Владимир ПОДЛУЗСКИЙ. РУССКИЙ КРЕСТЬЯНИН В ВЕК ЛАЗЕРА (На конкурс «Расскажу о своём народе»)

№ 2016 / 46, 29.12.2016

Уважаемая редакция! Увидал в Вашей газете объявление о конкурсе и обрадовался. Сам уже на подобную наболевшую тему хотел написать в «Литературную Россию». Поэтому с удовольствием подготовил очерк о брянских крестьянах и высылаю его в адрес редакции.

Базарный клуб

Не поверите, за полчаса до того, как увидел в «Литературной России» размышления о российской и русской нации, мне вдруг захотелось написать о русском человеке. Крестьянине. Достаточно образованном и повидавшем виды. Не о конкретном Иване Ивановиче, а о целом, можно сказать, сельском народе. Каким я его наблюдал на протяжении последней четверти прошлого века. То есть, в основном при советской власти. Умные люди тут не станут ухмыляться. Энергия идей, возможно, самая мощная. Ею пропитаны все сферы. Видимые и невидимые. Тем более, тема извечно носится в воздухе. Особенно в последние месяцы.

Кто же он – мой герой? Если бы знал, ответил сразу. Русская литература, философия и история заготовили уйму подсказок. Любой профессор вам их сходу вывалит добрый десяток. У меня, простого, хотя и с красным дипломом, выпускника питерского журфака, багаж послабее. Я и не стану им козырять. Истинными своими университетами считаю брянские городки Погар, Мглин, Климово, Комаричи, Суземку и старинное село Гордеевку, прильнувшие к украинской и белорусской границе. Да ещё кучу деревень, сёл, посёлков и хуторов. В тамошних районках я проходил курс молодого идеологического бойца. Выходишь за редакционную калитку, а навстречу тебе ладонь или кулак. В зависимости от знака твоей последней публикации. Настроен в статьях я был чаще критично, но, скажу честно, синяков никогда не носил и разбитым носом не шмыгал. Да и никто всерьёз не угрожал. Большинство упомянутых в газете личностей даже гордились, как чеховский герой Митя, внезапно свалившейся славой. Обычно всё заканчивалось предложением на суржике, сбавленном матерком, или на хорошем книжном (в зависимости от положения героя) пойти в магазин, столовку, ресторан, булдырь. Наверное, вы подумали, что в базарную забегаловку, вечно набитую народом, зазывала уличная шпана. Как бы не так. Инструкторы, инспекторы, спецы всех мастей, завы и замы, директора школ и совхозов. Чистая, в галстуках, публика. Своеобразный партийный клуб. На совещания они шли только «через рынок». Под звон бокалов и стаканов там решались те вопросы, которые никак не мог добить с трибуны первый, в сотый раз повторяя нудные цифры. Первый, признаюсь, был еврей. Хороший, нижегородский родом, дядька, зоотехник по коневодству, мало чем отличающийся от русаков. Русские, умиляясь его, хозяина района, блестящей памятью, в ответных речах называли местного вождя Леонидом Ильичом, хотя тот был Семёновичем. Шеф принимал лесть как должное. Ни разу никого не поправил. Только время от времени в президиуме покачивал головой: « Вы не патриот своего района». Актив грустно соглашался и мчался подкрашивать сводки.

В те годы начальники местного розлива любили разные семинары, обычно заканчивающиеся шестым вопросом на солнечной поляночке или речном бережку. В одном районе, пожалуй, самом близком в России от Киева, я наблюдал кавалькаду блистающих никелем и новенькой резиной «козликов», мчащуюся на семинар по применению лазера (!) для облучения семян моркови. Впереди, отчаянно сигналя проблесковым маячком, ГАИ усмиряла встречные машины. Майор, её начальник, как безумный, высунувшись наполовину из кабины, до хрипоты орал на испуганных шоферюг. Колонна лихо гудела мимо плантаций хмеля и сахарной свёклы, расцвеченных платьями и косынками. Женщины хмуро оглядывались и покачивали головами.

