ПРОВАЛ ДАГЕСТАНСКОГО НАПРАВЛЕНИЯ В ФЕДЕРАЛЬНЫХ ЛИТЕРАТУРНЫХ ПРОЕКТАХ. Почему столичная команда экспертов Роспечати отдала всё на откуп местным чиновникам от литературы?

№ 2017 / 28, 27.07.2017

Никогда в постсоветской России органы высшей власти столь масштабно не поддерживали литературу, как они это сделали в рамках «Программы поддержки национальных литератур народов Российской Федерации на период 2016–2017 гг.». Наконец-то умные люди наверху поняли, что общероссийское единство укрепляется не однодневными мероприятиями, а глубинными качественными проектами длительного действия. Как много лет потребовалось политикам, чтобы понять: такая задача решается не декларациями, речами и призывами, не шашлычно-блинными переплясами, а культурой. Выпуск в издательстве «ОГИ» антологии поэзии – это, безусловно, прежде всего мощный политический проект. Редкий случай, когда совпали желания власти и деятелей культуры, работающие на интересы государства, общества, литераторов. Но насколько удачно реализован этот проект?

Наверное, ожидания политиков антология поэзии оправдала. Конкретный результат налицо: всем можно предъявить огромный фолиант, где, «парадом развернув своих страниц войска», во всей красе предстали пусть далеко не все языки народов страны, но львиная их доля. Власть (а от неё требовались политическая воля, организация и финансы) свои задачи выполнила. Ей есть чем отчитаться, а возможность отчёта для власти чаще всего и есть результат. А как с точки зрения содержательной? Так ли всё просто?

 В СМИ и отчётах пишут: «Осуществление проекта потребовало серьёзной полуторагодовой подготовки. Слаженная работа органов государственной власти, творческой и научной интеллигенции, региональной и столичной, дала позитивный результат».

Про слаженную работу хотелось бы сказать особо. Всей полнотой информации по общему проекту я не владею, но хорошо знаю печальную ситуацию по работе над страницами по дагестанской литературе. Разобщённость между творческими союзами, невладение ситуацией в этой сфере местными властями или поддержание ими «своего» союза писателей, тем более, сидящего на их бюджете, безответственность, алогичность, глухота одних и беспомощность других, добавьте в этому очень короткий срок для подготовки качественных переводов – и как итог – в целом посредственная с точки зрения содержания антология, в которой трудно найти яркие, самобытные, талантливые произведения.

Это открытый вопрос: либо стихи, которые авторы пишут на родных языках, достаточно стандартны и не дают возможности переводчику выявить авторское дарование, либо переводчики выступили как заурядные ремесленники. Учитывая, что родные языки умирают и всё меньше людей, пишущих на родном языке, таких авторов поддерживают на всех уровнях, сам факт творения на родном языке уже становится доблестью. Предложил же как-то председатель Союза писателей Дагестана Магомед Ахмедов на одной из книжных ярмарок в Москве издавать всех подряд всех поэтов, пишущих на национальном языке только по одному этому факту. И тут не знаешь, какую позицию занять: язык выбирать или искусство, когда они не совпадают. С другой стороны, когда хорошим поэтам и переводчикам, тому же Виктору Куллэ, например, работающим над антологией, пришлось за эти полтора года перевести около полутораста стихотворений поэтов, представляющих десятки национальных литератур, читая переводы, невольно задумаешься: а было ли у них время успеть освоиться в поэтиках разных литератур? Такой вопрос возникает, потому что заявленное в предисловии «лица необщее выражение» далеко не везде удаётся разглядеть.

В антологии есть оригиналы текстов и переводы, но нет подстрочников, за кадром остаётся вопрос, как готовились подстрочники, потому что переводчики не прочувствовали в ряде случаев язык, поэтику, манеру, знатоку языка видны ощутимые зазоры между оригиналом и переводом. Безусловно, невозможно полностью сохранить поэтику родного языка, но задача переводчика – найти тот поэтический инструментарий в русском языке, который максимально близко позволит передать настроение, чувства и вызвать соответствующий отклик у читателя.

Вот, например, оригинал стихотворения Ильяса Магомедова на лакском языке «Любимая, прости». Замена переводчиком настоящего времени – прошедшим, перевод личного обращения в тексте в безлично-обобщённое, отказ от авторской вопросительной конструкции – и вот уже лирическая исповедальность текста превращается в набор поэтических условностей или штампов. Вроде мелочь: у автора «Лепесток розы», – у переводчика «роз пламенных краса» – и пошло абсолютно другое звучание. В оригинале чередование мужской и женской рифмы даёт мягкость и раздумчивость звучания, переводчик использует только мужскую рифму и стихотворение звучит отрывисто и резко. Скорее марш, чем лирика. Нет, это не создание переводческой школы, это всеядность переводчиков, вынужденных галопом работать над текстами, учитывая сроки.

