё чудеса! Случаются! Пусть редко, а всё равно — есть! Таким чудом стал в этом сезоне спектакль «Очень простая история» в постановке заслуженного деятеля искусств РФ В.Ф. Богомазова. По поводу пьесы могу сказать, что автор — хоть и молодой, из «активно прорастающей» новой драматургии, но уже весьма известный — Мария Ладо. Пьеса неоднозначная. Её уже ставили в театре на Таганке, но и мы смогли удивить. Опытные зрители, видевшие обе постановки, отмечают, что замечательно решено пространство малой сцены (другой у нас сейчас, к сожалению, нет), что «костюмы» практически сроднились с образами, что актёры играют без «тюзовских заморочек», ярко и «по делу».

Если будете у нас в Сарове, непременно зайдите в театр. Не пожалеете.

 

Инесса ЧАСЕВИЧ

 

Автор — студентка Литературного института им. Горького (драматургия — семинар А.Дьяченко). Работает актрисой в театре города Саров.

Городу Саров — 50, а театр драмы уже 56-й сезон закрывать будет (стало быть, Саров и статуса города не имел, а театр уже работал!). Ещё не старость, но опыт имеется. Вниманием столичных режиссёров мы не обделены. Например, спектакль «Герой», режиссёр Али-Хусейн, художник Макушенко, а художница по костюмам — Твардовская. Фамилия редкая, и ассоциации вызывает не иначе, как с «Василием Тёркиным». Это родная дочь автора бессмертной поэмы.

Именно со спектакля «Герой» началась наша дружба с Москвой. С тех пор завертелось. И кто только не попробовал свои силы на саровской сцене: Салюк — «Вид с моста», Клепиков (тогда ещё выпускник РАТИ) — «За чем пойдёшь, то и найдёшь». С этими режиссёрами труппа театра в дальнейшем работала не единожды. Не очень привык наш зритель к концепциям московским, не все постановки оценивали адекватно. Некоторые воспринимались с «прохладцей».

Впрочем, в целом, саровчане — зрители благодарные, понимающие, сочувствующие — попривыкли к эксперименту столичных и собственных творцов.

РАНО УГАСШАЯ ЗВЕЗДА

№ 2005/16, 23.02.2015
 

Интерес к творчеству талантливого марийского поэта Валентина Христофоровича Колумба возник не случайно. Я впервые встретился и познакомился с ним ещё в студенческое время в 1972 году. Он поражал тогда нас всех высокой эрудированностью и простотой обращения. Открытая и добрая солнечная колумбовская улыбка вспоминается нам, первым выпускникам-филологам марийского отделения Марийского государственного университета, очень часто и сегодня. Уже тогда он был знаменитостью, однако с нами держался по-братски просто, и слова его были дружескими и тёплыми. Он не поучал нас, не укорял за дерзости и юношеский максимализм. Голос поэта всегда звучал негромко и мягко, а глаза его с хитринкой неизменно излучали радость и любовь.

В творчестве он был иным: жёстким, непримиримым и бескомпромиссным, откровенным и целеустремлённым, требовательным к себе. Девиз его «Всегда в полёт!» точно и полно отражает творческую направленность поэта. Литературная деятельность Колумба была многогранной. Кроме замечательных стихов и поэм он создал непревзойденные образцы публицистики и национальной литературной критики, был терпеливым учителем и умелым организатором творческой молодёжи Республики Марий Эл. Он опережал своё время, в определённой мере смог преодолеть жёсткие рамки господствующей тогда коммунистической идеологии.

Прослеживая поэтапно основные моменты развития марийской поэзии, можно назвать немного имён, сыгравших значительную роль в её становлении. Если С.Г. Чавайна мы считаем основоположником профессиональной поэзии, родоначальником нашей литературы, то с именем Олыка Ипая, например, связываем расширение жанровых разновидностей марийской поэзии. В 1930-х годах он одним из первых стал плодотворно развивать, расширять и обогащать в своей поэзии фольклорные традиции. В его творчестве впервые появились такие новые для марийского стихосложения формы как сонет, триолет, терцина и т.д.