В то же время от сарая, где показывали лазер, лениво похлопывая вожжами кобылу с водяной бочкой, катил дезертир Великой войны, двадцать лет просидевший до амнистии под полом собственного дома. Вечно унылый, заскорузлый, как и его серый брезентовый плащ, он на сей раз чему-то посмеивался в прокуренные усы.

Квант таланта

Квантовой техникой меня не удивишь. Уже в 71-м в сержантской школе видел в действии артиллерийские дальномеры с красным узким лучом из линз. Как агроном по одному из дипломов, я взял щепоть облучённых семян и посеял в огороде. Эксперимента ради. Ни одного ростка. Толку лазер не дал и мощному районному овощеводству. Видимо, подкачала идея. Не говорите только, что там были сплошь неумехи. Кулибин с рождения, сельский мужик, коль захочет, космический корабль соберёт из промасленных «цацок», заполонивших тракторный стан. Или научит картофелекопалку заворачивать в тару каждый клубень. Не зря был девиз: «Живёшь на селе – знай технику»! Только к чему эти финтифлюшки. Кулибин, насколько находчив в устранении огрехов заводских конструкторов, настолько и консервативен. Он холодно в семидесятых отнёсся к рекомендованному семинарами электрическому пастуху и к первым попыткам учёных в восьмидесятых оснастить ростовские комбайны электроникой. С цветными проводками, мол, одна морока. Лучше их выдрать с корнем. Но то на работе. Дома изобретатель-самоучка любил порадовать жену и детей занятными вещицами. В коттеджах и хороминах специалистов сельского хозяйства я видел кровати с самодельным электрическим подогревом из стеклянных трубок. Встречал внутренние двери на фотоэлементах. Пил трижды очищенную и грамотно подведённую к кранам на кухню и в ванную воду из домашней скважины. Спецы соревновались друг с другом по высоте и навороченности телеантенн. Пока чекисты не заинтересовались технарями, ухитряющимися принимать даже каналы ФРГ. А уж какие были мастерицы хозяюшки! У мужа инженера супруга обязательно – зоотехник или бухгалтер. Обычно потомственный. В таком роду борщи, супы, котлеты и прочая снедь – вкуснейшие. По домашней колбасе часто можно определить, кем были предки хозяев. На границе трёх республик, в двух шагах от Кургана Дружбы, где в наше время бывали Путин и Патриарх, летом 82-го я трапезничал в обществе пожилой учительской четы, всю жизнь учившей русских, украинских и белорусских детей из соседних деревень. Извинившись, спросил у директорши: «Простите, а Вы не из духовного сословия»? Хозяйка несколько смутилась от вопроса, который тогда задавать уже можно было: « А как Вы угадали»? «Да у меня мама тоже дочь и внучка священника».

В таких семьях при первых же признаках потепления климата стали высаживать виноград, арбузы, перцы и даже деревца грецких орехов. Поветрие тут же подхватили сотни наиболее толковых и современно мыслящих усадеб. Село быстро освоило нехитрые приёмы закатки в банки фруктов и овощей. Не отказавшись при том от мочёных огурцов, капусты и яблок в бочках. Крышки, как и многое другое, доставали по большому блату. Теперь местный, ранее экзотический тут товар, легко встретить на здешних рынках. Деликатесами не стыдно угостить городских зятьёв и невесток. Надо же оправдывать деревенскую поговорку с изюминкой: «Зять на порог, тёща за яйца». В смысле, за « яешню» с салом на сковороде. От души на Брянщине в большинстве семей привечают любого гостя. Даже не очень желанного. И не только яичницей.

