Дулат ИСАБЕКОВ: СКОЛЬКО МОЖНО ГОВОРИТЬ О НЕФТИ И ГАЗЕ? ПОРА И О ЛИТЕРАТУРЕ ПОЗАБОТИТЬСЯ!

№ 2017 / 19, 02.06.2017

На прошлой неделе в Литературном институте им. А.М. Горького прошёл творческий вечер казахского писателя, драматурга Дулата Исабекова – пожалуй, самого известного и востребованного на сегодняшний день за рубежом представителя казахской словесности, культового для Казахстана писателя-«шестидесятника». Первый рассказ Исабекова был опубликован в 1964 году. Его повести и рассказы не только неоднократно издавались на всём пространстве бывшего СССР, но и переведены на немецкий, болгарский, венгерский, чешский языки. Более того, в 2014 году его книга вышла аж в Лондоне, и там же, в столице Великобритании, была поставлена его пьеса «Транзитный пассажир». А на 4 октября текущего года назначена премьера ещё одной лондонской постановки – «О чём поют лебеди»…

Несмотря на то, что Дулат Исабеков никогда не учился в Литинституте (он закончил филологический факультет Казахского государственного университета им. С.М. Кирова), место проведения творческого вечера, конечно, не случайно. Проректор Литинститута по научной и творческой работе Сергей Дмитренко не упустил возможности упомянуть про создающийся на базе института Дом национальных литератур, идея которого уже «одобрена Путиным и Медведевым». Так что встреча с Дулатом Исабековым должна была стать не только чествованием писателя из союзного государства (коему в конце года исполнится 75 лет), но ещё и дать учреждённому Дому национальных литератур «новые виды на будущее развитие российско-казахстанских литературных и человеческих связей».

Живого классика казахской литературы, а также его новое четырёхтомное собрание сочинений, выпущенное «Художественной литературой», представлял директор издательства – писатель, журналист Георгий Пряхин. Оказывается, идея издания этого собрания пришла «не сверху, не сбоку, не из каких-то правительственных, финансовых, олигархических кругов», но от Талдыкорганской областной библиотеки. Это, действительно, очень важный признак реальной, а не мнимой и искусственно подогреваемой нужности писательского слова. Приятно и то, что книга востребована в Казахстане именно на русском языке. «Что греха таить, – посетовал Пряхин, – сейчас территория русского языка, конечно, сужается. Так что такой книжный заказ – замечательный жест со стороны казахстанской интеллигенции и культуры».

Прозу же Дулата Исабекова издатель охарактеризовал следующим образом: «Это в первую очередь писатель очень обстоятельный, он прекрасно знает вещи, о которых пишет, знает детали. Это вещный писатель. Он пишет ясно, строго, без излишеств ориентальной орнаментовки. Если вспомнить наших выдающихся русских писателей, то по языку, по строгости и обстоятельности, мне кажется, проза Дулата Исабеков ближе всего стоит к Валентину Распутину».

Дулат ИСАБЕКОВ (крайний слева) и Георгий ПРЯХИН (крайний справа)

в актовом зале Литературного института перед началом вечера

 

И ещё одно важное замечание Георгия Пряхина: «Дулат Исабеков не разбрасывается, не разменивается на публицистику. Я с годами пришёл к выводу, что публицистика и литература – это не только разные, но враждебные друг другу жанры. В своё время, когда наша большая страна разбегалась по разным углам, огромную роль в этом сыграла именно публицистика, в этом, может быть, даже её историческая вина. Ведь публицистика обслуживает в первую очередь политику и политиков. А литература обслуживает человека, личность. Я наблюдал Дулата в разных ипостасях и знаю, что сам по себе он человек азартный, живой, дискуссионный, большой спорщик. Он умудрился поспорить даже в английской Палате лордов, получая там премию. Но когда он садится за письменный стол, то отбрасывает всё, включая этот азарт. Тут можно провести параллель с Михаилом Лермонтовым. Поэт, как известно, был великим бретёром, возглавлял отряд против чеченцев, который называли «шайкой Лермонтова». Но именно Лермонтов оставил мировой литературе самый поэтичный, самый одухотворённый образ горца и горской женщины. Злость, ярость житейской агрессии он оставлял за бортом своего письменного стола. Мне кажется, что Дулат Исабеков принадлежит как раз к такой породе писателей».