Большой вклад в марийскую литературу И.Олык внёс и тем, что его творчество в значительной мере способствовало укреплению и становлению традиций, развитию специфических особенностей национальной поэмы. В.Х. Колумб развил эти традиции в новых условиях, его поэмы отличаются глубиной содержания, разнообразием форм и философской направленностью.

В 1940-е годы Миклай Казаков значительно раздвинул географические границы национальной поэзии. Он поднял её на следующую качественную ступень, его стихотворения и поэмы зазвучали на общероссийском уровне.

Заслуга же Валентина Христофоровича Колумба заключается в том, что он сумел пересмотреть народные поэтические традиции и, опираясь на национальный фольклор, обогатил своё творчество достижениями мировой классической поэзии, что позволило поднять марийскую поэзию на значительную высоту. На данном этапе развития марийской литературы творчество Валентина Колумба является вершинным достижением современной национальной поэзии.

Родился будущий поэт в Моркинском районе МАССР 3 мая 1935 года в обыкновенной марийской семье. Родители также ничем необычным не отличались. Отец его работал секретарём волостного исполнительного комитета, а мать трудилась рядовой колхозницей. В одном из своих писем, датированном 20 декабря 1960 года, Валентин Колумб пишет своему учителю Николаю Константиновичу Старшинову: «Загадка с фамилией. Отца в честь какого-то святого назвали Христофором. Учился он хорошо. Впридачу от учителя за свои успехи получил и фамилию Колумб вместо Декина». Далее он сообщает об одном интересном и важном на наш взгляд факте: «Очень любил книги. Однажды мать послала меня на базар за десять километров купить горшок-подойник. Я остановился у первого же книжного киоска и набрал целую охапку книг. Помню, там был томик Лермонтова и «Записки охотника» Тургенева. А когда вспомнил о горшке, побежал на базар, народу почти не было, да и денег осталось мало. Купил горшочек, в который взрослый не просунул бы и кулак. Пошёл домой. Брат меня очень ругал, а мать прятала от него книги».

К началу Великой Отечественной войны Валентину исполнилось всего шесть лет. Отец и двоюродный брат Володя ушли на фронт и не вернулись, погибли, защищая Родину. Поэтому душа поэта навечно была опалена неугасимым огнём памяти о минувшей войне.

Писать будущий поэт начал очень рано. На одной из встреч со студентами филологического факультета МарГУ в 1972 году В.Колумб рассказал очень интересный эпизод из своей творческой биографии. Первые стихи обнародовал ещё во втором классе. Это было так. «Учиться пошёл, кажется, лет восьми и умел читать и писать, борзо читал даже газетный текст. В одной газете нашёл слова известной песни о том, что встреча фронтовика с девушкой состоится, когда «зацветёт в саду клубника». Но её мог прихватить и холод. Да и конец песни был грустный. Молодой боец погибает на фронте. От себя я добавил в стихи три строфы, где говорится о том, что парень уже сходит с поезда, а девушка встречает его. Получилось радостнее. И вот эту песню (а учительница, оказывается, её не читала в газете, не знала) пели всем классом целый год или два, пока не пришёл другой учитель, бывший фронтовик, и на следующем же уроке пения эти три строфы, к всеобщему удивлению, выпали из песни. Я и сам удивился, так мы сжились с ними. Но никто не знал, как это получилось, кто их присочинил», — вспоминал поэт перед студенческой аудиторией.

Увы, полное издание стихов В.Колумба пока не опубликовано. Рукопись, подготовленная для издания в Москве на русском языке, хранится в архивном фонде МарНИИ.

Поэту не суждено было дотянуть и до сорока, жизнь его оборвалась в 1974 году, 8 декабря. Однако творческую судьбу не измеряют количеством прожитых дней и написанных строк. Чуть больше 20 лет активной творческой работы — и 17 выпущенных книг (9 — на марийском и 8 — на русском языках) — таковы основные результаты творческого труда В.Колумба. Но не только этим ценны его неустанные творческие поиски, не единственно это является итогом плодотворной деятельности талантливого марийского поэта.