В деревне происхождение и диплом всегда отличные приправы к семейной кухне. Однажды директор мглинского совхоза Дмитрий Иванович завёз меня к себе на «перекус». Видно, отдельный кабинет в сельской бесплатной столовке ему поднадоел, и он решил показать таланты супруги во всей красе. Та из-под пола вытащила запотевший графин с фирменным перваком двойной очистки (на медных тарелках) и налила нам по паре рюмок под сочное жаркое. Тыл для сельского спеца, как и для офицера, первое дело. Я ничуть не удивился, когда на столичном агроканале недавно увидел довольно известного подмосковного учёного, директора НИИ, разрабатывающего новые сорта пшеницы. На кого-то кандидат наук был похож. Господи, да на Дмитрия Ивановича. Сын! Отец его только техникум закончил. А наследника после сельхозакадемии послал в аспирантуру. Считайте, сыновья советских председателей-директоров и спасли село от полного вымирания. Они, получив всякие звания, так и остались одной ногой в селе. Пошли в науку и фермеры.

Некоторые даже стали губернаторами. Как офицерский и учительский сын Александр Богомаз, крупный картофелевод и депутат Госдумы, получивший от Путина предложение возглавить родную Брянщину после ареста её предыдущего хозяина. Как десантник Андрей Бочаров, тоже из-под Стародуба. Герой России, принявший в трудное для легендарного края время под своё командование Волгоградскую область. Боевой опыт пригодился во вчерашнем Сталинграде. По его приезде многие тамошние бандиты, включая силовиков-оборотней, оказались под следствием. Тщетно их пособники пытались живьём сжечь путинского посланца с семьёй прямо в губернаторском доме. Настоящий полковник снова вызвал огонь на себя. Как когда-то в Чечне, окружённый бородатыми боевиками.

Все мало-мальски известные выходцы из села – дети учителей и сельских специалистов, а также дальние потомки «кулаков», чудом не сосланных, а иногда и сосланных на Севера. Многие поэты и писатели, родившиеся среди полей и лесов, легко входят в эти категории.

Дубликаты

После показухи с лазером, вскоре неизвестно куда запропастившимся, на природе грянула традиционная пьянка! Во главе стола, под роскошным кустом сирени, неизменно заседал первый (судя по фамилии и иссиня-чёрной шевелюре, не относящийся к титульной нации). Зорко всматривающийся, чтобы никто не пропускал ни одного тоста. Народ привычный, устойчивый к полеганию. Других не держали. Считалось, что командиры из трезвенников хреновые. Работяги их особо слушать не будут. Чужие по духу. Конечно, казусы случались. В Гордеевке поведали, что в соседнем Красногорском районе, сильно пострадавшем от Чернобыля, один председатель на таком «семинаре» потерял партбилет, но тайно выправил другой. Надо было видеть изумление первого секретаря обкома, эффектно положившего пред очами растеряхи его билет, когда в ответ незадачливый коммунист с невозмутимостью опытного фокусника предъявил бонзе новенькую красную книжицу. Целый день первый больше никого не принимал. Наверное, изучал «передовой» опыт. Скандал замяли. Находчивого преда оставили в партии. Толковый был работник. Колхоз его гремел. Не портить же человеку биографию. Только неведомо как добытый дубликат изъяли.

Чтобы понять русского крестьянина конца прошлого века, надо внимательно посмотреть на тогдашний председательский корпус. Красивые, умные, смелые и отчаянные мужики, а иногда и бабы, ловко управляли своими сёлами, выжимая из земли и воздуха всё, на что была годна в те годы русская почва, щедро удобряемая туками и партийными инструкциями. Я сам видел, как один председатель вечерком после собрания, не забыв навыков, полученных в дивизионной разведке, выкрутил топор у разбушевавшегося селянина. Мне показали другого деревенского лидера, если хотите, атамана, смело бросившегося в реку и спасшего женщину с ребёнком. С улыбкой кивнули на председательшу Прасковью, члена бюро райкома партии, посадившую своего мужа тракториста на пятнадцать суток за пьянку и дебош на посевной. Не попадайся под горячую руку.

