Материалы по номерам

№ 2007/17, 23.02.2015

      
     Книга – удача 
     КАСТРЮЛЯ С ГЕРАНЬЮ 
      
     Не знаю, кто первый высказал мысль, что русский народ – народ Конца Света, а Россия – страна апокалипсическая. Постоянно озвучивает эту идею консервативный публицист Егор Холмогоров («Русский проект: реставрация будущего»), но, кажется, не приписывает себе её авторства. 
     Для европейца Конец Света – это трагедия, вселенская катастрофа, жутче которой невозможно себе представить. Говорить о нём «неполиткорректно». Для русского человека Конец Света – это осуществление высшей справедливости, итоговая черта и всемирное воздаяние. В отделении добра от зла русский человек видит предназначение человеческой истории, которая, по словам Николая Бердяева, «должна иметь конец, чтобы иметь смысл». Апокалипсис – это распад диалектической сложности мира, расслоение мира на фракции: свет и тьму, добро и зло. 
     Древнего грека больше всего интересовала тайна зарождения вещей, возникновение мира из первоэлементов. Внимание европейца всегда приковывали понятия «движение», «прогресс» и «эволюция» – процессы с положительным градиентом конструктивной сложности. Русский человек мыслит категориями «завершения», «разложения на компоненты», обретения истины «в химически чистом виде». 
     В этом отношении серия издательства «Вече» «Романы последних времён» представляет огромный интерес как попытка художественного осмысления российской истории в эсхатологической перспективе. Об открывшем серию романе Михаила Попова «Пуля для эрцгерцога» мы уже писали («ЛР», 2007, № 12). Наконец, вышел роман Александра Трапезникова «Похождения проклятых». 
     Итак, начало 2000-х годов. Веерные отключения электроэнергии. В воздухе пахнет Концом Света. На улицах – война за человеческие души. Из адских глубин выползают «апостаты» и «энтропийки», мерзость моавитская и мерзость сидонская. Торжествуют сёстры-блудницы Огола и Оголива, Порок и Деньги. Силы тьмы сгущаются вокруг великой русской святыни – мощами святого благоверного князя Даниила Московского. Сохранить реликвию пытается обыкновенный, среднестатистический москвич Александр Тризников. В результате стечения обстоятельств он лишается квартиры, работы, вообще всего, кроме кастрюли с геранью. Драматические события плохо отражаются на «фитопроцессе»: герань потихоньку засыхает. Спасти эсхатологический цветок (то есть свою душу) Тризников может, лишь победив зло. 
     Читайте и «ищите во всём великого смысла», как говорил иеромонах Нектарий Оптинский… 
      
     Александр Трапезников. Похождения проклятых. – М.: Вече, 2007. – 416 с. 
      
      
     Михаил БОЙКО 
     

      
      
      
     Книга – провал 
     АМНЕЗИЯ И ТОМУ ПОДОБНОЕ 
      
     Близнецов, из-за которых возникает масса неприятностей, людей, потерявших память, заказных убийств и мистификаций в нашей литературе, наверное, в сотни раз больше, чем в действительности. И читатели, уверен, должны бы устать это читать, и издатели издавать, и уж точно бы писатели – об этом писать. Но получается наоборот – книг о подобном всё больше и больше. И вот одна из новинок – роман Бориса Власова «Господин Никто» (издательство«Гелеос»)... 
     У молодой женщины Ирины исчез муж Саша. Она уверена: ушёл в запой, в загул, и рада этому – муж вообще непутёвый. Ирина решает с ним развестись, мысленно делит имущество. Но тут ей звонят из милиции и сообщают, что найден труп мужчины, и, судя по найденным у него документам, это Саша. Но лицо сильно повреждено. Ирина, проклиная себя, раскаиваясь в своих грязных мыслях, едет в морг, узнаёт Сашу. Рост, сложение его. 
     У Ирины есть «близкий друг» Влад, он помогает Ирине с похоронами, вообще во всех смыслах поддерживает её. 
     В главе 2 мы узнаём, что Саша жив. Он сильно покалечен, но врачи вытащили его с того света. У него повреждена память – что-то помнит, что-то нет. Всё, что касается жены, из памяти стёрлось. Впрочем, постепенно к Саше начинают возвращаться подробности произошедшего. И, выздоровев, он начинает мстить за то, что с ним сделали. В числе виноватых оказываются и Влад, и Ирина. 
     Много сюжетных ответвлений, любовных лабиринтов, детективных загадок; есть штришки производственного романа (что, на мой взгляд, придаёт произведению хоть какой-то вес). 
     Саша влюбляется в слепую девушку Женю. Во время родов зрение к ней возвращается, к тому же рождается сын, которого Саша так ждал. 
     Вот такой роман о современности. Могло бы что-то получиться, если бы не шаблоны. Зачем они? Зачем ещё один клон «Монте-Кристо»? 
      
     Олег НАЗАРОВ 

№ 2007/17, 23.02.2015

КТО ТАКАЯ ЛАРИСА БАРАНОВА-ГОНЧЕНКО
     
     Лариса Георгиевна Баранова-Гонченко родилась 12 октября 1948 года на Украине в городе Горловка. Окончив журфак МГУ, она по распределению попала в молодёжную газету Армении. Но к Еревану её душа так и не прикипела. Она считала, что в полной мере может реализоваться лишь в Москве. Но в столице была другая беда: во всех литературных изданиях свободные вакансии отсутствовали. Поэтому Барановой-Гонченко несколько лет пришлось прозябать во Всесоюзном обществе книголюбов.
     Уже в конце 1970-х годов на бойкое перо Барановой-Гонченко неожиданно обратил внимание Ал. Михайлов. И он согласился принять небесталанную критикессу на работу в журнал «Литературная учёба».
     Новый взлёт карьеры Барановой-Гонченко относится к 1987 году, когда директор издательства «Современник» Леонид Фролов утвердил её заведующей редакцией по работе с молодыми авторами. Но после распада СССР система господдержки молодых дарований рухнула, издательство оказалось на грани разорения, и вчерашней критикессе пришлось искать новые места для подработок. Одно время она редактировала газету «Русский собор», потом числилась в газете «Политика», и только в 1994 году ей удалось в Союзе писателей России найти настоящую синекуру.
     Со временем, похоже, литература отступила для Барановой-Гонченко на второй план, а первое место заняла политика. Она сейчас является статс-секретарём Союза писателей России. Говорят, какое-то время наша критикесса изображала из себя министра культуры в каком-то теневом правительстве. А теперь, если верить слухам, хочет получить место в новом составе Госдумы от КПРФ.
     