А что национальные авторы? Они чаще всего счастливы, что их вообще перевели на русский язык, тем более известные люди, да ещё и публикуют в авторитетном издании – кто же будет пристрастно подходить к переводу? Правильно, единицы. Так, один из крупнейших аварских поэтов Адалло, которого в советское время переводили крупнейшие русские поэты (Юрий Кузнецов, например), категорически отказывался от переводов на русский язык, не желая ни искажать свой голос, ни присваивать себе лавры таланта переводчика. Такая щепетильность говорит о высокой требовательности к себе.

Но требовательные к себе талантливые дагестанские авторы не попали в антологию. Непонятно, почему заявленные критерии отбора не были выдержаны. Как можно представлять современную аварскую литературу посредственными поэтами, не включая Адалло? Учитывая, что дагестанских авторов отбирал Союз писателей Дагестана, руководители которого бывшие супруги Магомед и Марина Ахмедовы известны преследованием талантливых авторов и борьбой за личную гегемонию в литературе, у Адалло, великого и негласно-опального для власти поэта, не было шансов занять своё заслуженно достойное место в этой книге. К тому же издатели выдвинули требование представлять стихи только живых и здравствующих поэтов, а Адалло ушёл из жизни за год до сбора материалов. Вместе с тем вышедшая антология поразила тем, что это правило касалось, оказывается, не всех национальных авторов: в неё вошли стихи поэтов, умерших за десятилетие до издания книги. Как этот разнобой в требованиях объяснить? Поэтому говорить о равноценной и объективной представленности национальных литератур не приходится.

Бедная современная аварская литература, если её открывает российскому читателю Максуд Зайнулабидов, излюбленный жанр которого – оды власть и деньги имеющим. Разве что потому, что Марина Ахмедова-Колюбакина перевела. Что узнают российские читатели о Дагестане по этой антологии, кроме того, что он варварски обращается с русским языком? Впрочем, это русские переводчики. А что же они так сплоховали? Гонорар торопились отработать? Имя вписать в анналы признанной властью или отобранной с учётом её вкуса литературы? Не знаю. Но перевод М. Ахмедовой-Колюбакиной с его диким русским языком не выдерживает никакой критики. Как экспертная комиссия могла допустить включение в антологию переводов, превращающих произведения в пародию, если в предисловии приводятся слова В.Путина о том, что переводы внесут «значимый вклад в сохранение и развитие национальных литератур России»? Нет, экспертный совет устранился от задачи отбора литературного материала по качественному критерию.
И это было худшее, что он мог сделать. В корявых переводах стихотворений С.Касумова, М.Зайнулабидова, выполненных М.Ахмедовой-Колюбакиной, удивляет абсолютная эстетическая глухота, стилевой разнобой, низкий художественный уровень произведений.

Многокилограммовый том поэзии в полтысячи страниц внешне весом. Он даёт возможность узнать имена современных авторов, а хотелось бы современных талантливых авторов. И не отдельные их имена, а всех или самых-самых из них, если их так много, что невозможно всех включить. Дагестан не зря называют страной поэтов, но почему в этой книге страницы дагестанской литературы открывать не хочется? Судите сами. Откроешь страницу и читаешь первые строки Сибирбага Касумова в переводе той же Марины Ахмедовой, щедро снабдившей антологию своими переводами:

Дагестан не падаль дохлой клячи,

Чтобы вороньё его терзало…

Не курдюк какой-нибудь висячий,

Чтобы стая псов подстерегала…

Дальше дочитать может только извращенец. Полуграмотный русский язык, штампы, стилевая нелепица. Как попали такие тексты в антологию? Элементарно. Имена ответственных за проект – Дмитрий Ицкович, Максим Амелин – обещали уровень. Но что случилось с командой экспертов, что они настолько отстранились от задачи обеспечения качества издания и отдали всё на откуп начальникам от литературы на местах? Почему чиновничья вертикаль сломала их и почему они сдались без боя? Ведь поначалу команда издательства прекрасно начала работать, удивив желанием обеспечить объективный отбор. Издатели прекрасно понимали, что литературная жизнь сложнее чиновничьих подходов, что в регионах несколько творческих союзов, между ними непростые отношения, (литературная жизнь предполагает творческие и личные разногласия), что есть союзы – застойные рудименты советской эпохи, сращённые с властью, прикормленные ею, и нужно такие вопросы решать не через директивы чиновников.