Районным властям, поднявшимся, в основном из крестьян, ничто человеческое не было чуждо. Они умели чуть ли не сутками вкалывать, но и мастера были выпить и закрутить громкий роман. Порой с трагическим концом. В Ипути утонули сразу два председателя с любовницами. А уж карты в тогдашнем бомонде считались невинной детской забавой. Я сам резался в подкидного с дамой, грозным секретарём по идеологии, прокурором и главным торгашом района, пока хозяйка роскошного дома, председатель сельсовета, разрумянившись от счастья принимать в доме дорогих гостей, на кухне жарила свежину, а её муж, бригадир, развлекал нас картишками.

Почти официально председатель колхоза считался помещиком, а парторг в чём-то заменял священника, хотя реального влияния у него кот наплакал. Только в кино он мог одёрнуть деревенского вожака. В жизни власть КПСС начиналась минимум с инструктора райкома. Мужика, как правило, грамотного, владеющего здравым рассудком, сухим канцелярским стилем при написании многочисленных постановлений и образной речистостью в общении, а также широким горлом. Не один журналист, закончивший ВПШ, не мог без правок заворга создать такую хитрую бумагу-тягомотину. Скромный труженик газетного пера более-менее считался честным. А тут надо было угодить первому, заранее выбравшему жертву. Помню, бюро райкома партии терзает, согласно проекту постановления, директора дальнего совхоза. Вина его в том, что не поливает в сушь посевы. Зачем поливать, сопротивляется жертва, барометр у меня в кабинете показывает грядущий дождь. «Ты умнее партии, – рычит первый, – кто за выговор?» Бюро дружно голосует. А окна райкома чуть не вышибает июльский ливень.

Первый вовсе не сатрап и не дурак. Ему пригрозил обком снятием с работы «за недолив». Срочно надо принимать меры. Область требует предъявить головы «агнцев» в мешке. Ритуальное заклание.

Обычно расторопных инструкторов, в начале карьеры успешных сельских спецов, если их не хотели повышать в аппарате райкома, бросали на отсталый колхоз или продвинутую ПМК. Иногда назначали шефом в какой-нибудь местный филиал крупного радиозавода, созданный для закрепления в райцентре молодёжи, и тачающий резисторы для неведомых ракет. Вчерашние функционеры раздувались от гордости. На оборонку работают! Секретные детали в дни аврала забирали вертолёты со звёздами и уносили в дальние города. Впрочем, продвинутое предприятие никто не освобождал и от осенних походов «на картошку». Ведь до плантации от цеха рукой подать.

Только научившись приказывать, ловчить и обманывать, специалист по написанию за шефа обтекаемых докладов, получал такое назначение. Пора на вольные хлеба. А там как Бог даст.

Казус первого

В тихой провинции хватает казусов. В тот же очень русский городок Мглин, былую вотчину графа Завадовского, которую, как некогда писал барин здешнего уезда Алексей Константинович Толстой, очень полюбили евреи, на исходе семидесятых собрался с инспекцией первый секретарь обкома. Это вам не визит теперешнего губернатора. Тут сплошная проза на гаджетах. Тогда командировка члена ЦК КПСС в провинцию превращалась в целую административную поэму. Незабвенный Леонид Семёнович срочно велел фасады и заборы парадной улицы выкрасить в синий цвет. Маляры лихо помахали кистями, и «проспект» со старинной гулкой брусчаткой, помнящей ещё польских панов, засверкал. Однако поднялся ветер, понёс пыль, и улица вмиг посерела от ужаса. Хорошо, что самый главный в области начальник, по слухам, женатый на племяннице Андропова, отправился в район не на машине с усиленным движком и холодильником в багажнике. Так бы и вляпался на сияющей чёрной «Волге» в грязный околоток с очень советским именем. Прилетел на закреплённом за обкомом «кукурузнике», ворвавшись в спешно посланном за визитёром «уазике» в городок с тыла. Как некогда танкисты генерала Горбатова, освободившие Мглин и привезшие с собой на броне Лидию Русланову, тут же перед народом выступившую. Высокий гость, конечно, прознал про серое пятно в биографии района и не преминул его едко растереть по щекам увешанного орденами и выговорами партхозактива.