Пишет ли он стихи или пробует перо в очерковом жанре, мы всегда видим его индивидуальный подход к художественному материалу. Даже в многочисленных литературно-критических статьях, с которыми неискушённый читатель мало знаком, главным оружием В.Колумба является меткое образное слово. Он был неравнодушным к слову вообще, тем более к хорошо построенной фразе, ёмкому и образному выражению, интересной художественной находке:

А солнце?

Не хлестнула ли его ветка

Вон той сосны,

Что выглядывает, робея?

«Сила земли». Перевод Е.Винокурова.

Подобные строки мы встречаем уже в первых сборниках начинающего поэта. Некоторые марийские коллеги по перу считали раннее творчество В.Колумба мудрёной, излишне приукрашенной. Они не правы. Нет в его поэзии нарочитости. Всё вокруг для Валентина Колумба — своё, собственное, индивидуально подмеченное настоящим зорким художническим взглядом.

По данному поводу хочется привести слова переводчика В.Цыбина. Он, говоря о лирике В.Колумба, утверждает: «Так в нежном дыхании яблоневого цветения он угадывал вечную и животворную душу земли». Ещё в раннем детстве, а потом и в школе он всегда тяготел к родному образному слову. И большая заслуга в этом матери поэта, Прасковьи Николаевны, которая славилась в деревне как искусная рассказчица.

Среднее образование Валентин Колумб получил в сельской школе. Сначала учился в Волаксолинской семилетке, затем закончил Весьшургинскую среднюю школу Моркинского района.

В 1959 году, успешно окончив Литературный институт им. М.Горького СП СССР, работает секретарём райкома ВЛКСМ в Морках. Впоследствии переезжает в Йошкар-Олу, некоторое время трудился в радиотелекомитете. Потом становится главным редактором сначала Марийского книжного издательства, а потом республиканского литературно-художественного, общественно-политического журнала «Ончыко» («Вперёд»).

«Будем знакомы» — так называется первый сборник его стихов, изданный местным книжным издательством в 1959 году. Критики в своё время оценивали его творчество по-разному, иногда мнения резко расходились, но не было людей, равнодушных к поэзии молодого автора. О творчестве В.Колумба спорили в первую очередь сами поэты. Некоторые из них говорили о том, что образы, нарисованные В.Колумбом, не всегда понятны, иные обвиняли его в искусственности и надуманности сравнений и метафор. Однако отрадно то, что мнения поэтов старшего поколения М.Казакова, С.Вишневского, Г.Матюковского оказались единодушными: «В марийскую поэзию пришёл автор с большим будущим», — в один голос заключили они. И нет в этом ничего удивительного, В.Колумб был действительно талантлив от природы.

Верно, истоки марийской поэзии нужно искать в фольклоре. Поэтому в творчестве В.Колумба фольклорная образная система занимает большое место. Народная поэзия обогащала его творчество ёмкими фразами, крылатыми выражениями и наполняла глубокой мыслью, мудростью. И этим неиссякаемым источником он пользовался не механически, а фольклорные сюжеты или же образы всегда соотносил со своим поэтическим чутьём, миропониманием. Это можно наблюдать, например, в поэме «Сила земли», в стихотворениях «Легенда о живой воде», «Рождение солнца» и др. Размышлениями о смысле жизни, гимном молодости и гуманизму можно назвать его поэму «Доброта».

Это одно из самых крупных изданных произведений В.Колумба, но полностью оно нигде не опубликовано. Хотя известно, что первоначальный вариант поэмы составлял примерно 10 авторских листов. По силе художественного воздействия эту лирико-эпическую поэму смело можно сопоставлять с такими известными произведениями, как «Возмездие» А.Блока, «Бунт разума» Д.Кугультинова, «Варшавский шлях» А.Кулешова и т.д. В.Колумб вслед за М.Казаковым смог уверенно выйти на всесоюзную арену, стал одним из достойных представителей большой многонациональной поэзии страны. Он стремился ставить и решать в своих стихах важные актуальные проблемы всей России.