     
     
     ОТЧЕГО МЕНЯЮТСЯ ВЗГЛЯДЫ
     
     Попробуем задать один очень непростой вопрос: насколько Лариса Баранова-Гонченко серьёзная политическая фигура? Да, она давно рвётся в лидеры. Это отметил ещё в 1981 году один из самых значительных критиков Игорь Дедков. Уже тогда Баранова-Гонченко явно хотела стать властителем умов. Но достичь этой цели критическими статьями у неё не получилось. И поэтому она ввязалась в политические игры. Возможно, она рассчитывала со временем превратиться в духовную наставницу нового литературного поколения.
     Ещё в годы застоя Баранова-Гонченко загорелась монархическими идеями. Позже, в середине 1993 года, она призналась, что белую эмиграцию любила «заворожённой слепой любовью многие и многие годы. Так любила, что рванулась к ней при первой же горбачёвской возможности, и… натолкнулась на стену ледяного недоверия: не коммунистка ли, не кагебешница ли приехала». В итоге произошла очередная переоценка ценностей. Как потом критикесса заявила представителям первой и второй волн русской эмиграции, «приехала я к вам монархисткой, а уезжаю советской патриоткой».
     Когда рухнул Советский Союз, Баранова-Гонченко почему-то из всех оппозиционных движений выбрала «Русский собор» бывшего генерала КГБ А.Стерлигова. Но тогда за место под новым солнцем столкнулись две группы. Одну возглавил писатель из Вологды Сергей Алексеев, прославившийся апологетикой язычества. А другую группу организовала наша критикесса. Однако очень скоро стало ясно, что никаких серьёзных реальных дел Стерлигов предложить не может. Поэтому Алексеев быстро отошёл в сторону и переключился на написание своих новых романов. А вот Баранова-Гонченко избрала другой путь. Она взялась редактировать стерлиговскую газету, которую, если верить мемуарам Станислава Куняева, никто не читал и все тиражи сбрасывались на хранение и дальнейшее списание в помещение журнала «Наш современник». В общем, все увидели, что организатор из Барановой-Гонченко никакой. Она – мастер говорильни, но не конкретных дел.
     После октябрьского расстрела Белого дома Баранова-Гонченко сделала ставку уже на генерала А.Руцкого. А теперь она – рьяная сторонница Геннадия Зюганова.
     

     
     
     МИФ О ВОЗРОЖДЕНЧЕСКОЙ ПЛЕЯДЕ
     
     Как критик Лариса Баранова-Гонченко в основном специализировалась на современной русской поэзии. Это она ещё в 1988 году в альманахе «День поэзии» заявила о появлении «возрожденческой плеяды», в которую с её лёгкой руки были зачислены Владислав Артёмов, Михаил Гаврюшин, Михаил Попов, Вечеслав Казакевич, Владимир Карпец, Михаил Шелехов и целый ряд других поэтов. Правда, сразу возник вопрос о критериях отбора имён. Такое сложилось впечатление, что просто критикессе захотелось сформировать новую «обойму», которая отвечала бы двум требованиям: верности в политике «почвенническим» взглядам и в искусстве реалистическим традициям. Именно почвеннические мотивы определили дух и содержание составленного Барановой-Гонченко сборника современных поэм «На тебя и меня остаётся Россия», который коротичевский «Огонёк» тут же подверг обструкции за политиканство. Критики не могли понять, что в этой книге главное: собственно поэзия или избитые рассуждения о мировой закулисе. Поэтому не удивительно, что и «возрожденческая плеяда» оказалась дутым пузырём.
     Однако в последние полтора десятилетия Баранова-Гонченко, похоже, к написанию литературно-критических статей утратила всякий интерес. Она теперь предпочитает в основном говорить. Возможно, ей просто стало лень сочинять статьи. Но не исключена и другая версия: человек оказался в затяжном творческом кризисе, но поскольку привык всегда быть на виду и на слуху, то решил переквалифицироваться из критиков в политики.
     

     
     
     ЛАРИСА БАРАНОВА-ГОНЧЕНКО:
     так говорим
     
     Коммунистическая партия Российской Федерации по сути первой поставила проблемы культуры на уровень общенационального проекта. Без преувеличения можно сказать, что это сегодня единственная партия, способная говорить о российской культуре и имеющая право говорить о ней с позиции народности, национальной и многонациональной традиции.
     

      Газета «Правда», № 32,
     30 марта – 2 апреля 2007
     
     А события 93-го года, мне кажется, деформировали Николая (Шипилова. – «ЛР»). Он всегда был замечательным человеком и настоящим гражданином, но здесь наступило настоящее просветление. Это была для него трагедия, потеря Родины. Он очень интересно писал о том, как туда (к Дому Советов. – «ЛР») шли люди, это поразительно было. Он тогда понял, что люди шли туда, приезжали в Москву защищать Родину.
     
      Из выступления на «Народном радио»,
     1 декабря 2006
     
     Рубцов нигде и никогда не называет имя Христа. Повторюсь – не из страха по моим ощущениям – не смеет называть, ибо по меркам его духовности, его безупречной эстетики оно было бы названо всуе.
     
      Газета «Русь державная»,
     № 2, 2001
     
     Много сил потратили отечественные интеллигенты, убеждая братьев по разуму в том, что красота спасёт мир. И сами не заметили, как пришло время спасать уже не только мир, но эту самую красоту. Русский язык нуждается в защите. Его вытесняет «оглушительный нерусский…»
     
      Из выступления на пресс-конференции «В.И. Даль и судьба современного русского языка»,
     ноябрь 2001
     
     Проведение съезда Союза писателей Беларуси показало, что белорусское государство осознаёт – культура является самой громкой и самой мудрой политикой. Об этом заявила статс-секретарь Союза писателей России Лариса Баранова-Гонченко 23 декабря на писательском форуме в Минске.
     Поддержку, которую оказывает государство Союзу писателей Беларуси, Лариса Баранова-Гонченко назвала победой белорусской творческой интеллигенции. «Мы не можем похвастаться этими победами. Ни Государственная Дума, ни Министерство культуры России не поддерживают государственно настроенную творческую интеллигенцию России, поэтому для нас опыт Беларуси необыкновенно важен», – подчеркнула писательница.
     