Вообще-то гости тут появлялись часто. В один колхоз даже наведался самозванец. Вполне в стиле «Ревизора». Предрик обязан был всех встречать и развлекать. Специально дома держал стратегический запас. Мой двоюродный братец дружил с его сынком. Однажды мальчишки забрались в благоустроенный подвал особняка. Десятилетний пацан оторопел. Приблизительно так выглядели крестьянские сказки о коммунизме. Под каменным сводом на крючьях рядами висели копчёные еловой лапкой в баньках и завёрнутые в марлю окорока. На полу величаво поблёскивала магазинная холодильная камера, забитая свиными и бараньими тушами. Рядом осанисто пузатилась бочка со спиртом. Загадочно высились ящики с банками. Кажется, болгарскими и венгерскими.

Не худо во времена оные жили и областные власти. Тот же Дмитрий Иванович в очередной мой приезд в совхоз попросил подождать его в своём кабинете. Через полчаса вернулся. Намекнул, что машина с разделанными утречком тушами только что ушла в Брянск. Без накладных. На обкомовские пайки. Совхозу пришёл черёд «оброка». Такой груз ни один гаишник не посмеет тормознуть. Я хоть и был беспартийным, но местные бонзы мне доверяли. Не разболтает. А то юного поэта быстро упекут. В городе за высоким забором желтела психушка, переоборудованная из тюрьмы. В войну её успешно, спасая товарищей, штурмовали партизаны.

В семидесятых любые лобовые атаки разбивались о железную логику охранителей режима. При мне в Погаре зам редактора тщетно пыталась достучаться до забежавшего в редакцию уполномоченного КГБ по двум районам. Мол, местный первый крышует торговую мафию. Та ему даже легковушку подарила. Чекист нервно усмехнулся: «Что я могу сделать против члена бюро обкома партии»? Сделав выразительный жест, полпред всевидящего ока порекомендовал даме больше не суетиться. Было это году в 79-м. А уже при Андропове, в Комаричах при виде старшего лейтенанта Комитета, вынырнувшего из-за кулис в зал, где проходило торжественное собрание в честь очередной ленинской годовщины, по-ефрейторски вытянулся весь актив, включая президиум. «Резидент» молча уселся рядом с первым, присланным в район из Брянска. Новый местячковый вождь начал с того, что приказал в огромном саду, кажется, самом крупном в России, в километре от райцентра, ему возвести особняк. Из городка подвели шоссе, электричество, воду и паровое отопление. Видимо, так бывший аппаратчик областного Комитета народного контроля представлял свою сладкую жизнь. Может, потому и трепетал перед чекистом. Тот любил козырять корочками, за что его вскоре рыбачившие на поселковом озере работяги с местного сахарного завода, крепко побили. Пусть не лезет не в своё дело. Шпионов, понимаешь, среди любителей ушицы нашёл. Оклемавшись, уполномоченный умчался в Москву. На усиление. Прошёл слух, что в Андропова стреляли.

Вроде как относящийся к районной элите, я впервые попробовал бутерброд с чёрной икрой в кулуарах Суземской партконференции. Как и инструктор райкома, пустивший меня туда с кипой свежих газет. Тоже до сих пор не видавший буржуйского лакомства. Впрочем, в другом районе знающие люди мне говорили, что на склад общепита постоянно поступает всего понемножку. Для первых лиц. Во Мглине они с приходом Горбачёва до того обнаглели, что стали по пятницам посылать своих водителей за двести километров в Гомель за каким-то особым круглым хлебом.