Так и шла работа: встречались с авторами, обсуждали, отбирали с учётом таланта, и вдруг спустя несколько месяцев вся эта работа была перечёркнута. Почему? Заработал порядок исполнения поручения Президента страны через органы власти: письмо от С.Нарышкина ушло к главе республики Р.Абдулатипову, а он не признаёт никакие творческие литературные союзы кроме Союза писателей Дагестана. СПД думает точно так же, поэтому спешно был создан редакционный свет из членов своего же союза, в антологию вошли авторы, отобранные Мариной Ахмедовой по принципу «свой-чужой» и «своя рука владыка».

Обращение к директору издательства «ОГИ» не изменило ситуацию. Мне казалось, что они как исполнители могут объяснить заказчику (властям) своё право рассматривать материалы, присланные не только союзами – литературными канцеляриями власти, но и другими существующими творческими объединениями. Это право, вытекающее из целей реализуемой Программы, однако они оказались либо бессильными и стали играть по правилам бюрократии, либо нерешительными. Я до сих пор так и не поняла, почему Москва испугалась брать на себя ответственность за окончательный отбор. Это, в конце концов, исторически свойственная русской культуре миссия, прекрасно утвердившаяся в советском опыте, – находить в национальной литературе таланты, поддерживать их и возвращать субъекту. Так возникли феномены всех тех авторов, чьи имена приводит В.Путин в предисловии к антологии, так возникли имена Р.Гамзатова, Ф.Алиевой и других.

Полагаю, не надо относиться к национальным литературам как к неполноценным и приветствовать любое «ничего» только для фиксации факта творчества на родном языке. Очень трудно искать со стороны её самобытное ядро, её имена, если сами национальные литературы не поднимают со всей глубиной и ответственностью вопросы собственного развития. Русскоязычная литература национальных авторов уже заявила о себе как мощный феномен, создавший своё самобытное встречное движение к русской и мировой литературе, но она пока незнакома и малоинтересна центру и широкому читателю. Значит ли это, что национальная литература на родном языке и русскоязычная литература фиксируют сегодня неоднородность художественной и интеллектуальной элиты этносов? Очень много процессов в современной общероссийской литературе, которые не осмыслены литературоведами и критиками, кружащимися вокруг одних и тех же тем, положений и имён.

Задуманный проект мог быть гораздо сильнее, если бы политическая и бюрократическая составляющая не перевесила художественную, если бы вопрос её формирования не отдали на откуп деятелям, либо ничего не понимающим, либо продвигающим свои интересы. В антологии дагестанской литературы нет, например, имён наших современных классиков аварской, лакской, табасаранской литератур Адалло, Миясат Шурпаевой, Эльмиры Ашурбековой, в неё вошли слабые стихи и переводы, произведения авторов, ещё не проявивших себя. Почти нет имён, которые можно открыть, мало произведений, в которых автор свидетельствует о времени, о человеке, демонстрирует свой взгляд на мир, свой стиль. Половину антологии составляют стихи, однообразные и узнаваемые стандартностью содержания и образов. Как под копирку.

Это политики могут быть довольны антологией, им нужно символизировать работу (такова, увы, у нас реальность управления), а литературный цех должен судить по гамбургскому счёту, с точки зрения подлинного искусства. Что же, для начала и это результат – символ работы власти, отчасти символ литературной деятельности. В чём-то удачный, но в целом, учитывая реальную картину литературной жизни, задействованные средства, силы и кадры, а самое главное, учитывая требования, предъявляемые к искусству, это действительно блин комом, согласна с редактором «Литературной России» (Вячеслав Огрызко. Не поспешили ли? Первый блин напомнил ком / «ЛР», № 23, 30 июня 2017), и у блина этого достоинства не в результате, а в намерении. Само по себе это тоже важно, главное – продолжение работы.

Антология – не итог, а начало. В том числе опыта взаимодействия власти и деятелей культуры. Пока опыт оставляет желать лучшего. Власть должны не навязывать свои методы работы, а бережно подходить к таким решениям, подходить с точки зрения законов искусства, а художники, люди творческого труда должны уметь отстаивать прежде всего интересы высокого искусства.

 

Миясат МУСЛИМОВА