      Официальный сайт посольства Республики Беларусь в Российской Федерации,
     26 декабря 2006
     

     
     
     ДОСЛОВНО
     
     В январе 1981 года приезжала Л.Г. Баранова, сотрудница «Литературной учёбы», я переписывался с нею в связи со статьёй о Проханове и подготовкой статьи о Личутине. Она весьма интересовалась моими взглядами на «литературный процесс». Когда же, кажется, всё было выяснено сполна, она впрямую спросила, а как я смотрю на «национальный вопрос». Я ответил и на это. Когда же Баранова с Негорюхиным заехали к нам домой и Негорюхин вскоре ушёл по своим делам, Лариса Георгиевна достала из сумочки и предложила мне почитать письмо С.Куняева (открытое) в Цека партии о «сионизме», его происках в литературе (примеры из С.Липкина, Б.Ахмадулиной, О.Сулейменова, А.Вознесенского и т.п.). Потом оказалось, что Баранова хорошо знает Стасика Куняева, и у меня появились основания думать, что она явилась в некотором роде как эмиссар этой «национальной» группы.
     

       Игорь ДЕДКОВ,
     запись из дневника за 10 февраля 1981 года
     

     
     
     ВОПРОС ПО СУЩЕСТВУ
     Вы читали критические статьи Ларисы Барановой-Гонченко?
     
     Валентин КУРБАТОВ, критик, г. Псков
     – Лет семнадцать назад что-то читал. Но я уже давно не видел ни самой Ларисы Георгиевны, ни её статей. А она что-то пишет сейчас?
     
     Владислав АРТЁМОВ, поэт, г. Москва
     – Да давно уж мне ничего из Ларисиных материалов не попадалось. Лет семь, наверное. Правда, я специально её статьи не искал. Лишь в Интернете как-то обнаружил её воспоминания о Николае Шипилове. Может быть, уже возраст настал такой: не статьи писать, а вспоминать прошлое.
     
     Михаил ДУНАЕВ, профессор Московской духовной академии
     – Я знаю, что есть такое имя: Лариса Баранова-Гонченко. Но читать её вещи мне не приходилось.
     
     Павел КРУСАНОВ, прозаик, г. Санкт-Петербург
     – Статьи Барановой-Гонченко я не читал, потому что не знаю, кто это такая.

 

Авторы полосы Вячеслав ОГРЫЗКО и Роман СЕНЧИН

№ 2007/17, 23.02.2015

ДИАЛОГ В СИБИРСКОМ ВРЕМЕНИ И ПРОСТРАНСТВЕ

      
      
     

***

     Ты любишь её. 
     Потому что – твоя. 
     Другой нет. 
     Не будет. 
     

***

     Любящий не спрашивает себя, за что любит. 
     Ему это не нужно. 
     Он – незнающий. 
     Счастливо имеющий. 
     Главное. 
     Время и пространство, доставшиеся ему для жизни. 
     Только свою. 
     Единственную. 
     Родину. 
     

***

     Родина, – родимая земля, чьё место рождения; в обширном значении, – земля, государство; в тесном, – город, деревня. (В.И. Даль.) 
     Родимая деревня краше Москвы. 
     Родовик – природный житель, уроженец. 
     

***

     Всё правильно, ты – природный житель Сибири, уроженец Томской губернии посёлка Могочино. 
     Отсюда – сибиряк. 
     Как это написано в одной давней служебной бумаге о первом сибирском историке Петре Андреевиче Словцове – человек «сибирской нации». 
     Значит, с родиной мы определились. 
     Осталось назвать твою очередную книгу, о ней разговор, посвящённую твоей постоянной любви. Переработанную и дополненную, после выхода в свет на исходе ХХ столетия, в году 1999-м, в начале ХХI столетия – в 2001 году. 
     Изданную теперь уже, в первые дни 2007 года. 
     Озаглавленную, на первый и посторонний взгляд, более чем скромно и сдержанно. 
     «Частное открытие Сибири». 
     С содержанием самым широким, объёмным, с нескрываемым авторским стремлением охватить как можно масштабней сибирское историческое время и географическое пространство. 
     За что от одного из благодарных сибирских местных читателей автору Анатолию Константиновичу признательный поклон. 
     И за скрытый в названии подтекст также. 
      
     Журналист, писатель, историк, краевед, кто там ещё? Главное – сибиряк, Анатолий Омельчук, он знает, что именно первоначальное первопроходческое народное «частное», по своей воле и интересу, от Иртыша до Енисея, Лены и Амура, берегов Тихого океана, сибирское открытие, прохождение, освоение, оказывалось самым быстрым, успешным, дерзким и безоглядным. 
      