Нива в кавычках и без оных

Для чего это я вам рассказываю? Чтобы лишний раз ущипнуть бесславно ушедшую с исторической арены партию? Конечно, нет. Своё крепкое слово в истории Отечества она сказала. Да, я видел бывших парторгов, воровавших с тока мешками зерно и положивших на стол билет, но знал и честных аппаратчиков, проведших пару лет в Афганистане в качестве консультантов и дающих жёсткий отпор зарождающейся мафии. Убедился, как они метко палят из «макаровых» на офицерских сборах, готовые в любой момент стать в строй и, может быть, не задумываясь, по приказу начать стрелять по внутренним врагам. Они и были офицеры партии, которая им дозволяла чуть больше, чем другим.

А как же простые русские люди, не обременённые дипломами и партбилетами. Они что, прозябали? Последние перед распадом страны лет двадцать трудолюбивые селяне, а также всякие несуны, на коих часто глядели сквозь пальцы, вполне процветали. Особенно при втором Ильиче. При сказочных сахарных и клубничных горах высотой с трёхэтажный дом на перерабатывающих заводах, забитых под завязку цистернах со спиртом и рефрижераторах со сливочным маслом (сам тому свидетель), жить по-иному было бы стыдно. Конечно, далеко не всё попадало в обычные магазины. Зато холодильники у большинства, как в анекдоте, были полные. Ещё одна гастрономическая загадка той эпохи.

В Климовском районе по доброй брянской традиции и явно по подсказке парторга один тракторист зазвал меня на обед. Подкрепись, мол, корреспондент. Стол в обычный рабочий день ломился от яств. Всё собственное. С огорода и из сарая. Лишь хлеб да соль казённые. Хозяин роскошного дома, отец троих детей, получивших высшее образование и высокие должности, после трапезы показал мне домашнюю библиотеку. Одна классика! Особая гордость – старинная подписка журнала «Нива». Механизатор то на память цитировал Горького, то с хохотком рассказывал, как он, трезвенник, отбивался у ближнего леска в ночную пахоту от чертей. Передо мной сидел типичный мужичок-хитрован, здраво рассуждающий о Сталине и царствующем тогда Брежневе. Почему-то вздыхал: «Лёньку ещё вспомнят добрым словом». И перекрестился. Знал меня, потому и не боялся: « В следующий раз дам Библию полистать, если интересуешься».

Разумеется, в красном углу висели иконы в старинных окладах и горела лампадка. Как в любом крестьянском доме. Даже у местного бригадира Валентины Ивановны, делегата партийного съезда, к кому в гости наведывался, будучи в районе, первый секретарь обкома. С ним как раз на съезде познакомилась. Дама принципиальная и широко мыслящая, учёный агроном, орденоносец, наведшая в своём селе идеальный порядок. Попробуй на улицу хоть щепку выброси. Из Москвы она тогда привезла не тряпки, а внушительную стопку книг. Делегатам в Кремле продавали. Мне Валентина Ивановна подарила только что вышедший том Юрия Бондарева: «Читай на здоровье. Ты же будущий писатель. Вон какой очерк обо мне написал. Как будто и не я. А приглядеться, похожа. Шальная баба».

В журналистской памяти тысячи памятных встреч. Меня всегда колхозные предводители знакомили с передовиками. Людьми не ординарными. Иногда явными приспособленцами. Что называется, умеющими жить. Любящими меж делом почесать язык. Обсудить начальство. Особенно которое повыше. Анекдот в своей кампании рассказать. В том числе про дорогого Леонида Ильича. Болтали и про слабости местных руководителей. Свои разговоры не прекращали даже тогда, когда на стан или в поле наведывался участковый милиции. Как и языкастые «труженики», часто бывавший под хмельком. Хоть и при кобуре. Его не стеснялись. Свой же мужик. Не дурак выпить. Баб любит. Колхозный стог станет метать в сенокос, запаришься сено ему подбрасывать. А в престольные праздники, когда бывшие партизаны и полицаи идут стенка на стенку, капитан смело врастает в землю посередине, лихо выкручивая и выбивая припрятанные с войны пистолеты и обрезы.