Ну а потом на сцену вышел герой вечера. Оказалось, что он хорошо понимает русский язык, но всё-таки не всегда правильно и складно говорит, чувствуется, что это писатель не русскоязычный, а всецело погружённый в стихию именно родного, казахского языка. Дулат Исабеков предстал перед аудиторией действительно очень живым, глубоким и весёлым человеком. Было много шуток, но и много серьёзных тем. Например, среди прочего коснулись загадки смерти выдающегося казахского учёного-просветителя Чокана Валиханова, который по официальной версии скончался от чахотки, но по некоторым данным мог быть убит, к чему как раз склоняется герой вечера.

Итак, слово самому Дулату Исабекову:

– Сейчас пошла гонка многотомностей. Писатели, поэты в Казахстане выпускают по пятнадцать, двадцать томов на казахском языке… Поневоле начинаешь винить великого Абая: Боже мой, что он натворил! Написал всего один том, притом что у наших молодых и среднего поколения людей – их выходит двадцать! Правда, что там творится в девятнадцатом томе – никто не знает (смех в зале). Неужели Абай был бездельником? Он сейчас покраснел бы, наверное, что так мало писал… Но количество томов не говорит о том, какой ты писатель. Один том Абая мы до сих пор читаем-перечитываем, и мы знаем много русских классиков, которые написали 1 или 2 тома, но остались в мировой литературе…

 

…Почему драматург, как правило, недоволен спектаклями или кинофильмами по своим произведениям? Потому что в любом драматурге сидит свой внутренний режиссёр. Я, когда пишу, то про каждого героя знаю: сколько он весит, сколько ему лет, сколько зубов у него, сколько грамм водки он сможет выпить, прежде чем опьянеет и т.д. А режиссёр ничего этого не знает, и у него получаются свои герои. Поэтому у нас всегда возникают стычки…

 

…Многие писатели ненавидели советскую власть, критиковали её, но когда не стало СССР, они об этом очень пожалели. Говорят, коммунистическая партия использовала писательский голос как рупор для пропаганды своих идей. Но это было не со всеми и не всегда. Взять хотя бы национальных классиков советской литературы (не говоря о русских писателях): Кайсын Кулиев, Давид Кугультинов, Чингиз Айтматов, Абдижамил Нурпеисов, Расул Гамзатов, Юрий Рытхэу и многие-многие другие – они все вышли из советской шинели и стали классиками даже мировой литературы. Да, конечно, они порой восхваляли власть. Ну а кто этого не делал? И Пушкин восхвалял. Как писал Кедров, странным был Пушкин человеком – другом и властей, и декабристов. Но всё это забывается, когда мы вспоминаем, что Пушкин – Поэт. Так и в СССР делали, но никто из больших писателей не стал рабом идеологии. При желании ведь и сегодня можно стать рабом идеологии – Путина или Назарбаева. И есть такие люди у нас. Им дают государственные премии. Написал поэму о Назарбаеве – получи премию. Потом следующее поколение старается повторить это. Но Назарбаев тоже хитрый – второй раз не даст (смех в зале). Сейчас уже прошла эйфория от распада Советского Союза, от обретения Казахстаном независимости, экономического богатства. Как когда-то говорил Брежнев, если будет хлеб, то будет и песня. Но вот хлебом мы уже насытились, и наступает другой голод – духовный. Об этом недавно вспомнил и наш президент Назарбаев. Выступил с огромной статьёй о будущем духовном обновлении нации: мол, так, как раньше, жить дальше нельзя. В его программу входит и пропаганда казахской литературы за рубежом (сто имён), на что выделяются огромные средства. Я недавно сказал ему: «Слишком много, Нураке! Сто классиков никогда не было ни в одной стране…». Он пригласил к себе троих писателей, в том числе меня; два с половиной часа мы разговаривали о том, есть ли у нас писатели, которых можно достойно представить английскому или испанскому читателю…