     Взгляд у тебя с жёстким хитроватым сибирским охотничьим прищуром. 
     Зорким, не упускающим. 
     Своего, по незабытым принципам прадедовского захватного сибирского крестьянского землепользования, кто сколько вспашет; по таёжной охотничьей сноровке и удаче. 
     Каждый текст, как драгоценный соболь, или хлеба пуды. 
     Впрочем, в оценке результатов работ нашей пишущей братии любые сравнения и эквиваленты относительны. 
     Не вызывает сомнений, увы, написанное ещё во второй половине ХIХ века любимым Омельчуком, великим сибирским публицистом и патриотом Н.М. Ядринцевым, в его фундаментальном труде «Сибирь как колония», что «колонизация (в данном случае, освоение. – Ю.Н.) Сибири, есть факт далеко не завершившийся». 
     Утешает у Н.М. Ядринцева, опять, вполне современное. Повторим вслед за Николаем Михайловичем: «Дух старого землепроходства, дух пионерства, проторения троп не умер и до сих пор в русском народе». 
     Об этом книга. 
     Как и о сказанном лет за сто до того, как выпускник Могочинской поселковой десятилетки Анатолий Омельчук поступил на филологический факультет Томского университета, профессором старейшего сибирского университета П.Э. Петри: «Отсутствие верного понимания настоящих потребностей Сибири обыкновенно ощущалось в России, да, до известной степени, ощущается и поныне». 
     При чтении книги, написанной бывшим томским студентом, ко всему прочему ставшим ещё и членом-корреспондентом Международной академии информатизации, действительным членом Русской академии наук и искусств, не трудно заметить, что нынешний автор, в начале ХХI века, пишет более резко, нежели давешний, во второй половине века ХIХ-го. 
     Опять Пётр Андреевич Словцов, не обойти его, не объехать. Ни замолчать, конечно. Вопрос взят из введения в книгу первую его труда «Историческое обозрение Сибири», издания 1939 года. 
     «Что остаётся сделать? Это вопрос щекотит сибиряка… Чему и с которой поры Сибирь одолжена была возрастанием не так скорым: характеру ли её правителей или невольному шествию вещей; учреждениям ли, собственно для неё изрекавшимся, или влиянию общих государственных узаконений?» 
     Создан труд в бывшем сибирском стольном граде Тобольске, где первый сибирский историограф жил, работал, не отдавая праздности своего, доставшегося для жизни и работы, времени. И похоронен здесь же, правда, излишне скромно. 
     В бесконечной Сибири, порой, всё случается очень близко. И данный текст, отзыв на книгу А.К. Омельчука, он тоже из Тобольска. Отзыв, отклик, разговор, диалог. 
     С тобой, Анатолий Константинович, кажется, и о том, что для того чтобы до конца проникнуться твоим «Частным открытием Сибири», всё-таки надобно её читателю иметь своё личное отношение, хоть к какому, но здешнему местному сибирскому открытию. Или себя вдруг открыть в том или ином сибирском месте, пусть даже проездом, любопытствующим туристом, путешественником, прохожим. И такое не без пользы, русскому человеку, нерусскому иностранному. Результат известен. 
     «Сибирь имеет чудное свойство: климатизировать всех, кто в неё как-нибудь попадает. Стоит перешагнуть единожды за Урал, тотчас и прильнёт название сибиряка – надолго, на всю жизнь, хоть уезжай за море». 
     Наблюдение также тоболяка, некогда называемого умнейшим из сибиряков, Гавриила Степановича Батенькова, младшего современника П.А. Словцова, активнейшего участника сибирских реформ знаменитого М.М. Сперанского. 
     Разочарование в реформах, стремление подтолкнуть время в ту сторону, к которой возрастание родной Сибири должно пойти скорее, привело сибиряка в ряды дворянских революционеров, названных декабристами. Это он определил события 14 декабря 1825 года как «первый опыт революции политической». Последующие «опыты», нетерпеливого сибиряка вряд ли бы порадовали. Но ещё с одним умозаключением нашего земляка почему бы и сегодня не согласиться. 
     Всё написанное Омельчуком, о тех, кто своё… поприще… начинал в Сибири, продолжал, заканчивал. Собранные в книги, не только в эту, «Частное открытие Сибири», очерки, этюды, рассказы, интервью отличаются немедленно бросающейся в глаза, спешной, чтобы больше успеть, и успешной, потому что успевает, сразу и центробежностью, и центростремительностью. С неменяющимся центром – Сибирью, постоянной одной исторической архивной зафиксированной особенностью, как здешние первопроходцы города в Сибири начинали, «с великим поспешением». По-иному не могло получиться, что с Тюменью на Туре, Тобольском на Иртыше, с зимовьем у устья реки Улья, на Восточном Великом Тихом океане, к которому, после основания в 1586 году первого сибирского города Тюмени, к году 1639-му, без остановок «добежали». 
     И правильно. Здесь много объяснять не надо. В народном характере изначально заложено. Если не останавливать частный интерес, что там дальше, насильственно не придерживать. 
     «Русский не такой человек, чтобы греться у чувала… он пойдёт без ландкарты, куда наслышка и глаз поведут». 
     Это «человек сибирской национальности» Пётр Андреевич Словцов хорошо знал. 
     Первую народную безоглядную устремлённость, перешагнувшую за Урал, оценивал с пониманием. Трезвым, как бы и изнутри. Может быть, это и о себе. Приступившему к «Историческому обозрению Сибири», продолжая начатое, расширяя. Не ведая о конце и удаче. Всё равно, веря. 
     «Распространение происходило сперва наобум, на выдержку». 
     А что такое – наобум в «Толковом словаре живого великорусского языка». 
     «Наугад, намах, как вздумалось, как ни попало…» 
     После чего начиналась – выдержка, необходимость выдерживать, продержать, держаться на месте твёрдо, стойко, не уступать, терпеть, переносить. 
     В «Предуведомлении сомневающегося автора» А.К. Омельчука к его «Частному открытию Сибири» он признаётся всё в одном, требующем понимания, чего, возможно, для знакомых с сибирскими пространствами и не нужно. 
     «Но в своих путешествиях и поездках я уразумел одну существенную для меня мысль: ничего не могу я проанализировать системно, то есть равнодушно». 
     Или, точнее, с взятой самоуверенно на себя, всегда излишней, неразумной греховной гордыней. Для тех, кто тебя знает, совсем не склонный к самоуничижениям, от неё ты отходишь. Уходишь туда, куда идти, ехать, лететь заставлять не надо. Да она и всегда с тобой, единственная любовь, родина. Перед Сибирью не возгордишься. 
     И перед временем, сибирским, общероссийским. Текущим, мчащимся, задерживающимся в каждом городе, посёлке, селе, деревне. Если внимательно приглядеться, а везде по-своему. В любой отдельно взятой городской квартире, в сельском деревенском дворе. 
     «Наверное, есть летописцы смятенных эпох. Наверное, я не из них… Тем более эти времена (или, эпохи? – Ю.Н.) научили нас, что, слишком обобщая, мы впадаем в великий грех непонимания частностей, которые только и делают нашу грешную жизнь истинно человеческой». 
     В твоей книге, в оглавлении, я насчитал девяносто семь названий. С «частностями» из различных времён, начиная с называемых доисторическими, где ты упорно утверждаешь: «Сибирь – колыбель человечества». На основе, впрочем, современных научных археологических раскопок. И о герое очерка, археологе Мочанове, открывшем, что первые люди жил в Сибири сотни и сотни тысяч лет назад, напишешь: «Если он даже в чём-то ошибся (300 тысяч лет и осторожные американцы признали. – Ю.Н.), его ошибка плодотворна». 
      
     Системность всё-таки в твоих текстах наличествует. И независимо от того, придерживаешься ты её или нет. Есть нечто и помимо нас. И повыше, и сильнее. В чём всегда был убеждён в Тобольске Пётр Андреевич Словцов, кстати, получивший первоначальную образованность в местной духовной семинарии. Отчего и в простой обыденной частности умел видеть высокую предопределённость. 
      