Поэта увлекало буквально всё — жизнь и учёба студенческой молодёжи, энтузиазм автомобилестроителей КамАЗа, нефтяников Тюмени и, конечно же, его больше всего поражало огромное трудолюбие, упорство и настойчивость хлеборобов марийского Нечерноземья. Он много ездил по республике, стране. Только на ударной комсомольской стройке Абакан — Тайшет, где в 1960-е годы трудились его земляки-марийцы, он побывал четырежды, в результате чего появилась книга очерков «Городок дружбы» и цикл стихов «Сибирские тетради».

В поэзии В.Колумба всегда ощутимы подлинность личного мировосприятия, свежесть образов и сравнений. Произведения его о времени, о человеке и о себе. Зачастую они являются своеобразной исповедью. Таковы, например, стихотворения-воспоминания и зарисовки из поэтического дневника «Письмо к сыну», «Но стихам моим верь, жена», «Ефимыч», «Думал, я не робкого десятка» и другие.

По натуре добрый и доверчивый, он свободно раскрывает душу перед своими читателями, рассказывает им самое сокровенное, иногда даже сугубо личное. Поэтому душа его была не только чуткой, но и хрупкой и легко ранимой. В этом плане его можно сравнивать с талантливым удмуртским поэтом Флором Васильевым. Они не были близкими друзьями, но переписывались и делились друг с другом своими творческими планами.

Тематика творчества В.Колумба была самая разнообразная, и нет смысла делить его поэзию на отдельные тематические направления. Пишет ли он о космосе или же восторгается современным научно-техническим прогрессом, поэт тесно связан с родной деревней, землёй. Он был твёрдо уверен, что поэт, родившийся в деревне, не имеет права отрываться от корней, питающих его творчество:

Если жаворонок не поёт

над полями,

То зачем, для чего, скажи,

Он когда-то родился во ржи.

И учился летать

над родными краями?

«Дом». Перевод Н.Старшинова.

Это не простой риторический вопрос. Поэт размышляет о своей слитности с природой, со всей Вселенной. Образы зелёного листка, нежного цветка, хлебного зёрнышка, формой похожего на космический корабль, весеннего жаворонка, заливающегося в голубой выси, стали у него олицетворением родной земли, общего мирового дома, вселенной.

Величие человека, вечная борьба в нём добра и зла пронизывает всё творчество поэта. Доброта у Колумба — не прихоть легковесного благодушия. Добру, чтобы озарить радостным светом мир, приходится обычно отстаивать свою правоту. Поэт возвышает гуманизм реальный, действенный, воспевает добро, борющееся со злом. Анализируя уже первые его поэтические книги, убеждаешься в том, что у Колумба нет легковесных стихотворений, все строки его выкованы тщательно, вдумчиво и прочно.

Отмечали, что он выходец из деревни, но он не ограничивается узкой деревенской тематикой:

Взлететь я хочу

в поднебесный простор,

Над ширью полей,

над вершинами гор,

И мчаться орлом

вдохновенно и смело,

А если разбиться судьба

 повелела,

Достичь хоть на миг

перед этим предела.

«Взлететь я хочу в поднебесный простор». Перевод В.Татаринова.

Валентин Христофорович Колумб прошёл короткий, но яркий жизненный и творческий путь. Его поэзия звучит подобно весеннему жаворонку. Чем выше он поднимается, тем звонче его песня. Также и судьба поэта. Тем дальше отдаляется от нас эпоха Колумба, тем больше и лучше видится нам величие его таланта, ценнее становятся его творческие открытия, достижения, традиции.

Сегодня мы с полной уверенностью можем говорить о колумбовской школе в национальной поэзии. Отзвуки его традиций слышны в поэтических голосах таких марийских авторов, как Ю.Рязанцев, А.Мокеев, В.Осипов-Ярча, А.Иванова, А.Тимиркаев, В.Абукаев-Эмгак, Г.Сабанцев, Ю.Исаков и многих других.

 

Аркадий ВАСИНКИН

г. ЙОШКАР-ОЛА

 

См. также СЕРДИТОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