Я ведь долгое время был во многом против нашего президента. Мы с ним переписывались, я выступал с резкой критикой его политики. Но потом постепенно мы примирились. Особенно нас сблизили его последнее письмо ко мне и эта статья. Мы ему так и сказали при встрече: долго ждали этого от вас! Сколько можно говорить о хлебе, о нефти и газе?! Нужно и о литературе позаботиться. Если Роза Рымбаева (казахская певица) съездила в Англию и спела две-три песни – это ещё не культура! Это эстрада. Она есть сегодня – завтра не будет. Почему сегодня читателей стало мало? Почему у нас 12 миллионов казахов, а тираж моей книги всего 2–3 тысячи? А ведь когда-то самую первую мою, ещё студенческую, книгу издали тиражом 24 тысячи! Куда делись читатели? Все говорят: поколение Интернета. Хорошо. Но ведь память Интернета очень коротка. Сегодня прочли, завтра информация исчезла – и всё, не найдёте! А на бумаге она хранится веками.

Вот я был в Англии. Там в национальной библиотеке единственная книга казахского писателя – моя. Они просили меня написать именно на казахском языке. С одной стороны, я вроде бы должен гордиться. Но это трагедия! Почему мы раньше не занимались пропагандой собственной литературы?

…Доволен ли я переводами моих произведений на русский язык? Естественно, писатель никогда не остаётся полностью доволен переводами. Художественное слово не может так же повторяться на другом языке. Казахи вроде бы способны меня переводить, потому что они хорошо знают русский язык, знают тонкости, архитектонику, читали Пушкина, Лермонтова… А когда переводит русский писатель – он имеет дело с мёртвым текстом. Как правило, мы отдаём делать подстрочники человеку, который чуть-чуть знает казахский язык, средне владеет русским языком, и он делает кальку (подстрочный перевод), которую затем передают в Москву. А москвич – человек, писатель, который никогда не был в Казахстане, не знает казахскую натуру, душу – как он будет переводить? И, разумеется, это получается далековато от родного запаха нашего языка, от его певучести. Так что в некоторой степени, конечно, я не доволен. Кое-какие фрагменты пришлось самому переводить. Например, «Транзитного пассажира».

Сейчас по последней моей пьесе снимается кинофильм. Съёмки должны закончиться в августе. Как это происходит? Сначала фильм, как правило, снимается на казахском языке, а потом переводится на русский. Я взял перевод, читаю: ну, ребята, так не пойдёт! Вроде бы всё понятно: русский человек может догадаться, что к чему, сопереживать, смеяться. Но всё-таки это далековато от казахского оригинала. И я сам сел за перевод… Сперва хотел две-три страницы перевести – самые сложные места в тексте, но в итоге перевёл до конца.

Есть много казахских писателей, пишущих сразу на русском языке. Один из них – Сатимжан Санбаев. Он тоже переводил меня. Но это звучит суховато. Мы спрашивали у людей в Москве впечатление о языке таких русскоязычных произведений казахских писателей, и нам по секрету открывали, что это, конечно, не сравнить с Буниным, Тургеневым, не сравнить с Андреем Битовым, Юрием Трифоновым, Булатом Окуджавой или Фазилем Искандером. Язык в таких произведениях в основном суховатый. Но порою приходится довольствоваться такими переводами. Бывает же так в казахских аулах: молодые люди не хотят жениться, а их заставляют. Вот таким же образом некоторые произведения как бы женаты на их переводе (смех).

– Какое место занимают в казахской литературе тенденции постмодернизма?

– Для начала давайте ответим, что такое постмодернизм? Есть ли в казахской литературе постмодернизм? Нужен ли он? С этого надо начинать. Когда-то у нас шла жестокая война против формализма. А в конечном итоге оказалось, что и формализма-то у нас никакого не было. А мы боролись, сражались… Постмодернистами я считаю тех писателей, у которых в произведениях отсутствует идея, направленность. Отсутствует позиция, а они считают, что это постмодернизм. Нет мотивации, а просто – поступки, поступки, поступки. Да, есть в казахской литературе писатели, которые считают себя представителями нового течения – постмодернизма. Но никогда модное течение не выдавало в мир классическое произведение.