Далеко не все герои заметок подходили к стандартному для советской газеты званию передовиков. Хотя норму выработки они, согласно отчётам экономистов, всегда выполняли почему-то строго на 120 процентов. Понятно, лимитированные приписки. Двойная бухгалтерия царствовала. Любимчики начальства при такой системе процветали. Им постоянно перепадали выделяемые на район «знаки». Ордена и медали. Всё чаще украшали награды и праздничные пиджаки начальства, среди которого нет-нет да и встречались прохиндеи. Конечно, значительно реже, чем сейчас.

С середины семидесятых все заболели накопительством. У кого возможности выше, грабали побольше. Завторг одного района отправил на родину в Молдавию целую машину ковров и хрусталя. Сколько крестьян, записанных деревенскими профкомами в длинные очереди, пролетело. Шло заметное социальное расслоение. Дети первых секретарей и предриков чётко получали в школе золотые медали и уходили учиться в самые престижные советские вузы. В Комаричах зам предрика, крупный представительный мужчина, не стесняясь корреспондента, взятого на борт для последующей поездки на колхозное собрание, примерял на складе универмага кожаное пальто с меховым подбоем: «Чего-то жмёт в плечах». Директор магазина понимающе кивнула: »Поправим». Потом случайно узнал, что за пальто куратор районной торговли не заплатил и ста рублей. Хотя стоила «одежонка» около тысячи.

Семена проросли

Уже начинались идеологические ограничения. Везде ввели политдни. Учили трудящихся довольно примитивному пониманию обстановки. Из газет исчезли слова русский, инвалид, старик. Первое редакторы упрямо вычёркивали. Другие считались не очень приличными. Писать для районок требовалось, как шутили журналисты, на уровне ТАСС. Сухо и чётко. А в редакторских сейфах лежала бумага из более ста пунктов. О чём нельзя было упоминать ни в коем случае. Осторожную перестройку в умах просвещённого крестьянина, повидавшая на войне заграницу, а у себя дома кузькину мать, сусловская пропаганда начала задолго до Горбачёва. Она придумала обтекаемый типаж плакатного советского человека. Без национальности, роду-племени. А Семёновичи, прошедшие кремлёвское утверждение, и величаемые Ильичами, заложили семена, облучённые не только лазером, но и западным скептицизмом, для новой наднациональной общности – россиянина. Каких только камешков не набросали идеологи в наш огород. Щебёнкой пустословия засыпали не один национальный родник. Вот такая любовь-морковь.

Впрочем, под Суземкой, в былой партизанской столице Смелиж, где Анатолий Софронов и Сигизмунд Кац по прилёте к народным мстителям написали «Шумел сурово Брянский лес», ставший гимном области, я видел святой источник, что при Хрущёве забили навозом. Упрямая криница, у которой двенадцатилетний отрок якобы повстречал Христа, сама себя очистила. Тут при позднем Брежневе поставили крест с иконкой и всегда чистенькими рушниками. Неподалёку воздвигнут обелиск военным лётчикам. Пропеллер на пьедестале, лопастью направленный в небо. Невольно подумалось о символической связи Родника и Памятника. С посудой за исцеляющей влагой сюда до сих пор спешат страждущие со всей Центральной России. Те же, кто давал команду и кто источник засыпал назёмом, закончили очень плохо. Но это другая история.

Не пора ли славным крестьянским детям, выбившимся в учёные и губернаторы, семена тех идеологических сорняков, брошенных в русскую почву любителями бесплодных семинаров, облучить лазером? Более мощным, чем тогда в колхозе. Что бы вконец погибли. А добрые ростки национальной памяти удобрять и поливать. Авось, и будет толк.

8 9 avtor Podluzsky