     «Всё благое провидение постепенно ведёт людей, племена и народы через цели частные, общественные и государственные, к целям своего высшего порядка». 
     Так что если это и случайность, то предопределённая самой Сибирью, что ещё один очерк в книге называется: «Сибирь – стержень космического миропорядка». И никаких сомнений, даже у закоренелых скептиков, найденное тобой название вызвать не может. Вполне естественно воспринимается. 
     А что Сибирь важнейший, да и последний, энергетический, а главное пространственный ресурс планеты, человечества, такое сейчас разве самый недоразвитый микроцефал не понимает. 
     «Благое провидение, верно, покровительствующее России, ей этот ресурс выделило, не за так, конечно, протянуть через сибирские пространства «нить историческую», от русского народа, невозможных, ставших возможными, усилий требовало. 
     И хотя в нашем народе говорят, предупреждают, «на чужой каравай рот не разевай», но имеется в книге «Частное открытие Сибири» и очерк «Покушение на Сибирь». 
     О том, как в сложнейшие для российского государства девяностые годы минувшего ХХ столетия в Американском институте мировой политики сотрудником института, неким Уолтером Расселом Мидом, было предложено, вполне серьёзно, купить Сибирь у России, создать Американскую Сибирь.
     Цена за «ресурс» назначалась конкретная, в долларах, граница новых американских сибирских соединённых штатов намечалась по Енисею, приходилось оставаться благодарными, что Тюменскую область всё-таки не проектировали отлучать от России. 
     У глобалистов из заокеанского института к Сибири прорезался «частный» интерес. Значит, какую-то зацепку, промашку, неувязку имевшуюся заметили; которую надо бы проверить, да, конечно, «на выдержку». 
     Ах, как любят у нас говорить, что Россия сильна провинцией. Сильна, кто спорит. Ещё сильнее деление России на «центр» и «провинцию». Или – на периферию. 
     Это внутри России. Что удобно. Для «центра». Самодержавной Москвы, императорского Петербурга. Опять – Москвы. 
     Миропорядок, не космический, земной, он тем временем менялся. 
     В этом миропорядке Сибирь столетиями находилась между перифериями самых различных миров, европейского, средне – и центральноазиатского, китайского. И тут же, морские разделения не помеха, – мир японский, североамериканский. 
     В историческом времени подобные периферии имели, имеют постоянную предрасположенность, более заметную, менее заметную, расширяться, сдвигаться, отступать, наступать, поглощать друг друга. 
     Или, в сибирском «периферийном» варианте, должна реализоваться «цель высшего порядка». Иного выхода нет. Кроме неизбежного создания в сибирских пространствах действительно мирового, цивилизованного, духовного, культурного, научного, промышленного, индустриального, информационного и т.д. центра. 
     Иначе ещё какой господин типа Уолтера Рассела Мида, не обязательно американец, да и понастырней, может объявиться. Анекдотец о том, как за морем-океаном на Сибирь «губу раскатали», сибиревед и сибирелюб А.Омельчук в свою книгу не зря поместил. 
     А сотни действительных непридуманных героев, которых автор Омельчук под одной обложкой собрал, тем и влекут, что для них Сибирь является и первым российским центром, и евразийским, и мировым. 
     Сам пишущий, стараюсь разгадать тайну твоей удивительной страстной плодовитости. Что любовь, это понятно. Без любви в нашем деле ну никак. 
     Но здесь ещё и особая любовь. Любовь она и тихая бывает, и скрытая. Впрочем, кажется, понял. Уже сказал случайно. Чуть раньше. У тебя любовь – страсть. 
     Страсть не соглашаться. С теми, кто твою, нашу, конечно, Сибирь за окраину, периферию, провинцию держит. А ежели таких ещё немало, то и писать надо много. Ещё больше отдавать себя своему пути. 
     Как финский учёный шведского происхождения Александр Кастрен, открывший миру сибирский северный угро-самодийский мир, о нём ты оставил пристрастное размышление, обращённое к неравнодушному читателю; и для себя, этого не скроешь, пишущего человека, живущего, жизненная ориентировочная затесь, зарубочка. 
     «Проникнемся опытом его исключительности, подумаем о собственной, напомним себе: если не я, то никто». 
      
     Здесь ответ. Благоразумным и осторожным. И от имени безнадёжно слабого телом, немощного и больного, сильного духом Александра Кастрена. Отдавшего остатки доставшегося для жизни времени сибирским тундровым таёжным пространствам. Выводя малые забытые, забываемые племена Сибири из научного этнографического людского забвения. 
      