– У вас была очень яркая и тяжёлая жизнь. Она сама – книга, по которой можно учиться не одному поколению. Какое место в своих произведениях вы отводите автобиографичности? Считаете ли вы вообще автобиографию подспорьем для писательского творчества?

– Вы знаете, в военное время был продуктовый НЗ (неприкосновенный запас). Вот моё детство – моё писательское НЗ. Оттуда я каждый раз на любую тему черпаю чувства и образы. Мне кажется, в любом произведении, даже в фантастике, писатель берёт что-то из своей собственной жизни. У моего поколения, конечно, была трудная жизнь – голод, холод, но, как говорил Максим Горький, трудность формирует художника. Если бы мой отец был председателем колхоза, я стал бы, наверное, гулякой, Дон Жуаном или, в лучшем случае, бильярдистом, картёжником. Выходит, хорошо, что отец погиб под Сталинградом, а мама рано умерла: нищета, бедность сформировали внутренние стремления, поставили задачу – «я вырасту и сам себе и своим родственникам подарю обеспеченность, буду всем помогать». Время было такое тяжёлое, что двигалось медленно, словно кошка, которую тянут за хвост, а она сопротивляется. Но всё же мы выросли, и всё осталось в памяти. И до сих пор, когда я начинаю что-то писать, я черпаю оттуда. А от взрослой жизни берёшь уже не так много… Когда у меня была презентация книги в Лондоне, на первом ряду сидел какой-то пижон в белом пиджаке (оказалось, представитель Палаты лордов), и он задал мне вопрос: «Есть ли у вас записная книжка?». Я говорю: «Нет. Записные книжки портят писателя, направляют его на журналистику». Я стараюсь не забывать важные вещи. Если что-то забываю, значит это ненужный для меня факт. А нужное – всегда остаётся. В любое время, как в компьютере, нажимаешь на какую-то невидимую кнопку – и оно выскакивает. Но в голове не так много мегабайтов, так что некоторые вещи я стараюсь не запоминать. Ведь человеческий мозг – это не чердак, чтобы туда забрасывать все подряд старые вещи.

– Есть ли реальные прототипы у героев вашего произведения «Старшая сестра»?

– Отдельных прототипов нет. Но сама тематика, идея – конечно, имеют прямое отношение к моей жизни. Когда умерла мать, нас осталось трое мальчиков; две старшие сестры были замужем, а старший брат только учился в десятом классе. Старшие сёстры заставили его жениться в семнадцатилетнем возрасте, чтобы мы все не разбрелись по миру. И когда две сестры уезжали, оставляя молодую сноху (тоже семнадцатилетнюю), я был свидетелем разговора, во время которого с неё взяли клятву: «Ты являешься матерью этих двоих мальчиков. Запомни это!». Потом однажды приехал муж старшей сестры, которая жила с нами, помогала: «Слушай, у тебя свои дети разбрелись. А ты здесь находишься. Мы совсем голодные, все в грязи, едим что попало… Когда ты вернёшься домой?!». А старшая сестра ему сказала: «Не болтай! Уезжай и сам справляйся с нашими детьми. Для меня братья дороже моих собственных детей!». Кто сейчас такое скажет? Откуда это взялось? Что за Сердце у неё? Когда я вспоминаю, как она эта говорила, с какой интонацией, у меня слёзы текут. Так что я обязан был написать пьесу о старшей сестре.

…Осталась ли такая жертвенность у нового поколения? Поколение поколению, конечно, рознь. И следующие поколения никогда не могут и не должны идти по следам старших. Я этого не люблю. Я и своим студентам говорю: ни в коем случае не пишите так, как писали мы, не пишите в нашем стиле, а пишите так, чтобы я с трудом вас понимал, потому что у вас должен быть свой язык, своё мировоззрение, своё видение.

 

Материал подготовил Евгений БОГАЧКОВ