Материалы по номерам

Результаты поиска:

Запрос: год - 2014, номер - 47

Беседин наш

№ 2014/47, 23.02.2015
Я никогда не был в Крыму. Не бродил по набережной Севастополя, не окунался с головой в буйство красок, не дышал воздухом русских героев.

Стыдно, господа!

№ 2014/47, 23.02.2015
Сергей Боровиков, замечательный критик и литературовед, живущий волею судеб в Саратове, прислал мне отзыв о фильме, который я не видел

Карта питания и фабрикуемый страх

№ 2014/47, 23.02.2015
В 1980-х годах СССР закупал продовольствия на 20–23 миллиарда долларов. ежегодно. Собственной продукции по разным причинам теряли больше.

Любовь с интересом

№ 2014/47, 23.02.2015
Лимонов не любит Гребенщикова. Лимонов презирает Макаревича. И слава Богу, что в его новой книге «Дед» не нашлось места ни для того ни для другого. Испепелил бы.

Окаянный день

№ 2014/47, 23.02.2015
«Большое видится на расстоянии», – сказал поэт и был прав. С одной оговоркой: чтобы разглядеть это самое «большое» его нужно зафиксировать.

Почта России

№ 2014/47, 23.02.2015
В № 44 «ЛР» со своей оценкой нового фильма Андрея Кончаловского «Белые ночи почтальона Тряпицына» выступил северодвинец Андрей Рудалёв.

Ненародное достояние

№ 2014/47, 23.02.2015
Импортозамещение, санкции и курс валют стали тремя словами-шифрами, в которых сконцентрирован огромный массив информации о состоянии умов

Мании и фобии в литературе

№ 2014/47, 23.02.2015
Нельзя объять необъятную сущность русской литературы. С сожалением приходится констатировать, что одни, порой вызывающие, темы и сюжеты

Возвращение здравого смысла

№ 2014/47, 23.02.2015
Роман Марии Рыбаковой «Черновик человека» представляется мне замечательно удавшимся опытом возвращения здравого смысла и подлинного переживания

Первая мировая. Без России

№ 2014/47, 23.02.2015
Перед началом спектакля МХТ «19.14. Кабаре» перелистываю программку. Вижу фотографии эрц-герцога Фердинанда с супругой незадолго перед их гибелью

Мечта прозаика

№ 2014/47, 23.02.2015
Спектакль «Как боги...» по одноимённой пьесе Юрия Полякова, торжественный показ которого состоялся на прошлой неделе во МХАТе им. А.М. Горького, не был премьерным.

ВСАДНИК ЧЕСТИ

№ 2014/47, 23.02.2015

Нынешний год в Кабардино-Балкарии прошёл под знаком столетия одного из выдающихся сынов этой республики Алима Кешокова. Заслуги этого писателя чрезвычайно огромны. Во многом именно благодаря ему весь мир открыл для себя сердце и душу кабардинцев.

Стоит отметить сейчас три момента.

Первое. Кешоков всегда был смелым воином и человеком чести. Он никогда не отказывался от малой родины и от друзей. Когда его давний товарищ Кайсын Кулиев вместе со своим балкарским народом был депортирован в Среднюю Азию, писатель не побоялся посвятить ему стихи, хотя понимал, что в любую минуту мог оказаться в опале.

Второе. Кешоков всегда помогал талантам. Так он первым открыл Инну Кашежеву и добился публикации её изумительных стихов в нашей газете, которая тогда носила название «Литература и жизнь».

И третье. Кешоков не боялся рассказывать всю правду о самых трудных страницах в истории Северного Кавказа. Свидетельство тому его роман «Сломанная подкова», на который в начале 70-х годов ополчилось всё тогдашнее руководство республики. Кстати, кто теперь помнит тех чинуш, устроивших гонения на писателя? А Кешокова читают до сих пор.

Недавно в Нальчике прошли грандиозные торжества, посвящённые юбилею великого кабардинца. В них приняло участие всё руководство Кабардино-Балкарии, председатель Союза писателей Чечни Канта Ибрагимов, классик осетинской литературы Нафи Джусойты, певец адыгов Исхак Машбаш, черкесская подвижница Лейла Бекизова, главный редактор «ЛР» Вячеслав Огрызко, заместитель главного редактора «Литгазеты» Алесь Кожедуб, первый секретарь Союза писателей России Геннадий Иванов, дочь писателя – Елена Кешокова, другие гости.

Торжества показали: мы сильны дружбой.

Иван ГОБЗЕВ. ОДЕРЖИМЫЙ

№ 2014/47, 23.02.2015

РАССКАЗ

Есть очень странные процессы, в которые сложно поверить, но которые всё же есть. Например, кажется вымыслом представление о том, что жизнь человека накладывает отпечаток на его лицо. Точнее, его поступки. У плохого человека со временем становится подлая рожа. И вот, как ни смешно это, как ни глупо, но я всегда верил, что это действительно так.