     Человек из начала ХХI века разговаривает с человеком из первой половины века ХIХ-го. Это естественно. Тот человек живёт в тебе. После прочтения написанного о нём, не только в тебе. Если даже в двоих, читателя и писателя, то уже – в нас. 
     Сейчас и в сию минуту, во мне. В этом счастье и тайна и неустареваемость удивительного занятия. Чтения. 
     «Из множества вариантов живая жизнь выбрала меня. Песчинка в человеческом мире, ты должен помнить, что если не ты, то никто. Ты избран жизнью. И это выше мук обыденной смерти, и непрожитой срок определит ценность того, чему ты назначен и посвящён». 
     В очерке о Кастрене нахожу знакомые нынешние сегодняшние имена. 
     Анны Павловны Неркаги, чудесной и удивительно сильной маленькой «Анико из рода Ного», божественной ненецкой писательницы. В её тундре вечный космос открывается совсем рядом. Его нельзя покинуть. Космос не отпускает и забирает. 
     В обыденной жизни скромного, почти обыкновенного, на многих здешних людей похожего, соответствующего Верхнему, и Нижнему, и Среднему сущностным и мифическим Югорским мирам, природосообразного в своём творчестве, гениального живописца хантыйских легенд Геннадия Степановича Райшева также. 
     Заодно рабочего лесника Петра Бахлыкова, создавшего музей хантыйского быта, промыслов, ритуалов. Писателя, художника. И резчика по кости Геннадия Хартаганова, он тоже создаёт заповедник – музей, в тайге, под открытым небом. На иную крышу, на низкий потолок не соглашается. 
     Мне остаётся в этом очерке Омельчука перечислять тех, кого лично знаю. У Анатолия Константиновича сибирских знакомств выходит больше. 
     Общих, правда, выходит немало. Теперь ещё чтение добавляет. Знаний, переданных, приобретаемых от автора наблюдений, за выбранными им героями, вроде действительно тебе известными. 
     Но так выходит, что о человеке, даже и оставшемся в истории, в литературе, всегда знаешь меньше, нежели думается, думалось самонадеянно. Когда и сам глядел, глядишь в ту же сторону. И вдруг узнаёшь новое, ранее неизвестное о любимом поэте – сибиряке Павле Васильеве, и нечитанные дерзкие его напечатанные стихи читаешь; чего уж там, завидуя, что их прочитали до тебя.
     Спасибо, просветил Омельчук, да тут же, правда, по иному поводу, в очерке об ином поэте, не о репрессированном Павле Васильеве, об Алексее Степановиче Хомякове, жившем в ХIХ веке, авторе стихотворной драмы «Ермак», кто её видел на какой сибирской сцене, ты сообщаешь из своих школьных и студенческих, могочинских, томских лет. 
     «Вообще в сибирских школах и университетах как-то не особо стараются обратить внимание старательно учащейся молодёжи на всё, что написано и сибиряками, и о Сибири». 
     Дальше у тебя привычное резюме частного сибирского открывателя. 
     «Если сам вовремя не спохватишься…» 
     Кстати, Павел Васильев родился на Иртыше, в городе Павлодаре, в бывшей Южной Сибири, в нынешнем Северном Казахстане. Насчёт Казахстана известно, а что Южной Сибирью Россия была обязана первому сибирскому губернатору князю Матвею Петровичу Гагарину, об этом и не школьнику надобно рассказывать, ежели слушать захотят. 
     Слушать надо. 
     О том, как в первой четверти ХVIII столетия российские владения в Сибири начали расширяться не только на северо-восток, но и в южную сторону, передвинулись и закрепились более чем на тысячу вёрст вверх по Иртышу, с основанием множества русских крепостей, Павлодара также. 
     Да-да, по инициативе губернатора князя Гагарина. О нём у Омельчука неслучайный очерк «Тайный умыслы петровского висельника», казнённого «Великим преобразователем России» царём Петром с такой изощрённой жестокостью, что даже для тех не самых человеколюбивых времён казнь сибирского губернатора воспринимается исключительной. И оттого вызывающей различные и непропадающие возвращающиеся домыслы. 
     Обвинения в казнокрадстве, взяточничестве, лихоимстве и «народа разорительстве» особым внимание не пользуются, потому что, у кого возможность и пристрастие есть, кто же не ворует, да кого так казнят. 
     Миф об умысле князя Гагарина сотворить Сибирь независимой от России, самому стать царём сибирским, возник сразу и немедленно. 
     Подтверждение тому ищут и находят в очень немалом, что сделал первый сибирский губернатор для благополучия, всяческого развития самой большой в Российском государстве Сибирской губернии. 
     У неофициального «частного» историка Петра Андреевича Словцова в «Историческом обозрении Сибири» сдержанный ответ «официальным» порицателем сибирского губернатора. Своё непредвзятое мнение: «Чей боярин, впоследствии злополучный, много содействовал устроению губернии и осведомлению о ней на всём пространстве». 
     И у Омельчука своё: «Честно признаемся: звезда Сибири взошла во время губернаторства князя Рюриковича – Матвея Петровича Гагарина». 
     До необходимого естественного природосообразного космического уровня не поднялась, иначе П.А. Словцову не пришлось бы задаваться приведённым в нашем тексте вопросом: «Чему и с которой поры Сибирь одолжена была возрастанием не так скорым…» и т.д., а Омельчуку иными вопросами, но сходными. 
     И каменный кремль в Тобольске строился, и храмы, ибо «город должен стать волшебно красивым», и русло Тобола от сибирской столицы требовалось отводить, чтобы берег быстрым течением не рушился, Тобольск, административный и духовный центр российских зауральских пространств, во времени сохранялся. 
     И военные, миссионерские, исследовательские экспедиции денежек, «скрытых поступлений», неотправленных аккуратно в Петербург, требовали, и устройство местной здешней промышленности, и закладка городов – крепостей, опоры для дальнейшего русского народного государственного распространения Сибирской губернии усиления. 
      
     Чем сильнее «окраина», тем независимей она держит себя по отношению к «центру», чего никакая самодержавная власть не может ни принять, ни простить. А мы поидеализируем сибирского губернатора, домыслим своё, что тот в начале ХVIII столетия, приступал к реализации программы «Сильный центр – сильные регионы». Но Пётр Первый домыслами не занимался, верно, и насчёт гагаринского придуманного «царства» также; вопрос непререкаемых бюджетных зависимостей между «центром» и «регионами» на примере сибирского решил жестоко, быстро и однозначно. На века вперёд. 
      
     В ХIХ столетии, при вполне либеральном, даже без кавычек, царе-освободителе Александре Втором, судили и отправили на отсидку в крепостные замки, военные казематы, в северную ссылку цвет молодой народившейся в каре сибирской интеллигенции. Григория Потанина, Николая Ядринцева, Серафима Шашкова, Николая Наумова, Николая Щукина, Фёдора Усова. За то, что открыто заговорили о сибирских экономических, культурных интересах, осмысливали значение и место «окраины», «области», «региона» в Российской империи. Названные даже в отзывчивой на человеческую боль русской литературе, в историографии всё-таки несколько пренебрежительно – «областниками». 
     Не забытый Омельчуком издатель «Литературного наследства Сибири» Н.Н. Яновский писал, что одного из «областников», Григория Николаевича Потанина, сибиряки называли «застоей», то есть защитником. 
     Перечитывая «Частное открытие Сибири», ведя разговор о написанном и с самим собой, и имеющимися, и будущими читателями книги, и с автором, конечно, по-иному не выходит; современника, даже очень хорошего знакомого Анатолия Константиновича Омельчука, желается назвать сразу и – защитником, и – нападающим. 
     На тех, кто его любовь, Сибирь великую, воспринимает, скажем так, несколько односторонне. Смотри на неё, родную и единственную, Богом данную, всегда возрождающимся первопроходческим народом обретённую по-базарному потребительски. Забирает от неё, для дешёвой растраты. 
      
     

     Книга о других и для других. 
     Кого Сибирь – забирает. 
     Они самые богатые. 
     Богаче не бывает. 
     

     Завершающий текст в книге, разговор с сегодняшним первопроходцем, к которому прильнуло название сибиряка – надолго, на всю жизнь, и ещё дольше, ты назвал: «Сердце остаётся в Сибири».

 

Юрий НАДТОЧИЙ

г. Тобольск

№ 2007/17, 23.02.2015

  СЛАВЫ НЕТ, НО И ЗАБВЕНЬЯ НЕТ            В январе этого года Римма Казакова отметила свой 75-летний юбилей. В отличие от других «шестидесятников», живущих в счёт прошлых заслуг, Казакова продолжает творить. За последние годы она выпустила несколько поэтических сборников, книгу публицистики, регулярно проводит вечера, восьмой год руководит Союзом писателей Москвы. За последнее время у нас накопилось […]

№ 2007/17, 23.02.2015

ТРИ ДОРОГИ                   А. А.            Три сосны. Три сестры. Три дороги      для загадочной русской души:      степь да степь, холода и тревоги –      хочешь, стой, хочешь, пой да пляши.            И разносится многие лета      то ли стон, то ли песнь, то ли плач      о пути без конца и просвета      и о тройке, несущейся […]

№ 2007/17, 23.02.2015

К БЕЛОЙ ИЛИ ГОЛУБОЙ?

      
     Алиса ГАНИЕВА: Нетактично говорить о трусости в связи с трагедией, но вялую покорность виргинских студентов перед дулом Чо Сон Хи иначе как трусостью не назовёшь. Неужели ни в ком не пробудилось элементарная самозащитная активность? Шестьдесят человек перестреляны, как безропотные овцы, и никто не запустил в убийцу стулом, никто не перехватил пистолета (который к тому же нужно было перезаряжать)… Если там страх, то в России – бесстрашие, переходящее в бред, в агрессию, в хаос. Я о марше несогласных сейчас говорю. 
      
     Максим ЛАВРЕНТЬЕВ: Думаю, что перейти в наступление на вооружённого убийцу было для невооружённых жертв практически невозможным делом. Только немногие дикие звери способны вдруг сами напасть на охотников. Кабаны, например. В человеке же слишком развит инстинкт самосохранения. К тому же среди начавшейся паники трудно избежать вовлечения в повальное бегство. В античные времена почти всегда терпело поражение войско с более слабой дисциплиной. Не случайно в клятве спартанских гоплитов были слова о том, что они обязуются не покидать своих соседей в строю. В случае панического отступления погибали обыкновенно лучшие воины. Но это – армия, военная организация. А студенты, – в большинстве китайцы и индусы, – типичные «ботаники». Не вижу ничего предосудительного в их желании удрать куда подальше. Жаль, что многие не успели этого сделать… А в России хватает и своих героев и своих трусов. Насчёт «марша несогласных» я думаю, что там собрались совершенно разнородные элементы. Ещё совсем недавно трудно было бы даже представить за одной баррикадой Гарри Каспарова и Эдуарда Лимонова. Тут рулит чья-то другая рука. С коротенькими волосатыми пальцами. Разговоры об угрозе демократии – отвлекающая софистика, за которой вполне угадывается маниакальное желание нового передела власти. 
     А.Г.: Честно говоря, я даже не знаю, что мне предпочтительней: аполитичный молодой человек, занятый каким-нибудь функционально-полезным делом или политический драчун с горящими угольными глазами и вспученным чувством мировой несправедливости. Старики говорят, что молодёжь аморфна и равнодушна к общественной жизни, однако пусть не судят всех единой мерой. Горстки людей с радикальными лозунгами разного сорта, а за ними ещё сотни всем недовольных мегагопников со всех спальных районов и Подмосковья – сила немереная. А то, что их давят, – романтично. В первую очередь, романтику в этом ищут они сами, «несогласные» молодые люди. Справедливо ли они не согласны, и в чём именно – вопрос второй, если не третий. Идти против верха, идти навстречу, а не вдоль – давняя, достаточно русская традиция. Как видишь, она не умирает. Молодёжь осматривается, думает, действует. Правда, иногда мне кажется, что они не столько думают, сколько просто хотят покричать, побиться. Быть героями в совершенно негеройское время. Хотя бы чуть-чуть. 
     М.Л.: Не бывает, по-моему, «негеройских» или, наоборот, «геройских» времён. Но меня огорчает другое. Вместо того, чтобы начать крутые разборки прежде всего с самих себя, победить собственную ограниченность и примитивность, то есть просто пойти куда-нибудь учиться, молодые люди выплёскивают агрессию на улицы. Таким способом ничего путного добиться нельзя. Раньше я думал, что вспышки неуправляемого гнева, это естественная реакция молодого организма даже на незначительный раздражитель. Теперь, однако, я склоняюсь к мысли, что более всего виновна в этом наша ужасающая некультурность. В воспоминаниях вдовы поэта Даниила Андреева, Аллы Александровны, есть эпизод, как в последние дни жизни мужа она бегала по Ленинскому проспекту в поисках исправного телефона-автомата, чтобы вызвать «скорую». Сам Андреев писал в «Розе мира» о причинах тогдашнего хулиганства. По его мнению, антиобщественные деяния совершали молодые люди, подрядившиеся рабочими на послевоенных московских стройках, так называемые лимитчики, вырванные из привычной захолустной среды обитания, соблазняемые яркой столичной жизнью, но не имеющие ни достаточных средств, ни – главное – культурного воспитания. В результате обычные деревенские парубки быстро превращались в тупых и злобных амбалов. Их потомство – это те, кто сейчас шныряет по тёмным подворотням в поисках «приключений». Разве в этом есть хоть малая толика романтики? 
     А.Г.: М-м-м… Н-да, в хулиганстве романтики не так много. Причём это самое хулиганство, деструктивное, бесцельное идёт от подсознательной матрицы: «гори оно огнём», «после нас хоть потоп», «живём одним днём», «не моё – порушу» и так далее. Точно порченые телефоны, прожжённые лифты, заплёванные подъезды, побитые стёкла на улице, да и вообще, вещи, люди, весь мир вокруг – не их, не принадлежит им, точно он – вражий и его нужно сломать, приложить к нему руку, но не добрую руку, не открытую для контакта ладонь, а кулак, сомкнутый в агрессии и недоверии. Это позиция подвешенного, антисоциального человека, который ничей и сам ничего не имеет, и оттого ненавидит всякое творение, всякий прирост – культурный, материальный. 
     М.Л.: Правильно. Но всё это, разумеется, не снимает ответственности с тех, кто пытается охладить юношеский пыл ударами резиновых дубинок. Не загонять экстремистов в глухое подполье, где, чего доброго, может возникнуть желание и возможность повзрывать в метро и на рынках, а выводить их из вечного мрака на свет божий представляется мне задачей, решаемой лишь на государственном уровне. Слишком многих мы потеряли в 90-е годы, и не только в межнациональных конфликтах и бандитских разборках. Наркотики! В рядах тех, кто вместе со мной окончил школу в начале прошлого десятилетия, зияют чудовищные бреши. Едва ли не половина мальчишек из моего и параллельного классов уже отправилось на тот свет! А ведь я учился в относительно благополучной Москве. Что же творилось в провинции? И творится до сих пор. Конечно, телевидение предпочитает зажмуривать на всё это свой голубой телеглаз. Капитал-шоу должно продолжаться! Между тем телеканал Эн-би-си всё же обнародовал «манифест» виргинского стрелка. Это решение сейчас критикуется психологами и общественными деятелями. Шокированы родственники убитых. Общее мнение таково, что показ киллера на телеэкранах объективно способствует созданию вокруг него ореола селебрити-знаменитости, защитника униженных и оскорблённых. «Вы вандализировали моё сердце, изнасиловали мою душу и подвергли пытке мою совесть; из-за вас я умираю, подобно Иисусу Христу, чтобы вдохновить поколения слабых и беззащитных людей, способных дать ядовитые всходы в умах молодого поколения». Не получим ли вскоре и мы своего Чо Сон Хи? 
     А.Г.: Нет, фокусы с расстрелами учителей, однокашников – это чисто американская «фишка». У нас – другие, не менее ядовитые и не менее абсурдные проблемы. Тотальная десакрализация всего. Но кое-что остаётся свято. Ветеранов возмутил фильм «Сволочи», а Меньшов отказался вручать ему премию на «Кинонаградах МТV». Впрочем, к чёрту все эти серьёзности, я хочу снизить планку разговора… 
     М.Л.: Скандал с вручением mtv-шных наград – история довольно мутноватая. Да ещё наша желторотая пресса напустила грязи. В эфире радио «Эхо Москвы» несколько часов кряду ведущие оскорбляли прославленного режиссёра: алкаш, хам и т.д. Может быть, многие, как я, внутренне согласны с Меньшовым, но только не формой, избранной им для выражения недовольства. Интересно, а зачем он вообще туда явился? Ведь наверняка знал, какие фильмы на что претендуют. И потом, этот нелепый жест с бросанием конверта на пол… «Я надеялся, что пронесёт. Я очень надеялся. Я не собираюсь вручать приз фильму, который позорит мою страну». А участие в двух глупейших, примитивнейших, слизанных с западных образцов «Дозорах», разве не позорно для автора всенародно любимого «Москва слезам не верит…»? В общем, довольно жалкое зрелище, достойное скорее грудастой Памелы. А вот, например, режиссёр Андрей Звягинцев, получивший в 2003-м главный приз Венецианского кинофестиваля за своё «Возвращение», не тратил время впустую, потихоньку снял новую картину. Догадываюсь, нас ждёт впереди по-настоящему значимое кинособытие. 
     А.Г.: Посмотрим. Скоро телевизоры вообще станут голографическими. Подобные компьютерные экземпляры уже появились. Смещение и взаимодействие реальностей. Непонятно, где – там, где – здесь, как – туда, как – обратно. Полная взаимопроникаемость форм и смыслов. Конечно, ящик – есть зло, также, как телефон, интернет, мобильный – эти суррогаты нормального человеческого общения. Нормальным стало патологическое: люди ходят смотреть на уродов, экспериментируют над телом, становятся животными… Ты городской человек – не боишься, что город съест тебя? 
     М.Л.: Нет. Это всё равно, что бояться художника Кулика, на одном из своих «перформансов» изображавшего запертую в клетку собаку. Однако неправильно думать, что развитие компьютерных технологий убьёт в человеке человеческое. Всякое новое явление в той или иной степени уже проявлялось когда-то в прошлом, надо лишь пристальней вглядеться. Например, взаимопроникаемость форм и смыслов – чем не одно из определений искусства? Над гуинпленами и квазимодами толпа потешалась всегда. А что касается голографического телевидения, то одним из первооткрывателей голографии был Иван Ефремов – советский учёный и писатель-фантаст, чей 100-летний юбилей отмечается как раз в эти дни. Кстати, в романе Ефремова «Туманность Андромеды» один из героев, улетающий в продолжительную космическую экспедицию, из которой он уже не сможет вернуться на землю, не испытывает особенной грусти. Он считает, что его жизнь не принадлежит ему одному, что общее дело человечества – важнее. Меня беспокоит, что люди перестали смотреть на небо. Прячутся, как в раковины, в свои маленькие жизни. Считают не звёзды, а деньги в кошельке. Дети не мечтают, как раньше, стать космонавтами. Я часто повторяю про себя вольный перевод из Карла Сэндберга: 
     