Иван ГОБЗЕВ

Хотя, что странно, наоборот это правило не действует, и у хорошего человека не обязательно будет положительное лицо. В детстве меня часто водили в церковь, на исповедь и причастие. И уже тогда я стал замечать, что нечто неладное творится с лицами многих прихожан. Они были какие-то необычайно свежие, независимо от возраста. Часто в церкви можно увидеть старика с седой бородой, но с таким ясным и нежным лицом, как будто он регулярно делает пилинг и всякие там маски с огурцами. Однако я точно знаю, что это не следствие масок и пилинга. Это внутренний свет. То же, кстати, касается и женщин, особенно в возрасте между сорока и пятьюдесятью. Не знаю отчего, но именно у этой возрастной категории чаще всего просветлённые лица. Такая женщина стоит обычно всю службу неподвижно, в сером пальто и простом платке, и смотрит прямо перед собой без всякого выражения. Только какой-то свет изнутри разглаживает кожу и убирает морщины. Но по глазам видно, что свет-то этот холодный. Этот свет вселяет страх, потому что он потусторонний, и в детстве я всегда думал, что тёти и дяди с просветлёнными лицами – пришельцы из космоса. Однажды даже во время службы я от ужаса потерял сознание, повалился на квадратный подсвечник за упокой, уронил его, и посыпались на меня свечки под проклятия старушек – так называемых матушек, вечных обитателей любой церкви. Кстати, эти вот матушки, маленькие злобные фурии, ведь самые настоящие исчадия ада. У них есть ещё такая суперспособность: быстро скользить, как будто не касаясь пола. Я никогда не мог понять, как их пускают в церковь, в эту святую обитель. Хотя, возможно так и должно быть – в этом диалектика добра и зла. Где добро, там и зло.

Ну да бог с ними, с матушками, у них как раз рожи были самые что ни наесть бесовские, тут всё понятно. Но почему меня пугала печать благодати на ясных и неподвижных, как будто после укола ботоксом, лицах стариков и женщин после сорока? Мне казалось, что это клеймо-знак отсутствия души. Поэтому, стоя в церкви, я совершенно забывал про службу, и исступлённо молился, чтобы у меня не стало такое лицо.

На улицах же я встречал совершенно другой сорт. Если в церкви – это благодатное выражение, то на улицах откровенно подлое. Я не верил, что человек может родиться с подлым лицом, и понимал, что они такими стали. Но как? Если человек систематически совершает подлость, рано или поздно у него на лице появляется отпечаток зла. Привычка лгать искажает черты. Да, это очень пафосно звучит: печать зла. Но это так. У подлецов появляется какая-то скользкая полуулыбка и ложь во взгляде. И, как ни странно, опять же, как и у тех – в церкви, лицо расчищается неким внутренним светом. Оно становится гладким, ясным, нежным. Что же это за свет? – думаю я, сидя на жёсткой скамье. И в голову лезут мысли о Люцифере. Люцифер, Люцифер, Люцифер – повторяю я про себя, и имя ангела тьмы отзывается в душе холодком, и мурашки пробегают по телу. В том-то и дело, что не ангел он тьмы, Lucifer значит «светоносный», и он ангел света. Этот парадокс тревожил меня всегда, и вновь я чувствую присутствие той же диалектики, что и в случае с бесовскими матушками.

Кстати, пару раз я видел бесноватых. Мрачное зрелище. Что, если это и правда бесы подселяются в человека? Раньше-то они были ангелами, небесным воинством со строгими ликами, в вечном хоре воспевающим Всевышнего. И вот некоторые, вслед за Люцифером, в чём-то усомнились, что-то им не понравилось. История на этот счёт не высказывается ясно, чего именно им не хватало, понять сложно. Я так думаю, что им недоело петь. Но это не важно. Трагедия в их превращении: как, низринутые с небес, они менялись в падении, и суровые неподвижные лики стали подлыми рожами.

Часто, подходя к зеркалу, я приглядывался, всё ли в порядке, не начал ли и я меняться? Но вроде нет, всё нормально. Хотя известно, что у зеркала всякий сразу начинает что-то изображать, пытаясь выглядеть лучше, чем есть. Да и заметишь ли? Ведь зло овладевает душой постепенно, по капле.

Я сижу на скамье, согнувшись как тяжело больной, и обхватив голову руками. Мне нет и сорока, и вот надо же. Здесь витают древние, удушливые запахи, тёмный золотой свет льётся с каменных стен. Меня тревожит вопрос: ведь не у всех же подлецов мутирует внешность. Некоторые ужасные негодяи до самой смерти выглядят вполне великолепно. Например, наркобароны. Красавцы, аристократы, изысканные джентльмены, во всяком случае, в кино. А руки, как говорится, по локоть в крови. Тут есть какой-то тонкий нюанс. Возможно, сильнее всего меняется тот, кому предназначено быть праведником. А тот, кто искренне верит в своё дело, пускай и злое, не станет меняться. Уж Люцифер-то, думаю я, тот ещё красавчик! На какое-то мгновение я начинаю завидовать Люциферу.