     Есть белая звезда, Джанетта. 
     Если мчаться со скоростью света, 
     Езды до неё десять лет – 
     Если мчаться со скоростью света. 
      
     А есть голубая звезда, Джанетта. 
     Если мчаться со скоростью света, 
     Езды до неё сто лет – 
     Если мчаться со скоростью света. 
      
     Так к какой же звезде мы поедем 
     с тобой – 
     К белой или голубой? 
     

     Сейчас предел мечтаний для многих – поездка на Ибицу, а звёзды стали «звёздами MTV», белыми или голубыми. Впрочем, иногда радость приходит с неожиданной стороны. Например, лондонские транспортные рабочие на днях очистили стену электрической подстанции от граффити «известного художника Бэнски», которые оценивались в полмиллиона фунтов стерлингов. В заявлении союза транспортников говорится: «Мы понимаем, что некоторые люди считают работы мистера Бэнски произведениями искусства, однако, к сожалению, у нас работают профессиональные чистильщики, а не искусствоведы». Кощунство? 
     А.Г.: Бэнски мог бы найти более удобную площадку для самоизъявления. Искусство должно знать своё место и не перескакивать на чужие территории, иначе оно становится слишком пограничным. Собственно говоря, определения искусства как такового нет, и у него не может быть четких контуров: отражать и формировать действительность можно, опираясь и на вовсе сомнительные эстетические идеалы. Художником в предназначенный момент может стать каждый. Вот в Лозанне открылась выставка «Мы теперь все фотографы». Если ты снимаешь на свой мобильный, или фотоаппарат, или камеру, будь ты любитель или профессионал, на выставке в Лозанне твои работы все равно пойдут под критерии искусства. 
     М.Л.: Ну, это всё несерьёзно. Что-то вроде шоу «Минута славы» на Первом канале. Для тех, кто выбирает «белую звезду». Мне послать в Лозанну нечего. 

№ 2007/17, 23.02.2015

Объявлен очередной лауреат национальной премии «Поэт» за 2007 год. Им стал Олег Чухонцев. В советское время Чухонцев имел имидж «опального» стихотворца, гонимого цензурой и потому вынужденного подолгу заниматься переводами. Ныне – вполне преуспевающий, любимый столичной литтусовкой, обласканный (правда, несколько запоздало) властью литератор. Свой литпремиальный оброк поэт начал собирать с 1993 года. Тогда он получил Госпремию […]