Когда это началось? Сложно сказать, я не знаю, но наверно давно. Изменения ведь постепенны. Капля по капле. Ложишься спать красавицей, а просыпаешься чудовищем.

В первый раз я заподозрил беду, когда случайно услышал разговор, в котором упомянули меня: «О боже, – сказал один молодой человек, – заметили, какая подлая у него рожа? Глазки бегают, видно, скрывает что-то, недоговаривает, каждое слово врёт». «Да-да, – говорит другой. – И улыбочка эта». Меня как ледяной водой окатили. Я не хотел верить, что это про меня. Я бегом помчался в уборную, к зеркалу. Смотрю: нет, ничего, ангелоподобный такой, не может быть, чтобы про меня! Ни за что не догадаешься, что всё время вру. Подумав так, я улыбнулся. И эта моя улыбка как будто всколыхнула поверхность зеркала, прошлась по нему рябью, а когда рябь рассеялась, я увидел в нём не лицо, а звериную морду с ехидной ухмылкой.

С тех пор эта улыбочка стала преследовать меня. Где бы я ни замечал своё отражение, я обязательно видел её. Мои губы, сами по себе искривляясь, как бы подмигивали мне со стекла, говоря: «Да-да, мы всё знаем, мы с тобой заодно!» И я совсем перестал смотреть в зеркала и прочие отражающие поверхности. Я избегал их, закрывал глаза, пробегал быстрее мимо. Я был похож на сумасшедшего, который подозревает, что он вампир, но боится убедиться в этом. Заходя в уборную, я закрывал ладонью часть лица – с той стороны, где зеркало и быстрым шагом проходил в кабинку. Вечером в помещениях я всегда садился спиной к окнам, а на улицах старался смотреть только вниз. Я то и дело проводил рукой по лицу, чтобы проверить – не улыбаюсь ли я случайно. Я даже подумывал сделать пластическую операцию и разрезать лицевые мышцы. Так я и жил, в постоянном напряжении, с утра до ночи думая только об одном: стану ли я прежним? Хотя были ли такое, чтобы Всевышний простил падшего ангела?

Однажды ночью случилось то, что окончательно лишило меня надежды. Я проснулся, оттого что улыбался. Да-да, я улыбался во сне. Вроде бы что здесь плохого, это же здорово, наверное, приятный сон приснился. Ничего приятного мне не приснилось, только какое-то клубящееся серое месиво из мельтешащих частиц, одним своим видом вызывающее невыносимую муку. Во сне мне казалось, что я наблюдаю это уже вечность, и ещё вечность впереди. И вот, очнувшись ото сна, я пробормотал: «Вот он какой, ад». Моё тело было в поту и я отёр лицо рукой, и тут обнаружил, что улыбаюсь. Я сразу понял, что это та самая улыбка. Я стал разминать и дёргать губы, бить по ним, но они не слушались, а перед глазами всё ещё копошилось нечто из моего сна. Поднявшись, я наскоро оделся и бежал из дома, пока в городе ночь, и не было никого, кто бы увидел мою усмешку.

Так я оказался здесь, на этой скамье, в окружении ликов святых. Надо мной довлеет тысячелетняя тьма и свет лампад не в силах разогнать её. Странное дело, но улыбка сошла с моих губ, как только я вошёл сюда. Но я не спешу радоваться: ведь те, со страшной печатью благодати, никогда не улыбаются. Вместо этого их озаряет изнутри какой-то удивительный свет. Я боюсь его, мне кажется, что это свет Люцифера. Святой отец сказал, что поможет мне, он изгонит беса из меня. И лицо моё станет гладким и неподвижным.

Ну, вот, начинается, батюшка пришёл. Мне страшно поднимать голову, но я вижу чёрную рясу, часть креста и шумерскую бороду. Он что-то возложил на мой затылок, и мне сразу стало холодно, зазнобило так, что забегали мурашки. И вдруг отчаянно замутило. Как тогда, когда я потерял сознание во время службы. Уж не тогда ли ты подселился ко мне, не тогда ли?

– Тише, тише, – слышу я испуганный голос батюшки, и он сильнее давит на меня, а вокруг сгущается клубящаяся тьма и рвётся наружу пронзительный вой. Как гвозди вбиваются в тело древние слова и тьму рассеивает ослепительный свет: «Ты некогда низверг на землю и в глубины преисподней главу небесных сил, гордостью вознёсшегося и непослушанием оставившего своё служение, и оступившихся с ним ангелов, ставших бесами. Дай заклинанию этому, совершаемому во Имя Святое Твое, быть стеною для него, злого повелителя, и для всех помощников его, павших с ним с высоты света…»


Иван ГОБЗЕВ